В этот раз я родился… или Путешествие Души. Часть первая

Андрей Аксёнов, 2020

Андрей Аксёнов – учёный, доктор наук, профессор. Автор многочисленных научных трудов предлагает на этот раз философско-эпическое произведение от первого лица, в котором прослежены этапы формирования личности главного героя, погруженного в захватывающие жизненные ситуации, разные эпохи и страны для приобретения бесценного опыта. Динамичный, подчас витиеватый сюжет с участием исторических, вымышленных или даже мифических персонажей замешан на максимальном обострении чувств, написан с юмором и при доверительном диалоге с читателем.

Иногда всё совсем не так, как видится…

Никогда не верь

зеркалам и газетам.

Джон Осборн

Ну вот, мои уважаемые читатели! Настал момент анонсировать следующий кульбит в моём повествовании — очередной, так сказать, «скачок».

Но прежде чуть-чуть про число тринадцать — номер этой главы.

Не хочу долго распространяться по поводу банальной «чёртовой дюжины», суеверий, связанных с этим числом. Хотя во многих странах к этому очень серьёзное отношение: в гостиницах, например, могут отсутствовать тринадцатый этаж и номера, содержащие эту цифру.

Но для меня эта цифра, пожалуй, счастливая. Вернее, не совсем так — она для меня обычная, как все остальные, я её часто вообще не замечаю, не выделяю, точнее. Хотя иногда, если есть возможность выбора места в кино, поезде или самолёте, я выбираю именно её. У меня нет объяснения этому, но лететь или ехать в кресле под номером тринадцать приятно. И всё, пожалуй, всё о ней!

Хотя… вот получается, что дописался до тринадцатой главы — и тут тормоз! Не с главой, а с введением к ней. Всего-то пара страниц, а вот туго идёт. Думал почему, и вот — давайте разъясню.

Получается, что в этот конкретный момент я заново переписываю вступительные страницы к главе номер тринадцать. Переписываю, и дело тут, наверное, совсем не в цифре, а в важности того материала, который хочу представить своему читателю.

Итак, речь пойдёт о скачках.

Первый вариант текста я написал, как обычно, довольно быстро, мало правил, и мне сразу понравилось. Но потом, за важностью материала, решил показать написанное двум экспертам, ценителям моего творчества и специалистам по тематике. Мнения обоих ценителей и специалистов мне бесконечно дороги, но они оказались местами диаметрально противоположными. Один считает, что надо усилить и обострить, а второй, наоборот, сгладить и перестраховаться.

Не знаю?! Я «пораскинул» на это своим «серым веществом» и принял решение переписать всё в третий раз. Что-то с учётом мнений, а вернее, то, где можно было творчески совместить все три, включая моё.

Но в большинстве мест решаю не слушать никого, а исключительно себя любимого, своё сердце! Мои уважаемые эксперты, конечно, тут же увидят всё по прочтении, но, надеюсь, простят за экстремизм.

И вот поговорим про скачки!

Кто-то из моих уважаемых читателей, возможно, спросит: а что это вообще такое — сны, не сны, видения?

Отвечу так: «Не важно!» Правда, поверьте: это не имеет значения. Но я уверен, что это истории из моей прошлой жизни, а вернее, из моих многочисленных прошлых жизней.

Мы давеча чуть коснулись теории многожизния Души, и вот предлагаю ещё поразмышлять на эту тему.

Но сначала… да-да, и это очень важно, хочу сказать, что представляю вашему вниманию исключительно свой собственный-личный опыт. Показываю картину так, как вижу её сам, при этом не хочу, не могу, не имею права навязывать её.

Я чувствую, мне кажется, что происходящее со мной, и особенно в части этих самых скачков, является Божьим провидением, Его даром. Не знаю за что, но смиренно принимаю как благо и обязанность поведать информацию вам, своим читателям.

Ну, так! Если многожизние в принципе возможно, то информация о прошлых жизнях моей Души, да, впрочем, и вашей, каждого из нас, должна где-то храниться. А как же? Не знаю где, и это тоже не важно, а очень важно найти способ как-то к источнику этой информации подключиться. Причём образно работает это примерно так: вы как бы втыкаете штепсель в розетку, и зажигается лампочка — от этого и видно всё становится сразу, как в тёмной комнате, или запрашиваете в каком-нибудь поисковике требуемую информацию и тут же её получаете на экране компьютера или смартфона. Возможны, наверное, и другие образы, но главное, чтобы результат был.

У меня, кажется, получается. Это может произойти со мной во сне, во время медитации, утром в переполненном вагоне метро, в сауне атлетического клуба, на белоснежном керамическом друге, на природе.

А как понять, что это не глюки? — спросит мой уважаемый, но сомневающийся читатель. Смотрите: во-первых, это возможно только помолясь Богу, а во-вторых — в полном сознании, по отдельно-специально сформулированной просьбе и под водительством кого-нибудь из Его «Рати».

А с чего ты взял, что это про тебя, наш уважаемый писатель? — спросит мой уважаемый читатель. Тут всё дело в нюансах и приметах, а их много. Попробую разъяснить.

Первое: ты чувствуешь, ощущаешь — это ты, и нет сомнений в обратном.

Второе: ты видишь себя и всё происходящее ещё одновременно и со стороны.

Третье: твои мысли — это твои мысли, только в другом теле, человеческом существе из другого временного периода.

Четвёртое: ты очень подробно, во всех мельчайших деталях видишь своё тело (а оно может быть как привычно для меня мужским, так и женским), одежду, которая на тебе надета, общаешься с людьми другой эпохи, погружаешься, если хочешь, в самые глубокие нюансы и закоулочки происходящего вокруг.

Тут только очень важно сразу после этого, ну, как всё закончилось, бежать за стол с бумагой и ручкой или за компьютер и записывать всё-всё, вспоминая самые мельчайшие подробности. Иначе всё можно расплескать. А ещё тут можно пережитое осмыслить и проанализировать, а главное, сделать выводы для современности.

Я перечислил сейчас самое основное, а есть ещё пятое и десятое, но это уже совсем тонкости, и для начала достаточно.

Друзья, коллеги, читатели, пожалуйста, обратите внимание, что всё вышеперечисленное — это мои пункты и мой личный опыт. У вас может быть всё совсем по-другому.

Да, ладно, движемся дальше. Тут возможна ещё очень важная вещь! Там, то есть в прошлых жизнях, можно не только порыскать, погулять, насмотреться, навоеваться, настрадаться и налюбиться, но кое-что ещё и аккуратненько-легонечко подправить, подрихтовать, спрося, конечно, предварительное разрешение на то у «водителя» из Его «Рати». В целом дело очень увлекательное.

И, наконец, возможно, мой уважаемый читатель спросит, а как это всё освоить, хотя бы заглянуть одним глазком, мы тоже хотим?

Вот на этот вопрос ответа от меня не ждите, пожалуйста. У меня свой путь (читай предыдущие и последующие главы), у вас наверняка будет свой. Может быть, всезнающий Интернет что-нибудь подскажет, может, книга. Но лучше, чтобы с вами, хотя бы поначалу, был знающий человек — Учитель, у меня, слава богу, так и получилось. В любом случае хочу предупредить: самостоятельно делать это без «разрешения» свыше и соблюдения определённых мер техники безопасности не следует.

И ещё, пожалуйста, не делайте этого только из любопытства! Конечно, очень интересно посмотреть, где мы там «наследили» в прошлом, согласен — сам такой, каюсь. Но точно могу сказать, что просто любителям истории не сюда — небезопасно. При прочих, вышеописанных условиях «скакать» можно только тем и тогда, кто и когда очень хочет изменить что-нибудь в своей нынешней жизни, то есть терапии ради…

Ну вот!.. Обратите внимание: я начал введение в главу номер тринадцать со слов «Ну вот!», ими и заканчиваю безо всякой на то причины, но исключительно для красного словца, да ещё для шутки юмора — без него нельзя!

И тем не менее: ну вот, уважаемые читатели, сейчас предлагаю вам погрузиться в повествование про очередное моё путешествие Души.

Я мужчина, ну и слава богу, ведь в женском теле как-то не очень комфортно. Мне лет тридцать с небольшим, похоже.

Густой туман вокруг рассеивается, и я вижу, а главное, понимаю: кто я и где нахожусь.

На мне доспехи… а значит, снова воевать!.. Да, ещё, это не Европа — точно Восток.

До (кованая кираса) из двух панцирей, защищающих спину и грудь, покрытая лаком и кожей с изящными, в чеканных орнаментах, золотыми пластинами-вставками. Такая же гэссан (латная юбка) ниже колен, раздвоенная спереди и сзади для конного боя. Далее татэ-огэ (наколенники) и сунэатэ (поножи). На ногах сабатоны (латная обувь) с отдельным большим пальцем — когакэ.

Сверху ещё содэ (наплечники) и дальше котэ (наручи), а ещё дальше тэкко (полурукавицы) и югакэ (перчатки).

Все пластины в доспехах скреплены между собой кумихимо (алыми шёлковыми шнурами).

В правой руке у меня тэссэн (боевой веер) и одновременно символ власти со стальными, заточенными, как бритва, спицами-пластинами с золотыми и перламутровыми вставками.

Чувствую я себя спокойно и уверенно, с явным превосходством. Периодически резко раскрываю веер, а потом так же резко складываю и постукиваю им по левой закованной руке.

Пелена тумана ещё более рассеивается, и я вижу, что стою на высоком крыльце своего дома-дворца, а вокруг слуги, оруженосцы и внизу много простолюдинов.

Один из оруженосцев держит в руках мой кабуто (шлем), украшенный золотыми кувагата (фигурными пластинами) в форме рогов. К шлему алыми шнурами привязана мэнгу (золотая маска), на которой домашний кузнец отчеканил брови, нос, рот, прорези вместо глаз и даже усы и бороду. Акеми говорит, что эта маска очень напоминает черты моего лица. Может быть, наверное.

Другой оруженосец нарочито торжественно держит в вытянутых руках цуруги (старинный прямой заточенный с обеих сторон меч) — родовую реликвию. Этим мечом более четырёх веков владели старшие мужчины нашего славного рода Абэ.

Ко мне по наследству он перешёл от отца Абэ Тадаёси. Это оружие уже давно не используется в бою, но неизменно сопровождает главу нашего рода как атрибут знатности и власти.

Третий оруженосец держит дайсе (длинный и короткий мечи) — катана и вакидзаси. Вот они уже — для боя, и я часто пускаю их в дело.

Чуть поодаль двое других оруженосцев в качестве дополнительного вооружения держат тати (большой длинный изогнутый меч для конного боя) и нодати (полутораметровый меч для ношения за спиной).

Да, такое богатое вооружение может быть только у меня — даймё — владетельного князя княжества Оси в провинции Мусаси региона Токайдо на острове Хонсю.

Зовут меня Абэ Тадааки. Я переведён в Оси совсем недавно, чуть больше года назад, своим владетельным сувереном, третьим сёгуном из династии Токугава — Токугава Иэмицу. До этого я, как и мой покойный отец, владел меньшим по размерам и богатству княжеством Мибу в провинции Симоцукэ…

Я поворачиваюсь вполоборота влево и вижу своего первого министра. Он в чёрном платье, седые волосы собраны в пучок на голове, висячие усы с проседью.

Бросаю в его сторону вопрос:

— Почему так?

Тот как-то невпопад и странно-нейтрально, с поклоном отвечает на это:

— Да, господин!

Ловлю себя на мысли: «Зачем спросил? Что он мог ответить на такое? — И ещё: — Я ведь и без него точно знаю, почему так…»

Но в сторону все сомнения. Решительно спускаюсь с крыльца вниз по лестнице. Люди вокруг — мои подданные — как бы нехотя расступаются и пропускают. Делая вид, что не замечаю их суровые и даже враждебные взгляды, я прохожу через двор замка, который окружён каменной изгородью — стеной, покрытой черепицей, — и выхожу за ворота, охраняемые каменными драконами.

Тут слуги держат под уздцы коня в броне, а вокруг вооружённая и тоже закованная в броню конная свита, состоящая из слуг и приближённых самураев. Все они готовы повиноваться мне безпрекословно.

Один из слуг кидается на колени, подставляя спину. Я ступаю на неё коваными сабатонами и ловко, несмотря на тяжесть панциря, вскакиваю в седло.

Дайсе на поясе, тати пристёгнут к седлу, а нодати за спиной. Только кабуто надёжно пристёгнут к седлу оруженосца.

Всё, можно двигаться. Сильно бью пятками в бока коня, и мы все устремляемся вскачь…

Сильный, влажный ветер с моря приятно холодит чуть разгорячённое лицо. Несусь быстро вниз с горы, к пристани. Мелькают лачуги крестьян, рыбаков, ремесленников. Некоторые из них вышли на улицу и провожают меня очень недобрыми взглядами. Но мне не до них, я же даймё — их повелитель. Могу казнить, могу миловать.

На берегу ждёт большой корабль.

Чувствую решимость, уверенность. Зачем плыву пока не знаю. А может, знаю, ведь есть уверенность, что очень надо и, конечно, надо вернуться.

Я со слугами, самураями и лошадьми на корабле. Чёрный министр остаётся на берегу. Плывём.

Ко мне подходит какой-то, видимо, приближённый и говорит: «Господин, вы уверены, что мы правильно делаем, оставляя всё?»

Я отвечаю на это: да, уверен. Ведь там остаётся преданный мне министр, он справится. При этом я чувствую уверенность и, можно сказать, даже высокомерную уверенность.

Человек, который ко мне подходил, погрустнел, он готов беспрекословно подчиняться, но явно сомневается в правильности моего поступка.

Мы плывём вдоль берега на север.

Но тут во мне неожиданно рождается сомнение. С каждым часом я всё больше и больше сомневаюсь в правильности своего решения и на третьи сутки приказываю повернуть назад.

Я понимаю, что не могу плыть дальше. Былая уверенность исчезла куда-то, я не нахожу себе места, и высокомерие пропало куда-то.

Странно, для меня это очень необычно. Я ведь всегда уверен в своих решениях и никогда не поворачиваю назад.

А ещё ближе к дому рождается страх — это вообще незнакомое мне чувство. Я опасаюсь, что в моё отсутствие может произойти что-то совсем плохое.

Мы возвращаемся. Ещё при заходе в бухту я вижу на горе чёрный дым и языки пламени, которые пожирают мой замок. Я объявляю тревогу и со своей свитой скачу туда, наверх.

Но вот единственная дорога, по которой можно проехать, перегорожена поваленными деревьями и каким-то скарбом. Оказывается, это баррикада, за которой явно кто-то есть. Я кричу в их сторону и приказываю пропустить меня, но в ответ в нас стреляют из одноразовых аркебуз — этого плебейского оружия.

В этот момент всё вокруг меня как бы замедляется, такое происходит со мной уже не раз. Именно во время сражений и опасности происходящее часто замедляется, и оказывается, что бой, который, как кажется, длится несколько часов, на самом деле скоротечный и продолжался всего несколько минут.

Вот и сейчас я вижу, как из бамбуковых стволов, обмотанных джутовыми верёвками, вырываются струи пламени. Грохота при этом поначалу не слышно — он ударяет по ушам позднее. Пламя в основном жёлтого цвета, только на периферии алое, а по центру — даже с белыми искрами. При этом два или три бамбука разрывает в клочья при выстреле, видимо, поражая стрелявших. Из остальных вслед за пламенем вырывается и летит картечь, медленно-медленно направляясь в мою сторону. Мне всё очень хорошо видно до мельчайших подробностей.

Понятно, что бунтовщики набили в свои орудия всё, что попадалось под руки, — это и крупная галька с берега моря, и рыболовные грузила, и куски железа различных размеров.

Несколько таких смертоносных предметов пролетают с шипением слева и справа от меня, поражая самураев и слуг из свиты. А вот два зазубренных куска железа и свинцовое грузило с рыбацкой сети пробивают бронированную грудь и шею моего коня. От невероятной мощи такого удара в сторону нападающих вырывается фонтан тёмно-красной жидкости, а самого коня вместе со мной в седле через круп опрокидывает в противоположную сторону.

В момент удара картечи, который сотряс и меня целиком, замедленная картинка снова вдруг ускоряется, а моё натренированное тело, сгруппировавшись, «выстреливает» в сторону от бездыханного уже коня и позволяет оказаться на земле, готовым к бою ещё до того, как бронированная туша накрыла бы меня при падении.

Выясняется, и я это вижу, всем руководит мой министр в чёрном. Вон слышу, как он командует: «Схватить его!»

Я негодую: «Как же так?» Я не понимаю, что происходит, за что? Я, конечно, жёсткий правитель, но зря никого не наказываю!

Несколько простолюдинов и даже изменники из самураев подскакивают сзади и хватают меня за руки, срывают с головы кабуто, выбивают из рук тэссэн, отнимают другое оружие.

«Что с моими родными?» — безответно кричу я в сторону чёрного министра.

Всё как в тумане, кровь из разбитого при падении лба застилает глаза. Меня ведут под руки на площадь, ставят на колени. Вокруг люди — это крестьяне, рыбаки, самураи — все мои подданные.

Чья-то кованая нога упирается в середину позвоночника и прижимает к земле. Понятно: сейчас меня казнят. Я уверен, что это несправедливо, но честь превыше всего — просить пощады я не буду. Есть единственная мысль, что с родными, но она прерывается свистом меча, и вокруг всё становится абсолютно чёрным…

Страшновато открывать глаза. Но что — я не мужчина, что ли? Надо сделать усилие над собой и посмотреть, наконец, чем всё закончилось. Ну… ладно-ладно, может, ещё чуть повременю, ведь действительно страшно. А что я чувствую? Надо разобраться, где я и жив ли?..

А, вот! Жив, точно… потому что чувствую… чувствую, как сердце бешено вибрирует в груди, что лежу на спине, которая даже сильно затекла. Попробую пошевелиться, но нет… не очень получается! Заблокирована правая рука и… тоже сильно затекла — что-то тяжёлое придавливает её и всё моё тело — не повернуться! От осознания этого становится ещё страшнее. По-прежнему не открывая глаз, пытаюсь ощутить, что же на мне, и хотя бы чуть пошевелиться.

Странно, но эта очередная попытка даёт некий результат — то, что, а вернее, кто на мне, тоже начинает шевелиться. Фух! Слава богине солнца Аматэрасу, прародительнице и покровительнице императорской семьи!

Со мной рядом… на мне — женщина. Она, похоже, спит и прижимается всем своим соблазнительно-обнажённым и размякшим ото сна телом к моему правому боку, придавливая к мату и подголовной скамье. Её головка с ароматной шапкой волос лежит на моём плече. Вот оно, ещё одно подтверждение, что жив, — я, оказывается, запахи чувствую. Я чувствую, ощущаю её маленькую грудь и чуть выпуклый живот. А ещё — правую ручку, которая лежит на моей груди и левом плече, и — правую ножку на обеих моих ногах чуть пониже источника силы и творчества.

От осознания всего этого волна возбуждения, зародившаяся самопроизвольно именно там, начинает распространяться по всему телу вверх к голове. И пока она не ударила в мозг всей своей мощью, я окончательно понимаю, что жив и просто только что проснулся в обнимку с обнажённой женщиной.

Фух! Слава Аматэрасу: то был сон! Но что за сон?! Странный, надо будет потом поразмышлять о нём и посоветоваться с толкователем, ведь просто так отмахнуться и забыть будет неправильно.

А, вот уже и светает. Открываю глаза и вижу первые лучи солнца, настойчиво надрывающие полумрак комнаты. Всё-таки как хорошо, что тогда был только сон, я жив, я даймё большой провинции, и на мне спит соблазнительная молодая женщина.

От этих моих мыслей и невольного шевеления тело на мне тоже потягивается, просыпаясь.

Видимо, поначалу только почувствовав во мне нарастающее возбуждение, она подтягивает для проверки свою правую ножку прямо к его источнику и, убедившись, что не ошиблась, просовывает туда же правую ручку, до этого лежавшую на моём левом плече. Окончательно меня чуть не уносят в небеса тёплые губы, которые в дополнение упираются в ложбинку между плечом и шеей.

Ох, как эта девушка хороша! Она одна из шести наложниц, живущих в моём доме. Неделю назад свою дочь прислал мне один из самураев, мой вассал. Я не помню ещё её имени… а, нет, помню: Кику, по-моему, — хризантема!.. А вот, оказывается, чем так тонко пахнут её волосы.

Со мной она всего третий раз, и я, пожалуй, понимаю только вчера, но и сейчас, конечно, тоже, что она лучшая из всех.

Тот первый раз не в счёт — она была смущена и скована, ведь боль и кровь часто сопровождают девушку.

Видно, что она хорошо воспитана, нежна со мной, скромна и одновременно от природы похотлива и опытна в искусстве любви. Вот ведь церемонию омовения она провела вчера просто замечательно. Дубовая бочка с остывшей уже водой стоит в дальнем углу комнаты…

Но нет! К сожалению, не сейчас! Вчера всё было очень хорошо, но не утром. Я нежно отстраняю её со словами:

— Ладно, Кику! Не сейчас, мне надо делами заняться. Иди, дорогая, и приходи сегодня вечером!

Действительно, пора. Надо проводить совещание с министрами, ведь скоро ехать к сёгуну.

Кику беспрекословно, но с явным сожалением и напоследок чуть сжав правой ручкой источник возбуждения, отстраняется и осторожненько вылезает из-под алого шёлкового одеяла. Я из последних сил сдерживаюсь от её такого озорства и с большим удовольствием наблюдаю за тем, как в лучиках солнца сверкает соблазнительной белизной тело, как она набрасывает халат и выскальзывает за ширму и из комнаты.

Ну, всё, теперь действительно всё. Надо подниматься и работать. Хлопок в ладоши, и в комнате моментально появляются трое слуг. Меня ждёт омовение в той самой бочке для бодрости, потом они вытирают меня и одевают.

Далее быстрый завтрак, упражнения фехтования и верховой езды с несколькими ближними самураями, и дальше меня ждёт совещание с моими министрами, а также Совет младших старейшин.

Совещание, как всегда, проходит в большом зале моего замка. С моего разрешения поднимается тот самый первый министр в чёрном. Я сразу настораживаюсь, но слушаю с большим вниманием. Он, этот человек, много сделал для моей власти, я, конечно, доверяю ему, но картинка из сна не даёт расслабиться.

Он говорит и даже требует провести дополнительные реформы, аналогичные тем, что проводит сёгун. Считает, что необходимо дальнейшее значительное увеличение налогов.

Но это всё для меня не ново, чёрный министр и раньше требовал повышения налогов. Я соглашался и шёл на это, а сейчас сомневаюсь, жалко людей. Да, пожалуй, я и раньше сомневался в необходимости таких жёстких мер, но думал, что чёрный министр знает лучше. Тем более что мне его прислал сёгун как своего доверенного и знающего человека.

Я начинаю спокойно и вежливо объяснять свою позицию, задаю вопрос, а могу ли я поступить по-другому? Он активно и довольно резко не соглашается, ссылаясь на сёгуна.

Вот тут, не знаю почему, возможно, из-за сновидения, я тоже на повышенных тонах начинаю высказывать своё мнение и окончательно отказываю ему.

Чёрный министр в недоумении и поначалу не знает, что делать.

Теперь поднимается тот самый приближённый, один из моих министров, который активно поддержал меня во сне. Он мой дальний родственник и солидарен с моим решением сейчас. Говорит, что я прав и сейчас не следует повышать налоги, народ любит меня, хоть ему и нелегко живётся.

Чёрный министр делает ещё раз попытку переубедить меня и бесцеремонно намекает на то, что пожалуется сёгуну.

Я, конечно, чту своего господина, но я сейчас прав, и буду делать то, что решил.

Чёрный министр сильно удивлён и с явной агрессивностью, но милостиво просит отпустить его от моего двора.

Это меня удивляет, я негодую:

— Как? Как ты смеешь противиться мне — это проявление нелюбви ко мне, своему господину! Все мои вассалы должны любить меня и повиноваться. — Раздражённый, я кричу ему: — Пошёл вон!

Весь остаток дня я возбуждён и негодую. Смешанные чувства уверенности в правильности совершённого и страх перед гневом господина бешено спорят внутри меня, теребя и холодя сердце, и заполняют мозг негативными мыслями. Спасает Кику, которая ночью согревает, успокаивает своими ласками сердце и полностью очищает голову.

На следующее утро я стою на крыльце так же, как и тогда — во сне, облачён в броню и готовый к путешествию.

Так же, как и тогда, — поворачиваюсь налево и вижу там не чёрного министра, а своего нового первого министра-родственника.

Дальше скачу со свитой на берег и на корабле плыву в сторону замка Эдо, к своему господину.

Он встречает меня в парадном зале замка. Поначалу я чувствую напряжение, мне кажется, я боюсь, что буду наказан за своеволие, за то, что не послушал мнения ставленника своего господина.

Встав на колено, объясняю господину всю ситуацию, рассказываю о своём решении и о том, как прогнал чёрного министра.

Удивительно, но сёгун на это отвечает мне спокойно и даже с некоторым весельем. Он говорит, что даже не помнит моего бывшего министра, не знает, кто это, и мне его не присылал. Говорит, что не надо думать о всяких самозванцах, и считает, что я поступил правильно, в данный момент в Японии действительно не следует повышать налоги.

После таких слов на душе становится спокойнее. Разговор переходит на другую тему. Господин очень любит соколиную охоту и приглашает меня на неё завтра утром.

После аудиенции я выхожу на высокое крыльцо замка и размышляю обо всём, что со мной произошло, о том знаменательном сне, о сёгуне.

Мой господин, благодетель, суверен, сёгун — Токугава Иэмицу, старший сын Токугава Хидэтада и внук великого Токугава Иэясу. Господин чуть постарше меня, но его детство и юность проходят гораздо тяжелее и напряжённее. Семья Токугава всё это время борется за власть со своими противниками, а окончательно побеждает их только через несколько лет, ближе к совершеннолетию господина.

С самого рождения у него сложились очень непростые отношения с младшим братом. Дело в том, что до совершеннолетия и объявления наследником титула он живёт в постоянной борьбе за расположение своего отца.

В юности господин практикует сюдо и в шестнадцать лет, как говорят злые языки, принимая ванну с двадцатиоднолетним любовником, вонзает вакидзаси, висевший на стене купальной комнаты, прямо ему в грудь, между третьим и четвёртым ребром. Те же языки, которые в ярких подробностях (как будто сами присутствовали при этом) рассказывают о том убийстве, намекают на то, что именно из-за того события господин часто болеет не только телом, но и душой.

Моё детство и юность безоблачнее, но и я вынужденно прохожу через сюдо. Отец настаивает на этом, когда мне исполняется четырнадцать лет. Он зовёт меня тогда в главную комнату нашего дворца и говорит, что все юноши нашего рода становятся мужчинами таким образом, ещё и большинство самураев в Японии. Я как будущий самурай и даймё тоже должен познать это, и представил мне скромного белолицего юношу. Я очень хорошо его помню, ему тогда только исполнилось восемнадцать, и зовут его Иуоо — Каменный цветок. Это имя, кстати, очень подходит ему: его худощавое, но сильное тело напоминает искусное рукотворное изваяние из белоснежного мрамора. Иуоо очень многому меня научил, и, пожалуй, я даже полюбил его тогда. Мне кажется, что он само совершенство, и я действительно по-детски, как мне теперь кажется, просто влюбляюсь в его умную голову и в это необычно белоснежное тело. Он учит меня искусству любви. Мы много времени проводим в философских разговорах и медитациях, купаемся в горячих источниках под вулканом. Он учит меня процедурам омовения, делает массаж, при этом объясняет, как правильно расходовать мужскую силу, как её сохранять. То время — как наваждение какое-то, я с каждым днём всё больше и больше хочу этого, не могу ни о чём думать, кроме как о своём Каменном цветке.

Большое спасибо моей доброй покойной матушке, которая, видя всё это, убеждает отца срочно прекратить мои встречи с Иуоо и взять в дом наложницу.

Ту девушку зовут Джунн. Она действительно послушна, тоже старше, и мне сразу понравилась. Она нежна со мной и прилежно переучивает всему в искусстве любви.

И вот сейчас, уже в тридцать, я точно знаю, что своего сына буду воспитывать по-другому. Мне наплевать на традиции, я точно не хочу этого, сейчас мне даже противно вспоминать об этом.

С Джунн я успокаиваюсь, в голове даже наступает какое-то просветление, что ли. Теперь с повышенным рвением я продолжаю практиковать боевые искусства, верховую езду и каллиграфию, более осмысленно помогаю отцу в управлении княжеством.

Когда мне исполняется шестнадцать, отец решает меня женить, а мою Послушную выдаёт замуж за одного из ближних самураев.

Мне жаль расставаться с ней, но от молодой жены, которая на год младше меня, грусть очень быстро куда-то улетучивается. Она дочь давнего союзника отца, даймё одной из соседних провинций, и зовут её Акеми (Яркая красота).

Действительно — её красота настолько яркая, что я буквально ослеплён и долгое время не могу даже смотреть в сторону других женщин. В моём доме сейчас ещё две жены. Они появляются только через восемь лет, и то только потому, что Акеми рождает мне только дочерей. Это становится уже проблемой, ведь отсутствие сыновей ослабляет мои позиции в княжестве и вообще ставит под вопрос само продолжение рода Абэ. Мой отец уже ушёл к духам предков, и именно мама настояла, чтобы я взял в свой дом ещё новых жён.

Конечно, я ведь могу вернуть Акеми в родительский дом, но люблю её. И поэтому ей приходится мириться с присутствием ещё двух жён и шести наложниц. Вторая жена тоже оказалась очень хорошая, но и у неё тоже получаются пока только девочки.

А вот третью жену точно придётся возвращать отцу — она оказывается не способной родить ребёнка. На днях у неё произошёл уже третий выкидыш подряд.

Не справляются со своими обязанностями и наложницы (правда, Кику пока не в счёт). Три — бездетны, а две — рождают девочек.

Всех дочерей я горячо люблю, но только девочки — это точно проблема для меня.

Хотя… вот старшей дочери от Акеми, которой уже четырнадцать лет, — красавице, такой же яркой, как и её мать, — я приготовил серьёзную государственную роль. Я привёз её в прошлый раз сюда, в замок Эдо, к своему господину в качестве заложницы. Очень надеюсь, что она будет не только живой гарантией моей верности сёгуну, но и приглянется ему. Может, тот возьмёт её в жены или хотя бы в наложницы.

Ладно, посмотрим! А пока снова вспоминается нелёгкая судьба моего господина. Из-за преждевременной смерти старшего сына в роде Токугава возникает проблема наследования. Вместо моего господина его родители принимают решение передать титул младшему брату.

Однако, по счастью, в дело вмешивается основатель рода — великий дед моего господина, Токугава Иэясу. Тот решает спор в пользу старшего внука, которого и провозглашают наследником.

Надо отдать должное моему господину — он всегда относится к своему великому деду с почтением и способствует его возвеличиванию и сейчас, после его ухода из этого мира.

По смерти своего не очень любимого отца, когда господин становится наконец полноправным правителем всей Японии, со своим младшим братом он поступает как достойный суверен с оппозицией роду Он конфискует все его земли и заставляет совершить сеппуку. Поскольку господин не верит, что всё-таки будет совершено самоубийство, он поручает доверенным самураям организовать всё как надо. Ритуальный кинжал — кусунгобу заменяют на веер, и в тот момент, когда брат господина касается веером обнажённого живота, один из самураев сносит ему голову мечом.

Это событие оказывает сильное воздействие на всех сомневающихся вассалов. И даже сам император, когда во главе огромного войска сёгун прибывает в столицу, вручает ему пост министра высшей политики.

А дальше для уменьшения влияния министров-старейшин, назначенных ещё его покойным отцом, господин решает ввести посты младших старейшин. Именно тогда и я, будучи одним из командиров гвардии, становлюсь младшим старейшиной и получаю направление в Оси.

Правление моего господина отмечено многими важными реформами. При нём самураям запрещается переходить на службу к новому хозяину без согласия прежнего, у крестьян из соображений безопасности изъято всё оружие вплоть до кухонных ножей, всем жителям страны при этом предписано регистрироваться в храмах по месту жительства.

Он приказывает конфисковать владения неблагонадёжных даймё, которые в прошлом имели связи с врагами рода Токугава. Он вносит поправки в указ о воинской повинности и в закон о военных домах. Также вводит систему повинностей для региональных властителей, которые должны проводить год в ставке господина и заниматься строительными работами в замке Эдо за счёт казны своих княжеств.

Позднее эти и многие другие реформы господина превращают Эдо в мощную державу, но, однако, и вызывают серьёзное недовольство в народе, военных домах, у региональных властителей. Япония погружается в череду восстаний, стихийных бедствий и голода.

Мне и некоторым старейшинам удаётся убедить господина перейти к более умеренным реформам.

Прекратились конфискации земель, были уменьшены налоги. Для восстановления жизни простых людей и самураев мы убедили сёгуна издать указ, которым в Японии предписывается трудолюбие, упорство, экономность и многодетность, а вот расточительство и плохие привычки запрещены.

После пережитых волнений господин часто болеет, совсем уходит сон, а если ему и удаётся заснуть, его преследуют кошмары. Он вообще не появляется на совещаниях, не участвует в публичных мероприятиях и военных походах.

По моему совету господин создаёт тогда так называемый Совет трёх старейшин, куда, кроме меня, входят уважаемые даймё — Мацудайра Нобуцуна и Хотти Масанори.

Наш Совет эффективно управляет страной и во время болезни господина, и после его смерти, когда мы помогаем вести государственные дела одиннадцатилетнему сёгуну — сыну моего покойного господина и, кстати, моему великому внуку Да-да! Моя дочь от Акеми стала матерью сёгуна.

Умирает господин в замке Эдо в возрасте пятидесяти лет. По его прижизненному завещанию, мы хороним господина в Святилище Футарасан в городе Никко провинции Симоцукэ у храма Небесного моря, рядом с мавзолеем его великого деда. Император присваивает покойному господину имя «Его высочество господин Тайю».

А я в целом проживаю долгую и насыщенную жизнь. Бог войны Хатиман благоволит ко мне. Все свои битвы я выигрываю, и под конец жизни мои враги даже не помышляют о том, чтобы напасть.

Моя яркая Акеми через год после того моего, по счастью, не сбывшегося сна дарит мне сына — наследника. А вот хризантема, Кику — ещё двоих, после чего я объявляю её женой.

Ухожу я к духам предков в мире и любви, в возрасте около девяноста лет. Мои потомки владеют княжеством Оси ещё двести лет, после чего девятый даймё из рода Абэ будет переведён в княжество Сиракава в провинции Мицу…

Но сейчас, когда я стою на высоком крыльце замка Эдо, я обо всём этом, конечно, не знаю. Я молод и полон сил, только что вышел сюда после аудиенции у моего господина и думаю о том, что сон тот оказался очень знаковым для меня. Главный вывод из него заключается в том, что не всё так, как видится и кажется поначалу. А как всё получится, по воле богов, покажет жизнь. Сейчас для меня очевидно, что господин доверяет мне и прислушивается к моим советам. Дальше посмотрим. А ещё моя красавица дочка, кажется, понравилась господину, и, значит, у неё тоже есть шанс оставить свой след в истории.