Грани реальности

Анатолий Ростиславович Науменко

Сущность, не имеющая конца и забывшая о своем начале… Это и есть реальность. Колоссальных размеров многогранник, составленный из несчетного количества жизней, каждая из которых – история.Так что есть мы? Цепная реакция для чего-то боле значимого или же частица вечности?..

САМЫЙ СЧАСТЛИВЫЙ ЧЕЛОВЕК

Громкое название, не правда ли? Оно и невероятно лживое, если вдуматься. Самый счастливый человек… Ох уж это фальшивое слово «самый». Не думаю, что прежде чем назвать так кого-то, человек проводит наисложнейшие исследования, дабы четко сформулировать градацию счастливых людей, и уж точно понять, является ли тот, кому он адресовал эти слова именно «самым счастливым», а не просто «счастливым» или и вовсе «немного счастливым».

Прошу прощение за это нудное отступление от темы. На самом деле это не просто название моей повести, а всего-навсего школьное прозвище парня, с которым мне однажды довелось столкнуться. При всем этом слова эти всегда произносили с такой желчной завистью и пафосом, словно бы они означали своего рода титул, а не притянутые за уши предположения. Отсюда, собственно говоря, и разрастается мое недовольство.

Звали этого самого паренька — Джим. Сам лично я никогда не общался с Джимом, наше с ним взаимодействие ограничивалось парой перекрестных взглядов. Лишь однажды, по совершенно нелепому стечению обстоятельств, мне довелось поговорить с этим весьма неординарным, как оказалось, человеком. И злая ирония оказалась в том, что другой возможности обмолвиться словом нам больше не суждено было представиться.

Тот день, изменивший, если подумать, многое, начался с совершенно обыкновенного утра. Я позавтракал и отправился в школу. Закончился первый урок. Затем следующий. И вот, словно по особому расписанию, к середине третьего урока появился Джим. Это было настолько обыденно, что учитель продолжал читать текст, делая вид, что ничего не происходит, пока Джим, под достаточно бурные для школьного урока аплодисменты и освистывания, проходил к своей парте.

— Поднять руки тем, кто сделал домашнее задание, — сказал учитель к концу занятия.

Мы с Джимом оказались единственными, не поднявшими рук. Тот день был из тех редких исключений, когда я пришел без домашнего задания. Я считался достаточно прилежным учеником, но временами в голову, точно жужжащий комар, забредала мысль: «Какого черта?!».

Неужели только «Самому счастливому человеку» может быть позволено иногда давать слабину? Неужели только у него могут быть привилегии на вечера, свободные от переживаний об оценках, домашнем задании и злосчастном раннем пробуждении? Это, как минимум, не справедливо.

— Прекрасно. Сдавайте тетради, а вы, юноша, — произнес учитель с нажимом на последнее слово, обращаясь при этом ко мне, — подайте-ка ваш дневник.

— Но как же…

Я хотел было возмутиться, но понял, что тыкать пальцем на другого человека, облажавшись при этом самому, будет не только бессмысленно, но и по — скотски.

Стоило уроку закончиться, как Джима тут же окружили одноклассники. Я не имею привычки подслушивать, но в тот день мое желание разобраться в сути происходящего, подкрепленное случившимся на минувшем уроке, было особенно сильным.

Я заметил, что ребята завязывают длинные рассказы, делятся какими-то событиями и секретами, адресуя все это, по большей части, самому Джиму, который в их неустанной болтовне умудрялся виртуозно поддерживать беседу весьма уместно вставленными фразами. Он давал советы, выражал собственное мнение по той или иной проблеме, когда оно было нужно, но, что было особенно удивительно, Джим ничего не говорил о себе.

— Чем он вообще увлекается? — спросил я одну из одноклассниц, которая, как я был уверен, больше всего общается с Джимом.

— Не знаю, а что?

— А где работают его родители?

— Понятия не имею, — рассмеялась девушка. — Откуда такой интерес?

— Просто хочу узнать, что он за человек. Вы ведь с ним друзья?

— Друзья, — кивала она.

— Ну, ты хоть знаешь, где он живет?

Ответ, как вы понимаете, был очевидным. Даже самые близкие, на первый взгляд, знакомые Джима не знали о нем ничего, кроме того, что ему не нужно было прилагать совершенно никаких усилий, чтобы получить то, ради чего остальные выкладываются на полную катушку. Следующий урок был тому подтверждением.

— У меня тут результаты ваших итоговых тестов, — объявил учитель, размахивая перед нами стопкой белоснежных листов. — Как это ни прискорбно, но, вопреки моим ожиданиям, отличные отметки по всем темам смогли получить лишь три человека.

Что бы вы думали, разумеется, в этой тройке оказался Джим. Человек, пропустивший семьдесят процентов учебных занятий, не сделавший ни одного домашнего задания за последние три года, с самого первого дня своего зачисления в эту школу, без чьей-либо помощи сдает все экзамены на «отлично». Чтобы вы понимали разницу, мне для того же самого результата приходилось посещать каждое учебное занятие, ходить на факультативы и тратить все свободное время на подготовку.

Подходил к концу последний урок, на котором я, как и на всех прошедших, получил двойку, Джим, конечно же, остался неприкосновенным. На сей раз я решил действовать радикально.

— Что, если я решу пожаловаться на вашу дискриминацию?! — громко и решительно произнес я, как только мы остались наедине с учителем.

— Вы о чем? — недоумевающе глядя на меня из-под вскинутых кустистых бровей, поинтересовался мужчина преклонного возраста.

— О вашем предвзятом отношении в системе оценивания! — продолжал я, плавно повышая тон.

— По-вашему, ставить «неуд» за невыполненное домашнее задание — это предвзятое отношение?

— Ставить — нет! Но вот не ставить — да!

— Вы сейчас говорите о мистере Хэмилтоне? — начал было понимать учитель, и его недоумение тут же сменилось на гнев. — Как вам вообще хватило совести подходить ко мне с подобными обвинениями?!

— Мы с ним в равных условиях, — хмыкнул я, пораженный реакцией учителя. — И вы еще пытаетесь выставить меня виновным?

— В равных значит. Мы закрываем глаза на халатное отношение мистера Хэмилтона к учебе исключительно потому, что он из неблагополучной семьи. Сутками напролет ему приходится сидеть с дедушкой-инвалидом, пока мать с трудом пытается заработать на хлеб! — учитель сверлил меня осуждающим взглядом. — Не слышал, чтобы у вас были подобные проблемы. Ваши условия даже близко неравные. И при всем этом Джим оказался отличником, как и вы. Может, все дело в том, что он знает цену времени и не тратит его на пустые завистливые обвинения?

Несложно представить, что класс я покинул с полыхающими от стыда щеками. Я не мог поверить, что все услышанное мной может быть правдой. Если так, то о Джиме я знал не больше, чем о таинственном космосе.

Долгое время я бесцельно бродил по коридору четвертого этажа, с головой погруженный в собственные мысли. Не знаю, почему я решил озадачиться этим вопросом именно в тот день, понятия не имею, с чего мне в голову пришло бродить по четвертому этажу конкретно в ту минуту, но, если честно, мне хотелось бы верить, что это нелепое стечение обстоятельств было частью всевышнего замысла.

В какое-то мгновение своей прогулки из стороны в сторону я замер, потому что услышал на лестнице чьи-то шаги. Я испугался, ибо был абсолютно уверен в том, что помимо меня в школе не осталось никого, кроме директора, безвылазно заседавшего в своем кабинете, и уборщицы, которая должна была дойти до этого этажа лишь спустя несколько часов.

Спустя минуту я увидел Джима. Меня он не заметил, так как сразу повернул в противоположную сторону, после чего быстрым шагом дошел до конца коридора, потянул на себя веревочку, выдвигающую складную лестницу, и тут же взбежал по ней на чердак. Любопытство буквально заставило меня пойти следом.

Я тихонько прокрался по ступенькам и осмотрелся. Джима нигде не было видно, так что пришлось идти дальше. Я вскарабкался наверх и, подобно агенту секретной разведки, начал двигаться вглубь чердака, перебегая от одной кипы мусора к другой, оставаясь, как мне хотелось думать, невидимым.

Когда же я зашел совсем далеко, то заметил силуэт человека, сидящего на широком подоконнике чердачного окна. После услышанного от учителя, вид одинокого Джима казался мне особенно печальным. Помедлив еще минуту, я собрался с силами, подошел и присел рядом с ним.

Было удивительно, что Джим никак не отреагировал на мое появление. Он попросту продолжал смотреть перед собой, а я, будучи не в меру застенчивым, не мог первым завязать разговор. Так что мы долгое время сидели в гнетущем молчании.

— Долго ты все-таки шел, — произнес Джим в какой-то момент.

— Ты меня ждал?

— Я заметил тебя в коридоре, но поворачивать обратно было бы как-то глупо, — объяснил он. — Стало ясно, что ты, как и все остальные, захочешь составить мне компанию.

— Нужен ты мне! — обиженно воскликнул я.

На что Джим лишь скептически усмехнулся. Между нами вновь повисло затяжное молчание.

— Расскажешь что-нибудь? — предложил я.

— Нечего мне рассказывать, — пожал плечами Джим.

— Как насчет экзаменов? У тебя прекрасный результат.

— Думаешь, мне повезло?

— Пожалуй. — не задумываясь, ляпнул я и тут же пожалел о сказанном.

— Так вот ничего подобного! — воскликнул Джим так громко, что я вздрогнул от неожиданности. — Если мне нет дела до вашей чертовой домашней работы, я, выходит, идиот последний?! Так что ли выходит, по-твоему?!

— Нет, что ты, — поспешил оправдаться я, чувствуя себя до боли неловко. — Я это к тому, что ты теперь сможешь выбрать отличный колледж.

— Вот и все ваши ценности. Субъективные оценки от чужих вам людей и желание ограничить свою свободу еще на целую уйму лет ради абсолютно призрачных перспектив, — выпалил Джим.

Я не уставал удивляться, насколько рознился нарисованный мной портрет «самого счастливого человека» с его натурщиком. Вживую открывшегося, как сейчас, его можно было назвать, разве что, самым несчастным.

— Моя мать в больнице, дед сознанием так и не вернулся с войны, а отец — безответственный алкоголик, ударившийся в бега из-за горомных долгов. И ты думаешь, мне есть дело до колледжа?

— Я не знал… — виновато пробурчал я.

— В этом ваша проблема, — продолжал Джим, будучи уже явно не в силах остановиться. — Вы даже не пытаетесь подумать о других людях. О боже, это же Джим! Надо же какой счастливчик, он может не ходить на занятия, не делать уроки. Ему даже не нужно готовиться к тестам, все случиться само собой. Но, постойте… Это не Джим там сидит третью ночь подряд, окруженный сотнями книг, чтобы наверстать упущенное? Да нет, зачем ему. Он же «Самый счастливый человек», везение сделает все за него.

Джим замолчал, и в воздухе вновь надолго повисло неловкое молчание. Я шел на этот чердак, в глубине души надеясь обнаружить здесь истину о фантомном образе, сотканном из поверхностных человеческих суждений.

И пусть она оказалась жутким когнитивным диссонансом, рухнувшим мне на голову, словно рояль, но я ее нашел.

— Почему ты никогда не рассказывал об этом своим друзьям?

— Друзьям, — усмехнулся Джим. — Разве они спрашивали? Нет. Людям нужно, чтобы кто-нибудь слушал их, а не вываливал им на плечи свои проблемы.

— Тогда почему рассказываешь все это сейчас? — не понял я. — Я ведь тоже не спрашивал.

— Потому что это мой последний день в школе.

Джим впервые за все время разговора взглянул на меня. Сказанная фраза прозвучала весьма загадочно и пугающе, но при этом лицо его буквально сияло. Он улыбался.

— Я думаю, ты меня поймешь, — сказал Джим, поднимаясь и указывая мне идти следом. — Что ты чувствуешь, когда, приходя домой, осознаешь, что времени на жизнь у тебя не остается? Час на уборку комнаты, два часа — а то и больше — на выполнение домашнего задания, час на ужин. Это самое основное, если не брать в расчет прочие отвлекающие факторы.

Мы сошли с чердака и стали медленно спускаться по лестнице.

— Что ты чувствуешь, когда уже несколько месяцев не можешь начать читать купленную книгу? Когда осознаешь, что жизнь твоя превращается в календарь с распланированным графиком, в котором нет места для импульсивности, авантюризма и чего-то необычного?

— Злость и усталость, — честно признался я, чувствуя неприятное движение в области груди, точно все мое нутро, привыкшее жить в описанных Джимом условиях, всполошилось от страха перед грядущими изменениями. — Но ведь все это оправдывает цель.

Я вспомнил, как Джим высказался о колледжах и замялся:

— Приходится терпеть это ради лучшего будущего.

— К этому я и вел, — хмыкнул Джим. — Не стану убеждать тебя в том, что путь, который ты избрал, — тропа лицемерного раба одиночки. У каждого должна быть своя голова. Есть большая доля вероятности, что ошибаюсь я. И, тем не менее, я хочу тебе помочь.

Слушая Джима, я даже не заметил, как мы спустились на первый этаж и подошли прямо к стеклянной двери, ведущей в кабинет директора. Мой компаньон зашел в соседний класс и минуту спустя вышел оттуда со стулом в руке.

— Сегодня я ухожу, — произнес Джим даже с какой-то долей торжественности, — и я буду счастлив. Но не слишком.

Он подмигнул и протянул мне стул.

— Я буду по-настоящему счастлив, если, уходя отсюда, помогу стать чуточку счастливее кому-то другому.

— Каким же это образом? — усмехнулся я, с недоумением глядя на отданный мне табурет.

— Бросай его! — улыбнулся Джим, указывая на дверь директора.

— Что?! — охнул я, глядя теперь на стул, как на орудие преступления. — Не стану я этого делать.

— Ты сам сказал, что учиться тебе необходимо. И в то же время твои нервы не выдерживают нагрузки. Ты ведь поэтому раз в несколько месяцев заявляешься без домашнего задания, «Мистер Невероятно порядочный ученик»? — Джим вновь засиял улыбкой, прочитав на моем лице подтверждение его словам. — Впереди у тебя поступление. Ты сойдешь с ума, ведь расслабляться у тебя не получится.

Я просто стоял и покачивал головой, не зная, что ему на это ответить. А может, дело было в том, что я уже начинал понимать его замысел?

— Ну же, зануда, когда еще тебе представится возможность учинить подобную выходку без последствий?!

Я улыбнулся, и он понял, что победил.

— Скажешь, что это сделал я, — сказал Джим, подступая ко мне с боку и корректируя направление броска. — Наслаждайся… и прощай.

Серебряным дождем разбитая дверь обрушилась на пол. Стекло разлеталось на тысячи мелких кусочков, каждый из которых словно бы издавал испуганный стон. И этот хор кричащего стекла, обернувшийся в белый шум, на короткое мгновение погрузил меня в состояние упоительного блаженства.

— Кто это сделал?! — вопил, брызжа от злости слюной, директор.

— Это сделал… — я восторженно смотрел, как Джим вприпрыжку удирает к выходу, и мне стало ясно, что в этот миг он и впрямь оправдывал данную ему кличку. — «Самый счастливый человек»…