Любить аутиста. Осенняя сказка в тридцати четырех актах с эпилогом

Аль Странс

Это интригующая, тонкая, увлекательная и мастерски написанная история непростой жизни талантливого интеллектуала со сложным характером. История обретения истинной любви, подлинного взаимопонимания, духовной близости, при которых отпадает, как шелуха, всё наносное, ложное, чуждое. Автор, как опытный психолог, ведёт читателя по лабиринтам души и внезапным поворотам современной жизни, не уставая радовать и удивлять, заставляя порой грустить и горевать – и всё же даря в итоге светлые надежды. Книга содержит нецензурную брань.

Акт 5

— «Женщина научается ненавидеть в той мере, в какой она разучивается очаровывать». Я часто думал о моей не сложившейся семейной жизни. Что, мол, я во всем виноват. И вдруг нашел у великого Ницше это объяснение. А ты говоришь, что любишь меня. Да, значит любишь… — раздумчиво произнес мальчик. — Но за что? Я ведь… не такой как все…

— Любят не за то или за это, любят потому, что без человека, которого любят, жизнь не мила. Вот весь ответ на твой глупый вопрос.

Они постояли еще пару минут. Он пытался поверить, что его по настоящему любят двадцать лет спустя, без свиданий, без переписки, даже без случайных встреч! И эта первая любовь сохранилась в ее сердце? На него нахлынула горячая волна нежности. Он предпочел поверить.

— Идем, Адам, начинается дождь.

Она взяла его под руку и повела по цветному ковру из листьев.

— Девочка, скажи, разве такое может быть? Или я в сказке? А может, я сплю, и это лучший сон в моей жизни?

— Нет, мой милый, это не сон, но это и вправду похоже на сказку.

Дождь крупными каплями сердито стал барабанить по зонту, который она раскрыла над ними, словно выгоняя их из сада. Она крепко держала его за руку и спешила к метро. Через несколько остановок они вышли.

— Куда мы идем?

— Ко мне домой, мальчик.

Адам вздрогнул от некоего неприятного воспоминания.

— Ты живешь одна?

— Нет, с тобой. Всю жизнь жила с тобой. С момента когда ты неуклюже впервые прижал свои губы к моим…

Поднялись на этаж. Она отворила входную дверь. Они вошли. И тут в его мозгу возникла и разрослась до боли страшная, безобразная мысль: «Надо уйти! Бежать… Это сон… это не явь. Это не может быть явью! Как она нашла меня? В этом парке? В этот час? Этим вечером? Как она могла знать что я буду там?! Я же давно уехал из детства…»

Он повернулся к выходу.

«А может я никуда не уезжал? Так и остался ребенком? Но нет, меня здесь не было 20 лет».

Он потянул ручку входной двери, она была заперта.

«Я ничего не понимаю… я дрожу и брежу… почему закрыта эта дверь?»

Он снова подергал ручку.

«Милый, не пытайся убежать от себя. Я привела тебя домой. Тебе некуда больше идти. В свое одиночество? Нет, на сей раз я тебя не отпущу», — услышал он как будто ее слова.

— Идем пить чай, ты согреешься.

Еще в прихожей он почувствовал сладкий аромат чего-то вкусного. Они сняли плащи, она подала ему домашние тапочки. На ней было скромное темно-синее платье чуть ниже колена, не скрывающее ее красивых ног. В квартире было тепло и уютно. Он не помнил, когда ему было так тепло и уютно в доме.

— Но ты была совсем маленькая. Сколько нам было? По 13?

— Это именно возраст, когда влюбляются на всю жизнь и верят в сказку, — она улыбнулась, — проходи на кухню, садись.

Кухня была большая, хорошо устроенная. Стол светлый из карельской березы, с двумя стульями. Плита с вытяжкой, еще небольшой столик для готовки и шкаф с кухонной утварью. Все было очень чисто, аккуратно, выдержано в светлых тонах, на окне занавеска с нежными полевыми цветочками.

На столе уже стоял фарфоровый набор из чашек и блюдец, сахарница, чайник. А главное, тарелочка с его любимыми эклерами.

— Откуда ты знаешь?… — он смотрел на нее и не мог оторвать взгляда. Сердце его билось и лицо покраснело.

— Помню, твоя бабушка и мама устраивали твой день рождения у вас дома каждый раз в начале учебного года. Ты приглашал несколько одноклассников, и меня в их числе. Не знаю почему. И всегда на сладкое были тобою любимые пирожные, эклеры и торт «наполеон».

— Боже мой!

Он посмотрел на нее глазами, полными слез. Взял ее руку, прижал ладонь к своей щеке. Потом поцеловал эту ладонь. Она была мягкая, теплая, добрая. Но главное, она была реальной.

— Я хотел уйти, — признался он.

— Я видела.

— Но разве это не сказка?

— Конечно, сказка. Должно было пройти столько лет, чтобы ты понял…

— Да… я понял, что…

— Нет, нет, не говори ничего. Я знаю, ты понял, и мне этого достаточно. Для меня важнее было любить, а только потом быть любимой. Но… я всегда знала, что ты меня любишь. Всегда. И вот ты пришел.

Они сидели на кухне, просто, по-домашнему. Пили чай. Едва говорили. Все слова и вопросы казались ему нелепыми, неуместными. За окном лил дождь. Ветер посвистывал в приоткрытой форточке. Они молчали друг против друга с одной и той же страшной мыслью, что сказка вот-вот закончится.

Наконец, она поднялась.

— Идем, тебе надо принять душ и отдохнуть. Ванной у меня нет, но есть душевая. Я специально убрала ванную, чтобы немного расширить кухню. Вот белье и полотенце.

Когда он вышел в большом банном халате, она провела его в спальню.

— Ты будешь спать здесь. А я лягу в гостиной.

— Нет, лучше я лягу там…

— Там маленький диванчик и такому большому человеку будет неудобно. Спокойной ночи, мой милый Адам.

— Спокойной ночи, Ева.

Она закрыла дверь. Он сел на большую двуспальную кровать, обхватил голову руками и… заплакал.

День первый закончился. Утром его ждал день второй. Небо за окном чуть просветлело. Дождя не было. Он надел тапочки и вышел из спальни, как и был, в пижаме. В прихожей стояла Ева.

— Привет, Адам! Как ты спал?

— Как никогда в жизни! Доброе утро, Ева.

Она была в желтом спортивном костюме, белых кроссовках, и на щеках горел яркий румянец. Он робко подошел к ней.

— Не бойся, обними меня!

И она сама прижалась к его щеке и притянула к себе. Ее щека была холодная и пахла свежестью. Он поцеловал ее.

— Сейчас будем завтракать. Я сбегала в магазин, купила свежую сметану, творог, молоко и теплые булочки. Ты уже умылся?

Он смотрел на нее, зачарованный. Все в ней жило, дышало, переливалось через край одним только страстным желанием сделать его счастливым, вытащить из болота депрессии и стать вместе с ним счастливой самой.

После утреннего моциона он вышел к ней свежий, отдохнувший и почти спокойный. В душе еще не угасли тлеющие угли страха, что ему все только мерещится, и боязни, что все, что он прочувствовал и пережил за этот один короткий день, эфемерно, нереально, как «фата моргана». Однако, утром он нашел в спальне на плечиках вешалки свою выстиранную и выглаженную рубаху, чистое нижнее белье, галстук. И это было реально, доступно проверке на ощупь. Он вышел к завтраку в хорошем настроении.

— О, какой стол, милая! — всплеснул он руками, завидев заставленный всякими яствами, впрочем совсем простыми, стол. — Когда ты все успела?

— Минимаркет совсем рядом. По утрам всегда привозят самое свежее. Садись.

— Спасибо, но тебе пришлось встать очень рано…

— Я жаворонок.

— А я сова. Какой вкусный хлеб… ммм… еще горячий… Я обычно не ем так много утром.

— А что ты ешь утром? — спросила она с удовольствием наблюдая, как он уплетает горячую булочку с творогом и сметаной.

— Обычно выпиваю стакан чаю с таблетками от давления и аспирин, так, по рекомендации доктора.

— И все?

— Все.

— И вечером наверняка наедаешься, как бегемотик! Где ты живешь?

— Я снимаю квартиру в пригороде. Еду на работу на электричке. Работаю часто допоздна. Кушаю в ресторанчике рядом с работой. Возвращаюсь домой спать. Иногда пишу по ночам, но недолго, утром рано вставать. Но скоро я куплю машину, будет проще.

— Почему же не купил до сих пор?

— Моя бывшая повесила на меня долги… И мама жила в доме престарелых, надо было оплачивать и ее существование. Как-то я купил у знакомого старенькую машину, но она быстро развалилась. Я решил накопить деньги на новую.

— Понимаю. Мама еще жива?

— Нет.

— Вот и я сирота. Родители умерли. Отец давно, мама недавно. Оставили мне эту квартиру. Год я жила у мужа, но ушла от него, вернулась к себе. Ну, это то, что есть. Значит, обильные ужины ты предпочитаешь хорошим завтракам, — сказала она, улыбаясь.

— Ну, вечером приятно поесть… никуда не нужно спешить, отвечать на телефоны. Кстати, мне нужно позвонить боссу, сообщить, что я сегодня опоздаю…

— Не опоздаю, а не выйду. И завтра, и послезавтра. Хотя бы три дня.

— Как три дня?! Почему три дня?

— Ну, для переезда.

— Переезда? Куда?

— Сюда, домой, в наш дом. Твой новый дом.

Он смотрел на нее с удивлением, словно не понимал, о чем она говорит, на каком языке она говорит.

— Милый мальчик, ты, наконец, вернулся домой. Здесь тебе будет хорошо и мне будет хорошо. Ты избавишься от своего бездарного одиночества и избавишь меня тоже. Допей чай, закончи завтрак и позвони боссу. А потом мы поедем на твою квартиру, заберем твои вещи, чемоданы с исписанными листами, книги, и найдем нового квартиросъемщика вместо тебя.

Он опять, потрясенный, смотрел на женщину напротив, ничего не понимая.

— Ты так все быстро решила? Решила за меня? — спросил он после паузы, нахмурившись.

— Да, за нас обоих. Я быстро принимаю решения.

— И никогда не ошибаешься? — он мрачно смотрел в сторону.

Наступила тревожная тишина. Она поняла, что совершила ошибку. Ее натиск, ее желание поскорее наладить его, да и свою жизнь, не упустить снова шанса жить с любимым человеком, невольно толкали ее действовать стремительно.

— Ты обиделся? Ты сердишься? Адам, умоляю тебя, прости! Я не хотела тебя обидеть… наверно, я поспешила… Извини, Адам.

Она подошла к нему, сидящему насупившись на стуле, обняла и прижала его голову к своей груди.

— Спасибо за завтрак… за постель… за прием… — он медленно поднялся, ноги и руки его дрожали.

В его голосе почти и не скрывалась досада и разочарование. Только было вспыхнувшие в его душе искры доверия к этой близкой — далекой девушке начали угасать от нахлынувших, словно поток ледяной воды, воспоминаний об Анне, его бывшей супруге, диктаторе и самодурке. Дверь за ним затворилась. Ева осталась стоять у окна, сжимая пальцы рук до боли в суставах.