13-й по списку

Светлана Химич

Страх… Неумолимый, животный страх человека перед неизбежностью всегда, даже спустя века, поражал ее до глубины… До глубины чего? Есть ли в ней то, что зовется душой? Глупо считать ее бездушной хотя бы потому, что она приносит покой и умиротворение. Мертвому нет дела до богатства, он не ощущает голода, ему не бывает холодно и больно, но бывает одиноко. Люди боятся именно этого, а не кары небесной. Им все равно, что их ждет в конце – ад или рай, страшен сам конец. Ждет ли кто-то тебя там? Одиночество – то, на что обречена и она, Смерть, и чего так боится род людской…

1. Петрович, 00:11

Время двигалось к полуночи и пора было поспешить на разнарядку. Она знала, что все пройдет как обычно, так же, как было неделю, месяц, год, столетие назад… Здесь ничего не менялось — небесная бухгалтерия трудилась без перебоев и дебет с кредитом всегда сходился. Здесь не задавали вопросов, а по тому и не отвечали на них, не интересовались здоровьем — вряд ли бы кто-то мог на него пожаловаться, так же здесь всем было глубоко безразлично какой сегодня день, месяц, год. И уж меньше всего здесь обращали внимание на погоду — на протяжении тысячелетий она оставалась бессменной, как и пейзаж за широкими, без намека на занавески, окнами.

Смерть медленно прошаркала стертыми до дыр подошвами башмаков по холодному полу, и вытянув к рукоятке двери костлявую руку на мгновение замерла. Впервые за все то время, что она занимает этот почетный пост, старуха почувствовала острое отвращение ко всему тому, чем ей предстоит заняться спустя всего несколько минут.

Она еще немного помедлила, прислушиваясь к пустому, как драный барабан, нутру, но ничего более не ощутив скользнула в дверь.

На мигающем всеми оттенками радуги, огромном, в полкомнаты пульте привычно лежал свежий список. Бегло пробежав глазами по обычной, офсетной бумаге формата А4 она впялила пустые глазницы в последнюю строчку. И так, их сегодня 13. Ни чего, в общем — то необычного, ни мало, ни много, только вот за всю её деятельность это первый случай когда именно 13. Другие цифры повторялись из года в год, из века век, и даже, порой, из смены в смену, а вот эта выпала впервые.

— Ну что ж, — ни к кому не обращаясь глухо выдохнула Смерть, — пусть будет 13…

И спрятав список в складках черного, изрядно поношенного, длинного плаща стремглав покинула помещение сквозь наглухо запертое окно.

Над городом низко висело тяжелое небо, изрыгая на Землю рваные потоки холодной воды, быстро трансформирующиеся в ледяную, колючую крошку. Не смотря на поздний час и непогоду город не спал. По обледеневшим улицам медленно ползли уставшие за день автомобили, разрубая кромешную темь тусклым светом неоновых фар. То там, то там сновали редкие запоздалые прохожие, скукожившиеся под безжалостно хлеставшим ледяным кнутом ветром. В окнах домов уютно мерцал свет, вполне оправданно радуя тех, кто сейчас находился по ту сторону непогоды.

Смерть взглянула на список и опустилась на обледенелую скамейку рядом с хорошо подвыпившим бомжом. Бывший интеллигентный человек, свернувшись калачом, без особого успеха кутался в видавшее куда более достойную жизнь, а теперь напрочь провонявшее помойкой и канализационными люками, старое твидовое пальто не определённого цвета, выдыхая в морозный воздух тугую струю заскорузлого перегара.

Старуха, взглянув в ночное небо, абы сверить время, подвинулась поближе к забулдыге и легонько постучала длинными костяшками пальцев по дрожащему плечу бедолаги.

Бомж вяло зашевелился, пытаясь с головой залезть под насквозь промокшую материю и вновь затих. Старуха повторила движение и только теперь мужик, вытянув худую шею приподнял голову, отчего стал походить на древнюю черепаху в коем веке взглянувшую на мир из-под своего надёжного панциря. От пресмыкающегося его отличала лишь грязная, всклоченная шевелюра и давнишняя щетина на впалых, побитых оспой щеках.

— Петрович? — бесстрастно поинтересовалась она опять заглянув в список.

— Кто? — не понял мужик, тараща глаза в чёрный силуэт.

— Забыл, как тебя зовут?

— Нет, — бомж тряхнул слипшимися патлами, — ты, говорю, кто?

— Смерть.

— Чья? — опять не понял Петрович, но под ложечкой как-то не приятно засосало, — моя что ль?

— А ты здесь ещё кого-то видишь? — не умело пошутила Старуха, — нет? То-то и оно. Неужто напугала?

— Н-нет, то есть — да, — мужик попробовал сесть, но у него ничего не получилось.

— Лежи — лежи, — она похлопала его по согнутым в коленях ногам, — сейчас тепло будет.

К своему изумлению бомж и впрямь почувствовал, как его тело заполняет долгожданное, благодатное тепло, волнами растекаясь от того самого места, где его только что коснулась костлявая ладонь.

Пальто в области живота неожиданно зашевелилось и в наступившей было тишине отчётливо прозвучал жалобный писк.

— А это ещё кто там? — Смерть приподняла отяжелевший подол пальто, — щенок что ли?

— Котёнок… Я его уже с месяц с собой таскаю. На помойке подобрал. «Добрые люди» его в пакет целлофановый упаковали и завязали потуже, чтобы не высвободился, а я вот нашёл… С тех пор вместе и бомжуем — греем друг дружку… боюсь, пропадёт он без меня, — из воспаленных, опухших глаз по небритой щетине медленно поползли слёзы, — может ты это… его тогда тоже… того?

— Да не могу я, пойми. Кошки, собаки… это все не по моей части. На то другие службы существуют.

— А я, почему-то, всегда думал, что ты одна на всех, — мужик слабеющей рукой прижал к груди пушистый комочек, — а оно вон как…

— Ты спи, — она опять подняла голову к небу, — спи. На том свете тебе это зачтется.

Но Петрович уже не слышал её, и лишь громкое, безучастно — несчастное «мяу» неслось вслед уходящей фигуре в чёрном разрывая ночную тишину…