Сделка с Хозяином 2

Алиса Линней, 2023

Заключая сделку с Хозяином, я и подумать не могла, что все мои желания обернуться против меня.Человек, которого я боялась до одури вдруг превращается для меня в лучшего мужчину на свете. Страшно теперь только одно – потерять его.Но не стоит винить в жестокости судьбу, когда любимый обладает этим качеством в полной мере. Он отсылает меня за тысячи километров, не скрывая даже, что мы расстаёмся навсегда.Если бы не известие о моей беременности, я не знаю, как бы справилась с этой болью. Естественно, что рассказывать будущему отцу о ребёнке я не собираюсь, потому что малыш будет только мой.Гордо ношусь со своим решением, пока не узнаю, что жизнь Игоря в опасности. Бросаю всё и мчусь к нему, хотя ещё понятия не имею, чем могу помочь.

Глава 2. Ника

— Она жена Игоря была, они со школы ещё не разлей вода, — после слов Анастасии Мироновны начинаю чувствовать себя ненужной и чужой. Понимаю, что нельзя показывать свои обиды, иначе я так ничего не узнаю. — Весь этот кошмар в его выпускной случился, сын Олесю пошёл провожать, а эти трое ждали их уже у пустыря, — сглатываю противный ком, который встал в горле от страха и хмурясь, жду продолжения. Ясно, что матери, в разы тяжелей такое рассказывать и я беру себя в руки. — Один из говнюков был прокурорский сынок, его папаша к нам в станицу сослал, к матери своей. Сам-то уже видать не справлялся, зато все выходки, своего отпрыска прикрывал по полной. Чего бы этот Коля не натворил, ему всё сходило с рук, — в другой ситуации, я бы даже посмеялась над забавными обзывалками бывшей учительницы, но не сейчас. — То, что случилось тогда, не происходит в одночасье. Колька редкостный засранец и естественно, Игоря он до этого в школе доставал, потому что сын не подчинялся ему, — в интонации Анастасии Мироновны, угадывалась гордость. — Но в школе, их стычки, мы пресекали сразу, а тут не доглядела, — казалось, что она и себя тоже винит. — Игорь избил их за то, что они Олесю начали оскорблять и угрожали, что изнасилуют её троём, а сына свяжут и смотреть на это заставят, — не удержавшись от вскрика, я прикрываю рот ладонью и уже почти уверена, что Игорь убил, кого-то за такое. Да и одиннадцать лет, это слишком большой срок, вряд ли столько за драку дают. — Это Олеся на суде говорила, — уточняет источник. — Двое дружков, которые с Колькой тогда были, сбежали, когда сын начал их бить. Самого прокурорского сынка в реанимацию увезли и едва откачали, — Анастасия Мироновна потупила глаза в пол, а я неосознанно выдохнула. — Восемь лет Игорю присудили и отправили на “край света”, — устало добавляет она, а у меня вопросов стаёт ещё больше.

— Может чаю? Не знаю, как вы, а я голодная. Так что придётся вам составить мне компанию, — нам нужен был перерыв и я поставила на плиту воду в кастрюле, чтобы сварить пельмени.

Не обязательно уметь читать мысли и так было понятно о чём именно мы думаем. Несколько минут сидим молча, мой мозг быстро пытается обрабатывать услышанное, потому что это же ещё не всё.

— Многие тогда отвернулись от нашей семьи, я даже подумала, что может и хорошо, что Женя не дожил до этого, — догадываюсь, что это отец Игоря и замечаю, как глаза у Анастасии Мироновны заблестели от надвигающихся слёз. — Представляешь, общались с человеком десять лет, я у детей его уроки вела, а тут, бах! Он, просто, проходит мимо, будто знать тебя не знает, — усмехается грустно и удивляется такому явлению, как человеческая подлость, качая головой.

— Да уж, у нас, когда папу посадили, мы тоже всякого натерпелись. Я, конечно, маленькая была, по-крайней мере, в семь-восемь лет, не очень понимала, почему некоторым девчонкам, мамы со мной дружить не разрешают, — поддерживаю, рассказывая свою историю, потому что не по наслышке знаю, что такое быть изгоем. — Зато, когда папа вернулся, всё встало на свои места. Не сразу, естественно, — тороплюсь “подсластить пилюлю”, замечая жалость в глазах Анастасии Мироновны.

— Так даже Вера, мать Олеси, пыталась запретить дочери, ко мне приходить, — выдаёт на эмоциях.

— Но она же не послушала? — вырывается невольно. Очень не хочется, чтобы и Олеся оказалась предательницей, пусть даже её уже нет в живых.

— Нет, не послушала, — её черты лица тут же смягчаются и от улыбки, в уголках глаз морщины стают глубже. — В то время, Олеся мне вместо дочери была, потому что даже Таня от нас шарахалась или заезжала, чтобы обвинить во всех бедах, — в эту минуту я мысленно сравниваю Анастасию Мироновну со своей мамой и понимаю, что разница между ними колоссальная.

Наверное, открытость, это особенность южных женщин. Порой я даже начинаю побаиваться прямоты и откровенности с которой здесь сталкиваюсь.

Моя мама коренная сибирячка, поэтому она, да и я тоже, эмоции экономим.

Тут сплошь и рядом все искренние, что иногда даже подозрения закрадываются. Взять хотя бы Лизу с её восхищением, она ещё молодая совсем, а всё туда же. Для меня это дико, как-то.

Мне вдруг становится интересно, а Игорь такой же был до того, как его в тюрьму посадили?

По важности этот вопрос не на первом месте, увы, поэтому вслух не спрашиваю.

Вздрагиваю от громкой мелодии, которая неожиданно играет на моём телефоне.

Резко подскакиваю и бегу к гаджету, хочется быстрей узнать, что с Игорем всё в порядке.

На экране действительно высвечивается имя брата и я с сильно колотящимся сердцем отвечаю на звонок.

Сосредоточенно слушаю Лёшку. Он оправдывающимся тоном признаётся, что ему пришлось сказать Роме, кто на самом деле спрашивает про Клима.

Мне же, пару часов спустя, кажется детской глупостью, собственная просьба.

— Что-то случилось, да? — тихо спрашивает Анастасия Мироновна, когда я снова сажусь на табуретку.

— Я не знаю, — отвечаю честно, поднимая на неё глаза. — Лёшка нашёл Рому, но тот ему не сказал, что с Игорем, — до этого я ей рассказывала, что мой младший брат остался в северном городе доучиваться.

— А Рома это, кто? — осторожно интересуется встревоженная мать.

— Он самый близкий друг Игоря, — говорю задумчиво и не могу понять, что именно в словах брата меня насторожило.

— Вот видишь, ты знаешь его друга, а я нет, — подмечает она, улыбаясь натянуто.

— Он его, почему-то Бодрым называет, — продолжаю разговор ни о чём, будто это сейчас имеет значение. Видимо инстинктивно пытаюсь отогнать страх за Игоря, который уже пробирается под кожу. Мне реально становится жутко от того, что я могу его больше не увидеть.

— У них же там прозвища и клички на первом месте. Наверное, это Рому, как-то характеризует, — цепляется Анастасия Мироновна за нейтральную тему и скользит невидящим взглядом по кухонным шкафам. — Сына тоже, Климом называют, я слышала, когда на свидание к нему в зону приезжала. Сократили фамилию и новое имя получилось, — говорит, едва заметно улыбаясь. — Знаешь, Никуша, ты можешь думать, что я выгораживаю Игоря, возможно так и есть, ведь он мой сын, как иначе-то. Но лично я нигде больше не слышала, чтобы жизнь так издевалась над человеком, как над ним. Невольно задаёшься вопросом: “Для чего так жить?” — вот опять эти откровения, от которых аж затылок стягивает. — Ты, прости, меня за эту слабость, но для одного, чересчур много бед. Если твой брат, что-то сказал, ты не молчи, девочка, скажи. Я должна знать, что с Игорем, — просит Анастасия Мироновна и смотрит на меня умоляющими глазами.

— Рома сказал Лёшке, что сам мне перезвонит позже, но.., — осекаюсь, решая оставить догадки при себе.

— Пожалуйста, — пронизывает неморгающим взглядом.

— Думаю, это дежурная отговорка и он не собирается мне звонить, — озвучиваю свои подозрения.

— Раз пообещал, значит сделает, у них не принято разбрасываться словами, — так странно, что учительница литературы, напоминает мне о законах порядочных арестантов, но это работает и я действительно начинаю верить, что Рома позвонит мне.

— А ещё мне показалось, что Лёшка, что-то недоговаривает, — делюсь своими ощущениями.

— Нужно набраться терпения и ждать. Друг Игоря обязательно всё прояснит, — только сейчас я замечаю, что этой мудрой и отважной женщине тоже очень страшно.

— Ладно, — втягиваю носом воздух и отпиваю остывший чай. Понимаю, что надо, чем-то отвлечься от этого разговора, но никак не могу придумать, что-то стоящее. — Почему Игорь винит себя в смерти Олеси? Что с ней случилось? — вдруг хочется узнать, что произошло двенадцать лет назад. Теперь я готова, хотя уже догадываюсь, что будет жёстко. Если уж придётся держать удар, то надо знать, что там было на самом деле.

А ведь в какой-то момент, я даже пыталась забыть этого крутого Хозяина, лишь бы держаться подальше, от всего того треша, который был в его жизни. У него почти получилось убедить меня в этом.

— Игоря сначала в колонию для несовершеннолетних отправили, сразу же после суда. Ему же ещё восемнадцати не было, — Анастасия Мироновна настороженно вглядывается в моё лицо. Она скорее всего специально начала рассказывать издалека, чтобы успеть распознать мою реакцию и во время остановиться. — А Олесе, вообще, шестнадцать было. Дети совсем ещё, — выдыхает заботливо, а я затыкаю “глотку”, своей проснувшейся ревности, представляя, какими они были.

“Наверное, как Денис с Лизой”, — думаю я и тут же мысленно на себя наезжаю, за такое сравнение. Пусть суеверной глупо быть, но хочется, чтобы у Дена с его девчонкой, всё хорошо сложилось.

— В ноябре, сына перевезли на зону, а Олесе даже общего свидания было не положено, потому что официально-то она Игорю никто, — поясняет, видимо за долгие годы научилась разбираться в этой системе. — Они тогда больше года не виделись, и я в глубине души, надеялась, что пройдут чувства у девчонки. Думала, что там любовь-то ещё детская, забыла бы и может другого бы встретила. Жалко её было очень, — признаётся Анастасия Мироновна. — Но они не сдались, зарегистрировали брак, прямо в зоне, как только Олесе восемнадцать исполнилось, — отвожу глаза, чтобы не показывать, как тяжело мне слушать про эту влюблённую парочку. Хочется пропустить лирическое отступление и перейти к самой сути.

Какое-то время мама Игоря молчит, и я не мешаю ей собираться с мыслями. Естественно замечаю, что нелегко женщине, этот разговор даётся. Кажется, что она постарела лет на двадцать, всего за пару часов.

— Деньги сын начал нам отправлять ещё до того, как они с Олесей поженились. Так что, никакие передачки мы Игорю больше не собирали и с баулами не таскались, он избавил нас от этого, — не похоже было, что она гордится его прошлыми достижениями, просто не могла не упомянуть. — Олеся поступила в университет, на экономиста учиться, очно. Её учёбу тоже Игорь оплачивал, но нам объяснять, где деньги берёт, он не торопился, — догадывается, конечно, что такие серьёзные суммы не с потолка сыпались, но вслух ничего не говорит. Я же для себя убеждаюсь окончательно, что Клим ещё с зоны с криминалом связан. — Сначала Олеся, раз в пол года ездила к Игорю на свидание, потом чаще стала. Здоровенные парни приезжали прямо к дому, на дорогущей иномарке и увозили её в аэропорт, там встречали тоже на машине и доставляли уже до места и так каждые три месяца. Возвращалась счастливая, рассказывала, что комната свиданий, как номер в дорогой гостинице, если на решётки не смотреть, — качает головой, будто отказывается верить, что это было всё наяву. — У меня редко получалось ездить к сыну, из школы отпускали неохотно, а прогуливать работу я не привыкла. От провожатых таких я тоже отказалась, а деньги, которые сын присылал, я Татьяне отдавала. Ей нужней, у неё мальчишки росли, — Анастасия Мироновна не оправдывается и Игоря не судит, но чем дальше она рассказывает, тем обречённее становится её лицо. — Конечно, в отличии от меня Олесе очень нравилась вся эта роскошь и внимание. Она же глупенькая, кроме станицы-то нашей, ничего путём не видела. Однажды плакала, когда рассказывала, как уговаривала Игоря на ребёнка. Он не согласился, не хотел, чтобы его дитё, без него росло, — после этих слов, сердце у меня сжалось и я быстро опустила глаза, чтобы Анастасия Мироновна ничего не заметила по взгляду. — Срок тогда у сына уже заканчивался, когда он позвонил и просил помочь уговорить Олесю не ездить на последнее свидание, — её голос дрожит и я чувствую, как противные мурашки разбегаются по телу, предвещая мне минимум стресс. А ещё мне вдруг чудится, что я знаю эту страшную историю, но тут же отгоняю навязчивую мысль. — Не понимаю, с чего Игорь взял, что она меня послушает. Олеся отмахнулась от моих доводов и сделала по-своему, — в этот момент вспоминаю, какую я истерику закатила, когда он отправлял меня сюда. Если бы Игорь решил спросить моё мнение, то я бы тоже никуда не согласилась уезжать от него. Видимо со своей женой Клим не захотел так обращаться, как со мной, без всяких компромиссов и от этого понимания, обида снова подступает комом к горлу. — Сын отзвонился мне, когда Олеся приехала к нему и я даже вздохнула с облегчением, — молчит около минуты, наверное, настраивается на что-то. — Потом этот звонок с номера Игоря. Мужчина сообщил мне, что Олеся сгорела заживо на КПП. Было короткое замыкание и охрана не позволила открыть решётки, потому что не положено по технике безопасности, — чёткое ощущение, будто в помещении резко исчез весь кислород и мне стало нечем дышать. Я, как рыба открываю рот, но говорить не получается, кажется, что шею сдавило стальными обручами. Чувствую, как щёки становятся мокрыми и наконец всхлипываю.

— Господи! Как такое, вообще, возможно, — мой голос звучит хрипло и жалобно.

— Никуша, тебе плохо? — Анастасия Мироновна кидает на меня быстрый взгляд и подскакивая с табуретки, наливает в стакан воды. Она, наверное, думает, что меня так смерть Олеси шокировала, но я её уже давно пережила. Может это цинично с моей стороны, но ей ведь уже не больно, она умерла. Нет разницы, кто и что про меня думает, потому что я и есть, настоящий бесчувственный монстр. — Пей, — напуганная женщина суёт мне воду и я послушно выпиваю.

— Представляете, я рассказывала эту историю Игорю, — со слезами восстанавливаю всю последовательность событий. Начиная от подслушивания родительского разговора про гибель девушки и потом, как я поделилась этим трешем с ним. — У него даже ни один мускул не дрогнул, — оправдываюсь, сдерживая рыдания. Я, как будто покалупалась пальцем в его кровоточащей ране, а потом ещё солью посыпала. В итоге Игорю пришлось извиняться передо мной за то, что его слова мне грубыми показались. После этих воспоминаний начинаю реветь в голос.

— Тише, тише, моя хорошая, — Анастасия Мироновна гладит меня по растрепавшимся волосам, но никаким спокойствием даже и близко не пахнет.

— Как он такое выдержал? — спрашиваю заикаясь. Кажется, что Игорю достались, какие-то нечеловеческие ресурсы.

— Я сына только через пол года смогла увидеть, после смерти Олеси и то на краткосрочном свидании. Посмотрела в его глаза и обомлела. Игорь был похож на живого мертвеца. Я тогда была уверена, что он похоронил себя, мысленно, вместе с женой, — говорит, продолжая успокаивать меня.

Слёз нет больше, сижу, глядя в одну точку. Тело до сих пор, как деревянное и в голове усваивается далеко не всё, что я сегодня услышала от мамы Игоря.

— Она жена Игоря была, они со школы ещё не разлей вода, — после слов Анастасии Мироновны начинаю чувствовать себя ненужной и чужой. Понимаю, что нельзя показывать свои обиды, иначе я так ничего не узнаю. — Весь этот кошмар в его выпускной случился, сын Олесю пошёл провожать, а эти трое ждали их уже у пустыря, — сглатываю противный ком, который встал в горле от страха и хмурясь, жду продолжения. Ясно, что матери, в разы тяжелей такое рассказывать и я беру себя в руки. — Один из говнюков был прокурорский сынок, его папаша к нам в станицу сослал, к матери своей. Сам-то уже видать не справлялся, зато все выходки, своего отпрыска прикрывал по полной. Чего бы этот Коля не натворил, ему всё сходило с рук, — в другой ситуации, я бы даже посмеялась над забавными обзывалками бывшей учительницы, но не сейчас. — То, что случилось тогда, не происходит в одночасье. Колька редкостный засранец и естественно, Игоря он до этого в школе доставал, потому что сын не подчинялся ему, — в интонации Анастасии Мироновны, угадывалась гордость. — Но в школе, их стычки, мы пресекали сразу, а тут не доглядела, — казалось, что она и себя тоже винит. — Игорь избил их за то, что они Олесю начали оскорблять и угрожали, что изнасилуют её троём, а сына свяжут и смотреть на это заставят, — не удержавшись от вскрика, я прикрываю рот ладонью и уже почти уверена, что Игорь убил, кого-то за такое. Да и одиннадцать лет, это слишком большой срок, вряд ли столько за драку дают. — Это Олеся на суде говорила, — уточняет источник. — Двое дружков, которые с Колькой тогда были, сбежали, когда сын начал их бить. Самого прокурорского сынка в реанимацию увезли и едва откачали, — Анастасия Мироновна потупила глаза в пол, а я неосознанно выдохнула. — Восемь лет Игорю присудили и отправили на “край света”, — устало добавляет она, а у меня вопросов стаёт ещё больше.

— Может чаю? Не знаю, как вы, а я голодная. Так что придётся вам составить мне компанию, — нам нужен был перерыв и я поставила на плиту воду в кастрюле, чтобы сварить пельмени.

Не обязательно уметь читать мысли и так было понятно о чём именно мы думаем. Несколько минут сидим молча, мой мозг быстро пытается обрабатывать услышанное, потому что это же ещё не всё.

— Многие тогда отвернулись от нашей семьи, я даже подумала, что может и хорошо, что Женя не дожил до этого, — догадываюсь, что это отец Игоря и замечаю, как глаза у Анастасии Мироновны заблестели от надвигающихся слёз. — Представляешь, общались с человеком десять лет, я у детей его уроки вела, а тут, бах! Он, просто, проходит мимо, будто знать тебя не знает, — усмехается грустно и удивляется такому явлению, как человеческая подлость, качая головой.

— Да уж, у нас, когда папу посадили, мы тоже всякого натерпелись. Я, конечно, маленькая была, по-крайней мере, в семь-восемь лет, не очень понимала, почему некоторым девчонкам, мамы со мной дружить не разрешают, — поддерживаю, рассказывая свою историю, потому что не по наслышке знаю, что такое быть изгоем. — Зато, когда папа вернулся, всё встало на свои места. Не сразу, естественно, — тороплюсь “подсластить пилюлю”, замечая жалость в глазах Анастасии Мироновны.

— Так даже Вера, мать Олеси, пыталась запретить дочери, ко мне приходить, — выдаёт на эмоциях.

— Но она же не послушала? — вырывается невольно. Очень не хочется, чтобы и Олеся оказалась предательницей, пусть даже её уже нет в живых.

— Нет, не послушала, — её черты лица тут же смягчаются и от улыбки, в уголках глаз морщины стают глубже. — В то время, Олеся мне вместо дочери была, потому что даже Таня от нас шарахалась или заезжала, чтобы обвинить во всех бедах, — в эту минуту я мысленно сравниваю Анастасию Мироновну со своей мамой и понимаю, что разница между ними колоссальная.

Наверное, открытость, это особенность южных женщин. Порой я даже начинаю побаиваться прямоты и откровенности с которой здесь сталкиваюсь.

Моя мама коренная сибирячка, поэтому она, да и я тоже, эмоции экономим.

Тут сплошь и рядом все искренние, что иногда даже подозрения закрадываются. Взять хотя бы Лизу с её восхищением, она ещё молодая совсем, а всё туда же. Для меня это дико, как-то.

Мне вдруг становится интересно, а Игорь такой же был до того, как его в тюрьму посадили?

По важности этот вопрос не на первом месте, увы, поэтому вслух не спрашиваю.

Вздрагиваю от громкой мелодии, которая неожиданно играет на моём телефоне.

Резко подскакиваю и бегу к гаджету, хочется быстрей узнать, что с Игорем всё в порядке.

На экране действительно высвечивается имя брата и я с сильно колотящимся сердцем отвечаю на звонок.

Сосредоточенно слушаю Лёшку. Он оправдывающимся тоном признаётся, что ему пришлось сказать Роме, кто на самом деле спрашивает про Клима.

Мне же, пару часов спустя, кажется детской глупостью, собственная просьба.

— Что-то случилось, да? — тихо спрашивает Анастасия Мироновна, когда я снова сажусь на табуретку.

— Я не знаю, — отвечаю честно, поднимая на неё глаза. — Лёшка нашёл Рому, но тот ему не сказал, что с Игорем, — до этого я ей рассказывала, что мой младший брат остался в северном городе доучиваться.

— А Рома это, кто? — осторожно интересуется встревоженная мать.

— Он самый близкий друг Игоря, — говорю задумчиво и не могу понять, что именно в словах брата меня насторожило.

— Вот видишь, ты знаешь его друга, а я нет, — подмечает она, улыбаясь натянуто.

— Он его, почему-то Бодрым называет, — продолжаю разговор ни о чём, будто это сейчас имеет значение. Видимо инстинктивно пытаюсь отогнать страх за Игоря, который уже пробирается под кожу. Мне реально становится жутко от того, что я могу его больше не увидеть.

— У них же там прозвища и клички на первом месте. Наверное, это Рому, как-то характеризует, — цепляется Анастасия Мироновна за нейтральную тему и скользит невидящим взглядом по кухонным шкафам. — Сына тоже, Климом называют, я слышала, когда на свидание к нему в зону приезжала. Сократили фамилию и новое имя получилось, — говорит, едва заметно улыбаясь. — Знаешь, Никуша, ты можешь думать, что я выгораживаю Игоря, возможно так и есть, ведь он мой сын, как иначе-то. Но лично я нигде больше не слышала, чтобы жизнь так издевалась над человеком, как над ним. Невольно задаёшься вопросом: “Для чего так жить?” — вот опять эти откровения, от которых аж затылок стягивает. — Ты, прости, меня за эту слабость, но для одного, чересчур много бед. Если твой брат, что-то сказал, ты не молчи, девочка, скажи. Я должна знать, что с Игорем, — просит Анастасия Мироновна и смотрит на меня умоляющими глазами.

— Рома сказал Лёшке, что сам мне перезвонит позже, но.., — осекаюсь, решая оставить догадки при себе.

— Пожалуйста, — пронизывает неморгающим взглядом.

— Думаю, это дежурная отговорка и он не собирается мне звонить, — озвучиваю свои подозрения.

— Раз пообещал, значит сделает, у них не принято разбрасываться словами, — так странно, что учительница литературы, напоминает мне о законах порядочных арестантов, но это работает и я действительно начинаю верить, что Рома позвонит мне.

— А ещё мне показалось, что Лёшка, что-то недоговаривает, — делюсь своими ощущениями.

— Нужно набраться терпения и ждать. Друг Игоря обязательно всё прояснит, — только сейчас я замечаю, что этой мудрой и отважной женщине тоже очень страшно.

— Ладно, — втягиваю носом воздух и отпиваю остывший чай. Понимаю, что надо, чем-то отвлечься от этого разговора, но никак не могу придумать, что-то стоящее. — Почему Игорь винит себя в смерти Олеси? Что с ней случилось? — вдруг хочется узнать, что произошло двенадцать лет назад. Теперь я готова, хотя уже догадываюсь, что будет жёстко. Если уж придётся держать удар, то надо знать, что там было на самом деле.

А ведь в какой-то момент, я даже пыталась забыть этого крутого Хозяина, лишь бы держаться подальше, от всего того треша, который был в его жизни. У него почти получилось убедить меня в этом.

— Игоря сначала в колонию для несовершеннолетних отправили, сразу же после суда. Ему же ещё восемнадцати не было, — Анастасия Мироновна настороженно вглядывается в моё лицо. Она скорее всего специально начала рассказывать издалека, чтобы успеть распознать мою реакцию и во время остановиться. — А Олесе, вообще, шестнадцать было. Дети совсем ещё, — выдыхает заботливо, а я затыкаю “глотку”, своей проснувшейся ревности, представляя, какими они были.

“Наверное, как Денис с Лизой”, — думаю я и тут же мысленно на себя наезжаю, за такое сравнение. Пусть суеверной глупо быть, но хочется, чтобы у Дена с его девчонкой, всё хорошо сложилось.

— В ноябре, сына перевезли на зону, а Олесе даже общего свидания было не положено, потому что официально-то она Игорю никто, — поясняет, видимо за долгие годы научилась разбираться в этой системе. — Они тогда больше года не виделись, и я в глубине души, надеялась, что пройдут чувства у девчонки. Думала, что там любовь-то ещё детская, забыла бы и может другого бы встретила. Жалко её было очень, — признаётся Анастасия Мироновна. — Но они не сдались, зарегистрировали брак, прямо в зоне, как только Олесе восемнадцать исполнилось, — отвожу глаза, чтобы не показывать, как тяжело мне слушать про эту влюблённую парочку. Хочется пропустить лирическое отступление и перейти к самой сути.

Какое-то время мама Игоря молчит, и я не мешаю ей собираться с мыслями. Естественно замечаю, что нелегко женщине, этот разговор даётся. Кажется, что она постарела лет на двадцать, всего за пару часов.

— Деньги сын начал нам отправлять ещё до того, как они с Олесей поженились. Так что, никакие передачки мы Игорю больше не собирали и с баулами не таскались, он избавил нас от этого, — не похоже было, что она гордится его прошлыми достижениями, просто не могла не упомянуть. — Олеся поступила в университет, на экономиста учиться, очно. Её учёбу тоже Игорь оплачивал, но нам объяснять, где деньги берёт, он не торопился, — догадывается, конечно, что такие серьёзные суммы не с потолка сыпались, но вслух ничего не говорит. Я же для себя убеждаюсь окончательно, что Клим ещё с зоны с криминалом связан. — Сначала Олеся, раз в пол года ездила к Игорю на свидание, потом чаще стала. Здоровенные парни приезжали прямо к дому, на дорогущей иномарке и увозили её в аэропорт, там встречали тоже на машине и доставляли уже до места и так каждые три месяца. Возвращалась счастливая, рассказывала, что комната свиданий, как номер в дорогой гостинице, если на решётки не смотреть, — качает головой, будто отказывается верить, что это было всё наяву. — У меня редко получалось ездить к сыну, из школы отпускали неохотно, а прогуливать работу я не привыкла. От провожатых таких я тоже отказалась, а деньги, которые сын присылал, я Татьяне отдавала. Ей нужней, у неё мальчишки росли, — Анастасия Мироновна не оправдывается и Игоря не судит, но чем дальше она рассказывает, тем обречённее становится её лицо. — Конечно, в отличии от меня Олесе очень нравилась вся эта роскошь и внимание. Она же глупенькая, кроме станицы-то нашей, ничего путём не видела. Однажды плакала, когда рассказывала, как уговаривала Игоря на ребёнка. Он не согласился, не хотел, чтобы его дитё, без него росло, — после этих слов, сердце у меня сжалось и я быстро опустила глаза, чтобы Анастасия Мироновна ничего не заметила по взгляду. — Срок тогда у сына уже заканчивался, когда он позвонил и просил помочь уговорить Олесю не ездить на последнее свидание, — её голос дрожит и я чувствую, как противные мурашки разбегаются по телу, предвещая мне минимум стресс. А ещё мне вдруг чудится, что я знаю эту страшную историю, но тут же отгоняю навязчивую мысль. — Не понимаю, с чего Игорь взял, что она меня послушает. Олеся отмахнулась от моих доводов и сделала по-своему, — в этот момент вспоминаю, какую я истерику закатила, когда он отправлял меня сюда. Если бы Игорь решил спросить моё мнение, то я бы тоже никуда не согласилась уезжать от него. Видимо со своей женой Клим не захотел так обращаться, как со мной, без всяких компромиссов и от этого понимания, обида снова подступает комом к горлу. — Сын отзвонился мне, когда Олеся приехала к нему и я даже вздохнула с облегчением, — молчит около минуты, наверное, настраивается на что-то. — Потом этот звонок с номера Игоря. Мужчина сообщил мне, что Олеся сгорела заживо на КПП. Было короткое замыкание и охрана не позволила открыть решётки, потому что не положено по технике безопасности, — чёткое ощущение, будто в помещении резко исчез весь кислород и мне стало нечем дышать. Я, как рыба открываю рот, но говорить не получается, кажется, что шею сдавило стальными обручами. Чувствую, как щёки становятся мокрыми и наконец всхлипываю.

— Господи! Как такое, вообще, возможно, — мой голос звучит хрипло и жалобно.

— Никуша, тебе плохо? — Анастасия Мироновна кидает на меня быстрый взгляд и подскакивая с табуретки, наливает в стакан воды. Она, наверное, думает, что меня так смерть Олеси шокировала, но я её уже давно пережила. Может это цинично с моей стороны, но ей ведь уже не больно, она умерла. Нет разницы, кто и что про меня думает, потому что я и есть, настоящий бесчувственный монстр. — Пей, — напуганная женщина суёт мне воду и я послушно выпиваю.

— Представляете, я рассказывала эту историю Игорю, — со слезами восстанавливаю всю последовательность событий. Начиная от подслушивания родительского разговора про гибель девушки и потом, как я поделилась этим трешем с ним. — У него даже ни один мускул не дрогнул, — оправдываюсь, сдерживая рыдания. Я, как будто покалупалась пальцем в его кровоточащей ране, а потом ещё солью посыпала. В итоге Игорю пришлось извиняться передо мной за то, что его слова мне грубыми показались. После этих воспоминаний начинаю реветь в голос.

— Тише, тише, моя хорошая, — Анастасия Мироновна гладит меня по растрепавшимся волосам, но никаким спокойствием даже и близко не пахнет.

— Как он такое выдержал? — спрашиваю заикаясь. Кажется, что Игорю достались, какие-то нечеловеческие ресурсы.

— Я сына только через пол года смогла увидеть, после смерти Олеси и то на краткосрочном свидании. Посмотрела в его глаза и обомлела. Игорь был похож на живого мертвеца. Я тогда была уверена, что он похоронил себя, мысленно, вместе с женой, — говорит, продолжая успокаивать меня.

Слёз нет больше, сижу, глядя в одну точку. Тело до сих пор, как деревянное и в голове усваивается далеко не всё, что я сегодня услышала от мамы Игоря.