В этот раз я родился… или Путешествие Души. Часть первая

Андрей Аксёнов, 2020

Андрей Аксёнов – учёный, доктор наук, профессор. Автор многочисленных научных трудов предлагает на этот раз философско-эпическое произведение от первого лица, в котором прослежены этапы формирования личности главного героя, погруженного в захватывающие жизненные ситуации, разные эпохи и страны для приобретения бесценного опыта. Динамичный, подчас витиеватый сюжет с участием исторических, вымышленных или даже мифических персонажей замешан на максимальном обострении чувств, написан с юмором и при доверительном диалоге с читателем.

Садик

Пребываю под впечатлением текста под названием «Разговор», периодически перечитываю его и чувствую, что он всё ещё цепляет меня за невидимые крючочки, достаёт в самых потаённых закоулочках.

Но главное, что я всё время ловлю себя на мысли, что меня реально тянет в эту самую школу-сад, где разворачиваются события «Разговора». Я ведь на самом деле никогда там не был. Каждый день утром и вечером, выезжая на работу или возвращаясь домой, мы лавируем сквозь грозди машин «одарённых» родителей, припаркованных на тротуарах вдоль забора школы. Периодически гуляя, мы с супругой проходим мимо, и я неизменно заглядываю через забор, меня тянет внутрь, как магнитом.

И вот сегодня, в воскресенье, около пяти часов вечера, проводив супругу к морю, на каток, я иду прогуляться по окрестностям. Погода великолепная, тепло, около трёх градусов мороза, солнце растапливает остатки льда на асфальте. Поднимаюсь по дороге к нашему дому, вижу забор школы и вдруг понимаю, что сегодня не могу не зайти.

«Ну и что? А что такого? Только посмотрю, как там в действительности всё выглядит, и пойду домой», — свободно течь этой мысли я позволяю, чтобы оправдать свои дальнейшие действия.

Решительно прохожу мимо наших ворот и равняюсь с будкой охранника школы. Рука опускается в карман пальто и нащупывает своё начальственное удостоверение: «Надо же, как кстати».

Корочка производит впечатление на охранника, он только говорит, что директора нет, — ведь выходной, но несколько преподавателей сейчас в школе. «Ладно, мне никто и не нужен, я всё равно никого не знаю, только посмотрю и назад», — ещё раз самооправдываюсь я.

Прохожу по небольшой площадке перед входом и поднимаюсь по высокому крыльцу. Пластиковая дверь впускает, огласив внутреннее пространство мелодичным звоном прикреплённых колокольчиков. Никого. Ладно, раз уж вошёл — поднимусь на третий этаж. Кабинета номер 551 там, конечно, быть не может…

— Может, — слышу я справа от себя удивительно знакомый голос, с сомнением поворачиваюсь, точно, она — Галина Александровна, улыбается.

— Вы же во сне?.. — хрипло выдавливаю я.

— Ну и что? Сон — это тоже часть жизни. Ладно, я рада снова тебя видеть, Андрей. Я жду тебя, заходи в кабинет.

Последние слова были сказаны уже возле знакомой мне двери с номером 551 и табличкой «Лаборатория».

Да, я ошарашен, такого поворота я никак не ожидал. Ну что ж, посмотрим, что будет, супруга прокатается ещё почти час, обернусь.

— Заходи, заходи. Вешай пальто на вешалку и садись, ты уже ведь тут был, — эти слова снова заставляют меня усомниться в реальности происходящего, но раз уж тут — вхожу.

Да, действительно, всё это я уже видел: вот лабораторный стол, интерактивная доска и дощатый пол. Да-да, этот пол, Боже мой, тут же нахлынули воспоминания: вот она, немного выпирающая из доски и отполированная моей ногой шляпка гвоздя у ножки парты, за которой я сидел в школе.

Парта, а кстати, где она? На её месте стоит маленький круглый столик, покрытый клеёнкой не первой свежести с розочками, и возле него маленький деревянный, неаккуратно покрашенный кремовой краской стульчик, на котором может уместиться только ребёнок лет трёх-пяти.

Словно прочитав мои мысли, Галина говорит:

— Садись, не бойся. Не сломаешь.

С опаской, но я всё же сажусь на стульчик, а он оказывается очень удобным и впору. Опять, уже привычно и быстро, начинаю привыкать к чудесам — всё вокруг странным образом увеличилось в размерах. Нет-нет, всё осталось прежним — это я стал маленьким. И ещё, я — это я, но почему-то теперь я одновременно вижу себя со стороны. Вот, смотрите: я сижу на стульчике, мальчик лет четырёх, рыжие волосы пострижены под полубокс, на мне рубашка в горизонтальную зелёную полоску с коротким рукавом, бежевые шортики на лямочках и чулки в рубчик, прикреплённые резиночками к розовенькому поясу под шортиками. На ногах у меня надеты коричневые из грубой кожи, стоптанные сандалики.

— Андрюша, не волнуйся. Я всё объясню! — очень мягко, как с маленьким, начинает говорить Галина Александровна и продолжает: — Я позвала тебя, чтобы продолжить наши занятия. Ты молодец, хороший мальчик, и очень результативно поработал над домашкой, которую я задала тебе в прошлый раз. Об этом свидетельствует то, что ты пишешь. Работа ещё не закончена, но ты на правильном пути. Продолжай, а сегодня мы начнём новый цикл занятий, посвящённых твоим детским проблемам.

«????»

— Не удивляйся, люди Земли, как известно, все из страны под названием Детство. Оттуда тянутся многие проблемы и заморочки — об этом много написано у ваших психологов. Вот и ты не исключение, надо внимательно посмотреть твоё детство.

Да, я абсолютно уверена, время пришло. Начинаем работать, и тема первого урока: «Твой детский садик», — подытожила учитель.

Услышав последние слова, я не удивляюсь и понимаю, что работа будет непростой и долгой — я ведь про тот период своей жизни почти ничего не помню.

— Не волнуйся, Андрюша, я тебе напомню. Смотри! — И на интерактивной доске, как и в прошлый раз, «зажигается фильм» про мою прошлую жизнь.

Вот я, четырёхлетка, выхожу за руку с бабушкой из подъезда нашего дома на Бойцовой улице, мы идём в детский сад. Зима, на мне надето толстое ватное пальто в чёрную мелкую клетку с цигейковым воротником. На голове — чёрная шапка из такого же меха, очень напоминающая шлем гагаринского скафандра, чем я очень горд. На ногах — чёрные валенки с калошами, а на руках — шерстяные варежки, надёжно скреплённые резинкой, продетой сквозь рукава пальто. Холодно, рот закрыт повязкой из носового платка, чтобы не надышаться. Волочусь за бабушкину руку понуро, без всякого желания, а что там может быть хорошего в этом саду, дома же лучше. Надо же, название: «детский сад», туда детей сажают, что ли?

Но плёнка крутится дальше. Мы доходим до Горки и поворачиваем налево, к булочной.

Вот-вот, точно — это та самая булочная, где бабушка периодически учит меня покупать хлеб. Сейчас уже всё получается, а в первый раз случается конфуз. Бабушка тогда выдала мне тринадцать копеек на батон белого хлеба и осталась ждать у входа. Я беру три батона, буханку чёрного и, прижав всё крепко к пальто, подхожу к кассе держать оборону. Тринадцать копеек почему-то не удовлетворили кассиршу, а на вопрос: «Мальчик, тут мало денег, ты чей?» я молча насупился. Кассирша включила сигнал SOS, на который прибежала бабушка, вернула лишний хлеб Родине, а мне объяснила, в чём ошибка.

Ну, ладно. Мои мысли возвращаются к экрану, на котором мы с бабушкой уже подходим к садику — это типовые одноэтажные здания, соединённые между собой переходами. Когда я понимаю, что расставание с бабушкой неминуемо приближается, настроение у меня окончательно портится, но не плачу, мне же объяснили, что я мужчина.

Бабушка здоровается с воспитательницами: их две, одна молодая, худощавая и высокая — типичный ребёнок войны, а вторая много старше и гораздо полнее — солдатская вдова: как много таких женщин в стране в то время… Поздоровалась и с трудом вытаскивает свои побелевшие пальцы из моей «мёртвой хватки». В этой молчаливой схватке побеждает старость, а я остаюсь один внутри детского социума. Но грустить долго нет смысла, я тут уже не первый раз, поэтому надо погрузиться в социум и попробовать получить удовольствие от общения с коллегами по «посадке».

Действительно, ещё только-только начинает светать, и на небе очень хорошо видна полная луна с большую тарелку. А если бегать туда и обратно по дорожке и смотреть на луну, а не под ноги, что из этого получится? Надо же — светило вместо того, чтобы висеть на месте, бежит вместе со мной и туда, и обратно, чудо! «Ребята, смотрите, луна бегает за мной».

Всё, теперь вся группа бегает вместе со мной и луной по дорожке. От счастья шапка съезжает набок, на лбу выступает испарина, а изо рта валит пар. Но всё хорошее кончается, луна растворяется на посветлевшем небе, а вспотевший социум воспитательницы под конвоем ведут в группу.

Заходим, вижу свой ящичек с картинкой паровозика и начинаю нехотя раздеваться — настроение снова медленно сползает в пятки. Но толстая воспитательница торопит, надеваю сандалики и вхожу в игровую, она же столовая и она же спальня, если сдвинуть столы и поставить на освободившееся место маленькие раскладушки. Понуро сажусь на свой стульчик и слышу знакомый голос откуда-то сверху:

— Ну что же, смотри, как хорошо, — стал вспоминать, молодец. — И я понимаю, что снова в кабинете номер 551.

А дальше звучит:

— Кстати, не подташнивает, не кружится голова? Работа идёт серьёзная, может быть непросто. Если нет, продолжим. Сходи пока в туалет с мороза — вон дверь.

Я послушно встаю, открываю дверь, которой раньше не было, и вхожу внутрь. Прямоугольное большое помещение, по стенам которого слева и справа небольшое возвышение — ступенька с расставленными на ней эмалированными, желтоватого цвета горшками с такими же именными картинками, как и в раздевалке.

В углу комнаты — два унитаза для слива содержимого горшков, а прямо по ходу — три больших умывальника. Я безошибочно нахожу свой паровозик и начинаю обдумывать, как мне совершить нужное. Проблема в том, что такой одеждой, которая на мне надета, я пользовался последний раз более сорока пяти лет назад. Ну, пробуем: сначала отстегнём резиночки, которые поддерживают чулки, — ужасно не люблю этот девчачий предмет одежды. Единственная польза в нём — это игра: можно представлять себя мушкетёром в высоких сапогах из чулок, а шпага — любая палка. Ладно, резиночки сзади и спереди отстёгнуты, и чулки автоматически собираются на щиколотках. Далее можно спускать шортики, синие сатиновые трусики и садиться на горшок. Тьфу ты, тоже мне доктор технических наук в будущем! При такой конструкции можно было не спускать чулки — всё забыл.

Но ладно, дело сделано, горшок полон и опорожнён в унитаз. Можно оглядеться. В комнате, кроме меня, белобрысый мальчишка с озорным лицом будущего хулигана, который тоже завершил важное дело, а ещё две девочки.

Одна рыжеволосая с двумя жиденькими хвостиками-рогами на голове, одетая в чулки и коротенькое цветастое чёрно-красное платьице, еле прикрывающее белые, не очень чистые трусики.

Вторая — явно будущая отличница и ужасно послушная девочка с русой косой до попы и большущими ресницами, издающими шелест крыльев при моргании. Обе представительницы прекрасного пола только что закончили умываться и вытирались полотенцами.

Белобрысый мальчишка от избытка энергии показывает девочкам язык, на что они обе скривились, девчонка с ресницами снисходительно, а рыжая с явным одобрением. Рыжая говорит хрипловатым с мороза голосом: «Вовка, а покажи ещё», — кивая при этом куда-то в центр белобрысого мальчишки, которого, оказывается, зовут Вовка. Поняв, видимо, о чём идёт речь, он кивает и тут же веско определяет условие: «И ты тоже!»

После этого он ставит горшок на ступеньку, одним порывистым движением стягивает с себя шортики вместе с трусиками, выпячивает вперёд живот и, улыбаясь во весь свой беззубый рот, демонстрирует миру и двум девчонкам свою стать. Демонстрация продолжается секунд десять, в течение которых Вовка делает различные движения тазом, а потом также быстро и одновременно натягивает оба предмета одежды. Во время показа отличница остаётся безмолвной, только её огромные ресницы взлетают гораздо выше обычного и не опускаются даже по окончании.

Рыженькая при этом хрипло хихикает и, обращаясь к отличнице, говорит:

— Я же тебе говорила, что у них по-другому. Я у младшего братика видела.

В это время Вовка, очень довольный собой, веским тоном, не оставляющим права на возражение, говорит:

— А теперь ты.

Рыжеволосая с готовностью, раз уж обещала, но с полным безразличием и характерной женской холодностью на несколько секунд стягивает с себя трусики.

Увиденное не производит никакого впечатления ни на меня, ни на Вовку. В результате он чешет стриженный наголо затылок и выбегает из комнаты, видимо, переключившись на другую игру. Девчонки тоже, щебеча что-то демонстративно друг другу на ухо, выскальзывают.

Иду и я, раздумывая своим взрослым умом: «Надо же, почему мне вспомнился именно этот эпизод?» На что слышу голос Галины Александровны:

— А что тут удивительного, ты с самого детства был сексуально озабочен, — которая, не дожидаясь моей реакции на сказанное, продолжила: — Ладно-ладно, я шучу. Не больше, чем все мальчики в этом возрасте. Ну хорошо, движемся дальше — это только начало.

А дальше в памяти и на интерактивной доске стали проноситься мои детсадовские картинки — эпизодами. Вот я сижу за столиком и рисую зелёный танк с красной звездой на занятиях по рисованию, а вот я пою со всем социумом «Тачанку-ростовчанку». А вот голос молодой воспитательницы:

— А сейчас, дети, мы дружно идём делать уколы. Кто первый?

Конечно, я! Ощущаю свою руку, взлетающую вверх, и тут же получаю одобрение:

— Молодец, Андрюша. Ты настоящий мужчина и будущий солдат. Берём пример с Андрюши, дети, и строимся на уколы.

На следующих кадрах — Новый год. Ёлка, Дед Мороз со Снегурочкой, я в меховой чёрной шапке и с меховым шариком на шортиках сзади — медвежонок. Все дети дружно кричат: «Ёлочка, зажгись!» Я счастлив и подпрыгиваю часто-часто от избытка чувств.

Откуда-то сверху звучит знакомый голос:

— Хорошо. Поток пошёл беспрепятственно. Продолжаем. В группе уже пообедали, впереди тихий час.

Буква «с» в часе ещё звучит в эфире, а в лаборатории уже быстро, как в мультиках, меняется обстановка.

Вся комната уже заставлена рядами маленьких раскладушек, на них укладываются такие же, как я, мальчики и девочки. Я стою мгновение у своей раскладушки в одних трусиках, но, услышав строгое «хм-м» толстой воспитательницы, обращённое ко мне, быстро ныряю под одеяло и оказываюсь нос к носу с пухлой девочкой из нашего подъезда, из квартиры этажом выше, — кажется, её зовут Маринка. В её глазах тоска и безысходность: «Пристали вот с этим тихим часом».

Боже мой, как я тоже не люблю этот самый час. Во-первых, не час, а полтора или все два, а во-вторых — это же издевательство над практически взрослыми людьми — заставлять их спать, когда им этого совсем не хочется.

Но делать нечего, раз уж «посадили» в сад, приходится терпеть и эту муку. Периодически приходит толстая воспитательница — шикает и хмыкает на всех, кто ёрзает или даже лежит с открытыми глазами. Ладно, буду делать вид, что сплю, а узких щёлочек, в которые отработанным приёмом сложились ресницы, хватит, чтобы контролировать ситуацию в окружающем пространстве.

Всё, тишина, некоторые представители нашего детского коллектива спят, а остальные, как и я, с разной степенью мастерства маскируются.

Не знаю, сколько времени проходит в засаде и мечтах, но в спальне становится шумновато. Многие возятся и перешёптываются, а белобрысый Вовка громко хихикает и балагурит с рыжей напарницей по стриптизу — их раскладушки оказываются чуть впереди и слева от моей.

Заходит толстая воспитательница и прямо с порога начинает кричать на Вовку:

— Ты что балуешься? Почему не спишь и мешаешь другим детям?

От этого крика все, кто спал до этого, конечно, тут же просыпаются, а улыбающееся лицо Вовки искажается в страхе и удивлении. Он вытягивается в струнку и демонстративно закрывает глаза.

Нисколько не удовлетворённая подобной реакцией, воспитательница подходит вплотную к Вовкиной раскладушке, жёстко и веско говорит:

— Я при всех говорю тебе в последний раз: если ты ещё раз будешь себя так вести и мешать спать группе, я накажу тебя так, что ты запомнишь это надолго! — И тут же гаркнула: — Всем спать!

На сказанное Вовка не продемонстрировал никаких признаков жизни и лежит с плотно зажмуренными глазами; весь коллектив в спальне погружается в тяжёлую тишину. Видимо, удовлетворившись на этот раз достигнутым результатом, воспитательница выходит из спальни.

Я наблюдаю за всем сквозь свои щёлочки, проползает взрослая мысль: «Надолго ли тишина?» — а в груди поселяется ощущение чего-то неминуемого.

Мысль материализуется: уже минут через десять или пятнадцать тишина разъезжается по швам, а ещё через пять минут окончательно лопается от Вовкиного хихиканья, сопровождаемого активным роже-показыванием в окружающее пространство.

И тут свершается: рывком открывается дверь, ударяясь с оглушительным грохотом о прилегающую стенку, и влетает толстая воспитательница с искажённым от злости лицом. Она подлетает к Вовке и кричит на всю спальню так, что дребезжат стёкла в оконных рамах:

— Я же предупреждала! Я говорила тебе и всем, что накажу?! Говорила или нет?

Ответа ждать бесполезно, Вовка уже в шоке и столбняке от надвигающегося. Я всем своим существом чувствую, что воспитательнице не важен ответ — акция заранее спланирована. А дальше так: с Вовки сорвано одеяло, которое летит на рыжую соседку, а потом — застиранные трусики. Затем он выдернут за руку с раскладушки и выволочен на самый центр спальни, где следует вердикт:

— Я держу свои обещания, ты запомнишь этот день надолго. Дети, смотрите на этого хулигана, так будет наказан каждый, кто будет плохо себя вести, а сейчас встаём и одеваемся, собираем постели. Ну а ты будешь так стоять, пока я не разрешу тебе!

Шок от произошедшего пронизал всех, почти никто не смотрит в Вовкину сторону, все тихонечко, почти не дыша, встают и одеваются.

«А что же Вовка?» — спросит мой уважаемый читатель. А он стоит в центре комнаты, вытянутый в струночку, как столбик, закрывает лицо руками и тихо воет. Тихо, потому что от громко будет ещё хуже, хотя куда уж хуже? Закрыв лицо руками, он искренне думает, что так никто не видит его маленькое голенькое тельце с иссиня-белой кожей в мурашках. Я тоже встаю и быстро одеваюсь, во мне всё клокочет от несправедливости и сопереживания Вовке. Сажусь на свой стульчик и слышу сверху голос Галины Александровны:

— Да, ситуация. Очень хорошо, что ты это вспомнил. Мы наконец докопались — этот эпизод оказал сильное воздействие на твою последующую жизнь. Как бы ни было тяжело, теперь тебе надо погрузиться в этот эпизод и вспомнить как можно больше подробностей — это важно. Если надо, будешь проживать эту историю и пять, и десять, и пятнадцать раз. Столько, сколько нужно!

«Ладно, надо так надо», — и вот я снова на раскладушке, запущен марафон: снова и снова проживаю ситуацию с Вовкиной казнью, каждый раз всё глубже и глубже погружаясь в неё и вспоминая все, самые мельчайшие подробности. Искажённые черты лица толстой воспитательницы, красное пятно от свёклы на её белоснежном халате, скрип рывком открывающейся двери, расцветку занавесок на окнах, запах кислых щей, проникающий из кухни. Я очень ясно вспоминаю своё состояние в этот момент: в голове проносятся те необыкновенно взрослые мысли о вопиющей несправедливости и неадекватности наказания, внутри всё сжато и необыкновенно муторно. Я вижу недоуменное и испуганное лицо пухлой Маринки со слезами на глазах, проникаюсь уважением к молодой воспитательнице, которая, прикрывая и согревая собой Вовку, быстро его одевает и ведёт умывать в туалетную комнату.

Подумалось: «Уф, всё, не могу больше».

— И хватит, результат достигнут. Урок на сегодня закончен. — Я снова слышу очень нужный мне в этот момент голос учителя. — А тебе надо восстановиться, для этого я отправлю тебя в одно из твоих мест силы. Запомни его и, если случатся трудности, отправляйся туда, — поможет. Закрой глаза.

Послушно закрываю их на несколько секунд, а когда открываю, вижу себя снова взрослым и лежащим на небольшой, окружённой хвойным лесом поляне, летом. Я лежу на спине в траве в одних мокрых плавках, и это не удивляет. Рядом слышно журчание маленькой речки-переплюйки, значит, я только что вылез из воды. Светит очень яркое солнце, настолько яркое, что плывущие по небу маленькие облачка не способны даже создать хотя бы малейшую тень. Вот облачко, похожее на слоника, а вот паровозик с моего детсадовского шкафчика — нет, бесполезно, им не справиться с солнцем. Прищуриваясь, вижу вблизи своего лица ромашку и зависшую над ней, как вертолёт, стрекозу, стрекочут кузнечики, пчёлка старательно обрабатывает жиденький клевер. Заметив периферийным зрением что-то чёрное слева, определяю — это огромный чёрный ворон сидит высоко на сосне и оценивающе смотрит на меня. «Ну и пусть, за посмотр денег не беру», — мелькает мысль, и на меня вдруг наваливается такая сладкая истома. Сегодняшние картинки детсадовской спальни медленно, но полностью растворяются в летнем тёплом воздухе, а на их место в моё сердце проникает искрящееся, бело-жёлтое, бриллиантовое, солнечное тепло. Наверное, времени так проходит уже очень много, я полностью высох.

На лбу выступают капельки пота и, постепенно наполняясь и соединяясь друг с другом, начинают стекать маленькими струйками, щекоча лицо, — жарко. «Ну и снова пусть. Бодрящая речка рядом, но я всё равно не двинусь никуда. Вот оно, счастье и гармония, не хочу прерывать это мгновение — пусть оно продлится». От этой мысли глаза самопроизвольно закрываются.

Но практически сразу откуда-то сверху, может, с верхушки сосны, звучит голос учителя:

— Андрей, пора возвращаться в здесь и сейчас. Андрей, слышишь, пора вставать. Андрей, вставай, опоздаешь на работу.

«Как на работу? А сколько времени?» — вопросы повисают без ответа в воздухе. Темно, звонит будильник-телефон. Семь часов, понедельник? Рядом тёплое тело жены — она уже вернулась? Боже мой — это же опять сон?!

А какое счастье и радость переполняют моё сердце сейчас!