Отдана Шерхану

Альбина Яблонская

– Ну что, папаша? – спросил Шерхан. – Товар хороший, ты берешь машину? – Конечно беру, – расплылся мой отец в улыбке. – Принимайте плату. Меня схватили крепкие руки и выволокли из машины. – Отец! – закричала я. – Что происходит?! ПОМОГИ! Но он и пальцем не пошевелил. – Прощай, Кристина. Это ради твоего же блага. Вот и все, что сказал мне отец напоследок. Он уезжал на машине мечты, а я стала собственностью взрослого мужчины.

7

Кристина

Это была тяжелая ночь. Я провела ее сидя, причем сидела не на нарах, как старшие и Кира с ребенком, а на голом полу — опершись спиной на бетонную стену. Пожалуй, моя худшая ночь за всю прожитую жизнь.

Было невозможно спать, хотя очень хотелось. Было шумно и твердо, дул сквозняк, все тело затекало. Я ощущала себя бездомной собакой, которая жалась к таким же брошенным дворнягам. Спустя какое-то время я даже перестала плакать, слезы попросту кончились, а сама я смирилась с судьбой. Наступило смирение — именно этому учит Библия. Если чему-то суждено случится, то так тому и быть.

Но утром меня позвали…

— Кристина Евтушенко! — горланил молодой сержант. — Есть тут такая?! Кристина Евтушен…

— Это я, — встрепенулось мое тело от услышанного.

С трудом поднявшись, я прилипла к решетке.

— Приготовиться на выход.

Мне в камере все завидовали. Люди поняли, что за мной пришли — кто-то внес залог или вроде того. Словом, меня забирали, хоть это и было похоже на сказку. После такой кошмарной ночи, после издевательств капитана. Я снова могла выйти на свободу.

Вот только радость была недолгой: когда меня выпустили из камеры, то все, что я получила — это телефон.

— Что? — спросила я.

— Тебе звонят.

Я приложила трубку к уху и услышала Богдана.

— Алло… Кристина?

— Богдан!

— Кристина.

— Богдан! Это ты! Богдан!

Я была вне себя от счастья слышать этот голос. Он нашел меня, он меня не бросил. Я так и знала, я так это и знала — Богдан отыскал меня и скоро вытащит отсюда.

— Кристина, как ты? Где ты сейчас? С тобою все хорошо?

— Богдан, умоляю, забери меня отсюда! Прошу тебя, молю! Они издевались надо мной, меня тут… — снова плакала я, — меня тут сильно обижают… Я хочу домой. Хочу к тебе. Приди и забери меня, прошу.

На том конце провода была заминка. Богдан прерывисто дышал в трубку, но не потому, что не хотел помочь, а потому, что попросту не мог.

— Послушай, малыш… У меня есть знакомый адвокат…

— Забери меня отсюда! — крикнула я истерично.

Сутки без сна и покоя, сутки без еды, постоянно на нервах как на иголках. Я превратилась в истеричку, я медленно сходила с ума. И ждать уже не могла.

— Хорошо-хорошо, только успокойся. Хорошо?

— Нет, не хорошо!

— Не паникуй, я все улажу. Тебя вытащат, обещаю.

— Когда?! Когда он это сделает, твой адвокат?! Когда?!

— Я ему уже все рассказал, и он пообещал, что… — сказал Богдан, а потом вдруг запнулся.

— Пообещал что? Что он пообещал?

— Он обещал, что это займет не больше недели.

— Недели? — повторила я, и слезы стали монолитным комом в горле.

Как? Как такое может быть, что даже с помощью юриста мне придется провести в тюрьме не меньше недели?

— Кристина? Алло… Кристина…

— Да, Богдан. Я все еще здесь.

Сержант показывал на время, мне пора было идти. Нас этапировали — собирались отвезти в СИЗО. И звонок Богдана был моим последним шансом. Но, по-видимому, зря я так радовалась — от судьбы мне не уйти. Если помощь и будет, то она будет запоздалой.

— Малыш, просто наберись терпения и подожди буквально пару дней. Мы подготовим ходатайство, и суд рассмотрит вариант залога. И тогда ты вернешься домой, мы снова будем вместе. Слышишь меня? — спросил Богдан с надеждой в голосе. — Ты ведь слышишь меня, да?

— Да, я тебя слышу, — ответила я хрипло. От меня ускользал последний лучик надежды, его прощание — как приговор.

— Я тебя люблю, малыш. Слышишь? Я тебя люблю.

— И я тебя…

Сержант забрал телефон и защелкнул браслеты, я опять была в наручниках и шла к остальным. Нас грузили в автобус с решетками на окнах. Назвать это свободой язык не повернется — просто новая камера, пусть и на колесах. За рулем — сержант, вдоль сидений расхаживал капитан. Он был очень зол и раздражителен. Но не просто потому, что ночь выдалась бессонной. Он чувствовал ожоги, и это его делало просто бешеным.

Впрочем, пострадала и я.

— Что с тобой? — заметила Кира, когда мы оказались по-соседству. — У тебя губа разбита? На щеке ссадина… — повернула она мою голову, чтобы лучше рассмотреть следы недавней беседы. — Он что, бил тебя?

Катюша плакала — она очень устала, ей было жарко. Из еды — только грудное молоко, а у матери обезвоживание. Для ребенка это просто ад. Мне было ее очень жаль, но помочь не могла. Что я могу сделать для нее — для это бедной крохи?

— Так-так-так… — подошел к нам капитан. — Вижу, обезьянка распускает свои лапы?

При этих словах он ударил Киру по руке дубинкой.

— Тварь… — шипела она.

Но капитан только этого и ждал.

— Что, может, мне наручники тебе надеть, как остальным? Как ты будешь держать свою малютку на руках, если они будут у тебя за спиной, а? Ха-ха-ха… — Мы ехали по городу, а капитан лишь разминался в красноречии. — Когда ты выйдешь из этого автобуса, твою Катюшу заберут нормальные люди. Я уже про все договорился. Будет ждать машина, так что в изолятор ты пойдешь с пустыми руками. Налегке, так сказать, — оскалился он и вытер слюну, потекшую от азарта.

— Ты будешь гореть за это в аду, мразь, — чеканила Кира, хоть и понимала — это просто слова. Помешать им она не сможет, все уже предрешено. И это было грустно, до самых горьких слез.

Автобус повернул направо, нас слегка тряхнуло на лежачем полицейском. А капитан присел возле меня и начал гладить мою красную щеку.

— Сильно болит? Кристине бобо? — Я не смотрела на него — просто тупила взгляд в черный пол. Без капли эмоций — только ненависть и что-то еще. Было похоже на желание убить. Такого со мной еще не было. — Сама ведь виновата. Могла уже сидеть у мамки под крылом — есть печеньки, пить тепленький какао. Тебе не говорили слушать старших, а?

— Господь тебя накажет… — шепнула я тихо.

А он только ухмыльнулся.

— Когда ты приедешь, тебе дадут одиночную камеру. Я об этом перетер. Чтобы нам с тобой не мешал никто… Когда я к тебе приду сегодня ночью. А я ведь приду. Я задержусь у них на день-другой и буду тебя навещать. По несколько раз за сутки. Чтобы ты научилась себя вести со взрослым мужчиной.

— Капитан… — звал его сержант, сидящий за рулем.

Но капитан не спешил отвлекаться:

— Никто не будет слышать твоих криков. Никто.

— Капитан!

— А-р-р… да что ж такое-то?! Должен сопли вам всем подтирать! «Капитан-капитан-капитан» — сколько уже можно?!

— Но капитан… — растерялся сержант.

И его лицо словно пылало тревогой. Это настораживало.

— Что?!

— Мы лишились конвоя.

— Чего? — не понял капитан. — Лишились конвоя? И где же он? Где машина поддержки? — он пошел на заднюю площадку и выглянул в окно. За автобусом было пусто, а должна была ехать машина конвоиров. — Ты в штаб сообщил?!

— Никак нет.

— ПОЧЕМУ?! — орал капитан как бешеный.

— Ну, я… — смотрел на него сержант, — я ждал вашего ответа…

Он посмотрел на дорогу и увидел грузовик — прямо на нас лоб в лоб летела фура.

— Поворачивай! — кричал капитан. — Поворачивай! Уходи от удара, уходи!

Но было поздно. Сержант уже ничего не смог поделать.

Я вскочила с сиденья и крикнула Кире:

— Давай назад! Быстро! БЫСТРО!

Мы пробежали пару шагов, чтобы уйти подальше от удара. А затем раздался скрежет, хруст, в салон летело битое стекло. И нас обеих сбило с ног. Кира просто чудом не ударила ребенка: Катя звонко плакала, а я каталась по полу с туманом в глазах. Так сильно бахнулась головой, что ничего не понимала. Все было словно в дыму — и люди, и свет, и воздух вокруг. Все перевернулось с ног на голову, сиденья валялись в проходе, но было тихо — стояла гробовая тишина, ведь наш автобус заглох. Его ударом развернуло поперек дороги, и дальше он уже никуда не поедет. Оставался лишь один вопрос — что же это было, что произошло минуту назад и…

Кем был человек в черной маске, который вошел в салон и достал оружие?

— ЛЕЧЬ НА ПОЛ! ЛЕЖАТЬ! — кричал он, хватая сержанта. — ЛЕЖАТЬ, ПАДЛА, ЛЕЖАТЬ!!!

Помощник капитана был едва живой — с рассечением на лбу, он с трудом держался за руль, чтобы не упасть.

— Не стреляй… — поднял он одну руку вверх. Это было все, что он мог еще сделать. — Прошу, не стреляй. Я сдаюсь.

Нападавший был высоким, широкоплечим, он шел между сиденьями с оружием в руке и приближался прямо к нам. Ко мне и Кире.

— Кто это? — ужаснулась она, а Катя стала плакать еще громче. — Господи, это какой-то кошмар… — собирались у Киры слезы. Она прижала к себе девочку и стала раскачиваться с ней из стороны в сторону — пыталась обуздать свой страх.

А я стала молиться…

— Отче наш, Иже еси на небесех. Да святится имя Твое, да приидет царствие Твое…

Он был похож на демона. Это был точно демон — сгусток нечистой силы, воплощение Сатаны. Его ноги ступали по полу, и разносился громкий стук — он был глухим и тяжелым. Как будто грохот в ворота, в дубовые двери. Словно весть о том, что к тебе пришли. Что за тобой явились — кто-то пришел по твою душу.

Капитан очнулся и увидел дым в салоне. Он смахнул с себя битое стекло и посмотрел на демона.

Конец ознакомительного фрагмента.