Путешествие к центру себя, или Трикстер и другие субличности. Терапевтическая сказка

Алина Белковская, 2022

Это книга о том, как в детстве нас сбивают в попытке взлететь – собственные родители, школа, общество, принятые культурные нормы. О том, как окружение пытается как можно глубже закопать наши еще не полностью раскрытые таланты. О том, как нас высмеивают, и о том, как мы после этого замолкаем. О том, как нас не признают, и мы перестаем признавать себя сами… О том, как мы гаснем… как год за годом все более тусклым становится наш внутренний свет, и тише становятся внутренние голоса, воспевавшие нашу творческую индвидуальность в 5–7–10 лет… И эта же книга – о том, как этот свет в себе заново разжечь, как расчистить от мусора свой собственный «гимн жизни», как расслышать свой истинный голос, который никогда нам не врет.

I. Носочки в горошек

— Ну что, тетя? Мы сегодня на кого-то наехали? А оне обидемшись?

Трикстер плюхнулся в мое рабочее кресло и закинул ноги на стол.

— Привет, — буркнула я.

— Чего дуемся? — Он шумно хлебнул чаю, поерзал во рту языком и выплюнул в воздух чаинку. Чаинка взлетела и шмякнулась ему на лоб.

— Ты такой взрослый сейчас, — продолжала я бурчать.

— А ты такая воодушевленная! — Трикстер хохотнул и свел глаза в кучу, пытаясь разглядеть чаинку, сползающую на нос.

Внутренние ребенки с визгом и воплями восторга повыскакивали из своих закоулков и сгрудились вокруг стола, хохоча и показывая пальчиками на чаинку.

— Я не могу воспринимать тебя серьезно! — хлопнула я по столу.

— А кто сказал, что надо?! — он «клюнул» носом, сбросив чаинку обратно в чашку.

Дети зашлись от хохота. Я недовольно скрестила руки на груди.

— Послушай, дорогой Трикстер…

— Ой, не надо вот этого! Читал я твой опус для внутреннего Критика. Ты хороша в эпистолярном жанре, но это не ко мне. Не прокатит со мной этот номер… — И он махнул рукой, демонстративно отхлебывая из чашки со сброшенной в нее чаинкой.

— И как же мне с тобой договориться?

— О чем, дорогая? Ты уверена, что я тебе мешаю?

— Ты очень часто обижаешь людей…

— О нет! Это люди часто обижаются. Да у них просто нет чувства юмора! Они не умеют видеть юмор, не умеют его слышать, многие не умеют его считывать. А еще они чрезмерно серьезно относятся к себе. И к тому, кто что про них должен говорить и думать. Сорян, маман, — он вскинул руки, — их угрюмость и неумение поржать над собой — не моя ответственность. Ваще. Так что если ты со мной решила о чем-то договориться ради других — забудь. Прям щас забудь. Не будет этого.

Явственно ощущаю тупиковость ситуации.

— В тупике ты окажешься без меня, — четко расставляет Трикстер слова. — Не станет меня, ты и дня не протянешь. Между прочим, пока ты не очухалась, это я глушил твоего Критика как рыбу динамитом. Это я ржал с тобой до слез над мемасиками. Это я раскручивал тебя посмеяться над твоими жизненными ляпами, когда тебе хотелось разрыдаться и опустить руки. Это я — тот, кто соблазнял для тебя мужиков, заставляя и их смеяться до слез и восхищаться твоим взглядом на мир. Это я…

— Так, стоп! Ты соблазняешь для меня мужиков?!

— А кто еще?!

— По-моему, ты сам мужик…

— Конечно мужик.

— Ты — гей?

— Так, дети, нам с мамой нужно поговорить, разбежались по своим делишкам, быстро.

Суета вокруг стола прекращается, ребенки рассасываются.

— Почему они тебя слушаются больше, чем меня?

— Потому что я вожак их стаи. А ты директор зоопарка. Чье слово больше весит? Так вот, да, я гей. И если бы я не был геем, им бы стала ты. Ты любила бы женщин, если бы их любил я.

— Ты настолько влиятелен в моем мире? Ты и вожак стаи моих внутренних Взрослых тоже?!

— Да я просто вожак. Всей тебя. Я с тобой почти с самого рождения. Осознаёшь ты меня или нет, опознаёшь или с кем-то путаешь, слышишь или пытаешься заглушить — мне совершенно все равно. Ты родилась мной. И я — твой самый большой дар.

Если что, это я тогда рассмешил тебя на балконе тринадцатого этажа, в двенадцать лет. И ты не шагнула.

Это я развеселил бандитов, когда тебя в четырнадцать лет второй раз увезли в прекрасный ночной уральский лес. Я почти влюбил их в тебя тогда. Это я вывез тебя из того леса.

Я научил тебя писать стихи, когда тебя травили в школе, и нашел тебе тусовку сумасшедших неформалов. Я сделал тебя их королевой.

Это я научил тебя быть лучшим другом твоему сыну. Научил быть матерью и отцом в одном флаконе, когда ты собиралась ныть по поводу неполной семьи. Это я стал в тебе твоему сыну отцом.

Это я ржал с твоими начальниками, заставлял восхищаться тобой и повышать тебе зарплату.

Я придумывал все твои телепрограммы и сюжеты, за которые ты получила четыре ТЭФИ.

И это Я. Делаю. Твои. Тексты.

Он заглядывает в чашку. Чай остыл.

— Это, мамуль, так, вкратце, мое к тебе послание. И в следующий раз, дорогая… когда захочешь «предъявить» мне хоть за что-нибудь, вспомни, что я для тебя сделал. И кто я для тебя. И подумай — во что ты превратишься без меня. А уж потом — начинай разговор. Договорились? — Он подмигивает. — А! И помнишь, года в четыре ты вывалила содержимое своего горшка на середину ковра, когда обиделась на мать? Это тоже был я.

— Меня, между прочим, за это отлупили…

— Ну, не все мои решения идеальны, — смеется. А потом вдруг смотрит на меня внимательно. — Что? Не так рассчитывала построить диалог? Я — Трикстер, дорогая. Никогда не забывай, что я — сила. И радуйся, что я — твоя сила…

Ну ладно, засиделся я с тобой. У тебя консультация через час, пора тебя отпустить. Работай, а вечером опять над чем-нибудь поржем. Кстати! — оборачивается уже в дверях. — Вот эти носочки в горошек — тоже моя инициатива.

Опять подмигивает и растворяется, оставив меня в задумчивости разглядывать любимые носочки в горошек.