Зона Севера. Двуединый

Андрей Буторин, 2023

По пути к Белому морю в город Канталахти участники группировки «Сталкер» вынуждены сделать остановку, которая в корне меняет их планы. Они убеждаются, что Помутнение затронуло не только Мончетундровск с окрестностями: здесь, в диких заполярных лесах, также имеются его порождения – как в образе злобных отвратительных тварей, так и в виде неведомых ранее оказий-аномалий. Похоже, одна из них и стала причиной катастрофы канталахтинского дирижабля, который предстоит теперь отыскать сталкерам. А еще там, на заброшенном шоссе, в группировке неожиданно становится на одного сталкера больше. Точнее, на сталкершу, хотя сама она таких слов даже не слышала. И это далеко не последнее изменение состава за время произошедших далее событий. Во главе же группировки стоят теперь сразу два человека – Лом и Капон, волею судеб, а точнее, все того же Помутнения, сделавшихся двуединым Ломоном. И ему, двуединому, придется решать такие задачи, которые не могли и присниться двум его ипостасям в самых фантастических снах.

Глава 2

Непонятно, как сумел Васюта это сделать, но вездеход, пусть и судорожными рывками, он с места стронул, а потом, жутко виляя, дважды чуть не съехав в кювет, отвел от реки саженей^[10] на сто, где боль отпустила Ломона столь внезапно, что ему показалось: голова стала воздушным шариком и вот-вот улетит.

Видимо, перестала она болеть и у Подухи, поскольку обхвативший ее до этого руками, сжавшийся в комок лежавший на полу трубник нерешительно вдруг отнял ладони, сел, прислонившись спиной к борту, и обвел пассажирский отсек недоуменным взглядом, определенно не помня, как Ломон его туда затащил.

Перестал вилять и вездеход — явно пришел в норму и его водитель Васюта. И даже лежавшая на полу связанная Олюшка раскрыла глаза:

— Развяжи!

Двуединый сталкер поднял ее с пола и усадил рядом с собой на лавку, но развязывать пока не стал, сказав при этом осице:

— Я сперва посмотрю, как ты будешь себя вести.

— Хорошо буду, — буркнула Олюшка.

— Что?.. — Ломон сделал вид, что не слышит ее из-за шума мотора и лязга гусениц.

— Я не стану тебя убивать, — громко и отчетливо сказала осица. — По крайней мере прямо сейчас. Обещаю.

— А его? — кивнул на Подуху двуединый.

— А его придушу. И пузану шею сверну, когда остановимся.

— Что так? — поинтересовался Ломон. Подуха же почему-то не возмутился, а напротив, виновато опустил глаза.

— Можно подумать, сам не знаешь. Они меня хотели принести в жертву. Я все слышала, очухалась как раз от боли, только виду не стала подавать. Так что пощады от меня пусть не ждут. А этот меня еще камнем, видать, по голове приложил, так что я ему должок верну — черепушку раскрою.

— Ты же собиралась его придушить.

— Одно другому не мешает.

— Я тебя не камнем, а прикладом, — подал наконец голос и Подуха. — Потому что ты в Ломона целилась. И я ведь легохонько — вон даже крови нет.

— А я тебя сейчас зубами достану, гаденыш! — свирепо оскалившись, рванулась с лавки осица. — И крови будет очень много!

— Тихо ты, тихо! — схватил ее за плечи Ломон. — Ну вот, а еще просишь, чтобы я тебя развязал…

— Ладно, не развязывай. Потому что я его точно тогда убью. И тебя заодно, если мешать будешь. Лучше скажи: куда мы едем?

— В Канталахти.

— Что?! — вскинулась Олюшка. — На кой еще хрен?! А ну, назад поворачивайте!

— На кой хрен едем — расскажу чуть позже. А вот назад не повернем точно, мы уже слишком далеко уехали. Тем более сама знаешь, что нас ожидает возле реки. Кстати, а ты случайно и вправду не знаешь, что это было?

— Сама раньше не сталкивалась, — неохотно проворчала осица. — Но очень похоже по рассказам тех, кто сталкивался, на «жертвенник». В эту оказию если один попадешь — ничего тебе не будет, даже не заметишь. Ну, может, чуть голова заболит. А вот когда несколько человек… Эта гадость не просто больно тебе делает, физическая боль лишь ее инструмент. Она насыщается твоими душевными муками, когда ты посылаешь на смерть того, кто с тобой рядом.

— Не все от этого сильно мучаются, — буркнул под нос Ломон, но Олюшка услышала.

— Да уж понятно, что не все, — сверкнула она кровожадным взглядом на Подуху. — Вот бы этих двоих в «жертвенник» запустить! Когда двое — это для той оказии самое наслаждение.

— Почему? — не понял двуединый.

— Потому что «жертвенник» очень любит поиздеваться над людьми особо извращенными способами, — вроде бы даже с интересом принялась объяснять начитанная, а потому грамотно и образно изъясняющаяся осица. — Может даже показаться, что эта оказия обладает разумом, но я думаю, что она просто хорошо изучила человеческое поведение, вот и пытается сделать так, чтобы повкуснее насытиться. Потому от одного человека ей проку нет, тому не из-за чего перед ней душевно мучиться. Когда людей несколько — тут как повезет, ведь и в самом деле не все из-за других морально страдают, лишь бы тебя самого не трогали, — тут она снова зыркнула на Подуху, и парень невольно поежился. — Но самое для «жертвенника» удовольствие, когда попадаются двое.

— Но ведь когда двое — нет большинства! — не выдержал Ломон. — «Жертвеннику» некого убивать, а значит, и мучиться будет некому.

— Вот тут-то главная хитрость и кроется. Когда двое — большинством можно только спастись. То есть каждый из этой везучей парочки должен отказаться принести другого в жертву. Но человеческая психика такова, что ты, пусть даже неосознанно, ждешь от второго в такой ситуации худшего. Понимаешь: не успею выбрать его в жертву я — он выберет меня. И всегда хотя бы один выбирает другого, а чаще — оба. Но вот этот момент, когда ты считаешь второго своим врагом, хотя на самом деле, может, это твой лучший друг; это чувство животного ужаса, ожидания подлости от ближнего своего, стремление успеть предать другого, пока он не предал тебя, настолько сладостен для «жертвенника», что он буквально досуха выпивает эмоции струсившего человека, после чего, даже если тот не умирает от депрессивного шока сразу, все равно уже не способен жить в Помутнении.

— Но неужели не было такого, чтобы оба человека отказывались жертвовать друг другом?

— Говорят, один раз было. Когда в «жертвенник» попали мать с маленьким сыном. Она слишком любила ребенка, чтобы им пожертвовать, а тот чисто инстинктивно не хотел никому отдавать маму. Но ты ведь знаешь, что исключение только подтверждает правило?

— Хочешь сказать, что все люди по определению дерьмо? — скрипнул зубами двуединый.

— А ты оглянись вокруг! Не были бы они дерьмом, мы бы все в такой заднице оказались бы?

— Это скорее всего сотворил взбесившийся искусственный разум, — отвел глаза в сторону сталкер.

— А кто его создал, этот разум? Заскучавший бог? Или заехавшие на праздничный пикник марсиане? — Помедлив, осица негромко сказала: — Ну, хорошо, ты — не дерьмо, не стал ни мной, ни кем-нибудь из этих жертвовать… За это расскажу тебе, о чем попросишь, но только и ты расскажешь, что обещал. И все равно ты тоже исключение, подтверждающее правило, так что сильно не радуйся. А правило — вон, на полу пованивает, где ему и место.

Подуха вскочил, словно подброшенный пружиной, стал искать глазами свободный участок на лавках, но огромный Зан полностью занимал одну из них, а на второй можно было сесть только рядом с Олюшкой, чего трубник делать не стал и, вновь опустившись на пол, с вызовом бросил:

— А ты сама-то кого в жертву назначила? Уж всяко не промолчала!

— Не твое дело! — огрызнулась осица.

— Вот-вот! — торжествующе закивал Подуха. — Назначила же кого-то! А еще строит тут из себя праведницу.

— Я пузана назначила, — все-таки призналась Олюшка. — Потому что он первым мной пожертвовал. Да еще выл, как баба. Терпеть не могу воющих мужиков.

* * *

Какое-то время все трое молчали — каждый, вероятно, о своем, а потом двуединый, сдвинув брови, сказал:

— Предлагаю забыть этот эпизод. Ситуация была слишком неоднозначной, да и наши отношения друг к другу — тоже, так что кто кого назначил в жертву, пусть остается у каждого на совести, но попрекать, а тем более мстить за это не стоит.

— А я буду! — с вызовом вздернула голову Олюшка.

— Что именно будешь? На самом деле попытаешься убить Подуху с Васютой? Допустим даже, тебе это удастся. И что потом? Управлять вездеходом мы с тобой не умеем, пешком мы хоть в одну, хоть в другую сторону не дойдем. Так что, убив их, ты убьешь и нас с тобой тоже.

— Ну и пусть, — проворчала осица, но видно было, что до нее стало доходить истинное положение вещей.

А еще Ломон только теперь обратил внимание, что Олюшка ничего не спрашивает о пристегнутом к лавке выключенном Зане. Да, она еще с первой их встречи знала, что это кибер, но ведь наверняка должна была заинтересоваться, что с ним случилось. А поскольку молчит, значит, это ей откуда-то известно. И это, вероятнее всего, связано и с тем, как она вообще очутилась в багажном отсеке вездехода. Поэтому двуединый сталкер строго на нее посмотрел и четко произнес:

— Насчет этого я все сказал, возвращаться не буду. Только Васюте еще разъясню потом. А сейчас твоя очередь объясняться. Рассказывай, как ты здесь оказалась.

— Расскажу, — проворчала Олюшка. — Но только тебе. А этот пусть выйдет, — мотнула она головой на Подуху.

— Не придуривайся! — начал злиться Ломон. — Куда он выйдет? На ходу в лес выпрыгнет?

— Ну, пусть уши чем-нибудь заткнет.

— Послушай, дорогая моя, — произнес двуединый тоном, от которого осица едва заметно поежилась. — Хотим мы того или нет, но мы все сейчас — одна команда, как бы мы друг к другу ни относились. Мы находимся во враждебной человеку среде, ты сама это прекрасно знаешь. А если мы еще будем враждовать и друг с другом — мы только поможем Помутнению нас всех прикончить. И разбежаться сейчас в разные стороны мы не имеем возможности, поодиночке нам тут не выжить. Веришь?

— Ну… — буркнула Олюшка. — Ладно. Но потом…

— Давай о «потом» и говорить потом будем.

— Хорошо, — прищурилась вдруг осица. — Договорились. «Потом» отложим на потом. А сейчас мы одна команда, согласна.

— Вот и хорошо, — осторожно кивнул Ломон, ожидая подвоха. — Тогда давай рассказывай.

— Нет, тогда сначала ты давай развязывай, — выдала торжествующую улыбку Олюшка.

— Обещаешь, что не кинешься меня убивать? — передвинулся чуть дальше по полу Подуха.

— Так мы же одна команда, — улыбнулась осица и ему, только, пожалуй, слегка зловеще. Или даже не слегка.

— Хорошо, — подумав совсем недолго, сказал двуединый. — Но твоя «Печенга» останется пока у Подухи. Просто чтобы не мешала при рассказе.

— Только если поцарапает, — теперь уже откровенно зловеще осклабилась осица, — я ему и это припомню. Потом.

— Хорош, я сказал! — выкрикнул Ломон. — Сколько можно свою крутость рекламировать?! Меня от рекламы всегда тошнить начинает, веришь?

Вряд ли Олюшка что-то знала о рекламе, но то ли ей надоело лаяться, то ли она и впрямь наконец стала осознавать ситуацию, а может, и самой уже хотелось поделиться своей историей, только она убрала с лица улыбку и, дождавшись, пока Ломон освободит ей руки и ноги, стала рассказывать.

* * *

Оказалось, участницы группировки «ОСА» и впрямь стали думать, что в Мончетундровске они круче всех. А потому решили, что действовать через посредников для них уже не подходит. Но заявить скупщикам напрямую, что больше они в их услугах не нуждаются, было все-таки чересчур уж борзо, а то и самоубийственно, это осицы тоже понимали. Нужно было сначала прощупать почву, аккуратно переговорить с трубниками насчет того, готовы ли они сотрудничать с группировкой «ОСА» напрямую — возможно, для начала нелегально, чтобы не разозлить скупщиков и членов других группировок. А поскольку хорошо говорить лучше всех умела начитанная Олюшка, отправили на такие переговоры к трубникам именно ее.

— Ни хрена себе! — не выдержал Подуха. — Да Потап — наш главный — тебя бы тут же скупщикам сдал, едва бы ты рот раскрыла! Если бы Хмурый сразу не пристрелил. Только сейчас какой разговор, если канталахтинцы улетели…

— Мы же тогда не знали еще про канталахтинцев. Это я, когда из «туннеля» к вам вылезла, чуть на ваших и не наткнулась, которые зачем-то товары в сторону Мончетундровска тащили. Поняла, что это неспроста, и втихаря за ними проследила, ну и просекла из разговоров, в чем проблема. А когда кто-то из них сказал, что это здоровенный чужак едва дирижабль не продырявил, сразу два и два сложила и поняла, что это его рук дело, — кивнула она на бездвижного кибера.

— Погоди, — нахмурился Ломон. — Из какого туннеля ты вылезла? Только не говори, что вы прокопали подземный ход от Мончетундровска до фабрики, я в это все равно не поверю.

— Ничего мы не копали, — фыркнула осица. — Это… — Она помялась, но потом все же неохотно продолжила: — Это вообще-то наш секрет, мы случайно обнаружили, и вроде как больше об этом никто не знает… Поклянитесь, что никому не расскажете!

— Опять какие-то условия? — нахмурился двуединый. — Так мы одна команда или нет?

— Одна, одна, — отмахнулась Олюшка. — Ладно, все равно уже… Короче, в лицее есть оказия, которую мы назвали «туннелем», потому что если в нее войти — выйдешь уже в другом месте, а именно как раз на фабрике, недалеко от причальной трубы. Мы когда это обнаружили, тогда у нас и появилась идея работать с трубниками напрямую.

— Ах, вот оно что! — воскликнул Ломон. — Я даже могу тебе точно сказать, где в лицее этот «туннель» начинается. Веришь?

— Не верю, — хмыкнула осица. — Потому что в него так просто не попасть.

— Вот именно что не попасть. Поэтому я сильно удивлен, что в него как-то попала ты. Но начинается он в мальчишеском туалете на четвертом этаже.

— Издеваешься?! — вспыхнула Олюшка. — Вот и рассказывай вам после этого…

— Да ничего я не издеваюсь! Просто мы сами… я сам… Короче, мы тоже про этот «туннель» знаем, и некоторые из нас им пользовались. Начинается он как раз на четвертом этаже лицея в туалете с буквой «М» на двери, а ведет в гараж, где стоял этот вездеход.

— Ничего себе… — изумленно выдохнула осица. — Еще один «туннель»?

— А ты что, говоришь про какой-то другой? — изумился теперь и Ломон.

— Про другой. Но тоже на четвертом этаже. В одном из классов… Постой, но там, в другом «туннеле», разве не было на входе «светильника»?

— Который парализует? — сразу понял двуединый, о чем идет речь. — Был. Только я… мы… В общем, мы заходили с другой стороны, а там никакого «светильника» нет…

— Но даже если с другой зайти, то дальше все равно из-за «светильника» не пройти, — продолжала недоумевать Олюшка.

— Я тебе позже все подробно расскажу, обещал же, — сказал Ломон. — А сейчас ты мне объясни, как сумела пройти сквозь «светильник»?

— Сумела, потому что у меня есть «тушилка», — достала осица из кармана «небывашку», такой же белый кубик, что имелся в загашнике и у сталкеров, только этот был раза в четыре меньше размером.

Примечания

10

Сажень — дореволюционная мера длины в России, приблизительно 2,13 м.