Грани реальности

Анатолий Ростиславович Науменко

Сущность, не имеющая конца и забывшая о своем начале… Это и есть реальность. Колоссальных размеров многогранник, составленный из несчетного количества жизней, каждая из которых – история.Так что есть мы? Цепная реакция для чего-то боле значимого или же частица вечности?..

ОГНИ В МОЕМ СЕРДЦЕ

Полная решимости, Фиби Диксон покинула кухню, служившую для нее своего рода кабинетом, где она могла часами напролет размышлять о собственных проблемах, финансовом положении семьи, бесцельно утекающей жизни и буквально обо всем, что только приходило ей в голову, попутно выполняя возложенные на нее обязанности ответственной матери и жены.

Она прошла через слабо освещенный холл, в котором ее беспокойное выражение лица приобрело болезненно серый оттенок, и начала подниматься по лестнице. Ступень за ступенью ранее, казалось бы, непоколебимая решимость таяла на глазах, а желание развернуться и бросить эту глупую затею с серьезным разговором грезилась ей все более верным решением.

— Ну же, Фиби, он ведь твой сын! — мысленно подбадривала она саму себя. — Ты не можешь позволить ему вот так просто скатываться в эту чудовищную бездну саморазрушения.

К этому моменту она уже оказалась на втором этаже, лицом к лицу с дверью. Отчего-то она вдруг почувствовала, что повернуть ручку для нее куда сложнее, чем пробежать праздничный марафон по нескончаемому количеству супермаркетов и вернуться домой нагруженной десятком необъемных пакетов.

Она прекрасно знала, чем заканчиваются подобные разговоры с подростками, с головой погрязшими в своем юношеском максимализме, но как бы ей не хотелось в этот момент броситься обратно на кухню, заняв себя каким-нибудь рутинным делом, медлить было нельзя.

— Том, — нерешительно произнесла она, постучав в дверь и медленно ее отворяя. — Я хотела с тобой поговорить.

Фиби вошла внутрь весьма экстравагантной комнаты, в которой царил абсолютный хаос. Повсюду, словно смешавшиеся в безумном вихре, валялись разорванные и заляпанные вещи, скомканные обгорелые листы, сломанная мебель, осколки стекла, судя по всему, из брошенных в стену портретов, изуродованные и рваные картины, и еще целое море других вещей в подобном состоянии.

Том лежал на кровати в дальнем углу комнаты и пустым взглядом уставился в потолок. На нем была, вероятно, единственная целая и чистая одежда, каким-то чудом избежавшая разрушительного порыва депрессии своего хозяина.

— Пора взяться за ум, Том, — более суровым тоном сказала Фиби. Видимо, увиденная ею разруха подстегнула угасающую решимость. — Ты уже неделю не выходишь из дома, с тех самых пор как бросил художественную школу… Это уже слишком, ты понимаешь?

— Угу.

— Я абсолютно серьезно! — воскликнула Фиби, негодующе топнув ногой, но выглядело это не слишком убедительно. — Ты бросаешь все, за что только берешься, пора бы уже, наконец, определиться с тем, что тебе интересно.

Том тяжело вздохнул и повернулся к стене. Фиби сделала шаг вперед и едва не наступила на изодранные боксерские перчатки.

— Бокс, — тихо произнесла она, — ты ходил на него несколько месяцев и даже делал какие-то успехи, почему ты бросил?

— Люди, — хриплым от долгого молчания голосом произнес Том, — там они какие-то пустые. Все их разговоры сводятся к обсуждению сожженных калорий и извечному разглагольствованию о режиме тренировок.

— Пустые, — повторила Фиби, не зная, что и сказать. Она отвела взгляд в сторону в поисках очередного незаконченного увлечения Тома и наткнулась на разбитую в дребезги шахматную доску. Фигурки от нее каким-то образом беспорядочно разлетелись по всей комнате. — А как же шахматы? Там, наверняка, есть о чем поговорить.

— Скука смертная, — буркнул Том. — Все с безумно серьезным видом часами напролет думают над ходом, пока я одновременно выигрываю у нескольких человек подряд.

— А как же поэзия, Том! Как же проза! Нам с отцом нравились твои стихи и рассказы. С каждым разом в них все четче читался твой собственный голос и стиль…

— Нет! — оборвал ее Том. — Я исписался. У меня слишком унылая и однотипная жизнь, чтобы писать для людей, выросших на книгах Брэдбери, Кинга или других писателей, постоянно мотающихся по стране.

— Ты лишь ищешь причины, — с раздражением в голосе сказала Фиби. — Далеко не каждый человек может позволить себе путешествие.

— Я все равно сжег все свои произведения…

— Я знаю, Том! — с нервным смешком воскликнула Фиби. — Ты разбил свою гитару, сложил обломки и рукописи в порванный барабан и развел костер! Костер в доме, Том! Насколько надо быть сумасшедшим, чтобы учудить что-то подобное?!

Она вздохнула, приложив руку ко лбу.

— Знаешь, сколько денег мы с отцом потратили, чтобы устроить тебя в ту вокальную студию, из которой ты сбежал спустя неделю занятий? У тебя ведь такой голос, Том, а ты наплевал на все представившиеся тебе возможности, оправдывая это тем, что твой преподаватель: «Ограниченный, узко мыслящий человек!»

— Так и есть! — бодро отозвался Том, впервые за весь разговор повернувшись к матери. — Он требовал от меня заниматься одним лишь пением, не понимая, что я разносторонний человек и только лишь ищу свое предназначение.

— Боже, какая глупость, Том! Я не понимаю, в кого ты вырос таким слабохарактерным! Тебе почти двадцать, а ты только и делаешь, что сидишь здесь сутками напролет, даже не думая о том, чтобы поступать в колледж и строить карьеру. А все потому, что ты забил себе голову этими детскими глупостями и не способен определиться с собственными интересами.

Фиби, нервничая, начала ходить из стороны в сторону, с печальным видом глядя на бессмысленно купленные вещи: коньки (научившись кататься, Том отломал от них лезвия и вонзил в баскетбольный мяч), сломанные карандаши, разлитые краски, ролики с отломанными колесиками и даже клавиши от пианино, которое Том разбил еще в прошлом году.

— А что на счет девушек… Дочь нашей соседки, Оливия. Она так хотела познакомиться с тобой, а ты промчался мимо, задев ее плечом и даже не извинился!

— Я опаздывал в цирк.

— В цирк! — грубо передразнила Фиби. — Отлично расставленные приоритеты, Том!

Наступило молчание. Они посмотрели друг на друга долгим многозначительным взглядом, из которого Фиби поняла, что никакого понимания от Тома она не добьется.

— Знаешь, — сказала она, прежде чем уйти, — мне не столько жаль твоих прекрасных картин, загубленных из-за безмерной глупости, сколько твоей собственной бесцельной жизни, конец у которой будет такой же, как и у всех этих вещей, если ты не решишь взяться, наконец, за ум.

С этими словами она ушла, хлопнув дверью и оставив Тома наедине со своими мыслями. Какое-то время он просто лежал, невидящим взором уставившись на настенные часы с треснувшим защитным стеклом, когда минутная стрелка добежала до двенадцати, а часовая остановилась на десяти, вздрогнул.

Том присел на кровати и окинул комнату беглым взглядом. Затем поднялся, вытащил из-под подушки помятый лист, испещренный убористым почерком и, положив его на покосившийся стол, подошел к разбитому окну.

Несколько секунд он наслаждался смешивающимся потоком холодного и горячего воздуха, обволакивающим его лицо, после чего поднял раму и вылез на крышу. Приятные летние сумерки уже поглотили всю улицу, за исключением нескольких пятен теплого оранжевого света от фонарных столбов.

Том осторожно прополз по черепице к их семейному дубу, мощные ветви которого были всего в футе от крыши, и закрыл глаза. Редкие порывы горячего ветерка ласково трепали его волосы, неся на своих бесплотных крыльях чудесные запахи уходящего лета.

— Ты готов? — прорезал тишину тихий девичий шепот.

Том открыл глаза и увидел перед собой прекрасную девушку, повисшую вниз головой на одной из дубовых ветвей. Она улыбалась, протягивая к нему тонкие руки, пока ее золотые локоны, заплетенные в длинные косы, гипнотизирующе покачивались из стороны в сторону.

— Думаешь, твоя мать не расстроится, узнав, что ты сбежал со мной?

— Она хотела, чтобы я определился…

— Почему ты не скажешь ей то, что казал мне?

— Что в моем сердце бушующим пламенем полыхают огни цирковых шатров? Что я хочу сбежать с едва знакомой девицей и жонглировать под куполом? Она ни за что не воспримет это всерьез, — усмехнулся Том. — А ведь именно сейчас я чувствую, что поступаю правильно. Лишь в цирке со всеми вами… с тобой… Я понимаю, что счастлив! — он боязливо взял девушку за руки и прыгнул с крыши.

Они проскользнули вниз, рассекая душный воздух и сгущающуюся тьму, и замерли прямо в нескольких дюймах от зеленой лужайки заднего двора дома. После чего девушка отпустила Тома, подтянулась, отвязала веревку от своей ноги и грациозно опустилась на землю.

— Дороги меж городами длинные. Чем будешь заниматься в пути?

— Помимо того что буду целовать любимую девушку? — Том приобнял свою спутницу и побрел с ней по пустынной ночной дороге. — Да всем, чем угодно. Думаю, хобби у меня предостаточно.