Дочки-матери

Алёна Русакова, 2023

Фая поглядела на жениха, потом на дочь.Жених ей понравился. Молодой, красивый и одет прилично: пиджак на нем хороший, в клетку и ботинки блестящие.Просканировала его глазами бегло и на Юлин огромный живот перевела взгляд:– Ой. Я сейчас приду, корова у меня, кажись, телится.И убежала. За огороды в лесок, там приникнув к дереву, зарыдала во весь голос:– О-ой, что же делается! Я же ее учи-иться отправила! Так почему бы не учиться, ведь все же дала, и одёжу купила, денег в карман сунула, в общежитие поселила! Я ж ее не за женихом в город-то отправляла! Мало мне Олеськи было, так и вторая така ж?Женщина проплакалась всласть, обняв кедр и побрела обратно домой, размазывая слезы по лицу. У дома холодной водой из бочки лицо умыла, обратно к гостям – шасть и улыбку из себя выдавила....Деревенская Фая мечтает о сватах. Но, ее старшая дочь Олеся воспитывает детей без мужа, сын Кирьян женился на одинокой женщине с детьми.Одна надежда была на младшую Юлю, которая уехала в город учиться.

Глава 10

— Кирьяш, а ты почему сегодня тут ночевал? Случилось чего, или с Любой поругались? — поинтересовалась у сонного сына мать, Фая.

— Поругались. Я решил от нее уйти, — кивнул головой сын, откусывая от блина кусочек. — С творогом? — скривился он, — А с мясом есть? Нету? Тогда не буду есть. Голодным буду ходить. Я творог не ем, — решительно заявил он.

Олеся, подошла ко столу со сковородкой в руках. Это она сегодня встала спозаранку в прекрасном настроении и решила побаловать домочадцев горяченькими блинами с утра.

Она со злостью шмякнула очередной блин со сковороды в тарелку и свирепо взглянула на брата.

— Как же ты надоел, а? Как я твою Любу понимаю. Мяса в доме нет! Да его никто кроме тебя не ест, а ты сам толком дома не живешь! Чего фыркаешь как баба на сносях, ешь что дают! — забранилась привычно она, но Фая царственно схватила старшую дочь за плечо:

— Не ворчи с утра, дочь. Остынь. Зачем зря себе и окружающим нервы мотаешь?

— Но мама! Мне обидно: я не успеваю их печь, эти блины, как они тут-же в этой бездонной бочке, с именем «Кирьян» пропадают! Пусть с начинкой он тогда их ест, так они будут сытнее и съедаться будут медленнее!

— Дак другой начинки что-ли никакой больше нет? — нахмурилась Фая.

— Нет!

— Ну и чего ты встала ругаться? Из-за блинов? Тебе блинов брату жалко стало? Ох… Тяжело с тобой жить будет, коль замуж надумаешь выходить, ой тяжело. Кабы мужа-то своего по пустякам не загрызла.

Мужики — они все такие, привыкай. Вот замуж выйдешь, что, ругаться чтоль спозаранку с мужем будешь, из-за блинов-то. Тоже мне, повод. Нельзя себя так вести, а то он от тебя через неделю совместной жизни сбежит! Поспокойнее надо. С мясом так с мясом. В следующий раз блины возьмёшься печь, так значит перед этим подсуетись, мяса добудь, фаршику накрути. Да все с любовью, с любовью, с желанием!

Фая ласково похлопала сына по плечу.

— Наше-то дело, доченька, маленькое: всего-то мужика сытно-вкусно покормить. У хорошей-то бабы и мужик ласковый, да работящий. Покорми-напои, улыбнись, приголубь и спать на чистое белье в чистой хате и уложи. А муж потом тебе зарплату приносить за это будет. Мужику ведь силы нужны, чтобы фляги таскать, топором во дворе махать, вилами на покосе сено кидать. А сил ему откуда взять, коль мяса есть не будет? Физиологию дочь, понимать надо.

В физиологии Фаина немного смыслила: по молодости она на ветеринара пошла учиться. Но потом ее замуж позвали, дети пошли, не до учебы стало…

Олеся замолкла, отвернувшись к плите.

Поняла она давно, что с мамой спорить бессмысленно. Мама вроде как добра всем желает, да советы ей свои материнские свои раздает. Да только советы у нее неправильные какие-то и не под каждую ситуацию подходят!

— Ну-ну. Кирька-то у нас, когда хоть инвентарем-то махал, токмо когда Любку по пьяному делу по всей деревне гонял? И на сенокосы он, собака не ходит. Туда я хожу! И всю мужицкую работу в доме делаю тоже я. Он же у нас тут «не живет»! Так, только каждый день на завтрак, на обед, и на ужин приходит и всегда мяса требует! На что вам такой «мужик»? — с обидой припомнила Олеся.

Фая разозлилась.

— Что ты опять дуешься-то, гусыня? Взяла вот, все настроение себе, мне и брату испортила! Жарила бы себе тихонько свои блины, нет же, взъесться на мальчишку надо!

Фаина в сердцах отбросила марлю, через которое в углу процеживала молоко из ведра по банкам. И ушла.

Кирьян злорадно заулыбался, сидя за столом.

Олеся заплакала стоя над блинами. Как же хотелось ей эту сковородку блинную об глупую ухмыляющуюся голову братца приложить, да ведь мама его защищать, лодыря кинется!

— Мне пожалуйста еще парочку, — требовательно постучал вилкой по столу Кирьян, видя, как трясет сестру от гнева и ярости.

***

Фая вышла в залу, вздохнув, прилегла на кровать. Отерла концом платка вспотевшее от жары лицо.

— Надо бы помидоры подвязать, — вспомнила вдруг она и встала потихоньку. Кости ее при подъеме легонько заныли-загудели и женщина ойкнула, присев на краю кровати и схватившись за поясницу.

Рёв из кухни заставил ее позабыть о боли в спине, и женщина поспешила на крик.

— Да что ж вы делаете? — ахнула она, разнимая детей. — Ну и неугомонная ты, Олеся! Иди давай, баню топи! — прикрикнула она на дочь, наивно полагая, что куча домашних дел заставит Олесю успокоиться.

— Ты тоже, Кирьян. Хватит сестру доводить! Взрослый такой вымахал, а ума не нажил! Расскажи лучше, что у вас там с Любой приключилось!

Кирьян поднялся с пола, отряхнул трико и сел на табуреточку. Сгрёб все оставшиеся блины, сложил их себе в тарелочку, придвинул к себе и вздохнул тяжело:

— Измучила она меня. Ворчит, ворчит, что-то требует.

Фая кивнула головой:

— Бабы, они такие, сынок. Не сразу и поймешь, что им надо.

— Дак не говори, — снова вздохнул сын. Он пошарил в холодильнике, вытащил оттуда колбасу, нарезал ее крупными кусками и принялся заворачивать эти куски в блины. Сверху полил блины кетчупом, затем взялся за майонез.

— Надо было колбасу-то пожарить, сынок, — заметила Фая, — Жарить надо, говорят, если не жарить, то может внутри быть «палочка». А я ведь сразу сказала, ненадолго Люба-то эта. Лентяйка такая, хоть раз бы пришла, да у нас в огороде чем помогла… Нам рабочие руки лишними не будут.

— Представляешь, — прожевав блин с колбасой, поведал матери Кирьян, — Мне за шабашку на лесопилке заплатили немного денег, и я себе с них купил телефон. А то у меня же кнопочный был.

— Ну и? — с интересом подпёрла кулачком щеку мать, Фая, сев за стол напротив сына.

— Дак вот. Она как взбесилась в последнее время. И чего ей не хватает? Лежу себе спокойно на диване, никого не трогаю, весь такой в наушниках, музыку слушаю, а она встала рядом и давай своим веником передо мною махать! Кричит что я ей все нервы уже истрепал. Что видеть меня не хочет. Что ей там в зале пришлось самой шифоньер передвигать и там, в шкафе этом дверка одна отпала.

Фая нахмурилась, слушая сына.

— Ну я ей и подсказал, какие нужны болтики, чтобы прикрутить эту дверь обратно. Поругал еще за то, что шкаф сломала, пусть бы стоял. Она два дня со мной после этого не разговаривала, потом вроде отошла и стала просить помочь ей старый сарай во дворе разобрать. А я что, дурак, вкалывать там, когда у меня свой дом есть? От Любкиного дома мне ничего не перепадет же, ничего мне там не принадлежит, так почему я должен свое здоровье гробить в угоду чужой семье? Ну и вот, раз мы с нею стали часто ругаться оттого, что она взялась меня пилить, я решил, что лучше мне уйти от нее. С вами буду жить.

Фая долго сидела, глядя на своего бессовестного сына. Головой качала, вздыхала, глядя на то, как тот невозмутимо доедает блины, запивая их чаем и думала, что же ей делать, как быть. Что будет с сыном, когда их с отцом не станет, как он дальше собирается жить?

–Доел? А теперь, уходи, — решительно произнесла Фая.

Сын замер, сидя за столом.

–Как это «уходи»? Куда?

— К Любе возвращайся. К Любе. — кивнула головой мать.

Кирьян встал, постоял, потоптался у стола, в надежде, что мать передумает. Вздохнул тяжко и ушел, свесив голову.