Не верь мне

Алиса Евстигнеева, 2020

Банально. Первая любовь, ранний брак, ребёнок в девятнадцать, несколько лет счастья, в итоге разбившегося о быт, проблемы и усталость. Всё просто. Ты обидел меня. Я отомстила. Мы не виделись шесть лет. И казалось, время уже давно расставило всё по своим местам. Вот только твой приезд докажет нам обратное. Не верь мне. Ведь ты до сих пор не знаешь главного… Содержит нецензурную брань.

Глава 4.

Меня словно пришибло всеми этими разговорами и воспоминаниями, а ещё давящим чувством ожидания, хотя, казалось бы, мне-то чего было ждать в этой ситуации?! Он же не ко мне ехал. К дочери, родителям, прежней жизни, да к чему угодно, но только не ко мне. Но я всё равно нервничала, иррационально и глупо.

Поэтому на работу я собиралась суматошно и долго, будучи не в состоянии взять себя в руки. А потом в один момент разозлившись на все свои метания, резко натянула куртку и ботинки и с психом выскочила на улицу.

Шёл мелкий снег, первый в этом году. Крош, скорее всего, обрадуется, будет строить глобальные планы о том, как в скором времени слепит снеговика. Мысли о ребёнке немного успокоили, придав хоть какую-то уверенность в своих действиях. И какие бы последствия ни были у моих решений, они принесли главное — у меня были Аня и Крош, а всё остальное… А обо всём остальном я не буду думать сегодня и, под стать Скарлетт, оставлю это на завтра. Или же ещё дальше. В душе болезненно царапнуло чувство вины, но с ним я тоже научилась жить.

В кармане завибрировал телефон, и сердце очень наивно сжалось, видимо — вопреки всем моим решениям — ожидая чего-то. Глупое. Кому мы с тобой нужны? И это бесило, неимоверно. Стоило услышать одно лишь замечание о том, что Измайлов едет к нам, как я уже вся превратилась в оголённый нерв, состоящий из бредовых надежд и трепыханий. Ну дура же. И дело тут было не в чувствах или их остатках, всё вытравлено и сожжено давным-давно, а то, что осталось на месте моей души, очень сильно напоминало дыру, которую надо было чем-то наполнять. Вот и заполнилось чем попало — злостью, обидой, виной, стыдом… СТОП. Хватит. Прекращай думать об этом. И вообще, у тебя телефон звонит.

Никита был моим руководителем. Не прямым, и даже не косвенным. Он просто был… совладельцем сети заведений, в которой я трудилась. Но в последнее время он активно вмешивался в дела нашего клуба, и что-то мне подсказывало, что моя скромная персона имела в этом деле… не последнее значение.

— Привет! — выдала я максимально жизнерадостно.

— Привет, — отвечает мне Никита, и я чувствую, что он… улыбается. Это не было неожиданностью, мы вроде как приятельствовали, по крайней мере, кто-то из нас предпринимал все усилия, чтобы это было так.

— Решил заглянуть сегодня к вам на планёрку, поэтому звоню с предложением: как ты смотришь на то, чтобы я тебя подвёз? — беззаботно-позитивно предлагает мне Киреев.

Я киваю головой, словно соглашаясь с ним, и сумбурно убеждаю себя в том, что на сегодняшний день это то, что мне надо. Можно даже флирт не брать в расчёт, который в последнее время проскальзывал между нами. Просто лёгкое общение, не обременённое никакими лишними думами или заморочками, потому что если не с ним, то с кем? Мама, братья, снохи, дети… я уже прям чувствую то выматывающее ожидание, которое очень скоро повиснет между нами. И подруги мне тут тоже не способны помочь, потому что не рассказать о приезде бывшего мужа (подробности о том, что это лишь фигура речи, мы опускаем) считалось преступлением.

Короче, у меня есть целый миллион причин сказать «да». В том числе и из-за того, что Никита мне нравился, чисто по-человечески, но упрямый язык несёт совсем другое:

— Никит, а я уже вышла. Прогуляться хочу, сегодня весь день с домашними делами воевала, теперь воздухом дышу…

…и думы думаю, дурацкие и никому не нужные.

— Понял, — ничуть не обидевшись, усмехается он. — Тогда как насчёт того, чтобы после всего заехать куда-нибудь выпить кофе?

— А потом я ребёнка из садика забираю…

— Могу поспособствовать.

— Никит… — с нотками паники прошу я его о чём-то неведомом.

— Оль, это просто дружеское предложение. У меня есть свободное время и неимоверное желание провести его в приятной компании.

Интересно, а гиперактивного Крошика с его частыми обидами и переменами в настроении можно назвать приятной компанией?

Видимо, я мнусь, и Киреев добавляет нажима в голос:

— Так, Измайлова, отказы больше двух раз в неделю не принимаются.

— Сегодня же только понедельник, и это пока что первое предложение на этой неделе.

— А я о чём? Можно подумать, что я тебя не знаю. Дальше у тебя будет одна единственная отмазка — смена. То ты будешь в ночь, то после ночи, то перед ней. А поскольку я не желаю вредить собственному бизнесу и закрывать клуб посреди недели, то побереги остатки моей гордости и просто согласись.

Я неожиданно легко усмехнулась, чувствуя, как губы непроизвольно растягиваются в улыбке. Всё-таки Кирееву было не занимать очарования и, кажется, он прекрасно об этом знал.

— Ладно.

— Не слышу.

— Хорошо, говорю. Разрешаю заехать в кофейню, — про свои сложные отношения с кофе я умалчиваю, — а потом в садик за ребёнком.

— И я даже могу надеяться на то… — тут он делает театральную паузу, отчего моё дыхание вдруг сбивается, — что ты позволишь мне довезти вас до дома?

Дурак, но это оказывается на удивление приятно.

— Даже не знаю. Кроша ещё выгулять надо.

— Выгуляем.

И я соглашаюсь. Из-за чего потом иду и ругаюсь на себя за то, что… позволила мужчине замаячить на пороге своего дома. Дети не знали, как это. Да что там дети, я и сама уже забыла.

* * *

Его не было целую ночь, а придя на утро, он был откровенно помят и имел стойкий запах алкоголя. Я недовольно поморщилась, но промолчала. Я вообще с того дня много молчала, ожидая хоть сколько-нибудь взвешенного решения с его стороны. Он тоже ничего не говорил. Всё общение свелось к каким-то бытовым моментам и дежурным фразам из серии «привет-пока».

Спасала только Аня, не дававшая нам окончательно потонуть в нашем болотце. Мы даже теперь спали по очереди с ней, не в силах вынести взаимных обид. Хотя, с другой стороны, чего такого мы друг другу сказали? Он хотел перемен, я хотела стабильности. Он решил, что я не верю в него, я подумала, что не нужна ему. Как-то слишком прозаично, но мы тогда оба не смогли понять этого.

Развод Дамокловым мечом повис над нами, даже несмотря на то, что никто не говорил об этом вслух. Просто это единственное, что шло на ум, когда мы сидели по разные стороны кухонного стола и душили друг друга обоюдным молчанием и колючими взглядами.

А через месяц Сергей объявил мне, что нашёл работу в другом городе.

— Поедешь? — скомкано спросил он.

— А сам как думаешь? — по максимуму безразлично задала я встречный вопрос.

И он всё понял правильно, правда, так и не разобрав моих причин. Видимо, решил, что мне всё равно. А мне так хотелось, чтобы он позвал, чтобы сказал, что никуда без меня не поедет… Наивные бабские мечты. Но ведь он не звал, он спрашивал, тем самым давая мне выбор, который мне был совсем не нужен.

Если бы он сказал, что любит меня, и что дело не… в нас. Я бы молча взяла чемоданы и ребёнка и безропотно последовала за ним на край света. Но Измайлов этого не делал, и глупая я не стала мешать ему собирать вещи.

В последний его вечер дома я отвела Аню к маме, не хотела, чтобы ребёнок был свидетелем всего этого дерьма, что творилось между нами. Ей и так было тяжело, мы старались сдерживаться при ней, не вынося на глаза дочери всё, что бурлило внутри нас. Получалось обжигающе холодно и до скрежета зубов напряжённо. Она всё понимала, и во многом лучше нас самих.

Серёжка весь день где-то пропадал, а я без дела шаталась по квартире, стараясь не замечать две спортивные сумки, стоявшие в коридоре. Как же я их тогда ненавидела. Хотелось схватить их и спустить в мусоропровод, или сжечь, или выкинуть… из окна. Он бы пришёл, а сумок этих нет… и необходимости куда-то уезжать тоже.

Пришёл он поздно, еле слышно прикрыв за собой дверь. Но я услышала, подрываясь с кровати и хватая халат. Уснуть всё равно не получалось, и я вышла в прихожую. Он топтался у порога, рассматривая пресловутые сумки, будто не понимая, откуда они здесь взялись.

Я тоже старалась быть тихой, но всё равно заметил. Поднимая свои серо-голубые глаза на меня, вот только лукавства в них не было. Исключительно тоска, щемящая и ничем не прикрытая, будто отражение меня самой. Он уже стянул с себя обувь и ветровку, оставшись в джинсах и пуловере.

— Будешь? — глупо протянул он мне открытую бутылку, которую всё это время сжимал в своей руке.

Послушно кивнула головой, не в силах выдавить из себя ничего другого.

Виски был так себе. Неприятно обжигая горло, он оседал тяжёлым комом где-то внутри меня, оставляя после себя горькое послевкусие. Мы так и остались в прихожей. Сидели на полу, прислонившись к стенам и передавая быстро пустеющую бутылку из рук в руки. Он хмуро смотрел в потолок, а я пускала редкие слёзы, даже не пытаясь их скрыть.

Когда в бутылке оставалось всего ничего, он не выдержал:

— Почему всё так?

— Как? — закашлявшись, спросила я.

— Больно.

Нервно пожала плечами, пытаясь подобрать нужные слова, а они всё не желали находиться.

— Потому что это действительно больно.

— Тогда поехали со мной? — порывисто зовёт он, впиваясь в меня своим тяжёлым взглядом.

А я лишь качаю головой, пуская свои идиотские слёзы и бормоча:

— Не могу. Не так…

Серёжка кивнул головой, словно принимая мой ответ. Правда, принятия в нём не было вообще никакого, я видела это по его пальцам, с силой сжимающим горло бутылки.

Мы ещё долго сидели так. Виски давно кончился. Меня мутило, то ли от выпитого, то ли от ситуации. А он с противным звуком катал пустую бутылку по полу.

А потом случилось то, что случилось. Я раньше часто гадала, кто из нас сделал первое движение на встречу, но так и не смогла вспомнить. Наверное, всё дело в алкоголе, а может быть, это и не имеет никакого значения. Просто вот только что сидели на полу, а в следующий момент мы уже стоим на ногах, остервенело хватая воздух ртом и сжимая друг друга в безумных объятиях. Кто-то из нас ревёт, потому что щёки у обоих влажные и солёные. Мы целуемся, беспорядочно и хаотично, просто куда попадём, иногда нам везёт, и наши губы находят друг друга, сцепляясь в безжалостной борьбе, скрещиваясь зубами, языками, дыханием.

Он тащит меня в спальню, а я грубо стаскиваю с него пуловер, больно скользя ногтями по его коже, но этого никто не замечает.

Ночь вышла иступляюще жадной. Пытаясь навсегда проникнуть под кожу, в душу и сознание, мы забирали и отдавали всё, что только было у нас, не отпуская друг друга часами. Было больно… морально. Потому что каждый понимал, что это в последний раз. Вот так вот. По-честному, без прикрас и обещаний. Просто был он. И была я. Обнажённые, распалённые, влажные и до ужаса несчастные. Именно той ночью в нашей маленькой спальне были поставлены последние мирные точки между нами. Ведь то, что было дальше… даже точкой назвать нельзя.

Но это было потом, а пока мы всё ещё были рядом. Когда сил не оставалось ровным счётом ни на что, он притянул меня к себе и поцеловал в мокрый лоб, едва шепча:

— Дождись меня.

А я притворялась, что не слышу или не понимаю, потому что у меня и так не было иных вариантов.

Наутро я проснулась одна, в квартире было глухо. И вроде всё как всегда, если не считать двух спортивных сумок, которых не было в прихожей, и бутылки из-под паршивого виски, которая торчала из мусорного ведра в кухне. И, конечно же, ЕГО, которого тоже уже не было.