Путешествие к центру себя, или Трикстер и другие субличности. Терапевтическая сказка

Алина Белковская, 2022

Это книга о том, как в детстве нас сбивают в попытке взлететь – собственные родители, школа, общество, принятые культурные нормы. О том, как окружение пытается как можно глубже закопать наши еще не полностью раскрытые таланты. О том, как нас высмеивают, и о том, как мы после этого замолкаем. О том, как нас не признают, и мы перестаем признавать себя сами… О том, как мы гаснем… как год за годом все более тусклым становится наш внутренний свет, и тише становятся внутренние голоса, воспевавшие нашу творческую индвидуальность в 5–7–10 лет… И эта же книга – о том, как этот свет в себе заново разжечь, как расчистить от мусора свой собственный «гимн жизни», как расслышать свой истинный голос, который никогда нам не врет.

V. Все больше всего

Глава посвящается Юле Бурлаковой. Этот текст изначально создавался как домашка по ее медитации: «Представьте… спросите… дайте… услышьте…» Мы искали «выживальщика». И я представила, спросила.

А дальше все пошло не по плану…

Мой внутренний лес. Сосны. Иду, похрустывая веточками.

Птицы, белки, земляника. Уже почти лето, солнце отбрасывает длинные тени. Насколько это возможно в лесу. Часов одиннадцать утра. Я вижу холмик, а в нем грубовато скроенная деревянная дверка. Будто для гнома — в полный рост не войдешь. Я не помню ее здесь раньше и решаю зайти. Спускаюсь недолго по каменным ступенькам, по земляному коридорчику, и коридорчик этот какой-то бесконечный. И все такое узкое! Воздух земляной, спертый. Свет тусклый — лучинки торчат из земляных стен. Слышу ритмичные звенящие удары. Кирка? О скалу? О металл?

Вхожу в малюсенькое круглое пространство. И вижу довольно высокого, но очень худого мужчину. На нем старая серая каска, покрытая каменной пылью, испещренная трещинами. Мужчина действительно долбит киркой по куску скалы в земле. Он здесь, видимо, так долго, что его черная роба стала велика ему размера на два — так он истощен. Но ему не во что переодеться. И, видимо, некогда.

— Что ты делаешь? — спрашиваю его.

— Не даю скале разрастись. Сбиваю каменные наросты.

— Кто ты?

— Твой труд.

— Как тебя зовут?

— Труд.

— Почему тебе тяжело?

— Любому тяжело делать работу, которая не приносит плодов… — Он наконец смотрит на меня. Глаза его уставшие, в сеточках морщин, он кажется едва ли не старше меня. Блекло-серые, выцветшие. Потухшие. Даже ресницы его — в каменной пыли.

— Тогда почему ты продолжаешь?

— Потому что больше некому. Некому меня заменить здесь.

— Ты можешь просто оставить эту скалу?

— Не могу. Она тогда разрастется, растолкает всю землю, вылезет наружу и разрушит все вокруг.

— Откуда тебе знать? Может, она разрастется на полметра и остановится сама! — мне страшно за Труд. Он долбит со всего маху уже неведомо сколько лет! Камни отлетают от скалы и растворяются на земле, испаряются. А скала проворачивается и не уменьшается.

— Те, кто работали тут до меня, так сказали.

— А ты проверял? Ты останавливался?

— Конечно нет. Я не хочу, чтобы все вокруг разрушилось.

— Как ты тут выживаешь? Что ты ешь? Что пьешь? Ты вообще спишь?

— Здесь есть корни деревьев, насекомые и мыши. Вода стекает по корням и по самой скале. Спать мне некогда.

— Ты вообще не спишь?

— Раз в два дня могу поспать. Несколько часов. Пока не упаду — не усну: боюсь, что скала меня раздавит.

— Так выйди отсюда!

— Она вырастет туда, наружу, и раздавит все. Не тут, так там — она меня догонит. И тебя догонит. И всех догонит.

— Но ты же этого не знаешь.

— Так говорили. Кто я такой, чтобы проверять? Если они были правы, я тогда ничего не успею исправить. Тут, — он показал на место, в которое бил, — и только тут откалываются камни. Но она все время вертится! Она бесконечно крутится!

И он снова бил, бил, бил еще и еще. Из-под его каски градом лил пот, он вытирал изможденное лицо мокрым рукавом и продолжал долбить скалу.

— Миленький мой! — взмолилась я. — Скажи мне, в чем ты нуждаешься? Нужно ли тебе что-нибудь? Воды? Еды?

— Света и солнца. Воздуха и ветра, — он вдруг замер на мгновение. — Они когда-то у меня были, я помню. А еще я помню собаку. Большую и добрую. Кажется, она умерла, — он как будто очнулся, коротко тряхнул головой и снова занес кирку. Вновь застучало и зазвенело.

Я села и заплакала… Это я к себе так?… Это я с собой так?… Это же как нужно к себе относиться, чтобы — вот так?! Больно ли мне? Неимоверно! Но это слезы прозрения. Откровения. Слезы правды, так внезапно обнаруженной. Я не буду их останавливать. Я еще не знаю сейчас, чем закончится эта история, но точно знаю, что должна спасти Труд. Он сделал достаточно. Достаточно! Он имеет право на свет и солнце. На воздух и ветер. И на собаку. Большую и добрую.

— Остановись!

Он не слышал меня. Или не хотел слышать. Не знаю. Но мне показалось, что он скоро умрет. Мне даже показалось, что он к этому стремится! И теперь, когда я заставила его вспомнить солнце и воздух и собаку и этим вынудила яснее ощутить безнадежность его положения, почувствовать бесконечный контраст — того, что было, с тем, что есть, он принял это страшное решение для себя: «Я буду трудиться еще больше, и пусть я умру быстрее». Я прокричала «Остановись!» еще несколько раз, но он все так же, даже еще яростнее лупил скалу. А она все двигалась, и двигалась, и ни на миллиметр не уступала… Я должна что-то сделать, что-то решить прямо сейчас. Иначе он умрет!

— Ты можешь уйти отсюда!

Он отказывался меня слышать.

Я хотела кинуться между ним и скалой. Может, он перестал бы стучать? Но поняла, что — нет. Он отодвинет меня и продолжит. Но любая выносливость имеет пределы. Любые силы когда-нибудь закончатся. И только упорство его, кажется, не имеет границ.

— Сколько лет ты здесь?

— Около тридцати.

— Мне было четырнадцать тогда?

— Нет. Значит, больше. Тебе было девять, когда стала расти скала, и я начал копать туннель.

— Ты знаешь, сколько нам лет?

— Я думал, еще нет сорока.

— Нам через неделю — сорок пять.

— Ох… — он снова вытер лоб, — я тут действительно долго…

— Что бы ты сделал, если бы мог выйти отсюда?

— Побежал бы купаться. Загорать. Я бы валялся на траве и жевал бы травинки. Я бы ел только фрукты. И завел бы собаку. Я бы объездил с ней весь свет, жил бы в самых разных местах. Занимался бы самыми разными делами. Только бы не этой долбежкой…

— А чем бы ты занимался?

— Я слышал, где-то там, наверху, живет гениальный Трикстер. И он придумывает миры. Я мог бы ему помогать. Думаю, я смог бы создать с ним много самых разных миров, в которых могли бы жить самые разные прекрасные существа и происходили бы самые невероятные, но истинные вещи. И я сам бы тоже там происходил…

И он снова занес над головой свою проклятую кирку. Пора идти ва-банк!

— Дорогой Труд! Хочешь, я расскажу тебе правду?

Он замер, не успев опустить руки.

— Трикстер слышит и видит тебя. Прямо сейчас. Он пришел бы к тебе сам, пожал бы руку и забрал бы наверх. Но он не спускается на этот «этаж». Я расскажу тебе, что он знает о тебе…

Ты фантастически силен. Чертовски вынослив. И дьявольски упорен — до упрямства. И ты умен, хотя не веришь в это. Но ты излишне доверчив, по-детски наивен и чрезмерно зависим. Ты веришь во все, что тебе сказали сто лет назад, и считаешь, что мир таков, как тебе сказали тогда, и что ты сам — до сих пор таков, и что скала может кого-то уничтожить. Ты ждешь команд — разрешений и запретов. Ты не можешь сам позволить себе выйти из этой шахты — на свет и солнце, хотя твоя дверь не заперта! Ты любишь ту собаку, потому что она была образчиком выносливости и — служения. И даже к Трикстеру ты хочешь потому, что знаешь — он будет тебя направлять. Он будет решать за тебя. Что ж… Он играет на нашей стороне, его можно и нужно слушать. Но когда-то ты послушал кого-то, кто играл против нас. Против тебя. Так вот… Все давно изменилось. И теперь я дам тебе новое разрешение. Я предлагаю тебе стать правой рукой Трикстера. Он это тебе предлагает. Ему нужна твоя помощь, потому что он не такой выносливый, не такой упорный, не такой дисциплинированный. Ты будешь направлять его в этом. Он будет направлять тебя в свободе и сотворении миров. Вы — идеальная пара! Согласен ли ты сменить работу, Труд?

Он опустил кирку, но еще не бросил ее.

— Посмотри! Сколько мы уже говорим, а скала не выдвинулась. Ни на миллиметр. Возможно, ты с ней закончил? Возможно, даже она говорит, что тебе пора? Идем со мной наверх! Там есть большой холм с большим домом на вершине и с садом. И там живет Трикстер. А с другой стороны холма — огромное озеро. Ты будешь купаться и загорать… А травы там — валяться не переваляться! Жевать не пережевать!

Что-то вроде улыбки показалось мне его на лице. «Все правильно делаю!» — подумала я и продолжила:

— У тебя отныне новый начальник, Труд. Поздравляю! Вы сработаетесь. И у меня есть еще один сюрприз для тебя. Я тоже любила ту собаку.

Издалека раздался собачий лай. Мы в моей голове. И моя собака в ней тоже. И мне не жалко вернуть ее тому, кто в ней так нуждается и кто столько лет вкалывал, думая, что удерживает мой мир от разрушения. Он заслужил — абсолютно и безоговорочно.

Кирка бухнулась на землю. И растворилась. Как те камни, что с таким безостановочным напряжением откалывали ею почти тридцать лет. Она тоже закончила свою работу.

— Давай дадим тебе другое имя, — предложила я Труду. — Как ты хочешь, чтобы тебя теперь называли?

— Текст, — ответил бывший Труд. — Теперь меня зовут Текст.

Он двинулся к выходу. Скинул каску, сбросил робу, и я удивилась его изящной фигуре, светлым джинсам, белым кедам и ослепительно белоснежной футболке. Текст обернулся. И я окончательно онемела. На меня смотрели задорные лучистые молодые глаза. Ярко-ярко голубые. Ясные, как небо в детстве. Я же помню тебя… Это же ты был со мной, когда мне было семь! Ты учил меня писать сказки!.. Я помню, как ты появился, когда я сидела над чистой красивой тетрадкой. Тебе тогда тоже было семь. Ты залез с ногами на стол, подпер щеку кулаком и начал диктовать мне слова. Я помню, как мы смеялись, вспоминая, как пишутся буквы. А ты помнишь, что мы все время писали «э» в другую сторону? А потом на подоконнике появился еще один мальчик. Черноволосый, темноглазый. Он все время придумывал сюжетные ходы. Хотя таких слов мы еще не знали, но это было оно. Он любил плеваться чаинками и много смеялся. И нас заставлял. Я помню нашу первую сказку, Текст… Я помню тебя!

— Ну а ты-то? Идешь? — Текст улыбнулся, и я окончательно в него влюбилась. — А знаешь, ты была кое в чем не очень права… Я могу решать. И могу выбирать. Не только слова. Я даже знаю дорогу к Трикстеру. Идем. Он меня действительно ждет.

Мы шагали по дороге из желтого кирпича к большому зеленому холму с большим светлым домом на вершине. Впереди нас подпрыгивал наш любимый пес, вокруг нас менялись леса, поля, луга. По мановению Текста мы то проходили мимо бескрайних долин подсолнухов, то оказывались среди маков, то вдруг вдоль дороги вырастал сосновый бор…

— Все, что хочешь, родная! — и Текст бросил собаке неведомо откуда взявшуюся палочку. Они побежали за ней наперегонки. И я не удивилась, когда Текст собаку обогнал.

О да! Ты сильный… Сильный Текст. Выносливый… Бумага все стерпит. Ты упорный до упрямства… Что написано пером. Как же я всего этого до сих пор не понимала? Ты хочешь и можешь творить миры. И ты будешь творить их.

Я не сказала тебе… Но когда мы отошли от той норы, в которой ты лупил по скале, я обернулась. Скала действительно вышла наружу. Но это была не скала… За все эти годы бесконечного труда ты создал из камня восхитительную скульптуру. Она гигантская, и мы увидим ее с вершины холма. Трикстер уже ее видит. Кажется, он вообще всегда знал, что она там.

Так что… ты тоже был кое в чем не очень прав: твоя предыдущая работа принесла плоды. И эти плоды изумительны. И я наконец-то это вижу.

— А знаешь, чего я хочу сейчас? — Текст оказался рядом, позволив собаке всецело завладеть палкой. Он щелкнул пальцами, не дожидаясь моего ответа. — Держи, — и протянул мне алый очищенный гранат. — Какие фрукты любит Трикстер?

— Ффсе! — сказала я, уже впившись зубами в сочные зернышки и обливаясь соком.

— Ну а что больше всего?

— Все. Больше всего Трикстер любит все.

— Ну ладно, — усмехнулся Текст. — На полную катушку, значит?… Хорошо. Будет ему все.

Все! Все, к чему ты прикасаешься, в чем проявляешься, — ты все способен изменять. И ты знаешь свою силу, Текст. Ты все способен сделать прекрасным.