Пророчество темной бабочки

Анастасия Эльберг, 2023

Летисия Гринланд – оборотень пусть и не совсем правильный, но здравомыслящий. Она знает, что древние боги, даже если они и существовали, мертвы, и в жизни есть вещи поважнее глупых легенд о пророчествах. Например, работа в баре, которая позволяет оплачивать счета. Или красавчик-босс, с которым можно поболтать и перекинуться в картишки. Если бы Летисии рассказали, что древние боги и не думали умирать, а пророчества оказываются реальными, она бы от души посмеялась. Но темная бабочка уже взмахнула крылом, и Летисии предстоит окунуться в водоворот приключений, по сравнению с которыми меркнут самые фантастические легенды.

Часть 2. Лазурный храм. Глава 1. Жрица Диомеда

Фелот (территория современного Йемена)

Древность

Ароматный дым от большой медной курильницы на витых ножках медленно и лениво поднимался к расписанному придворным мастером потолку кабинета патриция. Его светлость Ниал, правитель города на берегу моря с самой чистой в двух мирах водой, сидел на шелковых подушках напротив гостьи и вот уже несколько минут изучал большое блюдо с разноцветными камешками, прикидывая следующий ход. Обычно патриций думал быстро и играл решительно, но сегодня полуденная жара казалась невыносимой. От нее не спасали ни прохладные ванны, ни юноши-слуги с опахалами из павлиньих перьев. Диомеда, главная жрица лазурного храма, мелкими глотками пила ледяное ягодное вино и обмахивалась крохотным веером.

Наконец его светлость переставил несколько камешков и выжидательно посмотрел на соперницу. Диомеда улыбнулась.

— Какой бы ход я ни сделала, ваши войска окажутся в осаде. Стоит ли продолжать? Эта игра закончится ничьей.

— Ты хотела сказать, моим поражением, — вернул ей улыбку патриций.

— Вы спасли жителей вашего города от голодной смерти, а воинов — от защиты стен, которая могла бы длиться целую вечность, — возразила жрица. — Я бы сочла это победой, ваша светлость.

— Моя госпожа умеет находить правильные слова.

— Как и любой советник из вашей свиты, мой господин.

Его светлость убрал блюдо с разноцветными камешками на пол и взял из стоявшей на столе глиняной плошки апельсин. При личных встречах он сидел вполоборота к собеседнику — странная привычка, долго удивлявшая Диомеду. Узнав патриция получше, она поняла, что он обожает демонстрировать свой профиль. Очень красивый профиль, мысленно соглашалась жрица, за пять веков жизни повидавшая привлекательных мужчин: орлиный нос с легкой горбинкой, гордая посадка головы, волевой подбородок. Лицо его светлости, впрочем, профилю не уступало. Несмотря на возраст — вот-вот встретит пятьдесят третью весну — морщины почти не тронули смуглую кожу, седина едва посеребрила волнистые иссиня-черные волосы, убранные под тканевый обруч, а во взгляде каре-зеленых глаз до сих пор читались любопытство и неуемная жажда жизни. Отец Ниала скончался от тяжелой болезни, когда ему исполнилось шестнадцать. Юный принц, баловень судьбы и любитель шумных пиров, он взошел на трон правителя Фелота мальчиком и понимал, что придется быстро взрослеть. И его светлость повзрослел, но привычкам, которые он приобрел в молодости, потакал с завидным удовольствием. Давний последователь культа Великой Богини, он обожал вино, изысканную еду, танцы и не пропускал ни одного пира в честь полной луны. Но самым желанным блюдом для него были и оставались женщины. Живи они где-нибудь в Амине, за такое поведение закидали бы камнями, но Ее милостью Фелот от подобных предрассудков свободен. Женщины и мужчины могли любить кого угодно, как угодно и в каких угодно количествах. У патриция было три жены, двадцать обитавших во дворце наложниц и пятнадцать детей. Чужеземные вожди и богатые купцы, приезжавшие в город, неизменно дарили его светлости то светлокожих славянок с огромными голубыми глазами, то черных нубиек, диких, как пустынные кошки, то жриц из храма богини любви, расположенного в землях огнепоклонников. Кого-то он оставлял в своем гареме, кого-то дарил своим советникам, а кому-то давал свободу.

— Ты любишь льстить, Диомеда.

— Не больше чем вы любите проигрывать женщинам, ваша светлость.

— О, коварство, — добродушно рассмеялся патриций.

В его присутствии она часто ловила себя на мысли, что пора бы пересмотреть устаревшие традиции культа и отказаться от обета безбрачия, который испокон веков принимает женщина, получившая обруч главной жрицы. Они сидят в душном кабинете и играют в глупую игру, а могли бы лежать в его постели. Диомеда часто представляла себе это во всех подробностях — обет распространяется на тело, но в мыслях можно сколько угодно предаваться грехам. Святых вековых традиций она, конечно же, не изменит, это было бы неуважением к Ее заветам, но как же сладко об этом думать. Шелк покрывала прикасается к влажной коже, губы Ниала ласкают ее шею, медленно — слишком медленно, он любит растягивать удовольствие и дразнить своих женщин, она в этом уверена — опускаясь все ниже, а пальцы гладят внутреннюю поверхность бедра. Еще мгновение — и они окажутся там, где уже влажно и горячо, и при одной мысли об этом она чувствует, как внизу живота начинают раскрываться лепестки прекрасного цветка.

— Сегодня ты румянее обычного, — донесся до жрицы голос патриция. — Я прикажу слугам принести еще ледяного вина?

— О нет, благодарю, ваша светлость. Ее милостью, скоро наступит вечер — а вместе с ним придет прохлада. Но Она учит нас, что мы должны получать удовольствие даже от душной погоды. — Диомеда спрятала веер в рукаве мантии и скромно улыбнулась. — Я беседую с вами, и это наполняет мое сердце радостью.

— Возблагодарим Великую Богиню за маленькие радости. — Его светлость разделил апельсин на две половинки и протянул одну из них жрице. — Праздник полной луны обещает быть шумным.

— Вот уже вторую весну подряд мы разжигаем на побережье большие костры, — кивнула Диомеда. — Жарим мясо, танцуем, приносим из храма множество кувшинов с вином и веселимся до утра. На летние праздники полной луны приходят юноши и девушки, ранее не имевшие ничего общего с культом. Злые языки рассказывают о нас ужасные вещи… но молодежь, в отличие от людей и темных существ постарше, никому не верит на слово. Многие после пиров решают принять обеты.

Патриций отправил дольку апельсина в рот и с наслаждением прожевал сочную мякоть фрукта.

— Третьего дня советник Валар говорил со мной об этом, — сказал он. — Его мнение остается прежним: жителям Фелота нужно предоставлять выбор. Якобы мы навязываем религию и не думаем о тех, кому она не подходит.

— Но у каждого из нас есть выбор, ваша светлость. Мы можем либо блуждать во тьме невежества, отказываясь от предлагаемых Ею наслаждений, либо открыть глаза, научиться слушать свое сердце и жить в соответствии с истинной природой.

Правитель Фелота доел апельсин и с усталым видом откинулся на подушки.

— Женщины, — тоном, полным тоски, произнес он. — Любое слово, слетающее с вашего языка, пропитано ядом соблазна. Впрочем, чего я жду? Главное божество нашего культа — тоже женщина. Напомню тебе, что советник Валар — не один из твоих жрецов, а темный язычник, поклоняющийся камням. Священнослужители на его родине жили вне деревни, и политика их не интересовала.

Диомеда молча жевала апельсин, наблюдая за поднимающимся от курильницы ароматным дымом. Советник Валар, хранитель городской казны, родился в знатной семье в землях огнепоклонников. Тамошние храмы находились в труднодоступных подземельях, но поклонялись жители не камням, а грифонам, которые сторожили залежи золота и драгоценных камней — и которых почитали за богов. Жрецы стражей-грифонов селились в горах и приходили в деревню разве что по большим праздникам. Они свято хранили тайны культа и бдительно следили за тем, чтобы непосвященные не приближались к храмам. Суть веры была проста: цель жизни каждого — преумножать богатство. Грифоны благоволят всем, кто умеет обращаться с деньгами: зажиточным купцам, королям светлых эльфов, первым советникам в вампирских кланах — а они, как известно, занимаются казной.

Люди и темные существа полагали, что культ предписывает своим последователям купаться в роскоши, но все обстояло с точностью до наоборот. Валар поклонялся не камням и даже не стражам-грифонам, а самим деньгам. Точнее, искусству обращения с ними. И толк в этом искусстве он знал. Хранитель казны служил у его светлости Ниала в течение двадцати с лишним весен, и зимние пиры во дворце были такими же пышными, как и летние, жалование солдатам и городским стражникам всегда платили исправно, а количество золотых монет в мешках увеличивалось будто по волшебству, хотя патриций любил жить на широкую ногу. Валар проводил в обществе счетных книг почти круглые сутки. Изредка он заводил любовниц, порой позволял темнокожей красавице устроиться у него на коленях во время шумного ужина, но не женился, а незаконнорожденных детей к себе слишком близко не подпускал. Он был убежден: стоит ему хотя бы ненадолго отвлечься от денег, оказавшись во власти сильного чувства к женщине — и боги-грифоны проклянут его, превратив заработанное золото в холодный пепел. Культ сладострастия воплощал в себе все, что отрицал Валар. К главной жрице он относился с отстраненным уважением, не забывая подчеркивать, что слишком активное вмешательство религии в городскую жизнь считает неправильным.

— Простим советнику Валару его заблуждения, — примирительно сказала Диомеда. — Каждый из нас хорош в своем деле, ваша светлость. Вы правите, он считает и преумножает деньги, а я — всего лишь слабая женщина, которую Она по ведомым лишь Ей причинам назвала своей сестрой.

— Ты чересчур скромна. Если бы ты сидела по правую руку от меня на советах, о Фелоте бы заговорили по обе стороны моря.

— О нем и так говорят по обе стороны моря. В базарные дни сюда стекаются торговцы со всего света, паломники проходят полмира для того, чтобы встать на колени перед ступенями храма нашей госпожи и прикоснуться губами к лазурному камню.

— Мне не нравятся разговоры, которые ведет Валар, — вернулся к прежней теме патриций. — Он сеет смуту среди советников и моих приближенных. Но и приказать ему замолчать я не могу.

— Я поразмышляю об этой проблеме, ваша светлость.

Правитель Фелота кивнул собеседнице.

— Благодарю заранее.

— Благодарю вас за то, что уделили мне время, ваша светлость. — Жрица грациозно, как и подобает особам ее сана, встала и, преклонив колено перед патрицием, поцеловала перстень. Отстранившись, она на мгновение подняла глаза и вновь прикоснулась губами к его пальцам. — Исполняйте ваши обеты и помните, что они святы. Госпожа всегда рядом, и Она наблюдает за каждым нашим шагом.

***

Храм в полуденный час был погружен в тишину. Придерживая длинные полы мантии, Диомеда поднялась по ступеням и вошла в главную залу.

— Трина! — позвала она. — Надеюсь, ты уже вернулась с базара и принесла травы для курильниц?

В ответ не раздалось ни звука. Жрица подошла к мраморному фонтану и с наслаждением ополоснула лицо холодной водой. Нужно разобраться с мелкими делами, принять ванну, выпить успокаивающий травяной отвар и подремать до заката. Вечером начнутся приготовления к большому пиру.

— Трина, ты здесь? Нам нужно поговорить, дитя.

Одна из внутренних дверей скрипнула, и в проеме показалась встрепанная голова Эрлина.

— Матушка! — ахнул он. — Я решил, что ты пробудешь у его светлости подольше. Разве вы не обедали?

— Перекусили фруктами, для обеда слишком жарко. Куда запропастилась твоя сестра?

Сын с рассеянным видом попытался причесать светлые кудри пальцами, зевнул и сладко потянулся.

— Не видел ее с самого утра. Вроде бы она уходила на базар с Азой и Ломасом… а, может, и с кем другим. Может, и вернулась, а я все проспал. Наверное, положила травы в комнате возле святилища и пошла в лес. Ты же знаешь, она любит спать в гроте возле озера.

— Эта несносная девочка встретила сороковую весну. Когда она наконец-то повзрослеет и поймет, что благодаря Ее милости является моей старшей дочерью и преемницей?

Эрлин смущенно улыбнулся.

— Ты чересчур строга, матушка. Это же Трина. Да и что такое сороковая весна для Ее жрецов? Мы ведь не люди. Смертные сказали бы, что она не так давно встретила совершеннолетие…

— Свое темное совершеннолетие она отпраздновала очень и очень давно, — заметила Диомеда. — Однажды я накажу ее, помяни мое слово. И она надолго это запомнит.

— Воля твоя, матушка, — с легкостью согласился сын. — А теперь я могу вернуться в постель? Мне снился приятный сон. То есть, я хотел сказать, нужно же набираться сил перед вечерними приготовлениями к празднику?

Жрица улыбнулась и кивнула.

— Конечно, дитя. Пусть Она дарует тебе много приятных снов.

Внутренние коридоры храма встретили Диомеду долгожданной прохладой. В воздухе разливались знакомые ароматы благовонных масел и особых смесей трав, которыми наполняли курильницы. Она подошла к двери кладовой и уже обхватила пальцами ручку, но так ее и не открыла. Жрица выпрямилась и замерла, прислушиваясь к своим ощущениям. Лазурный храм дремал, убаюканный полуденным зноем. Путники появлялись здесь часто, порой ночевали и делили трапезу со жрецами, но никто не приходил к порогу обители Великой Богини со злыми намерениями. Но сейчас Диомеда слышала — нет, чувствовала кожей — незнакомую темную силу. Не то чтобы эта сила хотела причинить ей или ее детям вред… Пройдя чуть дальше по коридору, жрица открыла дверь святилища и осторожно заглянула внутрь. Комнату с низким потолком освещали масляные лампы и свечи, поставленные у небольшого алтаря. Именно там, возле священного камня — первого камня лазурного храма, оставленного госпожой — на коленях сидела черноволосая женщина в белых одеждах. Ощутив чужое присутствие, она медленно повернула голову и посмотрела на Диомеду. У женщины было красивое бледное лицо с неестественно алыми губами. Поймав взгляд темно-синих глаз, жрица невольно попятилась. Ей показалось, что на нее смотрит сама Великая Тьма.

— Я не причиню тебе вреда, госпожа, — заговорила женщина приятным низким голосом.

Что в ее образе показалось Диомеде странным? Легкое свечение, исходившее от кожи незнакомки. Пряди волос, черных, как вороново крыло, колебались, подобно змеям, но пламя свечей оставалось спокойным. Святилище находилось в самом сердце храма, и ветра сюда не проникали.

— Кто ты? — спросила жрица. — Как ты сюда попала?

Женщина с улыбкой протянула к ней руку, и пальцы Диомеды инстинктивно обхватили правое запястье, закрывая ладонью маленькую татуировку. Истинное имя госпожи, написанное на древнем языке. Этот знак один из жрецов оставил на ней в ту ночь, когда она приняла свои обеты.

— Не бойся, — сказала незнакомка. — Сейчас я уйду. Можешь думать, что это всего лишь сон.

Она положила руку на алтарный камень, и по молочно-белой коже пробежали крохотные язычки ярко-голубого пламени. Невидимый порыв ветра отбросил волосы женщины назад, открывая шею. Пламя свечей и масляных ламп отразилось в медальоне из светлого металла и погасло. Черноволосая женщина закрыла глаза, прижалась лбом к камню и быстро зашептала заклинание на незнакомом Диомеде языке. Она различила лишь одно слово — свое имя. Дикие пустынные племена, среди которых она появилась на свет, называли так редких и прекрасных насекомых — ночных бабочек с темными бархатистыми крыльями.