4

Анастасия Шистерова

В книге описывается жизнь четырех молодых людей. Тита, Ежи, Марвы и Насти. В самом начале одна из героинь представляет свою теорию о том, что все люди в мире делятся всего на четыре типа: те, кто смирился с бренным бытием; те, кто сошел с ума от всего этого; самоубийц и тех, кто обрел самостоятельно смысл жизни и научился радоваться ей. Марва считает, что то, к какому типу относится человек – не его личный выбор, а чьи-то махинации с Небес. Но так ли это на самом деле?

Марва

Знаете, есть такое понятие, как «допиздеться». Вот я именно допизделась. Допизделась со своей классной жизнью, оптимистичными постиками ВКонтакте, вписочками, весельем, многочасовым валянием в ванной, чтением замечательных книг, знакомством с интересными людьми и прочим. Я допизделась, и теперь вынуждена работать официантом. Мама послала меня в задницу после очередного скандала и сказала, что денег от нее я больше не дождусь. Я решила показать, что я не безвольное чмо и сама способна заработать себе на еду. Ага, где там.

Господи, мне кажется, нет работы тупее и сложнее, чем эта. На самом деле, отвращение к работе в сфере услуг, я стала испытывать еще пару лет назад. Когда на первом курсе решила подзаработать и устроилась офиком в какой-то крутой ресторан в центре. Но видимо, спустя два года мои воспоминания об этом аде притупились, и я снова запрыгнула на те же грабли.

Больше всего в работе официантов меня бесят: безосновательная нервозность, бессмысленный труд и имитация работы.

Среднее количество часов в смене — восемь. За это время ты не имеешь возможности присесть больше, чем на одну минуту. Хотя, я обманываю. Благодаря перекурам, я могу сидеть аж три минуты. То есть, в моем организме сейчас происходит невероятная по своей глубине драма: легкие жертвуют собой, ради того, чтобы ноги могли чувствовать себя немного лучше. Боже, это так мило.

Я бы прошлась конкретно по каждому пункту долбоебизма работы официанта:

1. Безосновательная нервозность

Мое новое место работы находится рядом с центром, но оно все равно какое-то «отшибленное». Народ здесь бывает, но не в таких количествах, чтобы орать: «Блять, ребята, пиздец, у нас запара! Запара у нас, ребята, блять, пиздец!» А наши сотрудники именно так и орут.

2.Бессмысленный труд

На каждом столике должно лежать четыре бумажки. Ну, знаете, такие, чтобы люди посвинячили, ты бы эти бумажки собрала и тебе даже стол бы не пришлось вытирать. Так вот, первым правилом, которому меня научили, было: «Когда садишь человека за стол, спрашивай у него, будет ли он один или к нему подойдет еще кто-то». И если человек один, ты должна прямо у него из-под носа вытащить три лишних листочка, чтобы он свинячил только на один свой. Потому что каждый листочек стоит около рубля! Вот такая экономная экономия, блять. Нужно еще учесть, что на этих листочках красиво уложены салфетка, вилка и нож. Так что их уборка со стола занимает нормальное количество времени.

Ну, я новенькая, если людям нравится выполнять бессмысленную работу, то я должна лишь понимающе улыбаться и делать, как они. Правда один раз произошла не очень красивая ситуация. Пришла заплаканная барышня лет 35-ти. Я сразу к ней не стала лезть, потому что поняла, что плаксивая одинокая дама бальзаковского возраста без приключений официантов сегодня не оставит. Подходит к ней моя напарница и задает свой стандартный вопрос:

— Вы будете одна или к вам еще кто-то подойдет?

Лол. Нужно было видеть лицо этой клиентки. Ее выжженные, белые, давно умершие из-за тысячи перекрашиваний волосы, вдруг ожили и прямо зашевелились на голове. Глаза, красные от слез, и окаймленные черной размазанной тушью, начали потихоньку выходить из орбит. Рот, намазанный какой-то отвратительной оранжево-красной помадой, чуток перекосился и открылся для того, чтобы заорать:

— По мне не видно, что я только что с парнем рассталась? Ты специально меня довести хочешь? Идиотка малолетняя, я вам тут сейчас все разнесу! — и как сметет со стола все эти листочки-вилочки-сахарнички-ножички… Несется по проходу и продолжает:

— Нет, ну это же надо быть таким хамлом. Хабалище колхозное. Тупой ресторан, — и в конце, уже стоя на пороге, драматично так:

— Чтобы я еще хоть раз к вам пришла? — вскидывает руку вверх, разворачивается на каблуках своих замшевых ботфорт, открывает входную дверь и заключает:

— Да ни в жизнь!

И что думаете, директор и куча манагеров как-то изменили отношение к листочкам за рубль, которые нужно убирать, чтобы их не засвинячили? Черта-с два. Они только всей бандой сказали:

— Ну, больная психопатка какая-то. Что тут поделаешь.

3. Имитация работы.

Иногда работает пять официантов. В это время в зале заняты только два столика. За каждым столиком по одному человеку. Они попивают свой чаек, сидят в ноуте, и кладут на официантов абсолютно. В такие моменты можно просто ложиться спать часа на два. Но что делают официанты? Скуручивают наборы: вилка-нож, вилка-ложка; натирают приборы, которых и так уже полно; сворачивают салфетки: треугольничком, прямоугольничком, двуми треугольничками…

И вот после одной из таких смен, полных абсурда, идиотизма и физической нагрузки, я пришла домой в час ночи и написала письмо. Самое безумное и отвратительное письмо в моей жизни.

Я — позорница, с этим не поспоришь. А Ежи — гад, это тоже истина. Я знаю это, чувствую это, и все равно ничего не могу с собой поделать. А еще, вся моя жизнь — сплошной мазохизм. Унижение, насилие, мучения. Я дружу не с комфортными простыми людьми, а с эгоистичными сложными ублюдками, вроде Тита. Общаюсь с теми, кто причиняет мне боль, пусть и не намеренно. С теми, кому и не стоило бы доверять, и с теми, на кого вообще нельзя положиться. Я влюбляюсь в тех, чье сердце закрыто от меня на десять засовов. В тех, кому я совсем не нравлюсь. В тех, кто ненавидит меня. И посылаю ко всем чертям дураков, которые меня обожают.

Принесите мне котомочку страданий — и вы навсегда останетесь в моем сердце.

Доведите меня до истерики, которой никогда не увидите: такой, где я катаюсь по полу грязного туалета, обхватывая колени руками; такой, где я сижу, и захлебываясь слюнями, выкуриваю третью сигарету подряд, — доведите меня до истерики, и я буду любить вас так сильно, как не сможет любить никто и никогда.

Свое письмо я написала Ежи. А он не был его достоин. Да, письмо было грязным, пошлым, полным каких-то эротических подробностей, но оно было откровенным. Оно было настоящим и честным.

Я спросила у него ВКонтакте, где он находится, и, узнав, что он не дома, пришла в его подъезд и засунула конверт с письмом в ручку его двери. И это в два часа ночи. Тогда мне казалось, что это очень романтичный жест, и Ежи обязательно его оценит. Но сейчас, когда я сижу на подоконнике со второй сигаретой в зубах, эта идея кажется мне полнейшим бредом. Потому что Ежи — бесчувственный эгоист. Он любит только себя. Вот если бы это он отправил страдальческое письмо своей девушке — он был бы счастлив. Но это письмо отправила я, и он просто будет смеяться над ним своими красивыми губами, делая на щеках ямочки.

Вот оно — мое личное признание в моей полнейшей глупости:

«Как хорошо, что мы не встречаемся. Благодари небеса за то, что уже столько лет они разводили нас по разные стороны. Благодари Б-ога за то, что он одарил тебя плохим вкусом, и тебе не нравятся такие женщины, как я. Благодари мою дурацкую натуру, из-за которой при наших редких встречах у меня начинают трястись коленки, и я для чего-то начинаю строить из себя суку и стерву. Тебе жутко везет, чувак. Ведь не будь всего этого — тебе пришел бы конец. Я бы убила тебя. Растерзала, высушила, выпила без остатка. Грубо, неистово, не замечая твоих глаз полных страха и ужаса. Не слыша криков, не ощущая сопротивления твоих длинных рук. Я бы вцепилась зубами в глотку, сомкнула бы без зазрения совести свои челюсти и почувствовала, наконец, какая она: черная, горячая, соленая — твоя кровь.

Виной всему твой запах. Запах жертвы. Большой, сильной, и от того еще более желанной жертвы. Твое мясо на плечах — самое лучшее. Его бы я драла зубами, отрывая и выплевывая крупные ошметки на белую простынь. Я бы облизала поочередно каждый твой палец, извозила бы их в твоей же собственной крови, стекающей у меня изо рта, и так же, по очереди, переломала бы их — один за другим. Чик-чик-чик-чик… В твое лицо я бы впилась ногтями, оцарапала бы его до такой степени, что ты бы и близко не подходил к зеркалу. Ты бы боялся. Ты бы не любил себя. Потому что только я могу любить тебя! Только мне ты должен принадлежать! И только напившись твоей крови, изуродовав тебя, сожрав пару кусков твоей мышечной ткани, я бы почувствовала некоторое облегчение и умиротворение. Пот, слезы, запекшиеся кровяные пятна… Мой сон был бы сладок на твоей испещренной ранами и порезами груди.

Так что помолись сегодня вечером. И уповай на то, что завтрашней ночью я не окажусь в твоей постели».

Я — сумасшедшая. И, если он решит так же — он будет прав.