Отдана Шерхану

Альбина Яблонская

– Ну что, папаша? – спросил Шерхан. – Товар хороший, ты берешь машину? – Конечно беру, – расплылся мой отец в улыбке. – Принимайте плату. Меня схватили крепкие руки и выволокли из машины. – Отец! – закричала я. – Что происходит?! ПОМОГИ! Но он и пальцем не пошевелил. – Прощай, Кристина. Это ради твоего же блага. Вот и все, что сказал мне отец напоследок. Он уезжал на машине мечты, а я стала собственностью взрослого мужчины.

6

Кристина

На улице ждала машина. Мы все сели и отправились в порт. По дороге Вероника все жужжала о том, какую работу она проделывает с Гринписом — сколько полярных медведей может спасти даже одна небольшая акция. А если делать это регулярно, то планета перестанет вымирать такими бешеными темпами. Но если честно, то я все это пропустила мимо ушей. Я думала о чем угодно, только не о белых медведях.

Я думала об отце, о Шерхане, о своем испорченном дне рождения. Думала о том, как я была наивна, когда ходила на курсы вождения и свято верила, что папа подарит мне машину на совершеннолетие. Я так старательно учила правила, работала на тренажере, не допустила ни одной ошибки на экзамене. А в итоге… еду теперь в прокуренном такси. Со своим парнем, у которого нет машины. И со своей подругой, у которой тоже нет своей машины.

Впрочем, если разобраться, то в моем окружении был только один человек на колесах — это мой отец. Уж у кого-кого, а у него была хорошая тачка. И меня это буквально выворачивало наизнанку.

— Приехали, — сказала Вероника и вытащила меня за руку.

— Ого… — удивилась я.

На месте было очень… просто очень много людей с кислотно-желтыми браслетами на запястьях. Они тусили и смеялись, что-то скандировали, напевали и просто расхаживали по площади с транспарантами.

— Уже все собрались. Пойдем, я тебя познакомлю.

— А может, не надо?

Но какой там «не надо»? Подруга меня повела в самую гущу активистов. Они точно так же шумели и кричали, так же суетились и стучали друг друга по плечам, как и те уличные гонщики, от которых я сбежала пару часов назад. Только здесь машинами не грезили — тут царила своя особая атмосфера. Люди были одержимы добычей нефти, парниковым эффектом, вымиранием дельфинов и прочей морской фауны. Владивосток — большой портовый город, и вопросы моря, всего, что с ним связано, были главной повесткой дня. И сейчас, и сотню лет назад, и так будет всегда.

Там, где есть действие — будет и противодействие. И это противодействие готовилось вот-вот наступить на врага.

— Кристи, вот, возьми, — протянула мне Вероника что-то белое.

То ли таблетку, то ли жвачку.

— Что это?

— Ничего незаконного, — ответила она и сделала селфи на фоне толпы: — Мы сила!

Но я не спешила пробовать свою таблетку.

— И все же… Что это такое?

— Это энергетик. Просто «живчик».

— «Живчик»? — прищурилась я с подозрением. — Так и называется?

— Послушай, Кристи, это просто витаминка. Вроде аскорбиновой кислоты. Ее даже детям дают, насколько я знаю. Так что клади под язык и расслабься. Ночь будет долгая… Веселая…

Она оживилась больше прежнего и пошла плясать под музыку из колонок. Вот-вот должны были дать отмашку на штурм корабля. А я смотрела на «живчик» и не могла решиться. Пробовать или нет?

Я осмотрелась и увидела панка. Парня с рюкзаком и в черном худи. Волосы торчком — сплошь ярко-зеленые, пирсинги в ушах и татушка на шее. Мне тогда подумалось, что ему моя таблетка будет по вкусу.

— Простите, вы не хотели бы… — умолкла я, когда панк обернулся, и это оказалась девушка. А вместо рюкзака — переноска. С грудным малышом.

— Что? — спросила она, увидев мою реакцию. — Что-то хотела?

— Э… Я думала предложить вам «живчик». Хотите?

— Да нет, спасибо, — улыбнулась неформалка. — Мне такое нельзя. Я грудью кормлю.

— О, — поняла я.

— Меня зовут Кира. А это — Катюша. «Привет, хорошая тетя», — махала мама детской ручкой, будто это говорила сама девочка.

— Хах… Такая прикольная. А вам не страшно тут с ребенком? Вдруг ее кто-то обидит?

— А кто ее обидит? Пускай только попробуют. Я сама кого хочешь могу обидеть, — нахмурила брови Кира, но затем рассмеялась. — Да шучу я. Никого я не обижу. Просто Гринпис — моя жизнь, я в нем состою еще со школы. Кочую по свету, помогаю людям, спасаю зверушек, природу. Вот и здесь, во Владивостоке, нужна помощь. Мы ведь просто постоим тут с Катюшей и ручками помашем. Да, малышка? — чмокнула она Катюшу в щечку. — Мы не агрессивные, нас никто трогать не станет. Мы закон не нарушаем и просто постоим, поддержим людей зеленым флажочком.

Кира дала Катюше флажок, и она зашлась махать им как игрушкой.

— Хе-хе-хе… — умилялась я этой картине. — У вас чудесный ребенок. А сами вы — отважная мать. Я вас уважаю. Правда… Такие как вы достойны уважения. Желаю вам счастья, Кира. И вам, и вашей доченьке. Пока, Катюша, — помахала я ладошкой.

И Катюша помахала мне в ответ. С такой красивой лучезарной улыбкой ребенка… Что мне стало стыдно держать в руке эту таблетку — этот сомнительный «живчик». Если Кира говорит, что ей нельзя, то и я не буду.

Кивнула самой себе и положила ее в карман. И там опять наткнулась на сережку.

— Блин, девчонки… — была расстроена Вероника. — Я посмотрела фотки — у меня сережка пропала. Только купила на днях — и уже профукала. Где-то тут потеряла, видать. Ребят, вы никто не видели сережку под ногами? Разойдитесь, пожалуйста, я хочу найти сережку!

— Не это ищешь? — протянула я ей то, что нашла у Богдана в гостиной.

Такая маленькая, аккуратненькая серьга с прозрачным камешком вроде бриллианта. Под кудрявыми волосами даже не заметно. Но желание спросить и предложить вдруг назрело само по себе. Неужели это ее серьга?

— О, подруга… — расплылась она в улыбке, — ты нашла мою сереженьку.

— Видимо, да. Так и есть, — сказала я и с иронией хмыкнула.

Вопрос решился сам собой.

— А где она была? — уже цепляла себе серьгу Вероника. — Ты ее с земли подобрала? Блин, надо было вытереть. Случайно нет антисептика?

— У Богдана дома.

— А… Что? — стала увядать ее улыбка прямо на глазах. — Г… где?

— Я нашла твою сережку на ковре. Который лежит в гостиной у Богдана. В доме моего парня, если ты забыла… А еще, я тебе напомню, ты мне клялась, что никогда там не бывала… Так что же это? Фантастика? Или обычное вранье?

Вероника стояла как истукан. Она понимала, что врать бесполезно — я слишком далеко зашла и все прекрасно поняла. Ее аргументы теряли смысл, ведь как она могла доказать обратное? Подруга просто обронила серьгу, когда была с моим парнем, и даже не заметила. А теперь все вдруг всплыло, в такой неподходящий момент. Она не могла оправдаться. Да и не пыталась.

— Ну и что? — нервно улыбнулась Вероника. — И что с того, Кристи? Что будет дальше? Что ты сделаешь?

— Что я сделаю? — так и сжимались мои кулаки. — Ты спрашиваешь меня, что я сделаю?

— Ага… Ты ж у нас святоша. Бог терпел и нам велел. Ударили щеку — подставь вторую, — издевалась надо мной подруга. — Да ты и мухи не обидишь. Не то что бороться за счастье до конца. Ты думала, тебе на блюдечке все принесут? Ага…

— Я сейчас же уйду с твоей дурацкой акции и заберу с собой Богдана! А затем у меня с ним будет очень серьезный разговор!

— Ну и о чем же будет разговор?

— Он будет о том, что моя подруга…

Но Вероника заткнула мне рот и сделала это в самой жесткой форме:

— А может, ты расскажешь ему про Шерхана?!

Эти слова вдруг стали у меня поперек горла как кость. Я не могла ее сглотнуть, не могла вдохнуть воздух, не могла поверить, что она и правда это сказала.

— Что? Откуда ты… откуда…

— Не притворяйся монашкой, Кристи! — шипела Вероника, пока вокруг происходило нечто стремное. Гринписовцы бежали и толкались, криков и слов стало больше, а мы с подругой стояли и пытались разобраться, кто из нас тварь, а кто святая.

— Что ты знаешь?

— Мне звонили и сказали, что видели тебя на тусе уличных гонщиков! Может, сперва ты сама мне расскажешь, что ты там делала?! Или сразу Богдану признаешься?!

— Нет, не смей! — схватила я ее за шиворот. — Даже не думай это делать!

Но она не спасовала.

— БОГДАН! — заорала Вероника. — БОГДАН, ИДИ СЮДА! Может, мне просто сообщить твоему парню, что ты проводишь время в компании татуированный ублюдков?!

— Нет! — вцепилась я в нее как в нечто омерзительное. Хотелось разорвать ее на клочья — лишь бы Богдан не узнал эту правду. Лишь бы она молчала.

Но затем она вырвалась из моей хватки… Я сперва так подумала. Потому что пальцы разжались, в руках осталась только пуговица. А сама Вероника отдалялась от меня метр за метром. Вот только это не она убегала, а меня волокли — меня схватили под руки и тащили к автозаку. Собирались посадить в машину без окон, как и других арестованных.

— КРИСТИНА! — кричал Богдан и рвался ко мне, пока меня тащили полицейские.

Но та, что меня предала, ловко использовала ситуацию.

— Нет, уже поздно! — схватила его Вероника и стала тянуть в противоположную сторону. — Богдан, скорее! Нужно бежать!

— Но как же Кристина?!

— Ты ей не поможешь! Валим, Богдан, валим! Менты!

Мы отдалялись друг от друга словно корабли. Меня сковали руки в полицейской форме, сковали дубинки и наручники. Меня бросили в душегубку, из которой не было выхода — кроме как за решетку. И все это ради дурацкой затеи сдержать китобойное судно.

Зачем? Зачем я на это пошла, о чем я думала в тот момент, когда надела глупый браслет волонтера?

— НЕТ! — забилась я в истерике, вдруг поняв, во что вляпалась. — НЕ-Е-ЕТ!!!

Но было слишком поздно. Я оказалась в темной будке, где людей было как рыбы в бочке. Двери закрылись, меня куда-то везли. И я осознала, что это только начало — впереди меня ждали еще испытания.

И я жалела. Очень сильно жалела. А еще боялась. Отчаяние, страх и сожаление — вот это и были настоящие друзья. А фальшивые — остались там, на воле.

Богдан и Вероника просто удрали. Они бросили меня и спасли свои задницы, будто помочь мне уже нельзя. Конечно, я сама была виновата, не стоило так просто соглашаться на акцию, надо было хорошо подумать — вдруг я потом пожалею. И ведь вышло именно так, я пожалела. Меня доставили в полицию и даже не дали возможности позвонить. Я не уверена, есть ли у меня такое право по закону, но в итоге никто не знал, где я. Я не сообщила матери, не могла поговорить с Богданом — я осталась с проблемой один на один.

Впрочем, моя ситуация была еще не самой страшной. Были те, кому я вообще не завидовала.

— Ну что, красотки, — ходил возле нас разгоряченный капитан, — готовы нести наказание?!

Он вымахивал дубинкой, словно дирижерской палочкой — тыкал ею то в одно лицо, то в другое. Пока мы смирно стояли вдоль стены с наручниками на запястьях.

Это я впервые угодила в тюрьму. Вернее, даже не в тюрьму — меня впервые забрала полиция. Я еще никогда не видела отделений изнутри, только проходила мимо и смотрела ментовские сериалы. Вот только на практике все оказалось гораздо хуже.

— Вы не имели права это делать! — огрызнулась вдруг одна из нас.

И это была Кира. Зеленоволосая девушка-панк, которая пришла на акцию с ребенком. Она и сейчас держала на руках малышку — испуганную Катю, которая не знала, что творится. И эта картина меня так поразила, что с ресниц начали капать слезы. Они собирались сами по себе и капали на пол. Такого не должно было случиться — только не она.

— Что-что-что? — взялся за ухо капитан и подошел поближе, чтобы расслышать глас свободных. — Что ты там сказала, ошибка природы?

И тут я не стерпела:

— Как вы можете с ней так разговаривать?!

Наш надзиратель вдруг осекся и вернулся на пару шагов назад — чтобы поравняться со мной.

— А кто это у нас плачет, а? Крокодиловы слезки у нас? — Он мокнул кончик пальца в слезу, зависшую на подбородке, и размазал по языку вкус соли. — Люблю ваши слезы. Люблю смотреть, как вы плачете. Это так… приятно.

Он был омерзителен. В мокрой от пота рубашке, в небрежно висящем на шее галстуке. От капитана несло перегаром, но он был уверен, что главное зло — это мы. Не он был грешен, а дюжина хрупких девушек-активисток.

— У нее ребенок, — сглотнула я ком в пересохшем горле.

— И что?

— Вы должны ее отпустить.

— Я должен ее отпустить? — нахмурился капитан и отбросил мою прядь дубинкой. — А ты у нас кто — правозащитница, юристка?

— Нет.

Мне было страшно смотреть в эти глаза. Они были безумны, с нездоровым блеском в зрачках. Капитан не был похож на адекватного человека, он больше походил на садиста, который душит людей пакетом, выбивая показания.

— Отвали от девочки, олень! — перетянула на себя внимание Кира. — Если уж хочешь кого-то запугать, то начни с меня. Лично я тебя не боюсь.

— О… — качал он головой, недовольно причмокивая. — Как же я вас ненавижу. Всех этих зеленых мстителей. Гринписовцы — вы как паразиты, из-за вас постоянно страдают предприятия, вы разрушаете экономику, из-за вас народ лишается работы и доходов. Хм… — криво улыбнулся капитан, а затем притронулся к ребенку, отчего Катюша взвыла громким плачем. — К счастью, нормальных людей гораздо больше, чем вас — зеленых бестолочей. Тунеядцев и фриков. Моя бы воля — вас всех пересадил бы. Пора бы признать ваш Гринпис террористической организацией… Экстремисты хреновы.

— Боже, как мне вас жаль, — не собиралась падать духом Кира. Было душно, ее дочь плакала навзрыд, а она все следовала принципам морали. Настоящий защитник природы, это точно не Вероника. — Вы верите в Бога? — спросила она вдруг, и капитан засмеялся.

— Верю ли я в старика, живущего на небе?

— А я вот в него верю… Пускай у меня пирсинг в носу. Пускай я не похожа на прихожанку и не посещаю церквей. Но я в него верю. И я уверена, что он пошлет на вас метеорит, — процедила Кира с особой злостью. — Чтобы он упал и размазал ваше жалкое здание как прыщ на теле планеты.

Капитан усмехнулся и снял фуражку, чтобы вытереть пот со лба.

— Какая жалость… — кивал он, якобы сожалея. — Как жаль, что у тебя отберут ребенка.

— Нет, ты не посмеешь, — трясла головою Кира. — Даже не думай об этом, тварь.

— Отберут-отберут… Вот я сейчас позвоню в орган опеки — и ты доченьку свою лишь на фотках будешь видеть. Ты… — схватил ее капитан за челюсть и стал сжимать покрасневшие щеки, — ты просто насмешка, ты пародия на мать. Ты ведь даже не женщина — ты неонацистский кусок говна, сидящий в интернете и рисующий свастику на каждой попавшейся стенке… Мы отберем у тебя твою милую девочку, и ты ее потом уже не увидишь. Сядешь на месяц. А когда выйдешь обратно, то карапуз тебя даже не узнает. И даже не надейся добиться разрешения суда опять вернуться к материнским обязанностям. Ты не мать — ты ошибка. И я лично позабочусь о том, чтобы ребенок тебя не увидел. Ее вырастят в интернате, где ей и место. Так что можешь попрощаться с переноской — тебе она больше не понадобится.

Наш палач был так озабочен речью, что даже не заметил, как к нему пришел другой полицейский. Молодой ответственный парень с чем-то в руке.

— Капитан, — отдал он честь, но шеф не оглянулся. — Простите, капитан…

— Ну чего там у тебя?

— Мы проверили вещдоки, обыскали всех. И…

— Что-то интересное? Дымовые шашки, оружие, деньги?

— Никак нет, только вот это, — протянул молодой небольшой пакетик.

И у меня вдруг волосы зашевелились.

— О-о-о-о… — качал головой капитан, держа в руках пакет с моей таблеткой. — И у кого нашли?

— У нее.

Палец указывал в мою сторону, и соседи по несчастью стали расходиться в стороны. Хоть я тут была впервые, но как-то сразу догадалась — это нехороший знак. От слова совсем.

Меня отвели к капитану.

Это был тесный неуютный кабинет с решеткой на окне. Старый расшатанный стул, такой же потертый советский стол с кипами бумаг и заполненной до края пепельницей. Тут пахло чем-то неприятным. Стоячий воздух, кондиционера нет, зато работало радио — большой допотопный приемник с ретро-песнями.

И я наблюдала за всем этим битый час — все так же ежась без еды и воды, в железных наручниках.

Но затем дверь открылась, и вошел капитан. Он что-то жевал, напевая мелодию вроде тех, что играли по радио. А в руке дымилась чашка кофе или чаю — поставив ее на стол, полицейский сел и начал пристально смотреть. А смотрел он на меня.

— Ну что, скромняга, рассказывай…

— Что рассказывать?

— Где взяла? Кто твой поставщик? Сколько продала? Где остальное?

Он отхлебнул из чашки и потряс передо мной пакетиком с таблеткой.

— Мне дала это подруга. Сказала — витамины. Аскорбиновая кислота.

— Пф… — поперхнулся капитан и даже закашлялся. — Аскорбиновая кислота? Хе-хе-хе… Сомневаюсь.

— Так а что же это на самом деле? Вы знаете?

— Это твой билет на нары, моя прелесть.

— То есть… вы меня что, посадите? Без экспертизы?

— Конечно, — прищурил он левый глаз и снова присосался к чашке. — Естественно. Это ж наша работа. Мы находим наркодилеров и сажаем их в тюрьму. Вот, один из них сидит в моем кабинете.

— Но я… — трясла я головой. — Но я не наркодилер, это просто ошибка, недоразумение. Я даже эту таблетку не хотела брать.

— Ага, все так говорят… Где остальное? Спрятала? Сделала закладку? Скажи координаты — может, скостим немного срок. А?

— Что? Закладку? Какую еще закладку? В браузере, что ли?

— О… Как я обожаю эту вашу придурь. Когда идешь вам навстречу, а вы из себя корчите дебилов. Ладно, — отодвинул капитан свой кофе, выпив от силы треть, — так значит, закладки нет — ты остальное продала? Только одна осталась?

— Да и не было других…

— Нет-нет-нет, я на это не куплюсь, даже не думай. — Он взял со стола ручку и ткнул ею меня в нос. — Если не продала, то отдай все мне. Того требует закон. Отдашь мне остаток — я тебя пожалею. На первый раз, так сказать.

— Но… — впервые я жалела о том, что не имею пакета странных витаминок. — У меня их и правда нет.

— А что у тебя есть? Что ты мне можешь предложить?

— Предложить?

— Угу, — как-то хитро улыбнулся капитан. Он встал из-за стола, подошел к двери и защелкнул замок. — Подумай сама. Ты молодая, симпатичная, попала в неприятности. И сейчас твоя судьба всецело зависит от мужчины. От меня, — нагнулся он и посмотрел в мои глаза. — Ты ведь это понимаешь, правда? Я могу тебя отпустить.

— Тогда отпустите.

— Если я запротоколирую находку, эту милую таблеточку — тебе светит приличный срок. Будешь сидеть в изоляторе и видеть небо сквозь решетку… Небо в клеточку, друзья в полосочку, — упивался он властью надо мной. — Ты хочешь такой жизни?

— Нет, — собирались у меня слезы. — Не хочу.

Я себе представляла, как будет страдать от этого мама. Как ей будет стыдно за меня, как ей все подряд будут говорить об этом в церкви. Это будет страшный позор для семьи, и ради спасения я была готова пойти на жертвы. Пойти на уступки. Вот только знать бы, чего он хочет от меня сейчас?

— Мы ведь оба знаем, что тебе не место в обезьяннике, правда? — приговаривал капитан и гладил меня рукой по макушке. — Конечно, правда. Обезьянник — он для обезьян. Он для таких, как эта макака с зелеными волосами, да? Вот ее мы оставим в клетке. А тебя… Тебя мы отпустим. Ты совсем другое дело.

Я подняла глаза и посмотрела на него уже другим взглядом. Говоря в таком тоне о Кире, он все только портил. Он пробуждал во мне нечто темное. Что-то такое, что не давало мне кивнуть и принять его предложение с улыбкой. Ведь идя у него на поводу, я предавала не только себя и Богдана — я предавала Киру и Катюшу. Они все сейчас как будто смотрят на меня и ждут моей реакции.

Впрочем, что я могла сделать? Что мне еще оставалось, если не склониться перед ним? Перед мужчиной с властью в руках.

— А?

— Вот так… Я сниму с тебя наручники, чтобы ты ощутила себя как дома. Чтобы ты могла расслабиться.

Капитан освободил мои запястья и убрал волосы с зареванных щек.

— Что я должна делать?

— Хм… — он улыбнулся и взял со стола дубинку. Она уперлась мне в ключицу, затем опустилась ниже и вошла под мышку — между грудью и рукой. — Я не прошу от тебя многого. Лишь самую малость… — Он говорил это, натирая мою кожу дубинкой — то всовывал ее глубже под мышку, то возвращал обратно, чтобы повторить движение. Мне было очень неприятно это чувствовать. — Я выпущу тебя отсюда, дам тебе свободу. Просто забуду о том, что нашел у тебя ту таблеточку. Сделаю вид, что ничего такого не было. Сделаю тебе приятно. Ну а ты, — улыбнулся он и расстегнул ремень, — сделаешь приятно мне.

Приспустив штаны, он оперся на стол — присел на него с самого краю и позвал меня пальцем.

— Я не стану этого делать, — ответила я, пока сердце стучало в бешеном ритме.

— Будешь-будешь.

— Нет, не буду.

— Иначе не выйдешь. За тобой никто не придет, — колол он меня в больное место. — Всем на тебя наплевать. И маме. И папе. И парню. И подруге. И брату.

— У меня нет брата, — сказала я и поднялась со стула.

— О, ты уже встала. Мне это нравится. Делаешь успехи… Мудрое решение. Говоришь «нет-нет», а на деле «да-да-да». Все вы, девчонки, одинаковы. И ты не исключение.

— Я верующий человек и не стану грешить.

— О, как это мило… — издевался капитан, хлопая себя по бедру. — Давай уже, не трать мое терпение. Бог не увидит, сейчас ведь ночь — дедуля спит. Самое время пошалить.

Но я лишь покачала головой и сказала:

— Бог всегда все видит… И наказывает грешных.

После этих слов я взяла надпитый кофе и облила им капитана — брызнула кипятком прямо туда, где он больше всего ждал женской ласки.

Он кричал, он был зол и взбешен. Он этого не ожидал, и наказание было суровым. Впрочем, я уже не знала, что хуже — тюрьма или позор. Так что выбрала и то, и другое.