4

Анастасия Шистерова

В книге описывается жизнь четырех молодых людей. Тита, Ежи, Марвы и Насти. В самом начале одна из героинь представляет свою теорию о том, что все люди в мире делятся всего на четыре типа: те, кто смирился с бренным бытием; те, кто сошел с ума от всего этого; самоубийц и тех, кто обрел самостоятельно смысл жизни и научился радоваться ей. Марва считает, что то, к какому типу относится человек – не его личный выбор, а чьи-то махинации с Небес. Но так ли это на самом деле?

Настя

Сегодня я впервые окажусь у Гоши дома после пяти вечера. Обычно, он тактично выталкивает меня за дверь со словами:

— Ладно, Настюх, круто посидели. Ты здорово целуешься, но у меня мамик сейчас с работы придет.

Ага. Как будто я не знаю, что ты живешь отдельно от нее и что ее график не нормирован, потому что у нее свой бизнес.

Но я не обижаюсь, ведь у каждого человека свои тараканы в голове. Я, например, люблю курить на балконе в одиночестве, пока родителей нет дома. И меня жутко бесит, когда ко мне в это время приходит подружка Ксюша. Я тоже ее всячески выпроваживаю. Потому что это только мое время. Может быть, у Гоши так же?

Вообще, все называют его — Тит. Но мне не нравится. Дурацкая кличка. Гоша — намного красивее и опаснее звучит. Да. Опасность его меня больше всего и привлекает. У него нет никакой цели в жизни, но он безумно умен и талантлив. Его жизнь полна приключений. И я одновременно завидую ему, горжусь им и безумно люблю.

А сегодня он позвал меня к себе на вписку. Сказал, что будет много крутых ребят.

Пришлось обманывать родителей.

— Мам-пап, можно я к бабушке сегодня с ночевкой?

— Алло, бабуль. Можешь родителям сказать, что я у тебя сегодня спала? Просто мы с Ксюхой хотим погадать, и я к ней на ночь собираюсь.

Около десяти вечера я стояла у Гошиной квартиры. Музыка за дверью из колонок орала наравне с пьяными воплями под гитару. Я вошла. Было полно народа. Человек тридцать. Считай, по десять человек в комнате.

В коридоре лизались. Одной рукой парень мацал за задницу свою девушку, а другой тарабанил в дверь туалета и орал:

— Выходи, овца! Ты уже целый час там сидишь!

На что из-за двери ему ответили:

— Пошел в жопу, урод! Я вообще отсюда не выйду тогда!

Сбросив ботинки, я быстренько пробежала мимо. На кухню пройти было невозможно. Я попрыгала у входа, пытаясь высмотреть Гошу, но из-за сигаретного дыма, на который, как говорит мой папа, можно было повесить топор, ничего не было видно. Я спросила у какого-то дредастого, укуренного в хлам парня:

— Извините, пожалуйста. Там Гоши нет?

Он расплылся в улыбке, секунд тридцать позалипал, глядя мне в глаза, и сказал:

— Не, Гоши здесь нет. Гоши вообще нет. Кто это — Гоша?

— Ой, извините. Я про Тита говорю. Тит, хозяин квартиры здесь?

— Тит?! — дредастый начал как-то истерично и беззвучно смеяться и нагибаться к своим коленкам, — Блин, ты мне нравишься. Тит вроде в гостиной тусует.

— Спасибо, — сказала я и продолжила поиски своей ван лав. Гоши в гостиной не было. Зато какие-то три девушки стряхивали пепел на обертку от шоколадки, которая лежала прямо на диване. Я тоже решила покурить. И обратилась к ним:

— Приветики. А можно я тоже сюда буду стряхивать?

— Вообще пофиг, — обернулась ко мне низенькая девочка с необычной, запоминающейся чем-то внешностью и плохими волосами.

Я подожгла свою сигарету и начала вслушиваться в разговор трех подруг.

— Марва, я помню, как все твои друзья перепугались, когда ты туда загремела. Ты, наверное, не знаешь, но наши мамы общаются, и твоя моей все рассказала. Моя мамуля так за тебя переживала потом, — противным сюсюкающим голосом сказала черноволосая безумно красивая, но, вероятно, и безумно тупая девушка в черном платье.

Марвой, видимо, была барышня с плохими волосами. На ней была черная водолазка, синие разодранные джинсы и белые найки. Грудь ее классно выделялась в этой кофточке, собственно, как и ее хозяйка в этом обществе. Она ответила писклявой:

— Слушай, мне жаль, что я не помню твоего имени. Но здорово, что наши предки общаются. А слушать мою маман — себе дороже. Она по жизни драматизирует. В реабилитационке я пролежала всего три недели. И единственный минус этого заведения — там дикая скука. Поэтому я позвонила ребятам: Ежи, Титу, и они забрали меня оттуда прямо в больничном халате.

Она знает Гошу. Черт. Если бы я была знакома с такой девушкой — я бы с ней точно переспала. Господи, лишь бы — нет. Я обратилась к Марве:

— Извините, я услышала, что вы знаете Гошу. В смысле, Тита. Вы не знаете, где он сейчас?

— Кузьмич? Он полчаса назад уехал с ребятами по делам. Не буду говорить по каким, сама все понимаешь, — Марва заржала, а вместе с ней писклявая и третья девушка. — А ты кто вообще? Тебя Тит позвал на вписку что ли? Или ты здесь с кем-то? — оценивающе посмотрела она на мои розовые носки. Я одна в их компании была без обуви. На писклявой было что-то вроде лабутенов, хотя я вообще не разбираюсь.

— Я девушка Гоши. Но только дозвониться ему почему-то не могу, — ответила я.

— Девушка? — Марва широко открыла глаза, она уже хотела расхохотаться во весь голос, но почему-то решила взять себя в руки и добавила, — Ну, девушка Тита, придется тебе тусоваться пока с нами, твой мужчина, я надеюсь, скоро избавит тебя от нашей мерзкой компании.

Она довольно мило улыбнулась и протянула мне ладонь для рукопожатия. До одиннадцати утра следующего дня я таскалась за Марвой, как хвостик. Она была старше меня и действовала уверенно. А Гоша так и не появился.

Около семи утра Марва позвала меня в спальню, послушать гитару. В небольшой комнате на полу в кружке сидело человек десять. В них уже перемешались похмелье и новая порция алкоголя. Они передавали друг другу полтарашку пива, и каждый прихлебывал глотка по три. Полненькая девушка с выжженными белыми волосами и отвратительным голосом была, похоже, солисткой. Тощий маленький парень был за гитарой. Эти двое как будто сошли с ума. Все внимание было направлено на них, остальные были лишь массовкой. Мы с Марвой втиснулись в кружок. Она забрала бутылку себе, пригубила и, кивнув на девушку-«солистку», шепнула мне на ухо: «Смотри, что творит шальная!»

Я не знала ни девушку, ни парня. Но вся их чертова жизнь, со всем ее дерьмом, пролетела перед моими глазами пока они пели. Он взял первые аккорды, она произнесла:

«Для всех, кто знает, что такое потеря.

Тем, кто прохавал жизнь с самого низа.

Всем, кто столкнулся с этой бедой.

Всем беспризорным душам посвещается!»

Я замерла. «Солистка» смотрела своими стеклянными заплаканными голубыми глазами прямо на меня, и моя душа перевернулась. Они продолжали:

«Не воруй!», «Не кради!», «Умри, паскуда, умри…»

Кричали они нам на ухо, забив нас до крови…

И в этот момент я поверила парню с надорванным голосом, поверила девушке, изо всех сил старающейся петь лучше, и быть лучше. Я вдыхала, глотала воздух этой комнаты с таким же отчаянием, с каким они пели свои грустные песни. В этот момент я сошла с ума. Я хотела кричать этой девушке:

— Не попадай, не попадай в ноты! Только будь здесь, будь прямо здесь и сейчас! Больше и чувственнее! Не знай слова! Кивай своей бошкой в такт гитаре! И пусть меня разорвет на части, только — давай!..

И это бурлило во мне, и оно почти выплеснулось… Но воспитанная в интеллигентной семье, я не смогла заорать, а просто тихо сказала:

— Ребят, дайте я тоже выпью из этого дерьма.

Мне протянули пластиковую бутылку.