Айза

Альберто Васкес-Фигероа, 1984

Опаленный солнцем негостеприимный остров Лансароте был домом для многих поколений отчаянных моряков из семьи Пердомо, пока на свет не появилась Айза, наделенная даром укрощать животных, призывать рыб, усмирять боль и утешать умерших. Ее таинственная сила стала для жителей острова благословением, а поразительная красота – проклятием. Спасая честь Айзы, ее брат убивает сына самого влиятельного человека на острове. Ослепленный горем отец жаждет крови, и семья Пердомо спасается бегством. Им предстоит пересечь океан и обрести новую родину в Венесуэле, в бескрайних степях-льянос. Однако Айзу по-прежнему преследует злой рок, из-за нее вновь гибнут люди, и семья вновь вынуждена бежать. «Айза» – очередная книга цикла «Океан», непредсказуемого и завораживающего, как сама морская стихия. История семьи Пердомо, рассказанная одним из самых популярных в мире испаноязычных авторов, уже покорила сердца миллионов. Теперь омытый штормами мир Альберто Васкеса-Фигероа открывается и для российского читателя.

В полночь Айза начала метаться во сне, мучаясь кошмарами, несколько раз перевернувшись, застонала, словно ее истязали, и в конце концов проснулась и села с широко раскрытыми глазами, в которых застыл ужас.

Аурелия тут же зажгла тусклую лампочку, которая осветила комнату унылым желтым светом, и Асдрубаль с Себастьяном в свою очередь, хоть и были вымотаны, открыли глаза.

— В чем дело?

— Мы должны уехать.

Они ошарашенно уставились на Айзу. Старший брат первым сел на край постели и пристально посмотрел на девушку.

— Уехать? — переспросил он. — Куда же?

— Не знаю, — призналась она. — Я не знаю, в чем дело, только все в один голос кричат, чтобы я уезжала.

— Кто это «все»?

Ответа не последовало, но, похоже, никто не настаивал на том, чтобы его получить, и Аурелия первая встала с кровати и надела свое единственное платье.

— Ну же, дочка! — попросила она. — Постарайся успокоиться и объясни, что с тобой происходит.

Айза посмотрела на нее, а затем повернулась к братьям. Асдрубаль откинулся к стене, не покидая кровати, и зажег сигарету, хотя знал, что нарушает запрет матери: та не разрешала курить в душной комнате. Он пару раз затянулся и передал сигарету брату, терпеливо выжидая, потому что хорошо знал свою семью и был готов к тому, что, когда младшая просыпалась вот так, среди ночи, дальше могло стрястись все что угодно, какой бы дикостью это ни казалось.

— Мне грозит опасность, — наконец сказала девушка. — Мы все в опасности и должны уехать.

— Сейчас? — удивился Себастьян.

Она уверенно кивнула:

— Сейчас.

Ее брат отрицательно замотал головой.

— Об этом не может быть и речи! — воскликнул он. — Я целый день таскал мешки и месил раствор. И мне что-то не улыбается бросаться черт знает куда в два часа ночи.

Айза лишь повернулась к матери и повторила с простотой, которая действовала на ту обезоруживающе:

— Если мы останемся, случится что-то ужасное.

— Ты уверена?

— Ты же знаешь, что они никогда не ошибаются.

Аурелия Пердомо внимательно посмотрела на дочь, пытаясь найти ответ в глубине ее глаз, и легким кивком выразила свое согласие.

— Ладно! — произнесла она тоном, не допускающим возражений. — Собирайте вещи.

Себастьян только фыркнул и прикрыл глаза в знак досады и смирения, а Асдрубаль вновь протянул брату сигарету, чтобы хоть как-то его успокоить, и не спеша поднялся.

За стеной Мауро Монагас, разбуженный голосами, открыл глаза и, осознав, что происходит что-то необычное, приблизился к стене, со всеми предосторожностями вынул деревянную затычку и прильнул глазом к отверстию.

Он увидел, что оба брата одеваются, повернувшись спиной к Айзе; та в свою очередь последовала их примеру. В поле его зрения также попали руки Аурелии, поспешно укладывавшие в картонную коробку вещи, разбросанные по комнате.

Он всполошился.

Сердце ухнуло у него в груди, и он почувствовал такую же дрожь в ногах, как когда впервые увидел девушку обнаженной.

На какое-то время он растерялся, не понимая, что происходит, но вскоре догадался, что его постояльцы готовятся к отъезду.

Несколько секунд он размышлял, прислонившись к стене, а затем снова заткнул отверстие, с трудом натянул штаны и со своим огромным, ничем не прикрытым пузом вывалился в коридор и постучал в дверь.

— Что происходит? — спросил он Себастьяна, когда тот высунул голову.

— Мы уезжаем.

— В такое время? Почему?

Тот обернулся назад, удостоверился в том, Айза уже одета, и открыл дверь настежь, пожав плечами, пытаясь тем самым показать свою неосведомленность и бессилие.

— Это проблемы нашей семьи, мы все совсем рехнулись! — прокомментировал он. — Айза уверяет, что здесь нам грозит серьезная опасность.

— Что за опасность?

Толстяк Монагас почувствовал, как зеленые глаза девушки сверлят его, словно желая увидеть насквозь или прочесть тайные мысли, и испытал сильное желание очутиться как можно дальше отсюда: у него вдруг возникла уверенность, что ей все известно.

И все же он переспросил упавшим голосом, повернувшись к матери, которая заканчивала укладывать скудные семейные пожитки:

— Что за опасность?

— Мы этого не знаем, — неохотно откликнулась Аурелия, не поднимая взгляда. — Но если моя дочь говорит, что мы должны уехать, значит, так надо.

— Но ведь вы заплатили до субботы, — запротестовал Однорукий. — Останьтесь по крайней мере до этого дня!

— Нет! Мы съезжаем.

Это открыл рот Асдрубаль — впервые за эту ночь, — но его тон ясно говорил о том, что парень настроен решительно.

— Куда?

— Мы этого не знаем.

— Как же так! — растерялся Монагас. — Как же я вас найду?

— Зачем?

— В случае необходимости.

— Не думаю, что мы когда-нибудь чем-то сумеем вам помочь.

— А если вам придет письмо или кто-то будет вас спрашивать?

— Мы не ждем писем. — Асдрубаль на мгновение замолчал и прямо заявил: — И нас никто не знает.

Однорукий Монагас обвел взглядом лица всех четверых — а их глаза были обращены на него, — понял, что все пропало, и сник, вдруг почувствовав себя побежденным. Он сделал два шага, рухнул на край ближайшей кровати, понурив голову, и стал водить рукой по своей огромной потной лысине.

— Что со мной теперь будет? — прохрипел он. — Боже праведный! Что со мной будет?

Пердомо недоуменно переглянулись и молча уставились на лоснящегося от жира толстяка, вдруг превратившегося в олицетворение горя и отчаяния.

Тогда Аурелия села напротив и положила руку ему на колено.

— Да не расстраивайтесь вы так! — сказала она. — Найдете других постояльцев. Разве стоят того деньги, что мы вам платили!

Тот не сразу отреагировал и помедлил, прежде чем отважиться взглянуть ей в глаза.

— Вы не понимаете, — сказал он наконец. — И никто бы не понял… — Он сделал паузу. — Но она права: вам лучше уехать. Уезжайте и не вздумайте возвращаться… Никогда!

— Почему?

— Потому что Антонио даз Нойтес найдет ее, если она останется в Каракасе. Или в Маракайбо, Валенсии, Пуэрто Кабельо или в любом другом венесуэльском городе. — Толстяк скорбно покачал головой. — У него повсюду есть люди, они сообщат ему о любой девушке, которая годится для его бизнеса. — Говоря это, он не сводил взгляда с Айзы, словно, кроме нее, вокруг больше никого не было. — Он хотел тебя похитить, — добавил Монагас. — Хотел превратить в самую знаменитую в стране проститутку. Уж он-то знает, как этого добиться. Ему лучше, чем кому бы то ни было, известно, как накачать девушку наркотиками и развратить, чтобы она исполняла любые прихоти клиентов.

Асдрубаль с угрожающим видом шагнул вперед.

— Вы это знали! — воскликнул он. — Знали и ничего не сказали, сукин вы сын!

Толстяк даже не удостоил его взглядом.

— Я испугался, — сказал он. — Вы бы тоже испугались, если бы столкнулись с этим бразильским мерзавцем. Уезжайте! — настойчиво повторил он. — Пожалуйста, уезжайте туда, где он никогда не сможет ее найти!

— Каким образом? — поинтересовался Себастьян. — Ведь нам еще не выдали ни удостоверений личности, ни вида на жительство. Как только мы покинем Каракас, нас тут же схватит полиция.

Однорукий оторвал взгляд от Айзы и посмотрел на него:

— В Управлении по делам иностранцев работает один негр, Абелардо Чиринос. Если вы уже подали документы, он за пару часов все уладит за пятьсот боливаров… Скажите ему, что вы от меня!

— У нас нет денег.

— У меня есть… — сказал Мауро Монагас. — Мне их дал Феррейра. Заберите их себе! Пусть за свои же деньги останется с носом. Это сукин сын! Не чета мне: я таким родился, — а вот он настоящий выродок, который хотел отдать Айзу этой сволочи Медине или нацисту Майеру… — Он улыбнулся чуть ли не впервые за много лет. — Как же приятно подложить им свинью! — признался он. — И радостно осознавать, что при всех своих деньгах никто не сможет заплатить за то, чтобы прикоснуться к ней первым.