Айза

Альберто Васкес-Фигероа, 1984

Опаленный солнцем негостеприимный остров Лансароте был домом для многих поколений отчаянных моряков из семьи Пердомо, пока на свет не появилась Айза, наделенная даром укрощать животных, призывать рыб, усмирять боль и утешать умерших. Ее таинственная сила стала для жителей острова благословением, а поразительная красота – проклятием. Спасая честь Айзы, ее брат убивает сына самого влиятельного человека на острове. Ослепленный горем отец жаждет крови, и семья Пердомо спасается бегством. Им предстоит пересечь океан и обрести новую родину в Венесуэле, в бескрайних степях-льянос. Однако Айзу по-прежнему преследует злой рок, из-за нее вновь гибнут люди, и семья вновь вынуждена бежать. «Айза» – очередная книга цикла «Океан», непредсказуемого и завораживающего, как сама морская стихия. История семьи Пердомо, рассказанная одним из самых популярных в мире испаноязычных авторов, уже покорила сердца миллионов. Теперь омытый штормами мир Альберто Васкеса-Фигероа открывается и для российского читателя.

— Не нравится мне этот человек.

— Какой человек?

— Вон тот высокий, с усами. Он уже битый час торчит на месте и неотступно следит за Айзой, куда бы она ни направлялась, — прямо как портрет, висящий на стене. Это выводит меня из себя.

— Давай я скажу ему, чтобы он проваливал!

Аурелия повернулась к младшему сыну — предложение исходило от него — и отрицательно покачала головой:

— Это общественное место, да и он пока ничего такого не делал, только смотрел. — Она помолчала. — А я не хочу неприятностей. Судя по виду, он человек опасный, а второй и вовсе головорез. Нам лучше уйти.

— Но мы так хорошо сидели! — запротестовал Себастьян. — Это же твое любимое место.

— Было, пока не появился этот тип со своим лимузином и каменной физиономией. Меня беспокоит то, как он смотрит на Айзу.

— Все мужчины пялятся на Айзу. Пора бы уж привыкнуть.

— Смотреть можно по-разному. — Аурелия стала собирать остатки трапезы, торопливо складывая их в плетеную корзину. — Пошли! — настойчиво повторила она. — Мне захотелось прогуляться по Большой Саванне^[13] и поглядеть на витрины. — Она попыталась улыбнуться, но без особого воодушевления. — Так мы постепенно наметим, что купить, когда разбогатеем.

Прогулка затянулась, но ведь спешить им было некуда. Если в Каракасе и было что-то хорошее, так это вечера: неповторимые закаты, когда небо окрашивалось множеством оттенков, среди которых неизменно преобладал багряный, а в конце долины, по которой можно было добраться до прекрасных влажных лесов Лос-Текес, то здесь, то там вырисовывались на фоне неба развесистые сейбы или высоченные королевские пальмы. В такие моменты густой запах влажной земли и дикой растительности заглушал зловоние города, его машин и реки, превратившейся в клоаку.

По воскресеньям Каракас не сотрясала лихорадка, овладевавшая городом в другие дни, когда все, казалось, только и думали о том, как бы заработать несколько боливаров. По проспектам, паркам и площадям прогуливались семьями, все без разбору были люди простые, все лишившиеся родины. Мужчины стояли группами, беседуя на сотнях языков, или собирались вокруг радиоприемника, из которого раздавался громкий голос диктора, комментирующего результаты скачек, на которые возлагали свою последнюю надежду многие эмигранты.

Рассказывали, будто бы один португалец на следующий же день по прибытии в Венесуэлу угадал единственную выигрышную клетку в ставках «Пять и шесть», заработал на этом триста тысяч боливаров и в тот же день укатил обратно к себе в деревню, откуда, возможно, больше никогда не уезжал.

Однако подобные чудеса случались не чаще одного раза в столетие, и вечером в воскресенье в Каракасе обычно царило чувство безысходности, когда люди с отчаянием осознавали, что в понедельник с первыми лучами рассвета им снова идти на работу — во враждебный лес лязгающих подъемных кранов.

Себастьяну легче, чем брату, удавалось преодолеть это состояние, поскольку он единственный в семье когда-то подумывал о перемене обстановки — о том, чтобы уехать в другие края, вопреки традиции семьи порвав связь с морем. А вот для Асдрубаля оказаться вдали от моря, которое он любил, да еще в окружении людей, с которыми у него не было ничего общего, было настоящей пыткой. Асдрубаль ненавидел город, чувствуя себя пленником, потому что с тех пор, как себя помнил, привык видеть бескрайнюю синь, а здесь, куда ни кинь взгляд, повсюду одни только громадные здания на фоне зеленых гор, совсем не похожих на охряные, фиолетовые или бордовые вулканы Лансароте.

— Как ты думаешь, мы когда-нибудь вернемся домой?

— Ты скучаешь?

— Ты даже не представляешь как! Я и за тысячу лет не смог бы привыкнуть жить вдали от нашего острова.

Они сидели друг против друга на штабелях кирпичей на самом верху строящегося здания и мяли мешочек с гофио, которое вместе с куском колбасы составляло их скудный обед, наблюдая за непрерывным потоком машин неугомонного города. Его новые шоссейные дороги тянулись в разные стороны, словно щупальца гигантского осьминога, растущего с одной-единственной целью — завладеть плодородной долиной, в которой в стародавние времена обосновалось дикое племя караков.

— И все же, я думаю, мы здесь многое могли бы сделать, — сказал Себастьян, открывая кожаный мешок и деля его содержимое на две части. — У меня есть планы на будущее: в этой стране полным-полно возможностей, она ждет не дождется людей с воображением и желанием работать и разбогатеть.

— У меня нет ни малейшего желания разбогатеть, — отрезал Асдрубаль. — По крайней мере, в таком городе, как этот. Первые же деньги, которые заработаю, я потрачу на покупку лодки и вернусь в море. — Ему было трудно понять брата. — Ты что, правда, можешь прожить вдали от моря?

— Мы всю жизнь провели в море, однако оно мало что нам дало. Возможно, настало время что-то изменить. Что предлагает море, кроме опасности, голода и неопределенности? Нас прозвали Вглубьморя, потому что мы прослыли хорошими рыбаками, однако многие поколения самых лучших заслужили только голод и нищету. Мама всю жизнь горбатилась и не могла купить себе новую одежду, и наших жен, если бы мы ими обзавелись, ожидала бы та же участь. Ты этого хочешь… чтобы еще десять поколений жили впроголодь?

— Я раньше никогда не испытывал голода.

— Знаю, — согласился Себастьян. — Ты всегда довольствовался колобком гофио и воблой, дай только возможность каждое утро отправляться в море, чтобы выловить рыбину покрупнее. Папа был такой же, потому что рыбачить было ему по душе, однако это было не совсем справедливо, особенно по отношению к нам, остальным, которые расплачивались за последствия…

— Ты же никогда не жаловался!

— Я и сейчас не жалуюсь, потому что благодарен за детство, которое мне дали: у нас всегда была еда, и мы были окружены любовью. Однако, если представится благоприятная возможность, я постараюсь изменить к лучшему нашу судьбу.

Асдрубаль широким жестом показал на горы песка и кирпичей, расположенные вокруг, и со значением поднял вверх свой маленький кусочек дешевой колбасы.

— Ты считаешь это благоприятной возможностью? — насмешливо спросил он. — Мы приехали больше месяца назад, и единственное, что мне удалось, так это избежать падения в шахту вот этого лифта. — Он покачал головой. — Помнится, вы взяли меня в море, когда мне еще не исполнилось и десяти, и я с первого дня старался работать наравне со взрослыми. Вы ни разу не слышали, чтобы я жаловался. Но это! Это не для мужчин. Это для рабов!

— Скоро мы отсюда уедем.

— Когда?

У Себастьяна не было ответа на этот вопрос, и он не знал, когда тот появится, потому что на деле выходило так, что каждый день они трудились все упорнее, а положение только ухудшалось.

— Не знаю, — сознался он, вставая и тем самым давая понять, что обед закончен, и прислонился к толстому бетонному столбу, чтобы обвести взглядом город, простиравшийся у его ног — от Катиа до Петаре и от Палос-Гранде до холмов Белло-Монте. — Не знаю, — повторил он. — Но уверяю тебя, что я приехал сюда не для того, чтобы быть чернорабочим. Там, внизу, столько людей и столько денег, что наверняка найдется место и для меня. — Он зажег сигарету, первую из трех, что они на пару выкуривали за день, и, не оборачиваясь, закончил: — Осталось только его найти.

Асдрубаль тоже поднялся, взял у него сигарету и показал ею вниз:

— Думаешь, там найдется место и для меня? И для мамы? И для Айзы?

Было очевидно, что из них двоих Асдрубаль был не самым умным, однако он хорошо знал брата и специально упомянул об Айзе, чтобы вернуть его к действительности. Какие бы возможности Каракас ни предоставил им, Пердомо Вглубьморя, всегда приходилось считаться с одним важным обстоятельством, которое никак нельзя было исключить. Речь шла об Айзе.

Себастьян несколько мгновений стоял с рассеянным видом, а затем пожал плечами, признавая, что он не в силах решить проблему.

— А что ты предлагаешь с ней сделать? — спросил он. — Отправить ее на необитаемый остров? Надеть паранджу вроде той, что носят мусульманки? Ведь когда-то ей придется начать жить самостоятельно.

— Здесь? — удивился Асдрубаль. — Здесь, в Каракасе? Да ее разорвут на куски.

— Не все здесь дикари.

— На Лансароте их было еще меньше, а видишь, что получилось. В деревне-то ее уважали, потому что знали, что с Вглубьморя шутки плохи, но как только появились чужаки — мне пришлось одного убить, не то в ту же ночь убили бы ее. Не обольщайся! Тебе известно лучше, чем кому бы то ни было, что в Каракасе Айзе не место.

— А где ей место? — потерял терпение его брат. — В монастыре? В банковском сейфе? — Он стукнул по стене кулаком. — Если бы она, по крайней мере, была легкомысленной! Не проституткой — просто нормальной девчонкой! Боже праведный! Это приводит меня в отчаяние, потому что, сама того не желая, она превратила нас в своих рабов, а мне даже не хочется перестать им быть. — Он смущенно прищелкнул языком. — И я желал бы, чтобы кто-нибудь объяснил мне почему.

— Она наделена Даром.

— Дар! — Себастьян вновь устало опустился на груду кирпичей и напоследок затянулся, прежде чем передать сигарету брату. — С самого рождения Айзы это слово преследует нас, словно речь идет о проклятии. — Он поднял глаза. — Этот Дар сломал жизнь тебе и мне.

— Отец тоже погиб из-за него, я это знаю, — согласился Асдрубаль. — Но я еще надеюсь, что когда-нибудь этот Дар опять станет тем, чем был в самом начале: Божьей милостью, с помощью которой Айза облегчала страдания хворых или указывала нам, где забрасывать снасти там…

— Жаль, в Каракасе нет рыбы, — съехидничал его брат.

— Зато есть хворые.

— Ты же знаешь, мама против того, чтобы Айза использовала Дар, — с горечью улыбнулся Себастьян. — Хотя люди здесь суеверные, и в четыре дня выстроилась бы очередь длиннее, чем в ярмарочный балаган. — Он покачал головой. — Нет! Нам надо постараться сделать так, чтобы она его утратила. — Он рассмеялся. — Если бы она вдобавок утратила зад и сиськи, наши неурядицы закончились бы.

Зазвенела сирена, призывая на работу, и Асдрубаль указал рукой на груду кирпичей, на которой сидел его брат.

— Ладно, хватит, — сказал он. — Сейчас наша проблема — перенести вот это все и не сверзиться вниз. Пошевеливайся, а то бригадир поглядывает в нашу сторону… и чуть что — позовет португальцев.

— Чертовы португальцы! — процедил Себастьян. — Некоторые работают за половину дневной платы, лишь бы им позволили ночевать на стройке. Так что деваться некуда!

Асдрубаль презрительно ткнул кирпичом в сторону города, простиравшегося у его ног:

— И ты все еще утверждаешь, что найдешь себе место там, внизу! Разве что на кладбище!

Примечания

13

Большая Саванна — один из бульваров Каракаса.