Блад: глубина неба

Анастасия Орлова, 2021

Читатель! Перед тобой – продолжение приключенческого псевдоисторического стимпанк-фэнтези «Всё, что необходимо для смерти». Да-да, несмотря на то, что «Глубина неба» – это предыстория, читать её нужно после книги «Всё, что необходимо для смерти», иначе не избежать спойлеров и непонятностей. Первая уже прочитана? Тогда вперёд, в полную приключений историю офицера Шентэла Винтерсблада до его встречи со Скади Грин! С любовью, автор.

Тёмно-синие стены

Массивное трёхэтажное здание приюта притаилось за чёрным готическим забором, в тени громадных старых дубов. С дороги его нельзя было заметить, не приглядываясь. Оно походило на диковинного опасного зверя в зоосаде, который подобрался и нахохлился в глубине своей клетки, то ли поджидая добычу, то ли пытаясь согреться. Если долго стоять у толстых прутьев изгороди, вглядываясь во влажную мшистую тень под переплетением узловатых, словно старческие пальцы, веток, то почувствуешь, как приют тоже смотрит на тебя своими голодными окнами, тускло светящимися жёлтым.

Бладу не довелось ощутить этот взгляд на себе: он сразу попал в самые недра приюта, пропахшие хозяйственным порошком и керосиновыми светильниками. Причудливые трещины на тёмно-синих стенах напоминали рисунки кровеносной системы из медицинского атласа, головокружительно высокие потолки терялись за слоем пыльной паутины, а истёртые деревянные ступени крутых лестниц на каждое прикосновение отзывались вздохом, пропитанным мышиным душком.

Блад хотел сбежать ещё по пути в приют, но вспомнил, как непросто пришлось ему без документов в прошлый раз, и решил погодить: наверняка их можно будет выкрасть из кабинета приютского директора (или где они там хранятся), а потом уже дать дёру, перемахнув через чёрные прутья забора. Он крепко пожалел о своём решении, когда двое молодых коренастых мужчин, похожие на санитаров, силой удерживали его на скрипучем стуле, а дородная женщина в старомодном чепце и белом переднике сбривала волосы Шентэла. Вид у неё был скучающий.

— Отрастил лохмы, — монотонно бурчала она, — с такими лохмами только гнид разводить. А у нас тут порядок должен быть: никаких насекомых. Ну-ка, наклони башку-то!

Блад и не подумал послушаться, но женщине дважды повторять не пришлось: железная клешня санитара пригнула голову юноши, едва не сломав ему шею. Пришлось подчиниться и беспомощно провожать глазами опадающие на облупленный пол пшеничные пряди.

Одежду тоже забрали. Выдали тёмно-серый костюм (похожий то ли на больничную пижаму, то ли на тюремную робу) и бельё, потребовали переодеться.

— Отвернитесь, — зло бросил Шентэл обрившей его женщине и тут же схлопотал увесистую оплеуху по голому затылку от санитара:

— Шевелись давай!

Рукава и штанины оказались коротки, но женщина всё равно одобрительно кивнула:

— Сойдёт. Через неделю-две получишь свой размер. Пока так походишь, не помрёшь. И не вздумай угваздать верхнюю одежду, смены нет. Вот постель, — она пихнула в руки юноше стопку запсивленных тряпок, — застелешь сам, — перевела безразличные глаза на санитаров, — отведите, в шестой свободная койка.

Шестая оказалась небольшой и вонючей, словно в ней жили не одиннадцать мальчишек, а стадо поросят. Напротив дверей серело зимним небом окно без занавесок, голое, как и маячившие в нём ветви деревьев. По двум стенам стояли шесть двухъярусных кроватей. На полу, словно после стихийного бедствия, валялись какие-то вещи вперемешку с мусором, а подошвы Бладовых ботинок на первом же шагу прилипли к чему-то уже подсохшему. В просвете между двумя крайними койками и мусором играли в карты восемь подростков, усевшись в кружок прямо на полу. С верхнего яруса за ними наблюдали ещё двое. Внизу невысокий щуплый парень в шерстяных носках, количеством дырок напоминавших летние сандалии, перекатывал спичечный огрызок из одного уголка губ в другой. По его безучастному, утомлённому виду и презрительному изгибу тонких губ Блад сразу понял, кто здесь вожак.

— Ребята, вот вам сосед, до полного комплекта! — усмехнулся один из санитаров, ткнув затормозившего на пороге Шентэла промеж лопаток. — Покажите ему свободное место.

Судя по выражениям повернувшихся на новичка лиц, эти ребята предпочли бы показать ему потроха Гнилого Генри, а не пустую постель. За спиной Блада хлопнула затворившаяся дверь.

Вожак поднялся со своей кровати, сплюнул на пол изжёванную спичку, пружинистой походкой вышел в центр комнаты. На его голове сквозь тёмный ёжик просвечивали фиолетовые вены, над верхней губой проступала полоска жиденьких усиков, больше похожих на размазанную под носом сажу.

— Вот постель, — ткнул он пальцем в нижнюю среднюю койку у противоположной стены, — вон бельё, — указал на своё помятое ложе. — Перестели.

Блад направился к свободной кровати, молча принялся её застилать.

— Ты не понял, что ли? Глухой? Или больной? — с вызовом каркнул ломающимся голосом мальчишка. — Тебе сказано: перестели!

Сидящие в кружок картёжники притихли, предвкушая зрелище.

— Пацан нарывается! — пронёсся над их головами едва слышный шепоток.

Винтерсблад спокойно заправлял свою койку, не обращая внимания на попытки вожака испепелить его взглядом.

— Булка! — бросил главный, продолжая буравить новенького своими шустрыми тёмными глазками.

Наверху завозился, выпрастывая ноги из-под одеяла, а потом тяжело ссыпался на пол по хлипкой лесенке один из зрителей карточной игры: не по-приютски румяный и пухлый, с блестящей бритой головой, покоящейся на пышных плечах без каких-либо признаков шеи. Булка подошёл к Шентэлу, энергичным взмахом руки выдрал из его пальцев одеяло. Оно взлетело чуть не до потолка и, зацепившись за столбик верхней койки, обвисло, напоминая престарелое уставшее привидение. Булка не проводил одеяло взглядом, Булка не мигая смотрел на новичка, но тот дерзко отвечал на вызов и глаз не опускал.

Следующей в полёт к потолку и обратно отправилась подушка. А вот уже постеленную простыню сорвать не удалось: Блад вцепился в неё обеими руками и был готов к могучему рывку пухлого мальчишки. Тот дёрнул раз, второй, а потом с удивительной для толстяка ловкостью петлёй закинул простыню на шею противнику и со всей дури рванул в сторону. Блад не удержался на ногах и с размаху врезался лбом в кроватную опору. На замотанную вокруг шеи простынь из разбитого носа потекла кровь. Картёжники повскакивали с мест, на лицах засветилось азартное предвкушение драки. Шентэл сморгнул фиолетовые пятна, поплывшие перед глазами, и с отчаянной злостью впечатал кулак в мясистую челюсть Булки. В этой драке у Блада шансов не было, но уступать без единого ответа он не собирался, — не на того напали!

На шум потасовки быстро прибежали дежурные, растащили мальчишек по разным углам комнаты. Булку, Шентэла и одного из картёжников, которому от новенького досталось больше остальных, отвели к директору.

Несмотря на поздний час, господин директор был на месте. Первыми в его кабинет проводили зачинщиков, и Винтерсблад долго сидел в тёмном коридоре на неудобной деревянной скамье, ожидая своей очереди. Торчащие из коротких штанин голые щиколотки лизал зимний сквозняк, и от него пупырышки гусиной кожи с неприятной щекоткой взбирались до самых колен. Разбитый нос горел и пульсировал. Казалось, он раздулся шире лица и был виден даже со спины, но не проверишь: зеркала поблизости не было. А даже если и было, всё равно сквозь малиновую муть ничего не разглядеть! Правый глаз Блада заплыл так сильно, что уже не открывался, а левый смотрел, словно сквозь цветную воду: из него непрерывной тонкой струйкой что-то текло. «Вот дерьмо, — подумал Шентэл, утираясь рукавом, — ещё решат, что это слёзы!»

Директорская дверь отворилась, и из кабинета, виновато повесив головы, вышли Булка с товарищем. Стоило им оказаться вне поля зрения директора, как оба мальчишки тут же расправили плечи и гордо выпятили грудь, смерив презрительным взглядом сидящего на лавке Блада.

— Зайдите! — раздалось из кабинета.

Шентэл вошёл внутрь. Логово директора выглядело так же мрачно, как и весь приют, но казалось более обжитым и удобным. На первый взгляд здесь хотя бы не было сквозняков, а на окне висели плотные портьеры. Директор — высокий, сутулый, худой мужчина, похожий на богомола, — сидел за письменным столом, освещённый мягким светом газового рожка, вертел в пальцах ручку. За его спиной стояли массивные приземистые шкафы с картотечными ящиками, на которых в алфавитном порядке были проставлены буквы. На углу стола, на потускневшем от времени круглом подносе, загадочно мерцал тёмным янтарём полупустой графин, а примостившийся рядом стакан ещё хранил следы сбегавших со стенок на дно капель — остатков недавно выпитого виски.

— Имя? — сухо спросил директор.

— Шентэл Винтерсблад.

Мужчина кивнул, подошёл к одному из шкафов и, покопавшись в картотеке, шлёпнул на стол тонкую коричневую папку.

— Новенький? — спросил он, листая документы. — Только что поступил, а уже проблемы! — устало вздохнув, директор обмакнул ручку в чернила и принялся что-то писать на чистом листе, который прикрепил к документам юноши. — У врача был? — равнодушно спросил мужчина, не глядя на Блада.

— Нет, сэр.

— Надо? — в его голосе прозвучала надежда на то, что — нет, не надо.

— Нет, сэр, — оправдал её Шентэл.

— Хорошо. Я вынесу тебе строгое предупреждение, Винтерсблад, занесу его в твоё дело. Но это только на первый раз. Ещё одна выходка — и будешь строго наказан. Понял?

— Вы не хотите узнать мою версию случившегося, сэр? — угрюмо спросил Блад.

Директор вновь вздохнул, и вздох его был ещё горше предыдущего.

— Я столько сил кладу, чтобы держать эту свору в узде, Винтерсблад! И только они у меня притихают, появляется какой-то новенький недоумок и пытается самоутвердиться. Мне совсем не интересно, что ты расскажешь! Как неинтересно и то, что могли бы рассказать они. Поверь, за годы работы здесь я не услышал ни слова правды! Меня не волнуют ни ваши свары, ни ваши выдумки. Я просто хочу сдать нормальный ежемесячный отчёт и получить хорошее годовое финансирование, и если вы своими выходками будете мне мешать, вынудите меня принимать меры. Это понятно?

— Да, сэр.

— Вот и хорошо. Иди спать, — директор поднялся со своего места, убрал документы Блада на место и запер шкаф на ключ. — Иди, я сказал, что стоишь! — поторопил он мальчишку.

Отворяя дверь, Шентэл ещё раз оглянулся и наконец увидел то, ради чего медлил: связку ключей директор убрал в верхний ящик стола.

***

— Подъём! — ещё затемно заорал один из вчерашних санитаров (они оказались помощниками воспитателя). — Живее, лентяи, пять минут на умывание!

Полутёмная спальня наполнилась вознёй и вздохами. Мальчишки спрыгивали с верхних коек; стукаясь локтями, спешно напяливали на себя приютскую форму, что-то роняли и бурчали себе под нос бранные слова. Из-под откинутых одеял от несвежих простыней несло тёплым ночным потом, откуда-то крепко воняло свежей мочой. На Блада не обращали внимания, словно его тут и не было.

Он поднялся с постели, взял со стула одежду и отшатнулся, выронив оказавшуюся влажной форму на пол: мерзкий запах исходил от его вещей. Кто-то обоссал их, пока Шентэл спал.

— Чего ты там возишься, давай быстрей! — гаркнул на него от двери помощник воспитателя.

— Мне нужна другая одежда, сэр, — твёрдо сказал Блад, изо всех сил сохраняя спокойствие.

По комнате, от одного мальчишки к другому, пробежали смешки, замаскированные под сдавленное чихание.

— Может, тебе ещё и отдельные апартаменты нужны, нет? — отозвался мужчина. — Сказали же вчера: другой формы нет, ходи в этой. Одевайся!

— Я не могу, сэр.

— Одевайся! — раздражённо заорал помощник воспитателя. — И иди умываться!

Поджав побелевшие от злости губы, Блад принялся натягивать на себя вонючие тряпки. Соседи по комнате то и дело бросали на него злорадные взгляды и презрительно хмыкали.

— Что, захотел уже назад к мамочке, ссыкун? — шепнул ему Булка, толкнув мясистым плечом Винтерсблада в дверях умывальной комнаты.

Вода для умывания была ледяной, но для опухшего лица и разбитых пальцев юноши она была облегчением, пусть и всего на несколько секунд. Умывшись, вся толпа, подгоняемая помощником воспитателя, потекла в коридор, вливаясь в поток других мальчишек, стремящийся в столовую.

Там, за длинным столом раздачи, громадный, словно валун, детина помятым половником разливал по жестяным мискам еду. Скорее всего, это была каша: жидкая, комковатая, серая — в цвет постельного белья. Детина был лыс, как и воспитанники приюта, но не был одним из них. Ему, если приглядеться, можно было дать лет тридцать, хотя при беглом взгляде лицо его было, как у шестилетнего. Нахмуренные белёсые брови и периодически выглядывающий изо рта кончик языка свидетельствовали о старании и крайнем сосредоточении на своём деле, но по глазам детины понять этого было невозможно: они смотрели в разные стороны. На губах его дрожала идиотская, никому не адресованная улыбка.

Мальчишки выстроились в очередь, и, получив свою порцию серой жижи с куском хлеба, усаживались за длинные столы: малыши — за детские, с подпиленными ножками, старшие — за взрослые. За процессом следили один из воспитателей и помощник. Подошла очередь Блада.

— Чем воняет? — принюхался воспитатель. — Как будто мочой?

— Новенький ночью обсикался, — захихикал Булка из-за Бладовой спины, — по дому, небось, скучает!

Позади рассмеялись. Детина на раздаче плюхнул в миску порцию для Шентэла и поддержал общее веселье странным булькающим хрюканьем. В уголках его рта запузырилась слюна, собралась в каплю на нижней губе, упала в и без того неаппетитную кашу. Воспитатель смерил Винтерсблада брезгливым взглядом:

— За стол в таком виде нельзя. Возьми хлеб, позавтракаешь в комнате. Понял? Иди!

— Сэр, это не я! — запротестовал юноша. — Ночью кто-то…

— Мне плевать, — отрезал воспитатель, — воняет-то от тебя.

После завтрака начались занятия. Булка долго пыжился, складывая по слогам совсем детский текст о барсуке. Следующей была очередь Блада, но учитель остановил его после первого же абзаца, подошёл ближе, положил на его парту чистый лист:

— Ну-ка, перепиши, что прочитал!

Винтерсблад обмакнул ручку в чернильницу и принялся бегло переписывать текст.

— Грамотный? — раздался над его головой учительский голос.

— Да, сэр.

— Тогда иди работай! Крейн, — обратился учитель к Булке, — проводите Винтерсблада к господину Стоуну, пусть даст ему задание. И немедленно возвращайтесь, Крейн, у вас до обеда уроки!

Булка с превосходством поднялся со своего места, хитро зыркнув на Блада. «Иди, поработай, раз такой идиот!» — читалось в его взгляде. «Действительно идиот, — мысленно подосадовал Блад, — мог бы до обеда, как и эти, корчить из себя недоумка!»

Остаток дня Шентэл провёл за мытьём приютских коридоров: тёмных, бесконечных и холодных. Когда вечером он вернулся в спальню, соседи по-прежнему игнорировали его, разве что кто-нибудь из мальчишек морщил нос и удивлённо спрашивал у остальных: «Откуда воняет?»

После отбоя Блад старался не заснуть, чтобы позже, когда уснут все остальные, пробраться в директорский кабинет за своими документами. Задерживаться в приюте юноша не собирался. Но он слишком устал за день и сам не заметил, как отключился.

Казалось, он лишь моргнул, как вдруг где-то над ухом заорал побудку помощник воспитателя. Блад резко вскочил с постели, ещё не до конца проснувшись, сунул ноги в ботинки и не сдержал крика: ступни ошпарила пронзительная боль. Мальчишка рухнул на кровать, спешно высвобождая из обуви окровавленные ноги. Из упавших на пол ботинок просыпались битые стёкла. В комнате воцарилась тишина, лишь тихо шипел Винтерсблад, вытаскивая вонзившиеся в стопы осколки.

— Кто это сделал?! — строго спросил помощник воспитателя.

Разумеется, ему никто не ответил.

— Кто. Это. Сделал, ублюдки?! — с угрозой повторил свой вопрос мужчина.

— Да сам он, поди! — с невинным видом проблеял Булка. — Вчера кто-то спёр склянки со спиртом в медицинском кабинете. Вот он, поди, и был. Спрятал в ботинки, а со сна и забыл!

Судя по недовольному лицу, в эту историю помощник воспитателя не поверил. Но и связываться с разбирательствами ему не хотелось.

— Ладно, пусть директор решает, кто из вас что спёр и где спрятал, — не меняя угрожающего тона, заключил он, — вы все — умываться! А ты, — он ткнул пальцем в сторону Винтерсблада, — иди в медкабинет. Ну, чего сидишь?

Блад, бросил на мужчину враждебный взгляд и принялся вытряхивать из ботинок остатки стёкол.

— Не понесу же я тебя на руках! — с напускной грубостью прикрикнул помощник воспитателя. — А ну-ка, стой! — поймал он за шиворот Булку, замыкающего процессию в умывальную. — Сходи за метлой и убери осколки!

— Но сэр! — попробовал возмутиться Булка.

— Рот захлопни, Крейн, и делай, что сказано!

***

Шентэл ковылял по бесконечным коридорам в поисках медицинского кабинета. Сегодня он опять остался без завтрака, на нём по-прежнему была вонючая роба, а всё ещё заплывший глаз и припухший нос ныли монотонной болью, но это его уже не особо заботило. Обоссанные вещи, синяки и пустой желудок не так страшны, как искалеченные ноги: теперь он вряд ли сможет далеко убежать, даже если достанет свои документы. Придётся ждать несколько дней, пока раны заживут и он сможет ходить, не цепляясь за стену.

Блад в очередной раз свернул не туда, но за этим поворотом в коридоре кто-то был: можно хотя бы спросить дорогу. На полу, поджав коленки к груди, сидела девчонка.

Длинное шерстяное платье, бесформенное, как и вся приютская одежда, рассыпанные по плечам мягкие каштановые локоны, вздрагивающие в бесшумных рыданиях тонкие руки…

Девушка заметила Винтерсблада, спешно вытерла слёзы и строго глянула на Шентэла:

— Что ты делаешь в девчачьем крыле?

— Ищу медкабинет.

— Новенький что ли? Кабинет в другой стороне, — девушка встала, откинула волосы за спину, демонстрируя гордую осанку. — Как тебя зовут?

— Винтерсблад.

— А имя?

— Мне оно не нравится.

— А мне не нравится называть людей по фамилии, — парировала девчонка и лукаво улыбнулась.

Эта улыбка была из тех, на которые невозможно не ответить. Даже если ты стоишь в полутьме холодного, ободранного приютского коридора в вонючей обгаженной форме, с фиолетовым лицом и изрезанными стеклом ногами. И Блад улыбнулся в ответ:

— Шентэл.

— Анна Рид, — девушка протянула ему руку.

Её ладонь показалась мальчишке тонкой и холодной, словно первый ночной ледок на осенних лужах.

— Пойдём, Шентэл, я покажу тебе дорогу.

Они двинулись в обратном направлении.

— Ты в курсе, что воняешь? — усмехнулась Рид, но в её усмешке не было ни капли издёвки, скорее — сочувствие, которое она прятала, так как не хотела задеть самолюбие Блада.

— Правда? — наигранно вздёрнул брови юноша (глаз тут же отозвался болью). — А я думал — это от тебя!

Анна тихонько захихикала.

— Но это не самая большая из твоих проблем, верно?

— Глупости, — махнул рукой Винтерсблад, едва переставляя ноги, — эти горжереты насыпали мне в ботинки стёкла.

— Эти — кто? — вновь рассмеялась Анна.

И не подумаешь, что минуту назад она рыдала, сидя на холодном полу.

— Горжерет. Медицинский инструмент. Не буду рассказывать, для каких целей, — ни адское жжение в ступнях, ни волевое усилие не могли согнать с лица Шентэла глупую улыбку.

— Не надо, я всё равно не пойму! Хочешь, обопрись на меня, быстрее дойдём! Не подумай, что я спешу от тебя избавиться, вовсе нет!

— А как же вонь?

— Ты забыл, где находишься? Или думаешь, что у твоих соседей гениальная фантазия? Все тут когда-то были новенькими! И обсиканным не ходил разве что господин директор.

— Генитальная у них фантазия, — буркнул Винтерсблад, и Анна вновь рассмеялась, подхватывая его под локоть.

Когда они добрались до нужного кабинета, сухонькая медицинская сестра с аккуратными седыми буклями, забранными под белую наколку, обработала и перебинтовала порезы.

— Ничего серьёзного, — сказала она, — но я попробую оставить тебя здесь до вечера, если господин директор не хватится.

— Да, мэм, спасибо! — Блад сидел на застеленной клеёнкой узкой каталке в процедурной комнате, смежной с медкабинетом, и не сводил глаз с раковины у дальней стены, на уголке которой белым айсбергом лежал кусок мыла.

— А вы, мисс Рид, не задерживались бы! Вас наверняка уже потеряли.

Как только Анна ушла, а медсестра вернулась в свой кабинет, Блад скинул смердящую форму, сунул под струю воды и принялся яростно надраивать её мылом. Теперь хотя бы от него не будет нести чужими нечистотами!

Господин директор наведался в медкабинет часом позже.

— Прохлаждаетесь, Винтерсблад? — равнодушно спросил он. — Сестра говорит, отправлять вас в больничный корпус нужды нет. А значит, вы можете вернуться к своим обязанностям. На этой неделе вы моете коридоры.

— Господин директор, — вмешалась медсестра, — его ступни порезаны, пусть и не слишком глубоко. Ему будет больно стоять.

— Как хорошо, что можно снять тряпку со швабры и мыть полы руками, опустившись на колени, не правда ли, миссис Уорд? — директор посмотрел на женщину с высоты своего роста, и та заметно сникла под его жёстким, словно наждак, взглядом. — Одевайтесь, Винтерсблад, и приступайте к делу! Почему вы вообще в одном белье, — пострадали же, как я понимаю, только ваши ноги?

— Сэр, — подал голос Блад, — моя одежда насквозь мокрая.

— Да? И как это случилось?

— Я её выстирал.

— Тогда это ваши проблемы. Одевайтесь и идите мыть полы!

Пришлось подчиниться. В и без того влажном, холодном воздухе продуваемых сквозняками коридоров форма на Бладе не высохла до вечера. Он продрог до костей, вновь и вновь прополаскивая грязную половую тряпку в ледяной воде, намывая бесконечные приютские коридоры.

Этой ночью после отбоя Шентэл уже не уснул. Плевать на забинтованные ноги, он должен сбежать из чёртова приюта как можно быстрее! За полночь, когда все угомонились, Блад выбрался из-под куцего одеяла и, не надевая башмаков, вышел из спальни. Путь до директорского кабинета он запомнил хорошо. Оставалось надеяться, что он сможет открыть замок шпилькой, которую вытащил из седых буклей медсестры, пока она бинтовала ему ноги. Спасибо Мардуарру, что научил ловкости пальцев!

Странно, но дверь кабинета оказалась не заперта. Шентэл проскользнул внутрь, выдвинул ящик стола, отыскал среди груды всевозможных мелочей ключи от картотеки и замер, прислушиваясь. Из коридора доносились быстро приближающиеся голоса. Винтерсблад едва успел нырнуть под стол, как дверь отворилась, и в кабинет, широко шагая на длинных и тонких, как ходули, ногах, ворвался директор. Он был раздражён: это чувствовалось и в его нетерпеливом тоне, и в резких движениях. Следом за ним семенила молоденькая воспитательница.

— Я уже сказал вам по поводу мисс Рид и больше повторять не намерен! — бросил директор.

Услышав фамилию Анны, Блад навострил уши.

— Господин Уэлч — уважаемый человек, и у меня нет причин отказывать ему в удочерении Анны. Документы уже почти готовы.

— Возможно, дело в том, что он щедрый благотворитель приюта? — дерзко выпалила воспитательница.

— Не без этого, мисс Эллисон, — беззастенчиво ответил мужчина.

Он подошёл к столу и принялся что-то искать в лежащих на нём бумагах.

— А что вы предлагаете? У меня ванные комнаты в крыле мальчиков нуждаются в срочном ремонте, на кухне течёт крыша, а на крыльце вчера провалились две ступени, — благо, никто из персонала не свернул себе шею и не переломал ног! Может, вы будете так любезны и оплатите ремонт? Нет? Тогда нам придётся и дальше пользоваться щедростью господина Уэлча! Напомните, какой резон ему благотворительствовать нашему приюту, если мы откажем ему в удочерении девочки?

— Но, сэр, — не сдавалась воспитательница, — Майру, предыдущую его подопечную, нашли в сточной канаве практически выпотрошенную! И она была в интересном положении, сэр! Можем ли мы теперь доверять…

— Майра спуталась с каким-то проходимцем и побоялась признаться опекуну, предпочла пойти к мяснику, чтобы избавиться от проблемы! Вина господина Уэлча здесь лишь в том, что он давал своей подопечной слишком много воли!

— Не думаете ли вы, господин директор, что господин Уэлч и был причиной этой, как вы говорите, «проблемы»?

— Что вы несёте, мисс Эллисон?!

— А зачем, по-вашему, пятидесятилетнему одинокому мужчине удочерять почти взрослую девушку? А потом ещё одну, сразу после гибели первой?!

— Закройте рот! — процедил директор.

Его раздражение переросло в ярость.

— Ещё одно слово — и вы уволены, мисс Эллисон! — он наконец нашёл нужные бумаги, над головой Блада заскрипело перо: директор что-то подписывал. — Вы здесь недавно, и это в какой-то степени вас извиняет, — уже спокойнее продолжил мужчина, — вы, как и все мы, расстроены гибелью Майры, но вы, по всей видимости, не знаете, что господин Уэлч удочерил её много лет назад, когда девочке было восемь. Так что ваши предположения не только оскорбительны, но и лишены всяких оснований! Возьмите, — он протянул воспитательнице подписанные бумаги. — Ступайте, мисс Эллисон. И держите себя в руках, если и дальше хотите здесь работать.

Воспитательница молча взяла бумаги и быстрыми мелкими шагами покинула кабинет. Бладу показалось, что за шуршанием её длинной юбки он разобрал всхлип. Директор вздохнул с усталостью и облегчением, словно выдержал кулачный поединок, а не спор с подчинённой, прошёлся по кабинету. А потом резко обогнул стол, наклонился и цепко схватил притаившегося Шентэла за ухо, вытаскивая его на свет.

— Ах ты, сучёныш! Второй день в приюте, а уже процапился тырить мой виски, паршивец! — мужчина с силой толкнул Блада на пол. — Пшёл вон, гнида! Чтоб я тебя больше не видел возле моего кабинета! Завтра будешь наказан!

Винтерсблад вернулся в спальню, забрался в постель, закутался в одеяло. Под кожей холодными пальцами пересчитывал позвонки и рёбра озноб. Вот почему плакала Анна! Даже этот гнилой приют лучше, чем старый сладострастник, который будет делать с ней всё, что пожелает, и некому будет её защитить!

Перед его внутренним взором стояла рыжая Майра с широко раскрытыми остекленевшими глазами и перепачканными кровью юбками. Лёгкая, хрупкая. Она бесшумно скатилась по крутому склону оврага, и тухлая вода на его дне отозвалась едва слышным плеском, принимая покойницу, когда Шентэл сбросил её вниз. Блада затягивало в беспокойный глубокий сон, до краёв полный страшных видений.

***

Мальчишки напали на спящего новенького всей толпой незадолго до подъёма. Навалились, выкручивая руки, удерживая брыкающиеся ноги; толкаясь, потащили с кровати. Не удержали отчаянно сопротивлявшегося пленника, уронили, крепко приложив затылком, испуганно замерли вокруг неподвижного тела.

— Ты чё, ты его убил, что ли? — прошептал Булка, переводя расширившиеся от ужаса глаза на вожака.

— Чё сразу я-то, все держали!

— Но ты башку не удержал!

— Иди в жопу, Булка, не видел, что ли, как он извивался? Это тебе не табуретка — взял и понёс! — щуплый вожак со смешными реденькими усиками опустился на корточки, пощупал рукой под Бладовым затылком. — Сухо всё, — он продемонстрировал чистую ладонь остальным, — крови нет, голова цела. Раздевайте — и потащили, пока не очухался!

Очнулся Винтерсблад в незнакомой умывальной, которая была заметно опрятнее той, что он видел в предыдущие дни. Шентэл был распят посреди комнаты: его руки были крепко привязаны за запястья веревками, концы которых тянулись к трубам, идущим вдоль стен по обеим сторонам от мальчишки. В довесок к этому, он был абсолютно голым. Башка гудела, глаза словно свинцом налились.

— Чёрт! — прошипел Винтерсблад, изо всех сил дёргая накрепко привязанные верёвки. — Да чтоб вам своим же дерьмом подавиться, выблевки собачьи!

Из коридора послышались дружные шаги группы людей, и направлялись они, конечно, в умывальную.

— Чёрт, чёрт, чёрт! Паскуды проклятые! — Блад отчаянно забился на прочной привязи, словно попавшая в паутину муха.

Он готов был выдрать трубы с корнем, отгрызть себе руки, залить здесь всё водой и кровью, но те, кто привязал его, дело своё знали: верёвки крепкие, натянуты туго, до узлов не дотянуться. Ни выкрутиться, ни прикрыться!

На пороге появилась стайка девушек с мисс Эллисон во главе. Та вскрикнула и остановилась, будто налетела на невидимую стену. Вытаращила глаза на голого Блада, распятого посреди умывальной, покраснела, как молодой редис. Руки её хаотично заметались перед лицом, словно никак не могли определиться, за что же хвататься: закрыть глаза себе, девочкам, что набились в проход позади неё и ехидно хихикали, найти что-то, чем прикрыть срамное зрелище или отвязать верёвки с мальчишкиных запястий.

Паника молоденькой воспитательницы, едва не закончившаяся для неё обмороком, ещё больше веселила напиравших сзади любопытных девочек, бесстыдно меривших Блада насмешливыми взглядами. Вперёд, раздвигая хихикающую толпу локтями, выбралась Анна, обошла мисс Эллисон и встала перед Шентэлом: губы поджаты, в карих глазах кипит негодование. Гневно обернулась на подруг:

— Нашли забаву!

А потом одним движением стянула с себя через голову приютское платье, в которое могли поместиться три таких Анны. Оставшись в одном белье, девушка обернула платье вокруг Винтерсбладовых бёдер и склонилась над тугими узлами на его запястьях.

Девичий смех как будто выключили: воспитанницы смотрели на Рид с уважением и страхом.

— Мисс Эллисон, помогите, пожалуйста! — строго попросила Анна, развязывая верёвки.

Воспитательница отмерла, заторопилась выпроводить остальных девочек из умывальной.

— Вы же понимаете, мисс Рид, — зашептала мисс Эллисон, отвязывая вторую руку Блада, — даже если я не сообщу об этом инциденте, господин директор о нём всё равно узнает, и вас накажут за непристойное поведение! Чем вы думали, снимая с себя платье?!

— Послезавтра меня отдадут Уэлчу, — так же шёпотом ответила Анна, — предлагаете мне бояться какого-то наказания?

***

За ночное вторжение в директорский кабинет Блад был наказан: его отправили в душную, заваленную тряпьём кладовку позади прачечной — штопать прохудившееся постельное бельё. Там же оказалась и Анна.

Они работали уже второй час. Тишину маленькой комнатушки нарушало лишь их дыхание да щелканье периодически обрывающейся нитки. На стенах цвета мокрого песка танцевали размытые тени; от пары ламп, стоявших на перевёрнутых кверху дном бельевых корзинах, едко пахло керосином. От неудобного сидения на полу затекали ноги и уставала спина.

Анну привели после Шентэла, с тех пор девушка не проронила ни слова, хотя по мягкому выражению её лица не было похоже, что она сердилась на Блада за наказание или пренебрегала его обществом. Она сосредоточенно штопала, погрузившись в свои думы, и Шентэл украдкой поглядывал на неё, не решаясь нарушить молчание.

То ли от стыда за утренний позор, то ли из-за духоты в каморке, лицо юноши горело так, будто он опустил его в кастрюлю с кипящим бульоном. Даже перед глазами то и дело вставало дрожащее марево, какое бывает над открытым огнём, и приходилось тереть отяжелевшие веки, чтобы его прогнать. В голове пульсировала густая раскалённая каша: видимо, закипала. Бладу казалось, что он чувствует, как внутри черепа надуваются и лопаются тягучие пузыри, выпуская пар.

— А ты хорошо шьёшь, — наконец подала голос Анна.

Шентэл криво улыбнулся: он неплохо шил порезы на пациентах доктора Уайтхезена, но сейчас пальцы отчего-то не слушались его, а нитка всё время путалась.

— Я знаю про Майру и этого Уэлча, — невпопад ответил он, — слышал разговор директора и вашей воспитательницы.

Анна кивнула, вновь опустила взгляд на своё шитьё, но через пару минут решительно отложила его в сторону.

— Поцелуй меня, Шентэл!

— Что? — опешил юноша, решив, что ослышался.

— Мне шестнадцать, меня никто никогда не целовал. Я не хочу, чтобы дрянной Уэлч был первым! — в полумраке кладовки её тёмные глаза блестели с отчаянной решимостью. — А вдруг этот дед доживёт до ста? И когда я от него избавлюсь, мне будет уже семьдесят! Поздновато, чтобы в полной мере насладиться свободой.

— Может, он не виноват в том, что произошло с Майрой? — неуверенно возразил Блад.

— Ты в это веришь? И я нет, — Анна придвинулась совсем близко к Шентэлу, откинув с дороги ворох непочиненных простыней, заглянула ему в глаза. — Ну так что?

Её губы были мягкими и нежными, а поцелуй походил на спелую, нагретую на солнце ягоду черешни. В голове Блада пульсировала уже не разваренная овсянка, а вулканическая лава. Она затапливала его, разливаясь по телу до кончиков пальцев, сбивала дыхание, кружила в обжигающем водовороте. Руки девушки потянули наверх его рубашку, ладони будоражащей прохладой скользнули по обнажённой коже, упёрлись в грудь Винтерсблада, опрокидывая его на спину. В ушах его шумело, с губ сорвался хриплый вздох.

— Вот чёрт! — донеслось откуда-то издалека, и прохладная ладонь Анны коснулась взмокшего лба юноши. — Да ты просто кипяток! — голос тревожный и чуть раздосадованный. — У тебя жар! Шентэл, что с тобой? Ты меня слышишь? Шентэл!

***

Горячечный бред и воспаление спали только на третий день. Блад пришёл в себя в небольшой белой комнате с восемью одноярусными кроватями, две из которых были заняты.

— Добро пожаловать в клуб дохляков, дружище! — помахал ему рукой с соседней койки субтильный белобрысый мальчишка лет двенадцати с пронзительно-голубыми глазами. — Меня звать Холли Блю, ага, как бабочку. Это, — он кивнул на сидящего рядом пацанёнка лет девяти, — Дженнингс, но можешь звать его Дженни, он не обидится!

У Холли Блю был перебинтован лоб, а на скуле и подбородке чернели знатные синяки. Маленький Дженнингс был бледен и соплив, он дышал с сиплым присвистом и то и дело покашливал в кулак. В руках парни держали по карточному вееру, между ними на одеяле валялись сброшенные масти.

— Это госпиталь? — спросил Блад, и не узнал свой охрипший голос.

— Ага, мечтай! — хмыкнул Блю. — Сейчас принесут обед на серебряном подносе! Это больничный корпус в приюте, дурья башка! Сразу видно — новенький! Я-то здесь уже неделю. Играешь? — мальчишка кивнул на карты, растянув в улыбке тонкие губы.

Передние зубы у него отсутствовали.

— Давай, Дженни, перетасуй-ка заново, на троих!

За болтовнёй и игрой в карты прошло два больничных дня. Холли оказался старше, чем выглядел: ему было четырнадцать. В приют он попал случайно и задерживаться здесь, как и Блад, не собирался.

— Мне надо в Сотлистон, у меня там работа, — хвастался он. — Мой хозяин держит гостиницу, ага. Дал меня в помощь одному из постояльцев, в дорогу до Детхара. А этот ушлёпок, вместо того чтобы заплатить мне да посадить на дирижабль до дома, спустил меня с лестницы. А тут жандармы! Да я б утёк, но зашибся сильно: ребро сломал, голову рассадил…

— Зубы тоже на лестнице потерял? — поинтересовался Блад.

— Зубы? Да не-е-е, тут другое, — махнул рукой Холли, — но вот там-то они меня и взяли, ага. Жандармы-то. Документики мои отобрали, пока я тут совсем болезный валялся, теперь вот на Дженни надёжа — он тот ещё шнырь, обещал мне добыть бумаги из директорской конторы. Так-то я уже раз шесть из приютов сбегал, помотался, конечно, пока хозяин меня к себе не взял. Теперь и горя не знаю, ага! Если б не этот ушлёпок, что меня с лестницы… Ну ничто, Дженни мне тут подмогнёт, правда, Дженни?

Не по годам основательный, пухлощёкий Дженнингс серьёзно кивнул:

— А он меня за это с собой возьмёт, попросит за меня у своего хозяина. Тоже буду работать в гостинице. Уж всяко лучше, чем тут. Тут-то я уж пятый год.

— Да, этот понравится, он смышлёный, ага, — Блю хлопнул по плечу маленького Дженнингса, — будет постояльцам помогать! Не полы ж ему мыть с такими ресницами! Ты глянь, какой херувимчик, просто ангел небесный, неболтливый да вежливый!

— Как думаешь, Холли, а для меня у твоего хозяина работёнка найдётся? — спросил Блад. — Я и полы могу мыть.

— А отчего бы и не нашлась, ага! — подмигнул Блю. — Неужто с нами хочешь? Так мы завтра ночью уйдём, а ты ещё дохаешь! Потянешь дорогу-то? До Сотлистона неблизко, на улице февраль!

— Потяну, — согласился Шентэл, — уж лучше на улицу, чем обратно в спальню к этим паскудам!

— Ха-а-а! — развеселился Холли. — Слышали-слышали, как тебя в девчачьей умывальне голожопого… — осёкся, наткнувшись на пронзивший его недобрый взгляд Блада, — ну всё, забудь! Вот доберёмся до Сотлистона, там заживём, ага!

Если бы я только знал, в какое дерьмо втянет меня тощий, вертлявый, как щенячий хвост, Холли Блю!