Любить аутиста. Осенняя сказка в тридцати четырех актах с эпилогом

Аль Странс

Это интригующая, тонкая, увлекательная и мастерски написанная история непростой жизни талантливого интеллектуала со сложным характером. История обретения истинной любви, подлинного взаимопонимания, духовной близости, при которых отпадает, как шелуха, всё наносное, ложное, чуждое. Автор, как опытный психолог, ведёт читателя по лабиринтам души и внезапным поворотам современной жизни, не уставая радовать и удивлять, заставляя порой грустить и горевать – и всё же даря в итоге светлые надежды. Книга содержит нецензурную брань.

Акт3

Прошли годы. Кончилась школа, закончился институт. Давно он не встречал девочку по имени Ева. Поступив на работу в одну перспективную фирму, он познакомился с молодой женщиной. Ее светлые волосы были убраны в модную прическу, полные губы сверкали яркой помадой; пышная грудь, не слишком большая, но эффектно открытая; стройная, чуть полноватая фигура не могли не привлечь его внимания, как, впрочем, и всех.

Она заигрывала с ним, всячески пытаясь познакомиться. Он был интересен внешне: стройный, молодой, симпатичный мужчина и, конечно, его интеллектуальный мир был достаточно богат. Но для этого нужно было заставить его говорить. Она сразу обратила на него внимание. Иногда он замечал ее попытки, иногда нет. Порой они беседовали о проблемах на рабочем месте, а иногда она уводила разговор помимо работы. Как-то даже посидели вместе в перерыве в кафетерии.

Но вот однажды на вечеринке у ее друзей, куда она пригласила его официально, открыто и с его согласия, она представила его как своего верного друга. Тогда вокруг стали поздравлять ее с прекрасным выбором и его с замечательной партнершей. Хотя он ее не знал. Три раза они встречались в кафе, два раза в театре и вот сейчас — на вечеринке, где он не был знаком ни с одним из ее друзей или подруг, и ему казалось, что все люди вокруг несколько старше них.

Он не обращал внимания на подмигивания и ухмылки некоторых мужчин и женщин из ее круга. Ему было приятно ощущать себя в хорошей компании интеллигентных людей. Кто-то играл на пианино, кто-то рассказывал смешные анекдоты, иной раз пошловатые на его вкус, но все смеялись, потом пили, потом танцевали, потом… целовались… Она, в один момент, тайно потянула его за собой, и они оказались одни в ванной комнате. Она приблизилась к нему, обняла и поцеловала в губы, проведя шаловливо под конец влажным язычком по его губам. Он был удивлен, немного возбужден, немного сконфужен. Но ему понравилось. И этот вечер, и то, как она выглядела: золотистые хорошо уложенные волосы, цвета спелой черешни помада, румяна, да и вся ее косметика делали ее необычайно привлекательной, а дорогие духи просто кружили голову. При разговоре с собеседником светло-серые большие глаза ее распахивались во всю ширь, пытаясь очаровать его.

Они ушли с вечеринки под руку. Он проводил ее до дома. На улице было прохладно, стояла ранняя весна. Ее каблучки звонко стучали по мостовой. Прохожих почти не было. Он шел рядом и смотрел на влажный асфальт, а она поглядывала на него, не понимая, почему он молчит и не обнимает ее.

— Тебе понравилось, дорогой?

— Да, было не скучно.

— Ты им тоже понравился. Все сказали, что мы очень подходящая пара. Ты понял, теперь мы пара.

— Может быть… но мы так мало знакомы… по-настоящему совсем не знакомы.

— Какая беда, дорогой мой! Что ты хочешь знать обо мне? Идем, я все тебе расскажу.

— Куда идем?

— Ко мне, куда же? У меня никого нет, родители за границей… все очень хорошо складывается.

Она опять приблизилась и прижалась к нему так, что он почувствовал ее упругую грудь и неумело обнял. Да и откуда ему было уметь? Кроме того школьного поцелуя с Евой, он ни с кем не целовался и не обнимался, и вообще не водил дружбы и близких отношений ни с девочками, ни с мальчиками. И не то, что не хотел, — хотел, но не знал, как самому познакомиться с девушкой, привлечь ее внимание, пригласить пусть даже в кино.

С коллегой Анной было легко. Обмен приветствиями, легкое рукопожатие, приятная улыбка… и всегда она была инициатором. Даже их первая встреча в кафе произошла после ее предложения: «Пригласи меня куда-нибудь». Теперь она звала его в гости… к ней домой… ночью… в пустую квартиру…

«Господи, что я буду там делать?» — думал он, краснея и надеясь, что темнота не выдаст его смущения.

— Идем, я покажу тебе библиотеку отца, очень богатая библиотека. Ты ведь любишь читать… — произнесла она мягким воркующим голосом и взяла под руку.

Но он высвободил руку и, глядя в сторону, сдавленным голосом произнес:

— Нет… не сейчас… мне надо домой… мама ждет…

Не прощаясь, быстро пошел к метро. Через несколько шагов остановился, обернулся, она замерла на том же месте, красивая, привлекательная, даже, казалось, ничуть не удивленная.

— Пока! — крикнул он и побежал.

— Пока… — помахала она мило маленькой ручкой.

Конечно, он очень хотел попасть в библиотеку отца Анны, он безумно любил умные книги и знал, что на полках научного сотрудника университета с кафедры истории найдется немало замечательного материала.

Адам любил процесс познания, но «привлекательность познания была бы ничтожна, если бы на пути к нему не приходилось преодолевать столько стыда» — цитировал по памяти Адам своего любимого Ницше. Путь к тайнам в книгах в прямом смысле слова для него лежал сейчас через тайну познания женщины. А это вызывало в душе Адама горячую волну стыда. Анна привлекала его милой улыбкой и томным взглядом. И, конечно, своей красивой грудью. Эти беломраморные выпуклости, при всем его стыде, притягивали его внимание и возбуждали его плоть. Познать женщину — познать весь мир! Но как сделать первый шаг?

Его мама была не из тех женщин, современных, открытых, либеральных, с которой можно было обсудить вопросы отношения полов. Собственно строгое, даже пуританское воспитание сделали его столь стеснительным и боязливым. Отца у Адама не было, он оставил мать, когда Адаму было четыре года. Почему? Мать отвечала коротко: «Он меня не любил». Правда, недолгое время в его жизни присутствовала бабушка, мамина мать, замечательная бабушка, но и она покинула его, уйдя в мир иной, ровно когда ему исполнилось девять лет. Оставались друзья в классе, а потом в университете. Но ни с кем не сложились у него столь близкие отношения, что можно было открыть душу и спросить, что делать? Он, разумеется, ходил с однокурсниками, и девочками, и мальчиками, в театр и кино. Но сделать шаг первым, приблизиться к девушке ближе расстояния вытянутой руки, он не мог.

И вот теперь, казалось, фортуна улыбнулась ему, пришла к нему сама, очаровала мягкой улыбкой, окружила нежной заботой, и даже… Да, вот теперь ему надо перебороть себя и отдаться своему счастью, которое, наверное, он заслужил! Если такая привлекательная девушка из такой хорошей семьи и с такими интересными друзьями и подругами предлагает ему свою дружбу… нет, она сказала, кажется больше: «Теперь мы пара». Что это значит? Для нее? И для меня? «Мы пара». И все ей сказали, что мы пара. То есть очень подходящие друг другу люди. Да, быть может, но только внешне… «Я знаю, я не урод, не красавец, но не урод. Но мы совершенно не знаем друг друга! Вот, мне кажется, в чем вопрос. Или я слишком наивен? Потом узнаем. Я познаю ее, она познает меня».

И Адам решился. Как-то утром, придя на рабочее место и включив компьютер, он заметил ее, проходившую мимо с чашкой кофе в руках. Она улыбнулась ему как всегда ласково и спросила:

— Принести тебе кофе?

— Да, с удовольствием… — с радостью согласился он.

— С молоком?

— Да, если можно.

Она поставила свою чашку на свой стол и пошла плавной походкой приготовить ему кофе. Надо сказать, что многие сотрудники заглядывались на Анну и даже заигрывали с ней, полу-шутя, полу-серьезно приглашая в ресторан или на встречу. Адам замечал и не замечал ничего. Он был погружен в свою работу и в легкие, начинающиеся впервые, отношения с девушкой. Да и какое дело ему до разговоров коллег по работе с Анной. Адам не видел в этом ничего предосудительного. Другое дело, что, может быть, он не обращал внимания на многозначительные взгляды Анны и ее улыбки, обращенные к другим партнерам; для Адама все было в порядке вещей.

Когда она поставила перед ним чашку, полную кофе с молоком, он внимательно посмотрел ей в глаза и серьезно сказал:

— Анна, я бы хотел пригласить тебя в ресторан сегодня вечером.

— Так пригласи.

— Ты придешь?

— Что за вопрос! Какой ресторан, если не секрет?

Он сконфузился, назвал ресторан.

— О! Это очень дорогой ресторан… и при шикарной гостинице. Я буду. Когда?

— Думаю часов в семь… тебя устроит?

— Ну, если тебе хочется в семь, будет в семь.

— Я заеду за тобой на такси.

— Прекрасно. Я буду ждать тебя, мой милый.

Она очаровательно улыбнулась ему и с гордо поднятой головой проплыла на свое место.

Вечером в назначенный час такси стояло возле ее дома. Он не ожидал увидеть столь очаровательную леди. Уже пришла осень, холодный ветер кружил по улицам Петербурга, мокрый асфальт покрывали золотые и красные листья клена. Она вышла из парадного и, кажется, прохожие на всей улице замерли от восторга. На Анне была белая соболья шубка до колена, такая же модная шапочка, тонкие черные чулки с рисунком дракона и мягкие сапожки на невысоком каблучке цвета чулок. Ее любимая яркая помада украшала ее губы и в сумерках блестела, как светофор.

Он вышел и открыл заднюю дверь автомобиля. Она села, положила сумочку рядом. Они тронулись.

— Как ты? — спросил он.

— Разве ты не видишь? Я чувствую себя великолепно. И главное потому, что я с тобой, мой милый.

Она пожала его руку своей в перчатке.

Они приехали. Швейцар распахнул перед ними двери. Метрдотель поклонился и провел к их столику. Заиграла музыка, приятная итальянская романтическая мелодия.

— Что ты предпочитаешь пить?

— Разумеется, шампанское. Французское.

Он подал знак. Сомелье появился тут же у столика с картой вин. Адам удивлялся себе! Как он замечательно справляется, впервые будучи в таком шикарном ресторане для богатых людей. Он, правда, поинтересовался заранее и заказал столик и еще кое-что, но одно дело уметь заказать место в ресторане, а другое вести себя lege artis, по всем правилам искусства.

— Могу предложить сухое шампанское «Вдова Клико», — вежливо поклонился сомелье.

— О, я его обожаю.

Адам бросил взгляд на цену, брови его чуть поднялись и… он решил просить на стол бутылку, а не по бокалу. Она благодарно посмотрела на него.

— Ты знаешь, когда я впервые пила это шампанское? Когда папа защитил диссертацию. К нам приехал его друг, посол из Парижа, и подарил ему бутылку «Вдовы Клико». Мне было 16 лет.

Подали салат жульен, устрицы, разумеется, шампанское. Далее, как в медленном кино, подали по заказу мадам ростбиф «А-ля Мирабо», а на сладкое она заказала пирог «саварен» с клубникой. Ужин получился на славу. Он не платил по счету, как Анна ожидала, а пригласил ее в номер, снятый им заранее. Это был его сюрприз.

Она улыбнулась, легко поднялась и, взяв его под руку, проследовала в номер. И здесь проявился весь неисчерпаемый ее талант обольстительницы! Роль Адама заключалась только в том, чтобы оставаться первым мужчиной — мальчиком, который испытает на себе могучую власть любви.

Утром он вышел из номера дорогого отеля мужчиной, с прекрасной женщиной под руку. Он расплатился за ужин и номер, и отвез ее усталую домой. Сам же отправился на службу.

Через неделю она заявила ему, что беременна. О! Это был настоящий сюрприз. Он был ошарашен, но счастлив. Его ребенок, от его женщины!

Свадьба состоялась немедленно. В дорогом ресторане, с небольшим количеством гостей. Только самые близкие. Теперь вставал вопрос о проживании. Казалось, два работающих человека могли бы снять себе приличную квартиру в центре, но нет. Квартира в центре уже была, и она принадлежала маме Адама. Две спальни и гостиная около Невского.

— Дорогой, я беременна твоим ребенком. Мы не сможем жить у моих родителей, там всего салон, кабинет отца с книгами, одна спальня и моя маленькая комната, нам не будет там места.

— Хорошо, Анна, будем жить у меня. Мама в одной комнате, мы в другой, и еще большой салон.

— Это невозможно, милый. Младенец будет ей мешать, да и к тому же, квартира маленькая, нам нужны обе спальни. Одна для ребенка, другая для нас.

— Но куда же девать маму? Она живет в этой квартире 50 лет!

— Дорогой, это не проблема, у меня есть связи, ее определят в лучший дом престарелых в Петербурге или пригороде. Мы будем доплачивать, но для нее это будет лучший вариант. Постоянный уход, забота, ты же понимаешь.

— Нет, Анна, я не понимаю. Как это выселить мою мать из ее дома?!

— Не твою мать, а бедную жалкую старушку, которой все равно некуда деться… переселить ее в лучшее заведение, где за ней будет прекрасный уход, питание, врачебный надзор. Ты понимаешь?

— Да, но я этого не хочу! Да и она не захочет.

— Уф, ты упрям, Адам! Ты не видишь истины!

— Покажи мне ее, в чем она?

— В том, что нам с твоим ребенком негде жить! А твоя мамаша, больная, со старческим маразмом, будет там, в доме престарелых, чувствовать себя гораздо лучше, чем с нами. А ребенок с его плачем и суетой будет ей только мешать. Она даже не может за ним ухаживать. Она слишком слаба…

Он задумался. Было что-то логическое в ее умозаключениях. Но не было там доброты, любви к ближнему, одна прагматика. Он чувствовал это, но что он мог сделать. Как что? Воспротивиться! Но, зная свою жену, пусть даже очень поверхностно, он понимал, что ему не переубедить ее.

И это случилось. Ее друзья нашли приличный дом для престарелых, по протекции записали его мать туда, повесили на него долг — оплачивать регулярно приличную сумму денег, и мама переехала в дом престарелых, а Адам и Анна в его квартиру близ Невского, довольно просторную, светлую, с тремя большими комнатами и высокими потолками: две спальни и гостиная, с прихожей, кухней, ванной, туалетом и в прошлом комнатой для прислуги, а ныне кладовкой, и черной лестницей, ведущей во двор.

Квартира эта, впрочем имела свою историю. Раньше в ней проживала семья некоего советника из дворян, который после революции сбежал в Париж, и власти вселили туда Льва Семеновича, ведущего инженера крупного завода в Питере, с женой Ривой, детским врачом. В начале войны завод со всеми рабочими и инженерами эвакуировали на Урал, но Рива, преданная долгу ухаживать за своими маленькими подопечными, отказалась следовать за мужем.

Однажды во время очередного обстрела она с ребенком на руках бежала в бомбоубежище, упала, сломала ногу, и кость срослась неправильно, не было условий делать операцию; с тех пор Рива хромала. В конце концов, в самые тяжелые дни февраля 1942 года Рива с маленькой дочерью Верой и тысячами других детей и женщин была эвакуирована из голодного и холодного города, где измученные озверевшие люди кормились не только мертвыми, но и живыми, страшнее всего, даже детьми.

Они выехали по льду Ладожского озера, под бомбежками, и чудом уцелели. Когда же после войны вернулись в город — Льву, как уже главному инженеру вернули его квартиру, только была одна проблема: дом был почти весь разрушен. Временно им дали другое жилье в коммуналке, но после реконструкции им вернули их квартиру, — не без трудностей, на нее уже зарились чиновники городской власти. По счастью, сын одного из офицеров сил внутренней безопасности высокого ранга находился на лечении у доктора Ривы. Это решило исход борьбы. Таким образом, Адам знал это достоверно, квартира по праву принадлежала его матери-блокаднице и ему.

Однако «Natura non imperatur nisi parendo». Природу не покорить иначе, как покорившись ей. Адам покорился. Природе своей властной жены, а может, и своей собственной мягкой и уступчивой природе.

Скоро родилась очаровательная девочка. Да и как могло быть иначе у двух красивых родителей? Адам был безмерно счастлив. Назвали ее, по настоянию Анны, в честь королевы Англии Элизабет. Анна не желала кормить грудью, чтобы сохранить девственность груди, и девочку кормили из бутылочек, которые поставлял, естественно, Адам, и еще личный тренер его супруги из спортклуба, так называемый бодибилдер! Но это не мешало Адаму, он принимал это за дружескую поддержку, которая казалась ему естественной.

Он, однако, с течением времени заметил холодок в их отношениях, не видел интереса со стороны Анны к нему и к тому, чем он занимается, хотя старался угождать ей во всем, как и прежде. Не было между ними и той любви, о которой он мечтал, начитавшись романов. А ведь он и сам писал свой роман и небольшие рассказы, а главное — написал настоящую сказку для Элизабет, не похожую ни на одну из сказок мира, и назвал ее «Зеленая шапочка, принцесса леса». Он читал каждый вечер перед сном маленькой Элизабет одну главку, заканчивающуюся словами: «А что было потом, я тебе расскажу завтра», и девочка сладко засыпала, подложив кулачок под щечку, а следующим вечером он читал главу продолжение, и так каждый вечер. А еще он готовил шутливые стихи и поэмы на дни рождения или общие праздники в их компании, когда все смеялись и хлопали в ладоши, поражаясь его таланту — точно и остроумно описать героя именинника или именинницу. И конечно же, зачитывал вирши в честь своей непревзойденной супруги.

Но что-то дрогнуло и началось в этой внешне спокойной жизни семьи Адама и Анны! Что-то скрытое от глаз, некий подземный процесс, словно столкновение глубоких тектонических пластов, накопившихся обид и раздражения в сердце супружеских отношений.

Адам, по выработавшейся привычке, не обращал ни на что внимания, но Анна кипела внутри. Под покровом благодушия ее мужа, его самодостаточности, мечтательности и безмятежности, когда на все ее почти уже открытые флирты и интриги он не просто закрывал глаза, а, по сути, даже не открывал их, даже не пытался понять и увидеть, что происходит с его женой прямо у него под носом, а не только за его спиной, — в душе Анны назрел пылающий комок ненависти к нему. К этому равнодушному идиоту, благодушному папашке с брюшком, которому важны его пиво, его футбол, его работа и дочь, и уж совсем в малой степени она, его супруга, по сути глава семьи и домоправительница.

Тем временем Элизабет выросла, она оказалась смышленой, способной и наблюдательной девочкой. Однажды она задала маме нелицеприятный вопрос: почему, «когда папы нету дома, к нам ходят разные дяди», а ее запирают в ее комнате? В тот же год Анна без особого сопротивления мужа, даже как бы с его согласия, отправила Элизабет учиться сначала в пансион под Москвой, а после окончания там школы — в университет в Англию.

Часы тикали, календари показывали новые даты, и каждый год цифры становились все больше, все тяжелее, как в периодической таблице элементов Менделеева. Он немного постарел, располнел. Анна, наоборот, относилась к себе очень внимательно. Она давно оставила работу и жила для себя. Адам последние годы их совместной жизни стал чувствовать некоторое презрительное отношение к нему. Только в постели он удовлетворял ее безотказно и полностью, как ему казалось. Он был способен на долгий и страстный секс, до того, что она сама просила об отдыхе, и тогда они засыпали в обнимку, счастливые и умиротворенные. У Анны, казалось, не было повода жаловаться на недостаточность их сексуальной жизни или его мужскую слабость. И здесь у него возникал вопрос, почему же он часто видит ее с друзьями, старыми и новыми, улетающую за границу, как правило, под предлогом деловых поездок. Нет, порой они ездили вместе, но их совместное время провождение было скучным и утомительным для них обоих.

На последних пирушкам Адам невольно стал вдруг замечать, как она очень тесно танцует с кавалером, прижимается к нему, делая пошлые движения и даже позволяя целовать ее при всех. Он отводил глаза, ему казалось низким подглядывать за своей женой, верной спутницей, и подозревать ее в чем-то… в чем-то очень нечистоплотном, что для него самого являлось табу.

Однажды на вечеринке подвыпивший приятель из их компании, с сигарой в зубах и стаканом виски, глядя как Анна танцует с кем-то, и вроде бы не обращаясь к Адаму, сидевшему рядом с бокалом вина, сказал: «Какая прелестная нимфоманочка… она не меняется с годами…»

В тот вечер, да, именно в тот вечер откровения, возможно, одного из любовников его жены, мир Адама сильно пошатнулся. Ему вдруг почудилось, что чего-то он не понимает в своей жизни, да, пожалуй, и в жизни вообще!

Дни, впрочем, пока текли своим чередом и ничто не предвещало гроз и бурь, для Адама, по крайней мере. Он продолжал много работать и весьма прилично зарабатывать. Их интимная жизнь перестала быть желанной со стороны супруги. Это огорчало его, но не ее. Анне надоел ее муж с постоянством в своей сексуальной жизни. Никаких фантазий, никаких новых предложений, с ним нельзя даже заговорить о свинге или оргии. Она уже была готова познакомить его со своей подругой, чтобы та соблазнила его, и подглядеть, что получится. Но нет, он не поддавался на маленькие провокации. Разочарование и удрученность ситуацией, самою ею созданной, накапливалось в ней и закипало, и однажды утром Анна встала необыкновенно раздраженной. Самое безобидное и даже естественное предложение Адама поехать в отпуск одним, только он и она, и не за границу, а куда-нибудь на природу под Москвой, поближе к пансиону Элизабет, снять домик и пожить там неделю, встречаясь с дочерью, вызвало в ней бурю негодования.

— Ты не понимаешь меня! — кричала она, — Поехать с тобой?! Под Москву? В какую-нибудь захолустную деревеньку? Тебя вечно тянуло в тупик! Ты тупой, бессердечный мужлан! Никаких чувств, один грубый член! Ты ничтожество! Все твои знания книжек — один сплошной блеф! Никому это не надо! Убирайся из моего дома! Ты мне отравляешь жизнь! Одним своим присутствием отравляешь!

Она сердилась на Адама за то, что он не понимает ее! Она говорила, будто он лишает ее индивидуальности. Что было с точностью наоборот. Ее бездарная индивидуальность проявлялась во всем, особенно же при встрече с подругами и друзьями, хорошо знавшими ее «индивидуальность». При любом случае, когда он пытался ободрить ее и поддержать в любых ее начинаниях, она же обвиняла его, и даже публично, что он глуп и ничего не понимает в женском характере.

— Уходи прочь!

— Но это ведь и мой дом, — как можно спокойнее возражал он, — и Элизабет моя дочь.

— Пошел прочь! Ты мне угрожаешь! Я уже посылаю письмо адвокату об удалении тебя из моего дома.

— Но, Анна, как это может быть? Я твой муж и отец дочери. Что с тобой случилось?

— Не со мной, а с тобой! — она орала на него и одновременно говорила с кем-то по телефону. Когда она закончила орать, через несколько минут в дверь постучали. Анна открыла, на пороге показался ее приятель, огромная горилла, ее личный тренер, бодибилдер, с мышцами на всю улицу. Он вразвалку подошел к Адаму, смахнул невидимую пылинку с его пиджака и произнес, глядя сверху вниз:

— Адам, есть случаи, когда женщина страдает с вами. Это нехорошо. Надо уступить женщине, чтобы она не страдала. Надо уйти. И все будет хорошо. Оставьте ее в покое, и все будет хорошо. Ты меня понял, Адам?

— Нет! Я тебя не понял! Кто ты такой? Это моя семья и моя дочь…

— Тогда тебя положат в больницу на много месяцев с разными переломами, и тебе придется дорого платить и за лечение, и за содержание жены с ребенком, и за оплату квартиры.

— Квартира моя! И какое вам дело?…

— Она моя! — резко выкрикнула Анна. — Я ее приватизировала на свое имя. Она полностью моя. Твоя сенильная мамаша подписала все документы в присутствии нотариуса. Квартира моя, машина моя. Мы разводимся, понял, ничтожество?

Они развелись. Развелись по ее правилам. Не было у него друга посоветовать, или юриста оспорить. Он остался один. Гол как сокол. Без жилья, без семьи, без друга или подруги… Одна работа… и еще его книги…