День на Пересадке

Алла Лэнд, 2023

Это история эмиграции и кругосветного путешествия обычной девушки, основанная на реальных событиях. Потеряв возможность быть с сыном и любимым человеком, а также все имущество, испытывая бессилие хоть как-то изменить жизнь, она вышла однажды из дома толком без денег и плана, просто следуя своему сердцу, купив билет на самолет в один конец.Путешествие по планете получилось необычным: каждая страна стала словно инициацией: Гавайи учили любви, Мексика свободе, а Азорские Острова – женственности. Майями, где автор случайно встретилась с Тони Робинсом, преподал урок успеха и лидерства, а Пуэрто–Рико рассказал о том, что счастье – это выбор, а Сибирь и встреча с шаманом помогла коснуться ценности своих корней и семьи. Город Ухань, во время путешествия по Китаю, изменил жизнь не только Аллы, но и всей планеты. Эта книга о том, что даже один по-настоящему живой человек, не предавший свои детские мечты может изменить ход истории. Пусть для начала лишь своей.Каждая книга посадит дерево!

Глава 3. Переезд в Кутней. Знакомство с духоборами

Плакать по-настоящему можно только дома.

Случай играет в судьбе разных людей разную роль, но чаще всего самые затейливые повороты в жизни случаются именно благодаря ему. До сих пор помню тот декабрь: прошло три месяца с момента моего приезда в Канаду, заканчивалось обучение в школе английского, а также виза и, главное, деньги. Получить рабочую визу можно, лишь начав учиться. Да и учеба — это единственный легальный способ эмиграции, если твои профессиональные навыки стране не интересны.

Плана у меня по-прежнему не было, но из Канады уезжать не хотелось, а оставаться в Ванкувере было не по карману. Однажды на урок английского к нам зашла улыбчивая женщина, представитель колледжа, расположенного в самом сердце Британской Колумбии.

«О, ты русская! Тогда тебе точно надо в наш колледж: он построен на земле русских духоборов. А еще у нас самые невысокие цены по Канаде и прекрасная бизнес-программа!» — радостно улыбаясь, сообщила Элиза. Недорого и бизнес-программа — это единственное, что заинтересовало меня тогда, мое сердце совершенно не екнуло при упоминании духоборов. Но как потом оказалось, именно встреча с ними стала судьбоносной во всем моем канадском приключении.

Так я впервые и оказалась в канадской глубинке.

Была зима. Я сняла по объявлению комнатку в подвале, поступила в колледж и отправилась в десятичасовое путешествие на автобусе в полную неизвестность. В России я выросла на юге, в Ванкувере осень и зима тоже, как и дома, не снежные, поэтому, когда я въехала в заснеженное лесное царство вековых канадских лесов, мне казалось, что я попала в детскую сказку. И, как у всех героинь сказок, у меня даже не было ни теплых сапог, ни карты леса и никакого волнующего предчувствия, что эта затерянная среди гор и лесов земля подарит мне однажды успокоение, профессию и даже сына.

Выйдя на заснеженный вокзал одна с чемоданом, я растерялась. Городок оказался безлюдной унылой деревенькой. Испугаться я не успела: нужны были силы тащить чемодан к новому дому по снегу, искрящемуся в свете уличных фонарей.

На следующий день я вышла в магазин за продуктами и услышала там сказочный старинный русский говор. «Доченька, да никак ты нашенская? — спросила меня продавщица в магазине на удивительном русском языке, который я слышала только в старинных сказках. — Борща хочешь? В холода-то в охотку он идет! Я ищо отвар тут сготовила и сносочки есть мои, домашние. А меня Катей величать. Туточки Келли зовут», — радушно представилась кудрявая круглая женщина, называя сносочками яйца.

Мне казалось, я сошла с ума. Сплю. Брежу. Я ожидала от чужой страны на другом континенте всего, но только не того, что меня перенесут в Россию времен Льва Толстого. До Канады я никогда не слышала об этих людях, которых лишили русского гражданства за то, что они отказались идти в армию и убивать. «Духоборы — люди третьего тысячелетия», как писал о них Лев Толстой. Именно они стали причиной того, что великий русский писатель стал вегетарианцем и впервые взял деньги за свою книгу, чтоб помочь духоборам переехать в Канаду. На деньги от книги Льва Толстого «Воскресение» духоборы смогли нанять корабль и уехали из России, сохранив глубокую любовь к родине, тоску по ней и по русскому языку. В Канаде, где их сначала приняли тепло, потом испугались их сплоченности и желанию обучать детей только в своих школах, поэтому силой стали забирать детей из семей. У духоборов отняли и родину, и детей, и надежду на простую жизнь в новой для них стране. Осталась только вера. Вера, что Бог внутри. Он всегда с тобой. А труд и мирная жизнь — это и есть главные радости жизни. Духоборы были вегетарианцами, миротворцами и трезвенниками с очень твердыми ценностями. Они все вместе отказались идти в армию в России, устроив костер из оружия, выданного им государем. Этот костер окружили все жители поселения, поставив в центр детей и женщин, а мужчины защищали их своими телами снаружи. Государственные служащие иссекали их плетями и забивали камнями, но отправить в армию так и не смогли. Поэтому издали приказ о лишении российского подданства и выдворили из страны. Так и оказались духоборы однажды в горах Британской Колумбии, назвав один из хуторов «Утешением». А спустя много десятков лет хутор Утешение и вся волшебная земля Кутни стали и моим новым домом.

Однажды я забрела на пустынный остров, на который меня привел подвесной мост, и обнаружила там покосившуюся деревянную церквушку. Присела на такую же покосившуюся лавочку и впервые за полгода заплакала.

Я и не знала, какими сложными для меня были эти первые месяцы в Канаде.

Я и не знала, насколько сильно тосковала по сыну, по тебе, любимый, по родным.

Я и не знала, насколько это дорого — говорить на своем языке и быть понятым.

Я и не знала, как страшно быть одной на чужом континенте.

Я и не знала, насколько устала.

Слезы текли, будто весенний сок по стволу березы. С тех пор, как я потеряла ощущение дома, я ни разу не плакала. Ведь плакать по-настоящему можно только дома.

Мне никогда не было стыдно плакать, я вообще люблю все, что течет. Кровь по жилам, слезы по щекам, реки по долинам. Когда ты можешь плакать, утешение уже рядом. Гораздо страшнее, когда плакать не можешь.

Обменяв туфли на каблуках на теплые сапоги в секонд-хенде, чтобы ходить по заснеженной железной дороге на автобус в колледж, я начала учиться. В классе было много ребят из Индии, Японии, Китая, Европы и Канады. Вдруг из уставшей женщины со сложной судьбой я получила шанс стать просто студенткой. Моя маленькая келья, простая белая кухонька, купленный с рук за 60 долларов велосипед и прекрасная библиотека колледжа, лесные тропки и Радж, друг из Индии, с кем мы делали математику, та самая Катя — любимая продавщица-духобор в магазине, с которой мы подружились в первый день, — все это стало моей маленькой семьей и домом в затерянном среди гор городке.

Если бы не телефонные звонки домой, если бы не тяжелые сны, если бы не странное ощущение, что тебе дали новую жизнь, но память о старой стереть забыли, то мой мир стал бы очень уютным. Бедность на грани с нищетой подарила еще один бесценный подарок — знакомство с собой и свободу, которая бывает, когда тебе нечего терять.

Однажды ко мне в подвал подселили такого же нищего, как и я, колумбийца Гильермо.

«Ты знаешь, я не выдержал напора мафии в Колумбии и сбежал в Канаду. На родине мое творчество под запретом, но я однажды напишу ее — такую книгу, которая расскажет о моей прекрасной Колумбии и Боготе так, как никто раньше не мог», — увлеченно рассказывал о себе мой новый сосед. Гильермо был мужчиной лет сорока пяти, с непослушным мальчишеским чубом, глазами фантазера и южноамериканской горячностью. Интересно, почему люди, которые продолжают мечтать, выглядят моложе?

Гильермо вложил последние деньги, как и я, в обучение. Он учился на шофера грузовика в зимних условиях, надеясь зарабатывать много денег водителем фуры.

Когда мы впервые поехали на его стареньком «форде» за продуктами, я подумала, вжавшись в кресло машины: «Хоть бы судьба была к нему благосклонна и он стал писателем, как мечтал». Тормозить на льду этот горячий колумбийский мачо не умел, поэтому однажды на повороте нас закружило вокруг оси, и мы чудом избежали аварии, остановившись буквально в нескольких миллиметрах от столба.

В эмиграции я не раз видела, как причудливо складывались судьбы тех, кто на нее решился. До какого отчаяния должен был дойти человек, который ни разу не видел снега, чтобы учиться на водителя грузовика в снежном высокогорье?

Наша бедность, неуверенность в завтрашнем дне, любовь к книгам и общая кухня создали такой уникальный дружеский тандем, который помог и ему, и мне прожить эту зиму чуть веселее и вкуснее, чем в одиночестве.

Однажды субботним утром Гильермо постучался в мою комнату с предложением покараулить, пока он будет ловить рыбу на самодельную удочку, я восприняла эту затею скорее как приключение и, конечно, согласилась. Чтобы ловить рыбу в Канаде, нужна лицензия. На нее у нас денег не было, да и удочек не было, поэтому мы пошли по снегу в самую чащу леса, чтобы найти безлюдные берега.

Гильермо уходил к реке, бывало, на несколько часов, а я сидела в лесу, карауля спуск к воде, чтобы колумбийского рыбака никто не увидел.

Погружаясь в жизнь леса вокруг и забывая о себе, не раз наблюдала, как все вокруг начинает оживать. Там сойки ворчат, словно надоевшие друг другу супруги. А вот белка, перестав бояться, деловито грызет шишку прямо у твоих ног. Новые и новые слои реальности открываются перед тобой, будто слой за слоем снимая пелену с глаз.

Как же ты не замечала раньше этих следов оленей на снегу? Как же ты не замечала раньше, как красива эта малышка — красная ягодка во мху?

А потом вдруг исчезает и это «я». И ты просто становишься потоком жизни и радости. Ты жива, и лучше этого нет ничего! Как и лес, где каждый живущий играет свою партию в оркестре жизни, так и ты погружаешься в свой природный ритм. А клетки нашего тела настолько мудры, что начинают восстанавливаться и исцелять себя сами, как только ты начинаешь жить в своем уникальном ритме. Мы живем обычно на таких скоростях, что тело не только не успевает исцелять себя, оно даже высыпаться толком не успевает. Об этом я узнала позже, обучаясь на лесотерапевта. А тогда мои первые сессии настоящей лесотерапии случились спонтанно, когда я сидела на пеньке среди дикого леса и поджидала своего товарища по маленькой авантюре.

Поймал Гильермо рыбу или нет, знала всегда по звукам шагов: ох уж эта мужская зависимость от результата! Гильермо или легко, как олень, взлетал по снегу, если шел с рыбой, или тяжело ступал, если без нее. Чаще он ступал тяжело.

Но если нам везло и у нас была рыба — поверьте, вкуснее рыбы не пробовала!

Пировали мы и ухой в лесу, и запекали рыбу в духовке, отсылая щедрые благодарности духам леса и реки. А потом Гильермо играл колумбийские песни на гитаре, и спать я шла счастливая, как после приема у английской королевы.

Канада — происходит от слова Kanata (деревня, поселение) на языке ирокезов. И на самом деле, если не брать во внимание небольшое количество городов-миллионников с метро, высотками и «цивилизацией», Канада — довольно деревенская, простая страна без изысков. Страна для простых радостей жизни: подняться в гору, поплавать летом на каноэ, замечтать стать учителем и стать им, печь печенье детям, изучать какую-то невыгодную в современном мире штуку, типа как первобытные индейцы выпиливали тотемные столбы. Канада может показаться — и точно покажется — скучной тем, кого вдохновляет мировая слава, «американская мечта», деньги, блеск светских приемов, роскошь и разнообразие архитектуры. Все это на гораздо более развитом уровне найдется в Нью-Йорке, Лондоне или Москве.

Канада — совсем про другое. Она про то, как люди до дыр снашивают какой-нибудь шерстяной свитер, связанный их бабушкой, а в протертом рюкзаке старенькая железная бутылка для воды: просто не хотят мусорить странные создания с кольцами в носу.

Когда работала в салоне автомобилей в Канаде, была удивлена, сколько людей десятилетиями не меняют машины из соображений экологии, экономии и привязанности к железному коню. Меня поначалу коробила канадская простота. Особенно у женщин. После Москвы и моего родного города, где от машины до ногтей в женщине все должно было соответствовать чему-то и кому-то, но явно не заработной плате, я была удивлена, что в благополучной Канаде все иначе. А потом мне понравилось. Понравилось, что можно не думать о макияже каждый день, а делать его, когда душа просит, что можно не стесняться ни машины, ни статуса, ни своих странных желаний. Можно сказать, что именно благодаря такой атмосфере во мне стала оживать забытая с детства любовь к книгам, письму, приключениям, природе.

Канада настолько тебя ни к чему не призывает, ничего не обещает, не хвалит и не манипулирует, что это сначала похоже на ломку отказа от сахара: как это так жить не для признания общества, не для внимания, не для успеха и известности? Не для всех этих приправ к блюдам жизни. А просто жить: носить удобное, учить интересное, жить как живется.

Конечно, это не совсем относится к мегаполисам, это скорее мой опыт проживания в маленьких городках Канады: есть совершенно простые и скучные, но некоторые, как Нельсон, Тофино и другие малыши, — удивительное сочетание цивилизации, дикой природы и детской мечты.

В этих городках я встретила множество взрослых, не предавших свои детские мечты. Вот, наверное, если коротко назвать главное о встреченных канадцах: это люди, не предавшие свои детские мечты. Такие чудаки есть везде по миру, но Канада однозначно их земля.

Канада, конечно, страна эмигрантов. Это я особенно ясно поняла, когда началась учеба в колледже. Стайки худеньких японских студенток, вежливых, хихикающих и бесконечно милых в привязанности к своим игрушкам, сумочкам и телефонам. Яркие группы студентов из Индии: кто-то в тюрбанах, кто-то в повязках с бинди, яркой цветной точкой на лбу, а кто-то просто в браслетах. Сдержанные китайцы, которые всегда выполняли вовремя все задания, были очень вежливы и серьезны. Красавцы хоккеисты — канадцы, которые ходили плечистыми спортивными группами и флиртовали с девчонками на переменах в кафе. Редкие южноамериканцы и африканцы долетели до гор Британской Колумбии, но были и они, и я жадно впитывала истории их стран и культуру. Я познакомилась с людьми со всей планеты, которые также впервые оказались вдали от дома в новом языке и новой обстановке.

На наших вечеринках в комнатах общежития меня иногда охватывало переживание, что я на ковчеге Ноя, который дрейфует в неизвестность. На кухне студенческого общежития было собрано так много культур со всего мира, и каждый щедро делился историями, едой и поддержкой.

Первые недели мне все же хотелось сбежать. Учеба за полгода стоила всех моих денег на кредитной карте, учиться надо было два года, чтобы получить диплом и подать документы на рабочую визу. Где найти денег на оставшиеся полтора года и готова ли я жить так долго в глуши одна?

Бродя по колледжу среди студентов из других стран, в большинстве своем гораздо младше меня, я не совсем понимала, хочу ли я учиться тут и какое меня ждет будущее. Две недели я ходила перед кассой колледжа и не могла решиться отдать последнюю финансовую опору, сняв все деньги с кредитной карты на обучение, и в итоге оказаться в полной неизвестности и беспомощности перед будущим.

Однажды мы сидели с моим другом Раджем, умным, смешливым индийцем лет сорока, который, покинув Индию в двадцать лет, уже давно стал человеком мира.

«Радж, это все мои деньги. Даже не мои, а банка. Я не понимаю, что я делаю. Может, мне лучше полететь домой, пока не поздно?» — спрашивала я его за ланчем между занятиями.

«И что будет дома, знаешь?» — внимательно глядя мне в глаза, спросил Радж.

Я радостно начала перечислять, что я могла бы работать на своей работе, может, снимать комнату и даже однажды взять еще одну ипотеку. В тот момент я действительно готова была уехать.

«Слушай, если я что-то понял о жизни, то это то, что из двух дорог всегда лучше выбирать ту, которая не повторится. Где больше волнения, влечения, страха. Секса, одним словом. Секса с жизнью. Обычно там больше приключений и меньше сожалений. А взять ипотеку ты всегда успеешь», — хитро подмигнул он мне и ушел на занятия.

В тот день я отдала все деньги в кассу колледжа. И с тех пор в моей жизни определенно появилось больше приключений.

Приключением всегда была сдача зачетов и экзамены.

Я ходила на все занятия, выполняла все задания, но все же не понимала большей части того, что говорили преподаватели.

Благодаря сильной математической подготовке, полученной в России, цифры покорялись мне легко, а вот все, что касалось макроэкономики, юриспруденции или проведения презентаций, было мукой. Я просто не понимала даже того, что у меня спрашивает преподаватель.

Первым на презентациях обычно ставили на балл выше. По этой причине я была везде и всегда первой.

До сих пор помню первую презентацию по макроэкономике. Вызвалась выступать первой, готовила слайды всю ночь, а на саму презентацию надела красное шерстяное платье, вплела красные цветы в волосы и впервые надела шпильки. В нашем тихом колледже, укутанном в снега, все приходили на занятия тепло и удобно, часто даже в лыжных брюках и шапке, а иногда и в пижаме.

Мне же хотелось отвлечь внимание от своего английского, поэтому, когда я вплыла в класс, покачиваясь, как морячок по палубе, на шпильках, от которых успела отвыкнуть, в классе стало тихо. Студенты оторвались от телефонов, преподаватель с любопытством смотрел, явно предвкушая, что же поведает эта жар-птица. А я, забыв обо всех страхах, начала веселиться, выпустив этим красным платьем свою игривость на волю. И пусть я не знала хорошо их языка, но, летая по сцене от слайда к слайду, словно танцуя, я точно понимала, что внимание аудитории было моим. А не это ли важно в любой презентации, да и в жизни?

Когда закончились мои слайды, преподаватель экономики захохотал, а студенты захлопали. Зачет был сдан. Но главным было другое: за что я была гонима дома и из-за чего казалась странной, именно за эти качества меня считали тут уникальной, необычной и креативной. Я вдруг перестала быть женщиной со сложной судьбой, а стала храброй девушкой с интересной жизнью. Начав учиться в колледже другой страны, я вдруг получила вторую юность и шанс переписать свою историю заново.

Хватая рюкзачки после пар, мы с подругой из Индии шли и мечтали о будущем, как школьницы.

— Я хочу объехать весь мир, взять интервью у Бьорк и Киану Ривза, — радостно фантазировала я, будто мне пятнадцать.

— Я, если честно, хочу замуж и открыть приют для сирот, — отвечала индуска.

— Ох! Я не знаю, что скажут мои родители на такое! Но я, наверное, хотела бы открыть свой театр теней в Канаде, — добавляла японка.

— А мне не хватает вечеринок! Я хотел бы быть владельцем ночного клуба, — делился парень из Бразилии.

Я вдруг попала в пространство, где все можно и ничего не поздно.

Ежедневно в автобус к нам подсаживалась забавная пара: пожилая бездомная старушка со связкой алюминиевых банок из-под содовой и пива размером с велосипед (эти банки она собирала по мусоркам и сдавала как приработок) и солнечный паренек (так в Канаде называют людей с синдромом Дауна). Они пели песни, болтали и смеялись на весь автобус.

Это были самые счастливые люди, которых я встретила.

А пассажиры автобуса, часто банкиры, преподаватели, студенты, поддерживали с ними разговор, рассуждая о погоде, новостях или просто о вчерашнем ужине.

Наблюдая за этим парнем с синдромом Дауна, за его умением радоваться снегу, дождю, новому свитеру, петь без стыда и восхищаться бутербродом, я подумала: «А может, это у нас, «нормальных» людей, на самом деле ограничены возможности? А может, те, кто вгоняет в рамки себя и других по гендеру, возрасту, национальной принадлежности, и есть те самые люди с ограниченными возможностями восприятия жизни во всем ее разнообразии?»

«А может, и со мной всегда было все в порядке?» — начала закрадываться бунтарская мысль в мою голову.

Быть собой оказалось вдруг так просто!

Никто не спрашивал, замужем ли я, сколько у меня детей, кем работаю.

«Что ты читаешь, взбиралась ли ты на ту гору, как прошел экзамен?» — интересовались попутчики моего автобуса тогда. И я с огромной радостью отвечала.

Мое первое образование случилось одновременно с рождением сына и прошло как во сне, зато во время этой учебы, погрузившись в прекрасную библиотеку колледжа, я наконец училась в полную силу. Каждая книга манила удивительной историей, каждый атлас — путешествием, а новый язык — инсайтами и друзьями. В библиотеке я проводила все дни до закрытия колледжа: во-первых, у меня не было денег на свои учебники, во-вторых, дома, в каморке было темно и уныло, а в-третьих, в суете своей прошлой жизни между работами, войной за сына и его воспитанием я совершенно забыла о том, как люблю учиться.

Сделав задания по учебе, я бродила между книжными рядами и впитывала новые названия, новых авторов, исследования. Жизнь вдруг стала казаться такой огромной и бездонной, а каждая книга, как портал, вела в новую вселенную — вселенную своего автора.

Вечерами чаще всего я ехала домой на последнем автобусе, хрустела снегом в темноте, что-то ела и ложилась спать. Сундуки с мыслями и страхами раскрывались внутри, как только я закрывала глаза. Но в ту пору я научилась еще одному важному умению, которое рекомендую взять во времена пересадок: закрывать сундуки своих мыслей. Прямо нажимать на крышку и усилием захлопывать сундук с мантрой «подумаю об этом завтра». Я просто не позволяла себе бояться.

В те дни меня часто просили рассказать мою историю и почему я оказалась в Канаде.

Мне всегда было сложно ответить на этот вопрос — ведь если бы не одна случайная встреча с одним мальчиком в школе много лет назад, я оказалась бы где угодно, но не в Канаде.

Эту встречу я как сейчас помню.

Если читатель мне позволит, я введу еще одно обращение «ты» в мою книгу. Так я буду обращаться к тому мальчишке из детства, без которого эта история и не случилась бы. Я не решусь называть его имя в книге без спроса, а такие избитые обращения, как «любимый», мне не нравятся и самой.

Мы встретились случайно, когда нам было лет по двенадцать. Тогда я случайно перепутала школы и пришла к тебе в класс. Я этого не помню, это рассказал мне ты однажды. Так началась череда странных случайных встреч с тобой. Их было не счесть.

Однажды ты пригласил меня на вечеринку к себе домой. И вот там-то я влюбилась. Влюбилась в то, как бережно ты танцевал со мной, как показывал фотографии своей семьи, заправляя за ухо непослушные волосы длинными музыкальными пальцами, как наливал чай и внимательно выслушивал все мои истории. Мне кажется, меня никто никогда так не слушал до того дня.

Твои движения были расслабленно-сконцентрированными, как у гепарда. Я помню, как поражена была, когда увидела, как ты учишься играть на скрипке: рассматривая, как музыканты играют в телевизоре, ты учился музыке. Во время нашего детства не было интернета, поэтому научиться играть любимую музыку можно было только так: подсматривая за любимым исполнителем. А я любила подсматривать за тобой. Я никогда в жизни не любила никого рассматривать так, как тебя.

Назвать тебя красавцем я не могу. Красивого в тебе был только глубокий внимательный взгляд и руки. Но в то же время красиво было все: небрежно завязанные кеды, отросшие волосы, спокойная, даже немного презрительная уверенность в себе на людях и невероятная чуткость, забота и глубина размышлений, когда мы оставались вдвоем.

Но на самом деле сама до сих пор не могу понять, что меня в тебе привлекало. Ты был словно ключик от огромного механизма внутри меня, о котором я раньше даже не подозревала, не знала, что он там есть. Это оказалось даже страшно: словно ты заводная кукла, которая машинально ходит на учебу, улыбается одноклассникам, делает уроки. А однажды встречается мальчик, который просто внимательно смотрит в твои глаза, и ты оживаешь.

Когда ты был рядом, во мне не оставалось ничего механического. Когда ты был рядом, мы постоянно играли, говорили и исследовали мир.

Я помню один зимний вечер, когда мы встретились на берегу озера и не заметили, как вышли далеко за пределы города, разговаривая обо всем на свете. Когда поняли, что заблудились, мы забрались на старую башню, которая раскачивалась на ветру, чтобы осмотреться и понять, где мы. Ты бережно поддерживал меня за плечи, а я очень боялась. Железная башня раскачивалась из стороны в сторону, город блестел огнями вдалеке, ты обнял меня тогда впервые, желая защитить от ветра.

«Мне кажется, мы так стояли вечность. Все, что было до тебя, кажется просто сном теперь», — прошептал ты мне на ухо. И именно это ощущение остановки времени, такое огромное, такое необъятное для девочки в четырнадцать лет, и было тем самым основным чувством. Словно ты — единственное в моей жизни, что никогда не кончалось и не начиналось.

Это не похоже было ни на первую влюбленность, ни на страсть. Мы спустились с башни притихшие, молча нашли трамвай. Ожидая трамвай, ты вдруг исчез на несколько минут и вернулся довольный, с орхидеей в руках.

«Ты мне очень напоминаешь эту орхидею, так непохожую на все цветы в оранжерее. Не удержался — купил ее. И потратил все деньги! Ты же не против, если мы поедем сзади трамвая?» — тут ты, взяв меня за руку, усадил позади трамвая на железный выступ и сел рядом сам, закрывая меня от ветра всем телом. Мы приехали домой в полночь. Меня, конечно, ругали родители. А я, заперевшись потом в теплой ванной, начала впервые в жизни писать дневник. Именно благодаря встрече с тобой я начала писать.

С тех пор было много прогулок, игр и разговоров. Мы почти не общались в школе, встречаясь обычно за ее пределами. Мы говорили о музыке, о смерти. Но никогда не говорили о любви. Мы словно не хотели пускать никого в тот мир чудес, где находились. Ни людей, ни слова.

А потом наступило лето. И мы разъехались по разным городам. В то время не было телефонов, поэтому мы просто перестали общаться. Я перестала вести дневник. В том месте, где раньше был ты, образовалась огромная дыра. Я и не знала, как была счастлива с тобой, пока не узнала, что такое мир без тебя.

Это было бесконечное одинокое лето в деревне у бабушки. Этим летом расстались впервые не только мы с тобой: покинуло меня и детство.

Я плохо помню следующие годы школы. Помню только, что больше мы никогда не гуляли вместе. Я была слишком горда, чтобы спросить, почему мы не общаемся. А тебя словно что-то сдерживало внутри, чтобы подойти ко мне. Как я узнала позже, сдерживало тебя знакомство с другой девочкой этим летом, которая стала однажды твоей женой.

Незаметно закончилось школьное время. Последний раз мы говорили на выпускном балу. Сначала ты меня пригласил на танец, а потом мы и вовсе сбежали ото всех на чердак дворца, где и встретили рассвет. Было удивительное чувство, что расставания и не было. Первый поцелуй. И слезы. Слезы страха и волнения перед такой огромной жизнью впереди.

А спустя время узнала о твоей помолвке. Мое сердце тогда вывалилось из меня где-то, да я и не жалела. Без сердца жить оказалось гораздо легче.

Спустя несколько месяцев, в семнадцать лет, я встретила своего будущего мужа, будущего папу моего сына. Он первый мужчина в моей жизни и сказал тогда прямо: «Я хочу на тебе жениться». И не просто сказал, но окутал вниманием.

Меня, привыкшую к равнодушию собственного отца и все еще раненую странной историей с тобой, настойчивость будущего мужа излечила, словно лекарство. Я тогда еще не умела различать контроль и заботу, любовь и одержимость.

Подписывая брачный сертификат в восемнадцать лет, я и не знала, что подписываю себе путевку в ад. С первого дня замужества я была резко отрезана от семьи, от права голоса, от себя.

Я рада, что, несмотря на беременность, продолжала учиться в университете. Моя одежда и длина юбки в университет строго проверялась, так же, как и мой сотовый телефон. По вечерам в мои обязанности входило приготовление обедов и ужинов, а также ежедневная глажка и стирка вещей. Перед сном я всегда полировала с кремом туфли мужа. Он внимательно проверял качество исполнения и, если работа его устраивала, выдавал деньги на покупку еды в магазине.

Мне было восемнадцать, я была беременна и зависима финансово. Более того, я выросла с уверенностью, что это и есть семейная жизнь. Поэтому старалась угодить изо всех сил. Незаметно черты юности стали стираться с моего лица. Мечты о любви, путешествиях, семье, где много смеха и нежности, — все это я запихала в темный угол души подальше, как ненужные старые игрушки.

Моей маме приходить к нам в гости запрещалось, зато мама мужа была у нас дома почти каждый вечер. Они часто уходили вдвоем из кухни, пока я убирала со стола, чтобы обсудить дела, в которые меня никогда не посвящали. Муж семимильными шагами шел во власть и богатство, а я стала просто прислугой, которая вынашивала его ребенка.

После рождения сына все стало еще хуже. Ухаживать за ребенком, так сложилось в моем обществе, было женской работой. Роды были непростые, у сына было повышенное давление, и он беспрестанно кричал. Первый год я практически не спала. Готовка, уборка, обслуживание мужа и уход за младенцем забирали все дни, а ночью я делала задания по университетской учебе.

Это были очень одинокие годы.

Я и не знала, о чем тоскую, думая, что полностью в одиночку ухаживать за ребенком — это нормально.

Я была уверена, что мое мнение не слышат, потому что я молода и глупа.

Я грустила, что в нашей семье не было ни разговоров, ни совместных прогулок с коляской, ни нежности. Мне казалось, я просто недостаточно хороша.

И старалась еще чище убирать, еще больше готовить, еще меньше смеяться.

Я перестала грустить, что муж все время на работе. Я стала радоваться этому. Эти тихие часы вдвоем с сыном были самым счастливым временем тех дней.

«Все женщины так живут. Многие были бы счастливы на твоем месте — посмотри, в какой уютной квартире ты живешь, еда всегда на столе. Что тебе еще надо?» — муж всегда звучал убедительно и уверенно, поэтому я ему верила.

В конце концов, мы и правда не голодали и жили в уютной квартире.

Из-за того, что муж сильно храпел, я стала уходить спать в ванную, чтобы высыпаться хоть немного. Спала на одеяле на полу. Однажды проснулась от удара ногой по голове: муж был зол, что я забрала теплое одеяло, и так будил меня, чтобы отдала его.

Я молча отдала одеяло и пошла готовить ему завтрак. За окном светало. Я никогда не курила, но в то утро, когда он ушел на работу, я взяла его сигареты и закурила. Словно прося сигареты передать мне хоть немного его силы.

«Я не могу так больше жить», — набравшись храбрости, сказала я тем вечером мужу.

«Если вздумаешь уйти — убью», — обрезал он и, поужинав, ушел к друзьям.

Я знала, что он не шутит. После свадьбы я узнала слишком много о его прошлом. А еще я знала, что меня было некому защитить.

Но глубоко внутри понимала, что если я не уйду, то во мне умрет навсегда что-то гораздо большее, чем сама жизнь. Тогда я сделала свой самый важный выбор в жизни: лучше быть мертвой снаружи, чем внутри.

Я понимала, что моему сыну с рождения достались непростые карты. А значит, ему нужна живая мама. Живая и любящая мама, которая, словно оберег, укутает его в любой темноте.

Следующим утром я собрала сумку и вышла из дома с годовалым сыном на руках. Я помню то утро, когда ехала на трамвае к маме домой, холодея от ужаса и своей смелости, прижимая белокурую головку Марка к груди. Тот шаг навсегда останется самой большой моей храбростью в жизни. Я была готова умереть, но больше никогда не просыпаться от удара ногой по голове.

Следующие десять лет моей жизни были настолько непростые и насыщенные, что, чтобы описать их, понадобилась бы еще одна книга. Жизнь мамы-одиночки никогда не простая. А когда ты выходишь из нездоровых отношений, так вообще становишься воином. Ловким ударом одной руки отбиваешь счета, которые сыплются на тебя, словно летний дождь, а другой варишь суп малышу и читаешь ему книги перед сном.

Работала я постоянно. В банке по профессии, таксистом по ночам, а по выходным мы продавали с сыном овощи на рынке. Финансовой поддержки бывший муж не оказывал, хотя был к тому времени уже миллионером, а по закону мне назначили смешную сумму, достаточную лишь на покупку ужина на один вечер. Так я узнала, что живу в стране, где права женщин и детей не защищены, а защищены лишь права тех, у кого есть деньги и связи.

Работа в такси в те годы была по ночам. Уложив сына спать под присмотром мамы, я уезжала на работу таксистом. Возила я без лицензии — просто подбирая случайных попутчиков. Именно это умение разбираться в незнакомцах, которое подарила мне работа в такси, и приготовило меня, как я поняла позже, к одиночным путешествиям. Таксовать по ночам — лучшая тренировка интуиции! Иногда, возвращаясь домой под утро, я плакала от усталости. Жизнь казалась бесконечным колесом тревог и выживания.

Но долго грустить было некогда: заботы о малыше, безденежье и постоянный страх, что его отберут, были моими спутниками, а ночами я не спала, спрашивая небеса, за что же я попала в такую ситуацию.

Тогда и начался мой путь в психологию и к чему-то еще выше. Я искала любой поддержки, любой информации о том, как себя вести в ситуации полной беспомощности.

Много раз приезжая в садик после работы, ребенка я не находила. А потом начала видеть, что мои переживания доставляют бывшему мужу удовольствие. Он словно хотел добить меня, растоптать, растереть в порошок. Словно видя во мне врага, а не простую девчонку двадцати лет, с кем не получилась семья. Я ощущала, что мне мстили. За что-то, чего я не совершала.

Я знала, что папа моего сына был навсегда разлучен своей матерью с отцом. Видимо, именно эта детская история и послужила основой его жестокости по отношению ко мне и желанием разлучить нас с сыном. В картине мира бывшего мужа просто не было вариантов, где родителей у ребенка двое.

Глубоко внутри я понимала, что если и начну битву за сына, то навсегда поселю в его душе раскол. Невозможно разделить то, что однажды соединилось. Мама и папа для ребенка неразделимы и важны. Я не знала, что мне делать. Я не хотела, чтобы мой ребенок жил на войне.

Так я стала учиться жить в нескольких реальностях. В одной реальности я училась спокойно переносить свой страх потерять сына: я чувствовала, что именно мое внутреннее спокойствие и вера в то, что все будет хорошо, и есть мой главный оберег. Я училась уважать свою беззащитность, сжимая иногда до белых костей свои руки от отчаяния, но никогда не показывая свой страх внешне.

Я училась уважать внутреннюю боль отца своего ребенка. Когда сына у меня забирали, я училась выстраивать внутри теплое мирное поле между нами троими, а внешне растила спокойную уверенность, что все будет хорошо, даже когда не слышала сына несколько дней.

После неоднократных попыток обратиться в полицию я поняла, что моя история никому не интересна: обычные семейные разбирательства. Вместо того чтобы растить свою тревогу, я училась растить свое доверие к миру.

Я стала словно батарейкой, производящей любовь и спокойствие для трех малышей: сына, испуганной девчонки, которой я и была на самом деле, и злого, обиженного на весь мир малыша — моего бывшего мужа. Я и не знала, что так начинается взросление: не потому, что ты попадаешь в мир взрослых, а потому, что вынужден учиться жить среди обиженных раненых детей.

Год шел за годом, я начала понемногу вставать на ноги, даже купила квартиру в ипотеку. Денег на мебель и ремонт у меня не было, но зато у меня были друзья. Друзья помогали красить стены и завозить мебель. Наши уютные вечера на полу без стола, просмотры фильмов вместе с сыном в обнимку по вечерам, разговоры по утрам по дороге в школу. У меня было странное ощущение, что я проживаю не совсем свою жизнь. Я словно зашла случайно не на свою линию. Но этот русоволосый умный мальчуган, который называл меня мамой, стоил всех трудностей.

Я всегда нравилась мужчинам и иногда ходила на свидания. Но внутри у меня было холодно и пусто. Я словно потеряла интерес к своей женской судьбе. Несколько раз мне даже предлагали выйти замуж. Это были приятные, хорошие люди. Но у меня внутри не откликалось ничего. Гораздо ценнее мне была с таким трудом завоеванная свобода. К семейной жизни я не испытывала больше ни малейшего интереса, вздрагивая каждый раз при виде свадебных церемоний.

Помню одно утро в холодной электричке в Подмосковье. Я возвращалась домой из командировки. И вдруг поняла, что мне уже почти тридцать лет. Я стала взрослой женщиной с ребенком и ипотекой. Стала именно той, кем так боялась стать в детстве.

В моей жизни так и не случилась большая любовь, да и не было в этом ничего необычного. По статистике в моей стране разводы и аварии случались все же чаще, чем любовь.

Я не стала ни путешественницей, ни ученой, ни одна моя детская мечта не сбылась. Я помню, как тогда приняла решение, что буду счастливой, несмотря ни на что. Просто потому, что дома ждет сын, потому, что скоро весна, потому, что могу купить себе горячий чай с лимоном на вокзале и вдыхать запах московского метро в командировках.

Той весной я стала много летать по работе. И однажды в самолете, спустя десять лет после окончания школы, мы случайно встретились с тобой снова.

Мы приятно общались на протяжении всего полета. Я была рада видеть тебя, как привет из детства.

Я помню, как рассматривала твой паспорт и увидела там штампик с изображением пингвина из Антарктиды. Ты, как оказалось, увидел весь мир, от Новой Зеландии до Чили, и летел домой погостить у родителей. Мне было приятно, что именно ты был моей первой школьной любовью, хотя бы в юности я не ошиблась.

Приземлившись, мы расстались легко и тепло, я была уверена, что уж точно навсегда. А на следующий день ты просто пригласил меня на прогулку. С того дня мы не расставались.

Я помню, как мы не спали первые несколько дней после первой встречи. Читали мои дневники и делились воспоминаниями. Ты рассказывал все, что с тобой случилось за эти десять лет, а потом внимательно выслушивал меня. Мы бродили по району нашего детства и делились друг с другом абсолютно всем, словно и не было тех лет расставания. Я вдруг поняла, почему у меня не получалось с другими: потому что все во мне, от вкусовых пристрастий до странных игр и чувства юмора, оказалось словно пазлом ко всем твоим странностям и интересам.

Я знала, что ты приехал в город всего на несколько недель, поэтому была счастлива каждый день просто оттого, что ты есть. Жизнь нам словно подарила билет в те времена, когда мы были школьниками.

Мы, как дети, забыли обо всех взрослых правилах, просто болтали ночами и слушали музыку через одни наушники на двоих, ездили на велосипеде, гуляли на природе и постоянно смеялись.

А однажды ты меня обнял. Я и не знала, на какую страсть способны мои клетки. Я и не знала, что все эти годы во мне живет дикое животное, которое наконец вырвалось на свободу. Я и не знала, что бывает так, что ты не знаешь, где твои пальцы заканчиваются, а где начинаются мои. Мое тело, словно годами пребывавшее в оцепенении, будто ожило, а я только и успевала, что удивляться, что это происходит со мной наяву. Ты был удивлен не меньше, все дальше и дальше перенося время своего отъезда. Расстаться даже на день нам казалось невыносимым.

Это было самое счастливое лето в моей жизни. Я показала тебе Байкал, а потом мы проехали за рулем половину России, прятали в дупло дерева в парке записки с признаниями в любви, чтоб найти их в старости. Готовили завтрак по утрам, танцуя под музыку, и читали по вечерам. Постоянно играли. Это, наверное, было самое волшебное в наших отношениях: мы постоянно во что-то играли, переодевались в разные костюмы, превращая в приключение даже простую смену колес на машине. Мы оба сильно похудели и находились на каком-то пределе своих возможностей. Во мне начали расцветать бутоны моих забытых желаний, я стала писать и видеть будущее. И словно стала снова доверять миру.

Однажды в ноябре ты принес рождественскую елку, мы приготовили праздничный стол, нарядились и даже запустили фейерверки. Мы словно обманули код времени, случайно попав в вечное детство и вечную любовь.

Я помню тот вечер под елкой. Ты лежал и гладил мои волосы, рассматривая глаза. А я просила мир: «Остановите все, пожалуйста, сейчас. Я не смогу быть счастливее». Абсолютно все мои клетки стали любовью и благодарностью. Все обиды растворились. Я была лучшей версией себя и словно светилась от радости.

«Я получил работу на другом континенте, к которой готовился несколько лет. Я не знаю, как быть. Я хочу быть с тобой, но как?» — сказал мне ты однажды.

Не знала, как быть, и я. Потому что, конечно, сына в другую страну никто бы не отпустил, а без сына я бы не улетела. Я не хотела, чтобы ты из-за меня предавал свою мечту. Но и жизни без тебя представить больше не могла.

А потом случились и другие удары судьбы: у моего дедушки обнаружили последнюю стадию рака, а у сестры отказали почки. Из года безоблачной жизни меня словно кинули гореть заживо. Я видела, как жизнь растаскивает нас по разным полюсам.

Твоя реальность, где впереди новая страна и возможности, свобода передвижения и новые знакомства. И моя реальность, где впереди меня ждали только больницы и переживания о близких. Остаться в те дни рядом со мной значило принять на себя добровольное проклятие, закопать свою жизнь.

Шанс изменить жизнь выпадает редко. И в те дни для тебя шансом изменить жизнь стала не наша встреча, а другая страна. Даже когда ты еще гладил мои волосы, я уже чувствовала это ледяное расстояние между нами. Оно, словно нож, погружалось глубоко в легкие, мешая дышать.

Я не обижалась на тебя. Я не умела испытывать к тебе ничего, кроме любви, просто пыталась запомнить, как выглядят твои руки, глаза, какие на ощупь твои волосы. Уже зная, что ты меня не выбрал. Уже зная, что испытать такое чувство я больше не способна ни к кому.

Ты улетел на другой континент. Как фантомы прошлой связи, между нами еще случались звонки и письма, но прожить такой момент и остаться вместе можно, только не отпуская рук.

Во мне росла жгучая обида на жизнь. Я ведь уже привыкла жить и не мечтать о любви, зачем же мне подарили этот год счастья? Чтобы он жег меня теперь невозможностью ни вернуть тебя, ни забыть?

За что человеку так мучительно умирать, как это выпало на долю моему дедушке?

Мы с мамой перевезли его из деревни к нам домой и стали возить на процедуры. Чтобы покрывать счета на лечение, я продала квартиру, впервые в жизни попросив о помощи своего бывшего мужа, рассказав ему всю ситуацию, как есть. Нам так нужна была любая поддержка!

Помощи я не получила, зато, поняв, что я продала квартиру и нам негде больше жить, бывший муж забрал сына к себе, в один день перевел в закрытую частную школу, ограничив мой доступ к нему. Он знал, что у меня нет денег за него бороться, а я понимала, что не выиграю у миллионера со связями ни одного суда. Внутри меня сломалась надежда, что я могу повлиять в моей жизни хоть на что-то.

Расставание с сыном стало последним камнем на удавке моей реальности. Я сорвалась в темноту.

Причин, почему я выбрала уехать, а не проживать свое горе в родном городе, были десятки, но одна из главных — неумение в обществе, в котором я жила, поддерживать и оберегать человека, когда он проживает горе. Есть ситуации, когда ты ходишь с содранной кожей, ребра впились в сердце, глазницы сожжены от слез. Подвиг — дышать в такие дни. И когда тебе говорят: «Все будет хорошо», «Как дела?» или, еще хуже, начинают расспрашивать о подробностях. Это было похоже на то, что я будто дышу сквозь щель в целлофановом пакете и мой единственный источник кислорода закрывают любопытные наблюдатели.

Спустя годы я точно понимаю, что улетела в пустоту, чтобы выжить и уцелеть. Я словно сделала огромный вдох от ужаса и горя, а выдохнула его только в лесу Британской Колумбии.

Чувствам для проживания нужно безопасное место и время. Их нужно разложить, будто собранную землянику на полянке, рассмотреть, помолчать или прорыдать. Когда чувства очень сложные, другой человек помочь просто не в состоянии. Дикая природа и есть уникальное вместилище для наших чувств. Она мудрее и сильнее нас. Неважно, в каком состоянии ты зашел в лес, выйдешь ты точно чуть гармоничнее. А как я поняла за годы своей одиночной эмиграции и пересадок, «чуть» — это как раз достаточно, чтоб прожить этот день.

Встреча с оленем

Та зима в Канаде была самой бедной в моей жизни и полной неизвестности. Я не имела права работать, ютилась на паре квадратных метров подвала, не была уверена, что мне продлят визу, сдам ли экзамены в колледже, потому что не понимала и половины того, что говорили на занятиях. Но самой сложной была неизвестность: увижу ли сына, что будет с сестрой, смогу ли привыкнуть к мысли, что не увижу тебя, и не разрушаться каждый раз от этого всего.

Когда долго живешь в состоянии неопределенности, неизвестности и ожидания, когда не можешь ни изменить ничего, ни сбежать, ни забыть, тогда полезным является навык медведя — замереть. Уйти в спячку. Стать безымянным гребцом, послушно выполняющим свои махи весла на галере жизни. Не спрашивать. Не вспоминать. Не надеяться. Стать прозрачной льдинкой, заморозив все свои слезы до весны.

Я будто забыла все, к чему привыкла. Просыпалась на узенькой кровати от цокота когтей хозяйской собаки на верхнем этаже. Собирала свой завтрак и обед в колледж, складывала тетрадки в рюкзак. Радовалась, что у меня были теплая лыжная куртка и свитер. Радовалась тому, какие чудесные сапоги я нашла в секонд-хенде всего за двадцать долларов. Радовалась, что мне надо было идти по снежным рельсам к остановке автобуса полчаса утром и вечером, а чистый снег так вкусно хрустит!

Обедая в столовой колледжа, привыкнув даже к крепкому невкусному кофе, который тут пил каждый, обсуждая домашние задания с новыми друзьями, а иногда вечерами принимая приглашения на пиво в местный бар со студентами, я радовалась, что, как медведь, купила себе эти месяцы зимы.

В моем городке ничего не происходило. Один кинотеатр на округу да пара баров. Зато были река, мост, лес. Но главное, было целительное безразличное одиночество. Меня тут никто не знал и не интересовался тем, что происходит внутри.

Однажды морозным утром, когда шла на автобус в колледж, только начинало светать, и я увидела оленя. Нежный, грациозный, он внимательно посмотрел на меня и ускакал в лес. Но на какой-то момент наши глаза встретились. И, только отразившись в его глазах, я поняла, что все еще жива.

Я не знаю, что было бы со мной, останься я в Ванкувере. Не знаю, смогла бы я выжить эту зиму, пихаясь в метро по дороге на учебу, среди серых бетонных улиц, рекламных вывесок, магазинов и равнодушных лиц большого города. Я была настолько безразлична к своей жизни, что, свернувшись, как осенний листочек, прыгнула в реку жизни и отдалась ей абсолютно. То, что я оказалась в канадской глубинке, живущей простыми ритмами, укрытой сугробами, на другом конце земли, и есть для меня главное доказательство, что живое всегда будет биться за живое в тебе до последнего. Именно эта простая скромная жизнь меня в итоге и спасла.

Встреча с тем оленем напомнила, что я живая, и помогла понять, что уходить в сторону от живого я начала очень давно. Олень увидел в моих глазах ту меня. Девчонку на велосипеде у бабушки в деревне. Девочку на чердаке с книгой в руках. Девочку, которая в одиночестве ждала, когда же вернутся мама и папа. В страшные для нас девяностые мама лежала в больнице с сестрой, а папа ночами продавал хлеб на вокзале, оставляя меня одну в пустой комнате общежития. Вся наша семья выживала, как могла, в те тяжелые годы.

Именно ту девочку увидел олень.

«Ты жива?» — беззвучно спрашивала я ее тем вечером. Было темно, и я не могла рассмотреть, какая она, моя девочка. А она отвернулась к стене и молчала.

Я чувствовала, что ко мне у нее нет ни интереса, ни доверия. Я чувствовала, что она съежилась комочком в уголке, раздавленная тем, что потеряла друга, любимого, единственного, кто ее видел, — тебя. И своего малыша — сына.

Моя девочка давно пережила мое предательство, отсутствие интереса к ней и вечную занятость родителей. Но твое предательство ей было не вынести. Как спящая красавица, осознавшая, что ее принц не придет и не поцелует, что сказочный замок превратился в доски и простынки, а конь — просто деревянная палка.

Детство ушло. Ты ушел. Создать детство без тревог для сына тоже не получилось. «А значит, пора уходить и мне», — будто говорила мне ее сгорбленная спина.

Мне было нечего себе сказать. Мы сидели вдвоем часами в этой темной комнатке без окон. Как ненужные ночью маски, на двери висели мои роли: студентки, эмигрантки, русской девушки. Единственное живое находилось в этом темном комочке, который, равнодушно отвернувшись от мира, сидел в углу комнаты, пока мое тело ходило и делало вид, что живет.

Передо мной всплывали воспоминания. Сколько раз я тебя предавала, моя девочка, когда ты прибегала ко мне делиться своими чувствами, радостями и переживаниями! За делами, отчетами, счетами я давно перестала замечать, что ты давно уже не прибегаешь ко мне, что очень давно мы не фантазируем, не обнимаемся перед сном. Сидя зимними ночами по нескольку часов в каморке под мерцание свечи, я вдруг начала видеть все в жизни иначе, чем раньше. Я боялась зажечь свет. Мне казалось, живой свет свечи грел и охранял мою девочку внутри, а включи я электричество, она исчезла бы навсегда.

Иногда к нам в комнатку приходил и твой мальчик. Не знаю, где был ты в тот момент, но твой мальчишка был с нами. Он садился в другой уголок, и ему было хорошо с нами.

Я потом увидела, как к нашей свече потянулись дети, забытые и преданные своими взрослыми. С той зимы я получила дар: начала видеть, где от человека осталась просто маска и удобный костюм, живет ли в нем его малыш или его выкинули на улицу за ненадобностью или невозможностью выдержать его чувства.

Меня всегда пугали фильмы о зомби. Той зимой я вдруг поняла, что это были не фильмы.

Иногда я не могла уснуть всю ночь. Я не помню, сколько свечей сожгла. Я так боялась, что свеча погаснет, не дождавшись рассвета.

Однажды, ближе к весне, я увидела, что спина моей девочки расслабилась, не ожидая больше ножа. И она наконец уснула.

Моя девочка стала чуть живее той весной. Я начала выводить ее на свежий воздух из темной комнаты. Мы сидели на деревянных облезлых ступеньках дома и наблюдали за облаками. «Вот бы еще раз встретить того оленя!» — я от неожиданности вздрогнула. Моя девочка отогрелась и начала говорить со мной опять! Как в детстве. Мы справились!

Британская Колумбия — чудесное место для детей. Величественная река Коламбия, деревья, как могучие атланты, подпирающие небо сотни лет, Скалистые горы, которые помнят и индейцев, и золотоискателей, и русских духоборов. Всем давала приют эта щедрая земля. Всех обнимала мягкими мхами своих лесных полян, кормила ягодами, вливала в легкие, словно лечебный бульон, свежайший воздух. А самым храбрым, которые взбирались на горы, давала еще и совершенно новую перспективу.

Я начала учиться жить заново. Я уже начала даже немного радоваться и строить планы, что буду делать, когда сдам экзамены и получу рабочую визу.