Каторгин Кут

Алёна Берндт, 2023

Эта легенда одной из ветвей семейного древа, герои этой истории жили когда-то в вятской губернии, история эта дошла до нас через несколько поколений. Речь в рассказе пойдёт о далёком времени, конец 19 века оживёт перед нами на страницах книги…Судьба была строга и порой несправедлива к героям, но стойкость духа, мудрость и, конечно, любовь победили зло.

Глава 17.

Степан поднялся с лавки и осторожно выглянул в окно. На дворе была уже ночь, луна на небе светила тускло, укрывшись сероватой пеленой облаков, её мутный лик не мог пробиться сквозь облачное одеяло и осветить землю. Но приглядевшись Степан всё же у видал, что от калитки к крыльцу идёт человек. Хромая и опираясь на палку, человек озирался по сторонам, останавливался и прислушивался.

Человек с трудом поднялся на крыльцо и снова остановился, беспокойно вглядываясь во тьму, окружавшую одинокий дом на выселке. Раздался негромкий стук и приглушённый голос сказал:

— Хозяева, дома ли? Пустите путника заночевать!

— Кто там? — спросил Степан, нащупывая в темноте кочергу и сжимая её в руке.

— Заплутал я, мил человек, — отозвался из-за двери глуховатый жалобный голос, — Не оставь волкам на съеденье, пусти хучь бы в хлев али амбар, коли боисся. Не обеспокою тебя, по утре уйду, я к родне иду в Ярмилино, с Липовки. Приплутал вот, ногу порвал себе… Ох…

Степан понимал, что выхода у него и нет, кроме как отворить. Хоть и не шибко верил в то, что говорил ему припозднившийся путник, а всё же… Когда-то и его, почти бездыханного спасла названая матушка Марья, хоть и приняла его тогда за разбойника. Так ужли он человека бросит на дворе. Подумал, ружьё бы зарядить, да нечем, как на грех.

Скрипнул на двери отпираемый Степаном засов, сам он покрепче сжал в руке кочергу и прислушивался, но за дверью было слышно лишь тяжёлое с пристоном дыхание.

Степан отворил дверь и шагнул на крыльцо, гость его стоял на верхней ступени лесенки, опираясь одной рукой на палку, а другой держась за перила. При свете мутной луны лица его под надвинутой на брови шапки видно не было, на плече у гостя висел небольшой дорожный мешок.

Степан открыл было рот, чтобы приветить гостя, но тут ему в бок упёрлось холодное ружейное дуло и негромкий, такой знакомый насмешливый голос сказал:

— Ну что, хозяин, принимай гостей!

Дрожь пробрала Степана до самой макушки, голос Захара он узнал бы и через сто лет. И вот теперь он стоял у крыльца, прислонившись к стене за оконной ставенкой, усмехался своей ухмылкой и упирал ствол ружья Степану в бок.

— Ты, хозяин, не боись, коли нам поможешь, мы тебя не обидим, — сказал тот, кто стоял на лесенке, и теперь, когда он заговорил громче, Степан узнал Микиту-Кутерьму.

— Ну, ступай в избу, да кочергу-то дай-кось сюды! Есть там у тебя ещё кто? — резко сказал Захар и ткнул дулом ружья Степану в рёбра, — Как положено путников угости да приветь, тогда может и в живых тебя оставим.

Они вошли в избу, Степан зажёг лампу и всё ждал, когда же эти двое распознают его. Но Захар сразу же кинулся осматривать дом, есть ли здесь ещё кто-то. А Микита устало опустился на лавку у двери и отложил свою палку. Нога у него была замотана окровавленной тряпкой, он морщился от боли и потирал озябшие руки.

— Давай, что в печи, всё на стол мечи! — хохотнул Захар, он хоть и перехватил ружьё, но всё же из рук его не выпустил, — А что, есть у тебя чем рану обиходить товарищу моему, а? А?… Так это ты!

Захар прищурился и подошёл ближе к Степану, который стоял возле стола и исподлобья глядел на своих гостей, раздумывая о том, как бы ему кинуться и достать под шестком топор.

— А, это ты, чёрт!… Ну же я тебя… по кускам разберу, — голос Захара охрип и низко раздавался под сводами избы, — В этот раз до кровавой пены… не выбересся, о смерти скорой молить станешь…

Он надвигался на Степана, достав из-за пояса короткий клинок. Степан стоял, глядя в сверкающие злобой глаза и приготовившись встретить врага… крови которого он тоже жаждал!

— А ну, стой! — грозно крикнул Микита и с трудом поднялся, — Охолонись, я сказал! Вы чего, сдурели что ли?! Ну-кась, я сказал!

Захар ощерился, дыхание его было прерывистым, тяжелым… но всё же он повиновался окрику своего главаря, хотя это далось ему с великим трудом. Ноздри раздувались от лютой злобы, рот разъехался в хищном оскале.

Степан же глянул мельком на Микиту, опустил голову и отошёл ближе к печи, не выпуская из виду Захара.

— Нашли время, кулачный бой устраивать, — Микита снова опустился на лавку, было видно, что каждое движение вызывает у него страдание и боль, — Захарка, охолонись, я сказал. Ты чего взвился-то?

— Ты чего, ослеп что ли?! — заорал Захар, вращая глазами и указывая Миките на Степана, — Ты чего, не признал его?! Мы его тогда с Прошкой-покойничком в болото кунали, как он выбрался, а?! Ты как выбрался, гад ползучий?!

— Не твоя забота! — проворчал Степан и сел на низенькую скамеечку у печи, шесток был совсем близко, только руку протяни, и вот он — топорик…

— И что за беда, с болота выбрался? — Микита устало потёр лицо, — Ты, Захарка, как пёс, будто с цепи сорвался. Угомонись, чего орёшь, как оглашенный! Ну, не утоп он, и чего?! Мы все в острогах побывали, не такое ещё видали! Ты, Захарка, поди того не знаешь, что он меня тогда в Ярмилино возле урядникова дома застиг, а ничего… не выдал! Это уж после нас старостов помощник укараулил, бес его раздери! Вот и началась наша напасть… нам сейчас помощь нужна, а ты орёшь, как баба на базаре!

— Ты! Говори, да думай, — проворчал Захар, но тон уже сбавил и на Степана не глядел, — А, как знаешь! Ежели решил ты голову сложить — дело хозяйское!

Захар сел в углу, поперёк себя положил ружьё и привалился спиной к стене, не спуская глаз со Степана.

— Ты… как тебя звать, добрый человек, запамятовал я, сколь вас таких бывало, — ласково спросил Микита, глядя на Степана, — Ты не страшись, Захарка у нас любит пошуметь, ничего он тебе не сделает, покудова я не прикажу! Сказывали нам, что тут на выселке бабка живет, лекарство ведает. Так ли это?

— Было так-то, — хмуро отозвался Степан, — Преставилась Марья Тимофеевна. А лекарство знала, меня вот выходила, дай же ей Боже Царствия Небеснаго!

— А ты?

— Чего — я?

— Ты ей что ли сродник, али кто есть? Тоже может ведаешь?

— Я не ведаю, — пробурчал в ответ Степан, — Я сам в остроге почитай половину жизни прожил! Ты коли оттудова, так знаешь, учат там ведовству, али нет!

— Давай его пришибём, да и делов! — прошипел Захар, — Чего ты с им цацкаешься! Да потом дальше двинемся, покудова эти псы не разнюхали, что мы тута!

— Да умолкни! — поморщился Микита, — Может вот, товарищ нам станет! Ты, Степан, не думай… Это Захар так, шумит. Дай-кось тряпицу чистую, что ли, рану мне перевязать. Виш как оно вышло, осталися со всей-то ватаги токма я да Захар! А было то нас… Кого собаки-ярыжки споймали, кто полёг буйной головою, а кто и убёг подале отседова, задумал жизнь переменить свою. Да и Бог с ними, что уж.

Захар поднялся, положил ружьё на лавку и направился к печи. Не глядя на сидящего рядом Степана, он взял ухват и поддел томящийся в тёплой ещё печи горшок с кашей. Шумно втянув сытный дух, он огляделся в поисках ложки. Тут же сел за стол, поставив перед собой горшок и нимало не глядя на Микиту и Степана, стал жадно есть.

Степан поднялся со скамьи и добыл из печи другой горшок, с вечера поставил томить чай на травах, после открыл сундук и достал чистое полотно.

— Сымай, чего там у тебя. Я не смыслю во врачевании, так хоть омоем, — хмуро сказал он Миките.

По избе разнёсся нехороший дух свернувшейся крови, грязи и гнили. Степан подумал, что дела Микиты скорее всего плохи, нога его потемнела, широкая рана словно бы вывернулась наружу рваными краями. Марья Тимофеевна как-то такое лечила, Степан видал, у одного охотника с Погребцов такая хворь приключилась, поранил он ногу в лесу, после в болото провалился. Бабушка Марья тогда сказала, что у него «антонов огонь» сделался, и отправила его к уездному лекарю, где охотнику ногу и отняли по самое колено.

Микита и сам похоже чуял, что рана его плоха, повернулся спиной к Захару, скрывая от того ногу и подставляя ее над ушатом, поставленным Степаном.

— К лекарю тебе надо, — пробормотал Степан, — Знахарство никакое тебе не поможет.

— Ладно, поглядим, — тихо ответил Микита, — А ты тут что, один теперь остался?

— Один. Родня редко бывает в гости. А тебе кого надобно?

— Не заявятся никто по утру-то? — усмехнулся Микита, — А то Захарка их пристрелит, как зайцев. Ладно, не серчай. Так тебя как звать-то, мил человек?

— Степаном, — буркнул Степан, его мутило от гнилого запаха, он подобрал грязную тряпку, которой была обмотана Микитова нога и собрался было выйти на двор

— Куда?! — заревел Захар, отбросив ложку, — Ты чего на его рассусоливаешь?! — он злобно глянул на своего товарища.

— Да ладно тебе, куды он девается, — махнул рукой Микита, — Ты, Степан, вот что… Болота тутошние знаешь ли?

— Смотря чего вам надобно, может и знаю, — проворчал Степан и сказал, глядя Захару в глаза, — Ну, тогда ты сам ступай на двор, кинь это куда подальше. Или мы тут все передохнем от гнилого-то духа!

— Иди давай сам! — буркнул Захар, — Я отседа за тобой пригляжу!

После Микита с трудом поднялся и опершись на палку дохромал до стола. Усевшись там, он кивнул Захару, чтоб тот дал ему воды, а после снова пристально глянул на вернувшегося со двора Степана.

— Ты же сам с острога! Неужто тебе не тошно от этих ярыжек и прочего сброда? Неужто не хочется хоть опосля мучений как человек пожить?

Степан молчал и сидел у печи, в ней теперь трещал огонь, и он угрюмо помешивал уголья кочергой.

— Проведи нас через болота! — сказал Микита, — Ведь ежели ты бабки-ведуньи сродник, то поди все дорожки тут знаешь! Потому и с болота тогда выбрался, знал, чего делать и куды идти! Выведи нас на большую реку, что за болотами, в обход дозоров! Я за то тебе денег дам столько, что не у каждого купца в казне есть! Избу себе в Уезде купишь, дело какое поставишь! Видать это твоя-то бабка тогда в лесу нам с Лёнькой-висельником встретилась, ехала она в Погребцы, а мы с добычей ей попалися, шли на схрон свой! Не ко времени она нас увидала тогда, старая! Мы и её тогда… просили нас сквозь болота отвесть… да только она нам отказала, ну и пришлось Лёньке ей погрозить, да тока карга старая раньше Богу душу отдала, покуда мы её уговорили! Ты, Стёпа, не думай, за бабку твою я после Лёньке самолично отплатил — прибил его, горемычного, да в болото кинул.

Захарка засмеялся, Микита вторил ему, а Степан понял, кто же тогда напугал Марью Тимофеевну, из-за кого не сдюжило её доброе сердце.