Ольга

Алла Артемова, 2023

Неожиданно для себя Генрих оказывается втянутым в очень скверную историю – бывший полковой командир угрозами вынуждает Генриха помочь ему переправить с острова Крит в Германию украденные во время войны предметы искусства. Генрих, думая, что Ольгу выкрали и опасаясь за ее жизнь, вылетает на Крит, где получает огнестрельное ранение в грудь. Взволнованная Ольга старается разыскать Генриха, и через несколько дней оказывается, что он находится в частной клинике в очень тяжелом состоянии. Во время борьбы за жизнь и здоровье Генриха в душе Ольги начинают просыпаться теплые чувства к мужчине. Тем временем Григория Орлова, работающего журналистом в газете «Ленинградские новости», перевели в иностранный отдел и отправили в командировку в ГДР. Там, пытаясь узнать о судьбе Ольги, он посетил концлагерь «Равенсбрюк», и ему удалось раздобыть новые сведения о ее дальнейшей судьбе. Помогут ли сведения, полученные в концлагере от бывшей надзирательницы, найти Ольгу? Вернется ли Ольга на родину, увидят ли ее родные или проснувшиеся чувства к Генриху вынудят ее остаться в Швейцарии?

IV

Красивое мужественное лицо Генриха Дитриха было мрачным и суровым. Из его памяти никак не выходили слова его бывшего полкового командира. С каким удовольствием он придушил бы его… Но, похоже, Вендлер все предусмотрел в своей игре, так как недвусмысленно предупредил его: «Если ты, Генрих, выкинешь какой-нибудь фортель против меня или моих планов, то никогда больше не увидишь свою невесту. Мои люди постоянно ведут наблюдение за твоим домом, и им достаточно одного моего слова, чтобы девушка исчезла навсегда. Это преданные мне люди, и, кроме того, они начисто лишены таких человеческих черт, как жалость и сострадание, и не мне тебе рассказывать, что будет с твоей невестой, если она попадет к ним в руки».

— Сволочь! — сквозь зубы процедил Генрих и со злостью бросил недокуренную сигарету в пепельницу.

В этот момент дверь в его кабинет открылась и на пороге появилась секретарша.

— Господин Дитрих, вам звонит некто Ганс Вольф. Он утверждает, что вы будете рады его звонку.

— Сайда! — с раздражением произнес Генрих. — Я занят и прошу меня ни с кем не соединять. Сколько раз тебе это повторять?

— Да, господин Дитрих, я все поняла. Извините меня, — секретарша плотно сжала губы, явно недовольная тем, каким тоном шеф напомнил ей о ее обязанностях.

По ее мнению, в последнее время господин Дитрих сильно изменился. Его все раздражало и злило, и он не пытался даже скрыть это. Кроме того, время от времени он повышал голос на секретаршу, а это очень обижало ее. Сайда никогда не заискивала перед начальством. Она знала себе цену. И будь на месте господина Дитриха ее бывший начальник или кто иной, она не позволила бы ему так с собой разговаривать. Но с господином Дитрихом все было иначе. Он был ей симпатичен и вместе с тем она побаивалась его. За те годы, что Сайда проработала под его началом, она хорошо изучила его характер и знала, как и в какой ситуации вести себя с ним. И если шеф был в плохом настроении, то старалась не перечить ему и со всем соглашаться. Это отрезвляло господина Дитриха быстрее, чем любой ее упрек или замечание по поводу его несдержанного поведения. Вот и сейчас, видя, как по лицу секретарши пробежала тень недовольства, Генрих смущенно поморщил лоб и, извинившись, переспросил, как фамилия господина, который хотел с ним поговорить по телефону.

— Ганс Вольф, — секретарша склонила голову.

— Ганс Вольф… — задумчиво повторил Генрих. — Черт! — через минуту, просияв, воскликнул Генрих. — Ганс… Ну конечно же… Сайда сейчас же соедини меня с ним.

Секретарша в знак согласия кивнула и дверь за ней моментально закрылась.

— Генрих, дружище, я безумно рад тебя слышать, — прозвучал в трубке взволнованный голос Вольфа.

— Ганс… ты ли это? Черт меня побери, откуда ты взялся? Тогда, в 1945 году, я ждал тебя, как мы с тобой и договаривались, но ты бесследно исчез. Я думал, твой труп уже давно обглодали черви. Что с тобой случилось, где ты пропадал все эти годы? Почему ни разу не подал весточки о себе и где ты сейчас находишься?

— Генрих… Генрих… угомонись. Я только час назад прилетел в Базель и сейчас нахожусь в гостинице. Очень хочу тебя видеть. Где мы с тобой сможем встретиться?

— Откуда у тебя мой телефон? — не унимался Генрих.

— Мне дал его твой отец. Неделю назад я был в Германии и видел его.

— Как он? — Генрих почувствовал, как сердце болезненно сжалось.

— Старик передает тебе привет. Жалуется, что ты редко пишешь ему. Что до него, так он заметно сдал, с трудом передвигается по комнате. В остальном же полон оптимизма и твердости духа. Задумал написать мемуары. Обложился старыми газетами за тридцатые годы. Прочитал мне несколько глав из своей будущей книги. И ты знаешь, неплохо.

— Два месяца назад я получил от отца письмо, но в нем он ни словом не обмолвился о намерении попробовать свои силы на литературном поприще. Значит, мозги у него еще варят.

— Еще как варят, — подтвердил Вольф. — Но об этом поговорим при встрече.

— Хорошо. Я освобожусь через два часа и буду ждать тебя в кафе, которое находится напротив главного Национального парка. Найдешь?

— Я возьму такси. До встречи, Генрих, — Ганс положил трубку и стал распаковывать чемодан.

Освежившись под душем, Ганс сделал несколько деловых звонков, после чего переоделся в светло-голубую рубашку, серый костюм и вызвал такси. Сердце у него учащенно билось, точно он спешил на встречу с очаровательной милашкой. Генрих на встречу опоздал. В самый последний момент его вызвал Фишер и минут двадцать вел с ним беседу на отвлеченные темы. Задавая нелепые вопросы, он старался выяснить, как поступит Генрих: примет ли предложение Вендлера участвовать в деле, которое, по его мнению, сулило немалые барыши, или, несмотря на все уговоры, откажется. Напрямую спросить Генриха он не решался, поэтому и ходил вокруг да около. Генриху это показалось своеобразной детской игрой и в душе позабавило его. В конце концов Фишер ничего не добился от своего подчиненного и отпустил его. Кафе, в котором Генрих назначил встречу Гансу, было дорогим и славилось прекрасной кухней, но не слишком популярным. А летом публики в нем было совсем мало, и именно поэтому Генрих выбрал это заведение. Он появился в кафе в тот самый момент, когда Ганс выпил уже несколько рюмок русской водки, любителем которой он был, и, чтобы скоротать время, рассматривал публику, останавливая свой взгляд то на хорошеньком женском личике, то на стройных ножках. Друзья детства крепко обнялись.

— Дай я еще раз посмотрю на тебя, — сказал Генрих и похлопал друга по плечу. — Хорош… ничего не скажешь.

Ганс, холеный, с хорошо уложенными блестящими волосами, самодовольно улыбнулся и, опустив руки по швам, по привычке вытянулся.

— Разреши представиться — Фабио Фагундес, один из директоров бразильской фирмы «Флайдер», специализирующейся на производстве кофе.

— Так вот куда тебя забросила судьба! — усмехнувшись, сказал Генрих, подозвал официанта и сделал заказ.

— Ты не поверишь, Генрих, но все эти годы я постоянно думал о тебе. Мысли о родине и о тебе не давали мне покоя еще и потому, что судьба закинула меня черт знает куда, в страну, где, как мне казалось, рука правосудия меня не коснется. Кстати, в Бразилии наших соотечественников, бывших военных из служб СС и СД, несколько тысяч. Они организовали там своеобразную немецкую колонию, и каждый немец, приехавший в страну, может благодаря им получить работу и на первое время денежную помощь. Так было и со мной. Правда, я приехал в Бразилию не с пустыми руками, — и Ганс рассказал другу о событиях, происшедших с ним, после того как они расстались в марте 1945 года. — Я богат, Генрих. Перед тем как умереть, Хенке по доброте своей души, правда, раскрывшейся только под дулом моего автомата, поведал свою тайну. Будучи вторым помощником коменданта концлагеря, он пытался обеспечить себе достойное будущее, присвоив львиную долю ценностей, принадлежавших заключенным. Я без труда нашел полуразрушенный дом на Розенштрассе и то место, где были спрятаны сокровища. Эта свинья Хенке не обманул меня. В шкатулке, которую он спрятал в канализационном люке, были золотые монеты и бриллиантовые украшения. Когда я держал эту шкатулку в руках, поверишь, чувствовал себя графом Монте Кристе. После того как мне чудом удалось убежать из американского плена, я не хотел больше испытывать судьбу и решил покинуть Германию. Я сел на теплоход и, стоя на палубе, помахал рукой своей любимой родине. Бедная-бедная Германия, думал я, удаляясь все дальше и дальше от ее берегов. Помнишь, Генрих, 1934 год… Факельные шествия на Ганзаринге… наши мечты и надежды. Живя в Бразилии, я часто размышлял о том, как все-таки жестоко обошлась судьба с фюрером, заставив его, точно крысу, умереть в бункере под пологом имперской канцелярии.

— Да, — задумчиво и как-то многозначительно произнес Генрих. — Давай выпьем, Ганс, за нас и за все то хорошее, что было в нашей жизни. — Друзья выпили и закусили. — Так ты был на родине? Видел кого-нибудь из наших общих знакомых?

— Нет, Генрих. Я живу по чужим документам, так что, сам понимаешь… Даже на могилу к отцу с матерью побоялся пойти.

— Да, понимаю. А как Кельн?

— Кельн… — Ганс с болью покачал головой. — Во время войны он был почти полностью разрушен. Ты ведь помнишь, как американцы и англичане бомбили этот город. Но знаешь, здание, в котором находилась наша гимназия, чудом уцелело. Я когда увидел его, чуть не прослезился. Да, мы, немцы, сентиментальная нация. Теперь, Генрих, расскажи, как ты жил все эти годы. Твой отец мне кое-что рассказал о той русской, которую тебе привезли по моему распоряжению из концлагеря. Но его рассказ был путанный, и признаюсь, я почти ничего не понял. Ты, похоже, многое скрыл от отца.

— Я не мог тогда рассказать отцу всю правду, хотя, признаюсь, доведись мне сейчас встретиться с отцом, я поступил бы точно так же. Все, что со мной произошло, мне часто кажется невероятным сном. Разве мог я знать, что встреча с русской девушкой перевернет всю мою жизнь? Ганс, я безумно полюбил эту девушку, я не мыслю без нее своей жизни.

— Что!? Генрих, ты это серьезно? Ты меня не разыгрываешь? Странно слышать такие слова от тебя, человека, который всегда презирал женщин, считая их людьми второго сорта. Так что же произошло? Чем околдовала тебя эта русская? Кстати, как ее зовут?

— Ее зовут Ольга. С самого первого мгновения нашей встречи я почувствовал в ней врожденное превосходство и был впоследствии восхищен им. Это то редкое качество, которое я в глубине души больше всего ценю в людях. И я влюбился в нее… влюбился, как мальчишка. Но на все мои старания добиться от девушки любви она отвечает мне лишь презрением. Ганс, я дошел до последней черты. Я бросил к ее ногам не только свое сердце, но и состояние. Мне удалось провести ряд крупных финансовых операций, и весь капитал, который я в результате этого получил, доверенные мне люди перевели в ценные акции на ее имя. И теперь Ольга — одна из самых богатых женщин мира, хотя даже сама и не подозревает об этом.

— Ты, Генрих, ненормальный, — воскликнул Ганс и покачал головой. — Тебе нужно обратиться к психиатру. Я всегда любил женский пол, но не настолько, чтобы ради какой-то девчонки, пусть даже самой прекрасной в мире, вытворять такие безумства, как ты. Всему есть предел, мой друг.

— Ты говоришь точно так же, как когда-то говорил я. Но встретив Ольгу, я вдруг понял, жизнь — это любовь, а не только деньги.

— Неужели все это так серьезно, неужели ты со своим железным характером не можешь совладать со своими чувствами?

— Не могу, Ганс, не могу, — тихо произнес Генрих.

— Ну и дела… У меня просто нет слов! — произнес Ганс и наполнил рюмки водкой.

Выпив, он принялся за свиную отбивную под острым соусом. Генри даже не притронулся к выпивке. Откинувшись на спинку стула, он постукивал по столу кончиками пальцев.

— В жизни любого человека бывают моменты, когда ему кажется, что земля под ним рушится и все летит к черту, — задумчиво произнес Генрих и криво усмехнулся. — Именно такое состояние было у меня в 1945 году. Русские были уже под Берлином, фюрер доживал свои последние дни в бункере на Растенбурге, а мы с тобой, как жалкие трусы, готовились бежать за границу. И вдруг появилась эта русская. Кругом лилась кровь, гибли люди, а я мстил русской девушке за то, что она русская, за то, что русские победили, за то, что я вынужден бежать из Германии, мстил за свои несбывшиеся мечты и надежды. И кому… маленькой беспомощной девушке, которая полностью была в моей власти.

— Но что тогда говорить обо мне? Я безвинно загубил не одну сотню человеческих жизней.

— И тебя не мучает за это совесть? — Генрих встряхнул головой и с вызовом посмотрел на друга.

— А почему она должна меня мучить? Я выполнял свой воинский долг перед Германией. И если моей родине нужно было, чтобы я убивал, то я это делал. Твои же слова, Генрих, больше смахивают на большевистскую пропаганду.

— Нет, Ганс, это не большевистская пропаганда. Я просто посмотрел на себя другими глазами, глазами русской девушки, которую полюбил. Не помню точно, но, кажется, еще в XVII веке один голландский ученый сказал: «Ненависть, совершенно побежденная любовью, переходит в любовь, и эта любовь становится сильнее, чем если бы ненависть ей не предшествовала».

— Хорошо, пусть так. Только зачем тебе все это надо? Любовь любовью, но стоит ли губить свою жизнь и навсегда связывать ее с русской девушкой? Мой тебе совет: отпусти ее, и пусть она катится в свою вшивую Россию. А я найду тебе другую девушку. Кстати, у меня на примете есть такая. Ее зовут Регина Холвас. Жгучая брюнетка, смазливая внешность, а фигурка… закачаешься. Бьюсь об заклад, такой красотки ты еще никогда в жизни не встречал. Скажу честно, я бы сам с большим удовольствием закрутил с ней роман, но у меня есть Сицила, белокурая красавица, дочь банкира Крафта. Если помнишь, я рассказывал тебе о ней.

— Сицила? — переспросил Генрих и язвительно ухмыльнулся.

У него вдруг отпало желание обсуждать с другом свою любовь к Ольге. Генриху не понравилось, как Ганс воспринял его признание. Он явно осуждал его, хотя и старался скрыть это за маской дружеского участия, которое заключалось в примитивном предложении расстаться с девушкой. Вот почему напоминание Ганса о его давней возлюбленной показалось ему прекрасным поводом, чтобы сменить тему разговора.

— Я никогда не думал, что ты можешь быть таким постоянным кавалером. Пытаешься доказать мне, что никогда не теряешь голову из-за женщины, а сам… Разве эта Сицила тебе еще не надоела?

— Генрих, мы говорим с тобой совсем о разных вещах. Сицила — чистокровная немка, красивая и богатая, и любой мужчина на моем месте почтил бы за честь полюбить такую женщину. Но, к сожалению, мы редко видимся с ней. Она замужем. Ее папаша перед смертью решил обеспечить дочери безбедное будущее и выдал замуж за своего друга, шестидесятипятилетнего старца, крупного миллиардера в мире банковского бизнеса. После смерти супруга весь капитал перейдет в руки Сицилы. Она единственная прямая его наследница. Заполучив Сицилу, я приберу к рукам и весь капитал ее муженька. А что представляет собой твоя русская?

— Ганс, ты забываешься. Я не позволю тебе плохо отзываться об Ольге. Еще одно слово, порочащее ее, и я не посмотрю, что мы друзья детства, и врежу тебе по физиономии.

— Ладно, Генрих, забудь, — Ганс миролюбиво улыбнулся. — Я не затем проделал такой длинный путь, чтобы затевать с тобой ссору из-за женщины.

— Надеюсь на это, — Генрих наполнил рюмку и залпом выпил.

— Поговорим лучше о деле. Как я тебе уже говорил, фирма, в которой я работаю, поставляет на мировой рынок первоклассный бразильский кофе. Многие годы нам удавалось удерживать лидерство по его продаже. Однако последнее время на нашем пути как кость в горле встала швейцарская фирма «Нескафе». Ей удалось существенным образом потеснить нас на рынке, в результате чего наша фирма терпит колоссальные убытки.

— Но чем я могу тебе помочь в этом вопросе? — спросил Генрих.

— Не спеши. Я сейчас тебе все объясню.

Ганс говорил около получаса. Генрих ни разу не прервал его. В принципе, ему уже с первых слов было понятно, какой помощи ждет от него друг. Обычное дело. Две конкурирующие фирмы, пытаясь занять главенствующее место на мировом рынке, всеми доступными способами старались пошатнуть позиции друг друга. Для этого использовались различные методы: подкуп, шантаж, открытые угрозы, публикация статей с компрометирующими материалами и много другого. Генрих сидел, небрежно откинувшись на стуле, и слушал Ганса. Со стороны казалось, что он соглашался со своим собеседником. Однако зоркий наблюдатель, внимательно приглядевшись к нему, заметил бы, как в его глазах время от времени появился жесткий металлический блеск, а губы плотно сжимались. Во всем этом было слишком много грязи, а Генрих всегда старался держаться от подобных методов подальше.

Но ему не хотелось откровенно огорчать друга, и он после некоторого раздумья произнес:

— Насколько мне известно, фирма «Нескафе», или, как ее называют, империя «Нескафе», всегда осуществляет захват новых рынков и внедрение своей продукции массированно. Этому в первую очередь предшествует рекламная обработка потребителей. У меня есть друг, которого зовут Питер Прост. Он много лет работает в одном частном рекламном агентстве и, как говорится, съел собаку на этом деле. Помнится, недавно Питер в разговоре со мной упомянул, что его агентство получило крупный заказ на рекламу нового кофейного напитка, который фирма «Нескафе» собирается продавать в Западной Германии. Если хочешь, я могу познакомить тебя с Питером. Если он владеет информацией, которая интересует тебя, то, думаю, за определенную сумму Питер поделится ею с тобой.

— Генрих, я знал, ты мне поможешь. Западная Германия… Прекрасно! Эта информация у меня уже второй раз на слуху. А это значит? Это значит, она достоверна.

— Не обольщайся, Ганс. Может статься, информация, которой владеет Питер, не стоит и выеденного яйца.

— Не думаю. Что-то подсказывает мне, что я не напрасно приехал в Базель, нет, не напрасно. Генрих, как же я рад нашей встрече! — и Ганс в порыве чувств бросился в объятия к другу. — Давай выпьем.

Генрих широко улыбнулся, показывая крупные белые зубы, и наполнил рюмки. Они выпили, затем еще и еще. Разговор оживился. Генрих вдруг почувствовал дурманящую теплоту и приятную разнеженность, которая вела к более возбужденному состоянию. Друзья еще немного поговорили о деле, затем, смеясь и перебивая друг друга, стали вспоминать детство, юношеские годы, которые теперь, через призму времени, казались им самыми прекрасными годами в их жизни. Под конец то ли от воспоминаний, то ли от слишком большого количества выпитой водки Ганс совсем расчувствовался и заплакал, как маленький ребенок, размазывая рукой по лицу соленые слезы.

Наклонившись к Генриху, он неожиданно признался:

— Я боюсь, Генрих, боюсь… — воровато оглядевшись по сторонам, Ганс тихим шепотом продолжил: — Мне все время кажется, что еще немного, и меня арестуют. Ты спрашивал, мучает ли меня совесть. Нет, Генрих, совесть меня не мучает, а вот страх… страх за собственную жизнь… он просто убивает меня. В Бразилии, в Сан-Пауло, у меня прекрасная вилла, много слуг, но еще больше личной охраны, на содержание которой я не жалею денег. Однако я не чувствую себя в безопасности. По ночам плохо сплю, при малейшем шорохе вскакиваю с постели, а потом долго не могу уснуть. Разве это жизнь, скажи мне… Это больше смахивает на ад, — Ганс уронил голову на грудь и громко застонал.

Генрих удивленно пожал плечами, не зная, как отнестись к словам друга — всерьез или в шутку.

Затем он обнял его за плечи и, как мог, стал успокаивать:

— Ганс, прошу тебя, перестань. У тебя разыгралось воображение. Ты все это придумал.

— Нет, Генрих, это правда, — Ганс поднял голову и с силой ударил кулаком по столу. — Но я не дамся им живым, я буду отстреливаться.

Ганс от волнения не мог больше говорить. Последние слова он произнес с дрожью в голосе, видимо, душившей его.

— Ганс, замолчи, — Генрих наступил другу на ногу, пытаясь его утихомирить. — На нас уже обращают внимание.

И действительно — два молодых парня, сидевших напротив, время от времени бросали на них косые взгляды, а официант даже подошел к их столику и спросил, все ли у них в порядке.

— Не беспокойтесь, — поспешно ответил Генрих. — Мой друг немного перебрал, но мы сейчас уходим. Ганс, вставай… мы уходим.

Но Ганс не на шутку разошелся. Он стал корчить пьяные рожи, изображая, как будет отстреливаться, если за ним придут люди из госбезопасности.

— Ганс, ты что, совсем сдурел? — зло прошептал Генрих и, схватив друга за шиворот, потащил к выходу.

Ганс упирался ногами, выкрикивал бессвязные слова и фразы, истерически хохотал и брызгал слюной во все стороны. Никогда в жизни Генрих не видел друга таким пьяным и жалким. Похоже, он действительно боялся за свою жизнь, боялся разоблачения и заслуженной кары за содеянные им преступления во время войны. Трезвому ему удавалось владеть собой, а вот когда голова хмелела от выпитой водки, он полностью терял над собой контроль. С трудом Генриху удалось дотащить друга до своей машины, стоявшей на стоянке перед кафе.

— Генрих, я люблю тебя, — Ганс, стараясь не упасть, всем телом прижался к Генриху и облобызал его.

— Я тебя тоже, — Генрих открыл заднюю дверцу машины и с трудом запихнул туда друга.

— Я не поеду в гостиницу, — вдруг выпалил Ганс и громко икнул.

— Хорошо, поедем ко мне, — сказал Генрих, включил первую скорость, и автомобиль быстро двинулся вперед.

Через минуту он влился в поток движущихся по городу машин. Ганс откинулся на мягкую спинку сиденья и вскоре громко захрапел. Бросив через плечо быстрый взгляд на друга, Генрих усмехнулся. Часы на городской ратуше показывали десять часов вечера. Было еще светло, но на небе уже появился бледный, недавно народившийся месяц. Встреча с другом опечалила Генриха. Совсем не так он представлял себе ее. Ему казалось, что встретившись, им не хватит даже суток, чтобы наговориться. Но время изменило не только Генриха, но и Ганса, который никогда не отличался храбростью духа, а в настоящее время особенно. Подъезжая к своему дому, Генрих сбавил скорость. Ворота автоматически открылись, и «Бьюик» плавно въехал на территорию виллы.

— Ганс, проснись, мы приехали, — произнес Генрих и остановил машину.

— А-а-а… что? — Ганс открыл глаза, сладко потянулся и от души зевнул.

— Ты как… в порядке? — Генрих открыл дверцу и вышел из машины. — Тебе помочь?

— Я са-а-м… — Ганс с трудом вышел из машины. — Бр-р-р… ноги затекли, — неуклюже подергивая ногами, он еще раз зевнул, а затем огляделся по сторонам. — Так это и есть твой дом?

— Да. Как он тебе?

— Ни-че-го. А это кто?

Генрих посмотрел в ту сторону, куда показал друг. По садовой дорожке по направлению к дому шла Ольга. На левом плече у нее висела большая холщовая сумка, которую девушка всегда брала с собой, когда отправлялась на этюд.

— А это и есть Ольга.

— Я хочу с ней познакомиться, — Ганс слащаво улыбнулся.

— Хорошо. Только… Сейчас не стоит этого делать, а вот завтра утром, когда ты выспишься, будешь свеж и бодр, я познакомлю вас.

— Ты обижаешь меня. Думаешь, я пьян? Вовсе нет, — Ганс тряхнул головой, одернул сзади пиджак и взъерошил волосы. — Женщины всегда действуют на меня отрезвляюще, особенно хорошенькие. Генрих, а твоя русская хорошенькая?

— Перестань паясничать. Пойдем в дом.

— О-о-о, нет-нет. Я должен непременно сейчас познакомиться с той, что смогла влюбить в себя моего друга, женоненавистника. Не волнуйся, Генрих. Все будет в порядке. Я не ударю в грязь лицом и не опозорю род мужской. У меня богатый жизненный опыт, и я умею обращаться с женщинами.

Ольга тем временем медленно приближалась к ним. Она еще издали увидела подъехавшую к дому машину и вышедших из нее двоих мужчин, в одном из которых узнала немца. В первый момент Ольга хотела резко повернуть назад, чтобы избежать нежелательной встречи, но потом, подумав, решила, что это будет выглядеть со стороны не очень красиво. Тогда девушка замедлила шаг, в надежде, что мужчины не обратят на нее внимания и войдут в дом, а она тем временем, никем незамеченная, поднимется в свою комнату. Но, похоже, немец и его гость имели на этот счет свои соображения. Встречи было не миновать.

— Добрый вечер, Ольга, — Генрих первый приветствовал девушку.

Ганс расплылся в улыбке.

— Разрешите представить вам моего друга, — Генрих умолк и выразительно посмотрел на Ганса.

— Фабио Фагундес, — быстро пришел ему на помощь Ганс, который хоть и был в сильном подпитии, но никогда не забывал о мерах предосторожности.

Ольга быстрым оценивающим взглядом скользнула по фигуре Ганса. Высокий элегантный мужчина со следами бурной жизни и кутежей на лице, прекрасная немецкая речь… Он был изрядно пьян, и это не ускользнуло от внимания девушки. Ганс, раскачиваясь из стороны в сторону, подошел к Ольге и протянул руку, точно хотел небрежно потрепать ее по щеке. Ольга вспыхнула от негодования и еле сдержалась, чтобы не нагрубить незнакомцу. Их взгляды встретились. На какой-то миг девушка почувствовала, как глаза мужчины злобно загорелись. Было что-то звериное и зловещее во взгляде незнакомца, и Ольгу мгновенно бросило в жар. Рука Ганса через минуту безвольно опустилась, и на лице появилась добродушная улыбка. Он расшаркался ногами и склонился перед Ольгой в поклоне. Милый добродушный человек. Точно не было этих звериных глаз, пронзавших ее насквозь, не было характерного жеста руки, хорошо знакомого ей, только она не могла вспомнить, где и при каких обстоятельствах видела его.

— Я очень рад, Ольга, нашему знакомству. Мы дружим с Генрихом с детства. Но так сложилось, что судьба разбросала нас по разным континентам. И вот сегодня, встретившись, мы немного позволили себе расслабиться, — Ганс добродушно улыбнулся и незаметно подмигнул Генриху, который пристально наблюдал за девушкой.

Что-то встревожило Генриха в поведении Ольги. Он уловил в ее глазах растерянность, а возможно, даже страх. По крайней мере, Генрих впервые наблюдал такое выражение лица у девушки, и это невольно насторожило его. А если Ольга узнает Ганса? Во время войны тот был не просто рядовым охранником в концлагере, каких там было много. Ганс занимал должность адъютанта коменданта концлагеря, и многие заключенные знали его не только в лицо, но и его фамилию, привычки и особенности характера.

Мысли эти как пчелиный рой пронеслись в голове Генриха, он взял Ганса под руку и самым любезным голосом произнес:

— Ну все, все… Думаю, Ольге не очень интересны все эти подробности. Пойдем, я провожу тебя в твою комнату, где ты сможешь отдохнуть. Ольга, прошу нас извинить.

— Нет, отчего же. Мне это очень даже интересно. Так вы, господин…

— Фагундес, к вашим услугам, — Ганс неуклюже повернулся, пытаясь освободить руку, но Генрих еще крепче ее сжал.

— Да-да, господин Фагундес. Так вы говорите, вас связывает дружба еще с детства? Тогда, может быть, вы и учились в одной гимназии?

— Конечно! — радостно воскликнул Ганс. — Мы даже сидели с Генрихом на одной парте. Я всегда учился посредственно. Особенно мне не давались математика и тригонометрия. Генрих же был отличником, гордостью нашей гимназии, и я часто списывал у него домашние задания. Многие ребята в классе завидовали мне, потому что Генрих дружил только со мной. Да, да, Генрих, сейчас я могу тебе в этом признаться. Представляете, Ольга, Генрих всегда умел постоять не только за себя, но и за меня. Однажды был такой случай.

— Хватит… ты уже надоел Ольге, — раздраженно оборвал друга Генрих и попытался увести его в дом.

Случай, о котором Ганс собирался поведать Ольге, она уже знала. И рассказал ей о нем никто иной, как сам Генрих.

— Как интересно! Так что же это был за случай? — Ольга спокойно, с легким изумлением подняла одну бровь и выразительно посмотрела сначала на Ганса, а затем на Генриха.

— Какая вы милая! — Ганс самодовольно хохотнул. — Недаром Генрих так хвалил вас. Но, признаюсь, я не поверил ни единому его слову. Каюсь, я был не прав, вы просто очаровательны. Так вот, случай… Нам было тогда лет тринадцать-четырнадцать…

Ганс рассказывал красочно и подробно, сознательно сгущая краски, чтобы тем самым произвести на девушку должное впечатление. «Кретин», — мысленно обозвал его Генрих, плотно сжал губы и покачал головой. Ольга, опустив холщовую сумку на землю, слушала Ганса с самым невозмутимым видом, и по ее лицу нельзя было догадаться, как она относится к его словам. У нее лишь несколько раз дрогнули уголки губ, и глаза при этом невероятно расширились.

— После этой истории я поклялся Генриху никогда больше не ввязываться в драки по пустякам, — закончил свой рассказ Ганс.

— И вам удалось сдержать клятву?

— Нет, что вы. Такой уж я уродился. Меня постоянно куда-то заносило. И если бы не Генрих, который всегда выручал меня, думаю, мы с вами вряд ли бы сейчас разговаривали.

— Насколько мне известно, ваш друг в недавнем прошлом был военным. А кем вы стали, когда закончили гимназию? — Это была ловушка, которую русская девушка умело расставила Гансу, и тот попался в нее.

— Скажу вам честно, я всегда восхищался Генрихом и старался во всем подражать ему.

— Так вы в прошлом тоже были военным? — уточнила на всякий случай Ольга.

— Да. Правда, моя военная карьера продвигалась не так успешно, как у Генриха, но… Впрочем, оставим это. Я хочу, Ольга, выпить с вами. Генрих, у тебя есть шампанское? Прикажи, пусть принесут. Ольга, вы хотите шампанского? — с пафосом спросил Ганс.

— Уже поздно. Я устала и прошу меня извинить. А шампанское, я думаю, мы выпьем с вами в другой раз, — Ольга перекинула сумку через плечо и, гордо ступая, удалилась в дом.

— Генрих, ты слышал, что твоя русская обещала мне? — спросил Ганс и без сил повалился на землю.

— Да, слышал, — задумчиво отозвался Генрих, а про себя подумал: «Не дай Бог, чтобы она вспомнила, кем ты был во время войны».