День на Пересадке

Алла Лэнд, 2023

Это история эмиграции и кругосветного путешествия обычной девушки, основанная на реальных событиях. Потеряв возможность быть с сыном и любимым человеком, а также все имущество, испытывая бессилие хоть как-то изменить жизнь, она вышла однажды из дома толком без денег и плана, просто следуя своему сердцу, купив билет на самолет в один конец.Путешествие по планете получилось необычным: каждая страна стала словно инициацией: Гавайи учили любви, Мексика свободе, а Азорские Острова – женственности. Майями, где автор случайно встретилась с Тони Робинсом, преподал урок успеха и лидерства, а Пуэрто–Рико рассказал о том, что счастье – это выбор, а Сибирь и встреча с шаманом помогла коснуться ценности своих корней и семьи. Город Ухань, во время путешествия по Китаю, изменил жизнь не только Аллы, но и всей планеты. Эта книга о том, что даже один по-настоящему живой человек, не предавший свои детские мечты может изменить ход истории. Пусть для начала лишь своей.Каждая книга посадит дерево!

Глава 2. Ванкувер. Первые дни эмиграции

Из двух дорог выбирай ту, которую не сможешь повторить.

Из аэропорта я отправилась в съемную комнатку, которую предоставила мне школа английского языка. Комната оказалась в большом старинном доме со скрипучими половицами, забором, поросшим мхом от влажности, и огромной елью, накрывающей ветвями весь дом. По ночам к нам приходил енот исследовать мусорные баки для еды. Соседние комнаты снимали веселые испанцы Рикардо и Серхио, которые, как и я, приехали в Канаду учить английский язык. Они постоянно затевали шумные вечеринки, по-родственному подъедали мои продукты, занимали ванную по вечерам и громко хохотали. У меня не было студенческой молодости: всю юность я растила сына, поэтому новым для меня стал не только английский язык, но и студенческая жизнь.

Сейчас мне кажется, что именно шумные соседи, енот, будивший весь дом по ночам, необходимость ездить каждый день по часу в одну сторону на занятия в языковую школу, выполнять домашние задания, возможность после занятий сидеть у океана — всё это и стало тем самым ангелом-хранителем, который уберег меня от первых, самых страшных месяцев одиночества.

Одиночество бывает очень разных вкусов. Есть одиночество среди людей; одиночество расставания с самыми близкими; есть одиночество, когда ты расстался с прошлой жизнью и дороги обратно нет; есть особый, самый тяжелый вид одиночества, когда вы оказались с дорогим человеком по разные берега океана, жизни и смерти, любви и разлуки. Так получилось, что в сентябре 2013 года мне пришлось испытать одновременно все эти виды одиночества. Но Канада подарила еще и новые оттенки одиночества: когда не можешь использовать язык, на котором привыкла изъясняться, и не имеешь возможности работать.

Туалет, смывающийся совсем иначе, чем дома, огромные упаковки еды, новые способы покупки билетов на автобус, новые ароматы воздуха по утрам и абсолютная неизвестность. В эти дни в сентябре я оказалась в самом центре удивительного опыта: я одновременно умирала вместе с моей прошлой жизнью, забывая свой дом, куда больше никогда не попаду, забывая, как это кричать сыну из кухни: «Завтрак готов!» — и обнимать его, сонного, по утрам, забывая, как это — любоваться пальцами любимого, скользящими по струнам гитары, забывая себя. Я никогда не думала, что я — это всего лишь запахи, дела, мечты и планы, окружающие меня каждый день. Я — это люди рядом. А что такое «я» вне всего привычного с рождения, я и не знала.

Эти дни в сентябре поместили меня в центр удивительного опыта: мне резко пришлось родиться в совершенно новой жизни, в новом часовом поясе, в новом языке и новых правилах жизни. Именно интенсивность этого нового рождения и стала моим спасением. Мне кажется, что новый язык и роль эмигрантки дались мне так легко как раз потому, что не осталось места, куда я могу вернуться.

Утро было моим самым любимым временем дня: хрустящий свежий воздух Ванкувера, горячий кофе в железной кружке с собой (я быстро обучилась у местных жителей привычке носить с собой бутыль для воды и многоразовую кофейную кружку), учебники в рюкзаке, кеды, джинсы — и мы вылетаем с испанцами на автобус.

Я рассматриваю людей в общественном транспорте и удивляюсь многонациональности Канады. Азиатские пенсионерки, студенты из Индии, аккуратно причесанные клерки в вычищенных ботинках, спортивные девушки, спешащие на практику с ковриками для йоги за спиной, школьники, инвалиды, для которых автобус специально «присаживался», чтобы коляска могла въехать по пандусу. И все это среди английской речи, которая звучала для меня, как шум пчел.

Мы вбегали в школу на занятия почти в восемь утра, и я окуналась в предлоги, времена и искусство артиклей, училась вести презентацию и писать эссе на английском. Стать снова студенткой в тридцать лет было наилучшим решением: блуждание в лабиринтах английской грамматики и произношения было чудесным способом забыть о заботах взрослой жизни. Примерно к двум часам дня заканчивались наши занятия, как и заканчивались мои силы на изучение нового языка. Так как все вокруг было на английском, мозг, вначале воспринимавший это все как большое приключение, спустя месяц стал очень уставать, и мне было необходимо буквально сбегать от людей, чтобы не слышать больше чужой речи. Моя дорога к океану лежала через самый центр города, чистый, будто с картинки, где стеклянные небоскребы отражают небо, и ты будто не идешь по улицам, а плывешь сквозь облака. Но спустя несколько месяцев жизни в Ванкувере понимаю, что это город контрастов. С одной стороны, роскошный, вылизанный ежедневными стараниями уборщиков, с виднеющимися буквально с каждой улицы заснеженными горами и океаном в центре города. Город из леса небоскребов, парков и ресторанов выглядит как город небожителей. Сколько же нужно зарабатывать, чтобы жить в этом красивейшем городе свободно, не печалясь о будущем? Кто эти люди, живущие в этих квартирах с видом на океан по цене авиалайнера?

А на соседней улице, куда забредаю случайно, вдруг оказываешься в царстве бездомных людей, человеческих тел, спящих на улице, и пустых стеклянных глаз тех, кто уже давно сидит на наркотиках.

Страшный фасад одного из самых желанных для жизни городов мира, как и цены на жилье в этом городе грез, не соответствующие заработной плате, лишили меня всех иллюзий об эмиграции. Больше жить просто и безопасно в этом мире уже не будет нигде.

Просто было мне только у океана. Туда я уходила каждый день, подальше от людей.

Возле океана и в дождь, и в ясную погоду я проводила все свои послеобеденные часы. Я не могла думать ни о прошлом, ни о будущем, не могла никому позвонить, так как все, кого знала, спали на другом конце Земли. Чтобы не бояться и не горевать, я нюхала водоросли, кидала камни в воду, часами наблюдала за облаками и кораблями на горизонте, а если везло, то и за невероятными закатами.

Идти в душ, прыгать с разбегу в реку с головой, сидеть у морского берега часами было всегда моим спасением. Когда я впервые увидела океан, внутри будто отворили клетку, в которой я жила все эти долгие годы. Я и не знала, что мои легкие умеют вдыхать гораздо больше воздуха, чем я привыкла, я и не знала, что этот запах водорослей, соленого воздуха и бесконечность горизонта, будто старинный друг, всегда готовы к встрече.

Ритмичный шум океана успокаивал сердце и уставшую голову, часто убаюкивая меня прямо там, в городском парке. Эти послеобеденные часы, когда я была ракушкой у берега океана, стали моими самыми любимыми.

Отдохнув, я спешила на вечерний автобус к своей привычной рутине: ужин, занятия до поздней ночи, звонок домой и долгая попытка уснуть под возню енота в мусорном баке у дверей.

О моей прошлой жизни напоминал лишь телефон. Который молчал. Свой телефон я проверяла каждый вечер в надежде, что моя прошлая жизнь позвонит и я увижу желанный номер на экране, в надежде, что сын ответит однажды на мои звонки, которые, как гудок корабля, таяли где-то в безбрежном океане сотовой связи без ответа.

Когда наступил период дождей, который смыл мое первое очарование Ванкувером и сделал невозможными мои многочасовые океанские передышки, я стала испытывать приливы тоски и ужаса, которые накрывали меня. Иногда приступы тошноты то в автобусе, среди незнакомцев, то на кассе у магазина, когда я видела, как быстро тают деньги, хотя старалась жить очень экономно. В такие дни я искала билеты домой. И, возможно, улетела бы. Если бы не бразильцы.

Когда я встретила Дженнифер на одном из занятий английским и мы разговорились, я почувствовала, что встретила родного человека. Хоть наши разговоры были просты, потому что английский язык мы обе только учили, но и без слов было ясно: нам хорошо вместе. До встречи с Дженнифер иностранцы мне казались инопланетянами, лишь внешне похожими на людей. Никакой связи с ними я не ощущала, просто с любопытством рассматривала, как они живут. Я думаю, с похожим любопытством я рассматривала бы и марсиан, попади на Марс. А с Дженнифер случилось чудо: мы коснулись самой сути друг друга, где язык не важен, нам просто было хорошо даже молчать вместе. Дженнифер была из Бразилии. Красивая, энергичная, похожая на итальянку, она меня закружила, словно в танце, впустила в свой мир, скрасив серые ноябрьские дни.

Жила Дженнифер в однокомнатных апартаментах одного из самых роскошных зданий даунтауна с пятью друзьями. Количество бразильцев на квадратный метр, а также смеха на маленькой кухне, гостей и матрасов для сна значительно превышало нормы, разрешенные канадскими жилищными службами. Меня постоянно обнимали, приветствуя, расспрашивали о России и даже приглашали на свидания. Как младенец, сжатый стенками матки и находящийся в тесноте, но получающий все необходимое для жизни через пуповину заботливой плаценты, в те дождливые дни, в тесноте этой комнатки, но в бережном внимании бразильцев, я получала внимание и еду в виде риса, бобов и дешевого пива. Помогли мне бразильцы и с работой: держась все время вместе и сообщая друг другу о подработках, все они были постоянно чем-то заняты. Я же, не имея права работать официально, то помогала Дженнифер обслуживать приемы в индийских ресторанах, то убирать апартаменты, а она делилась со мной деньгами или оплачивала мои счета в супермаркете в благодарность. Я прекрасно понимала, что до получения официального разрешения на работу мне надо беречь каждый цент, поэтому предложила свои услуги по уборке сада и присмотру за ребенком хозяйке дома в обмен на бесплатное проживание. В общем, последние месяцы в Ванкувере перед окончанием курсов языка промелькнули как один суматошный дождливый день.

Но один момент мне запомнился особенно ярко. Момент, когда спустя три месяца учебы я вдруг начала понимать, о чем говорят люди в автобусе. Радостное удивление: как же я раньше не понимала английского? Это же так просто! Однажды поймать ощущение, что ты понимаешь новый язык, вернуться в прошлое, где ты говоришь всего на одном языке, где у тебя всего одна родина, одна правда и одна история, уже невозможно. Более того, у меня возникло ощущение, что я знала английский всегда, просто мозг очень противился убрать барьеры внутри, чтобы разрешить себе его знать.

Возвращаясь с ночной работы официантки в ресторане и отмывая чужие туалеты вместе с Дженнифер, не брезгуя иногда даже взять еду для «бедных» в супермаркете из благотворительных корзин, я будто совсем забыла ту свою реальность, где ездила на высоких каблуках и с макияжем на машине, работала с руководителями компаний и жила в собственной квартире. Я будто вышла из какой-то гонки соответствия, из гонки, где я вечно не успевала то выйти замуж, то стать успешной, то вовремя сменить машину. Мне было постоянно стыдно. Стыдно, что я разведена. Стыдно, что живот не идеальный, вещи смялись, телефон не последней модели. Я и не заметила, как стыд стал моей тенью, которая следовала за мной, постоянно оценивая и сравнивая меня с другими.

Чувство стыда впервые пришло ко мне лет в девять, в детском лагере у моря. Жили мы бедно. А еще маму напугали, что в лагере воруют, поэтому она мне выдала самую старую одежду, которую не жалко, и не дала денег с собой.

В то время главной мечтой советского ребенка была жвачка Love is. Дети тратили все карманные деньги на эту радость. А я лишь с жадностью рассматривала витрины и вдыхала клубнично-банановый аромат изо ртов счастливчиков.

Но однажды удача заглянула и на мою улицу: я нашла чью-то пожеванную жвачку на асфальте и по запаху поняла: это ОНА. Отмыв ее в раковине, я наслаждалась заветным послевкусием. Ночью хранила ее на полочке у кровати.

Счастье было недолгим: утром меня разбудила группа детей. «Ты воровка! У меня пропала Love is, а твоя жвачка так пахнет. Мы знаем, что у тебя нет денег! Как ты могла?»… Моя правда сжигала меня. Признаться, что подняла жвачку с пола, было тяжело. Я молчала.

Мне был объявлен бойкот. Со мной не разговаривала ни одна живая душа. И находиться одной в лагере стало бы адом, если б не море.

Мама мне дала с собой лишь плавки, видимо, не заметив в суете дел, что я становлюсь девушкой и у меня появилась грудь. Ходить с острыми набухшими сосками было, конечно, невозможно стыдно. А майки надевать не разрешали.

Но купаться хотелось больше. Поэтому, когда дети дружно забегали в море, я ложилась на песок и делала вид, что играю, потихоньку ползком продвигаясь на животе к морю. Так я доползала до воды. И купалась.

Когда дети увидели меня, ползущей к морю, меня стали считать не только воровкой, но и сумасшедшей. Страшное, безвыходное одиночество испытывала я тем летом. Телефонов не было, как связаться с домом, я не знала.

В один из дней мне в еду налили компот, а на мои попытки возмущаться самый популярный мальчик в лагере начал насмехаться надо мной, изображая мое заикание. В детстве я сильно заикалась. Хохотала вся смена.

Жгучая обида и отчаяние! Вот все, что помню. А дальше совершенно неожиданно для себя я схватила стоявшее рядом железное ведро и начала избивать им обидчика. Молча. Яростно. Весь лагерь замолчал. Молчал и тот мальчик. Выше меня на голову и старше на несколько лет. Его будто парализовала моя ярость.

Потом я ушла под молчаливые взгляды толпы. На своей кровати в темноте одиночества мне стало ещё хуже. Я никогда не знала себя такой. Никогда не была обвинена в воровстве и никогда не испытывала такого унижения от того, что не могу исправить. Я неудачница!

Когда я проиграла все, когда я уже оказалась на самом дне, как поддержка пришло странное чувство. Признав свое поражение, я словно перестала зависеть от мнений и сплетен. Так я впервые познакомилась с ощущением свободы.

Именно в такие моменты чувство стыда и ошибок переходит в странное жгучее тепло. Это та точка, где начинается настоящая любовь к себе. Ведь точка стыда зачастую и есть та дверца, где можно наконец коснуться себя и познакомиться.

Я стала есть вдали от всех, без стыда ползала на животе к морю, а вечерами вместо лагерных развлечений читала. Однажды вечером ко мне подошел тот самый мальчик, извинился и признался в любви. Я была настолько ошарашена его признанием, что долго еще сидела под звездным южным небом, пытаясь объять случившееся. Лишь потом поняла, что именно вот такой выбор себя в любых обстоятельствах и есть тот самый афродизиак, мимо которого не пройти.

Тогда в лагере был сделан главный жизненный выбор. Боясь насмешек, я могла бы остаться в тени, остаться на берегу и не купаться. Но тогда я выбрала себя. И если в индейском трайбе мне давали бы имя, я выбрала бы это: Девочка, которая ползет к морю. Наверное, поэтому прилететь в город у океана и стало моим спасением.

Как самолет в катастрофу, использующий топливо из запасных баков, я начала использовать силы, запрятанные в чувстве стыда, для выживания. Однажды поняла, что стыда во мне больше не осталось. Более того, я увидела, что представления об успехе и счастье, с которыми я выросла, на самом деле лишь инструменты контроля людей. Стыд и страх быть изгоем — этакий серый кардинал нашей цивилизации. Спустившись в самый низ общественной лестницы в новой стране, я получила главный подарок эмиграции: понимание, как часто дома, рассматривая зад стоящего повыше на лестнице успеха, я забывала смотреть по сторонам, любуясь красотой каждого дня, который всегда щедр ко всем, независимо от того, где и с кем ты этот день встретил.

У меня не было никакого плана на эмиграцию, а тем более денег.

Но узнав, что канадский паспорт я смогу однажды дать сыну, а также зарабатывать в долларах и оформить медицинскую страховку семье, я решила, что в моей ситуации эмиграция будет разумным выходом. Надо же что-то делать со своим телом, когда жизнь потеряла всякий смысл?

А в моем случае единственным способом эмигрировать было через учебу.

Мне хватило всего пары месяцев, чтобы насладиться океаном, новыми запахами и удивлением от того, что подарил мне мой поступок.

Гораздо чаще я испытывала тошноту и отчаяние, приступы ужаса и ощущение падения в какую-то бесполезную воронку дней. Мой родной город и обстоятельства словно выдавили меня из себя без остатка, словно скряга зубную пасту из тюбика, не оставив в нем ни капельки, зацепившись за которую я могла бы вернуться. В каком-то смысле одиночество среди чужих людей на чужом языке было чуть легче, чем одиночество среди своих.

Из девочки, которая ползет к морю, я стала девушкой, которая однажды, собрав всю жизнь в один чемодан, долетела до океана.