В поисках желтого попугая

Алексей Черепанов, 2021

Диапазон рассказов и повестей этого сборника достаточно широк – от реальных жизненных ситуаций до фантастических событий. Герои рассказов различны: молодые и в возрасте, сильные и слабые, влюбленные и одинокие. Заканчивается сборник трилогией повестей о фантастических приключениях друзей. Трое молодых людей и две их подруги путешествуют по прошлому в поисках сокровищ: в первой повести они оказываются в Барселоне восемнадцатого века, плывут на галеоне в Новый Свет; во второй части они охотятся за золотом фашистской Германии в одна тысяча девятьсот сорок первом году, встречаются с двумя прекрасными девушками, которые принимают участие в их последующих приключениях; в третьей – попадают в мир ацтеков. Что победит: золото или дружба? Комментарий Редакции: Пестрое название этого сборника лишь поначалу кажется забавным и поверхностным. Изображенная плеяда самых разных по жанру и настроению рассказов найдет искренний отклик у любого читателя: предложенные истории удивительны благодаря своему критическому многообразию.

Чижик-пыжик

— Есть в России один город, который находится вне времени — Петербург. Кроме парадной, преподносимой всем приезжающим туристам, стороны, этот город имеет свои легенды и загадки.

— Мне ужасно нравится, Сёмочка, когда ты вот так начинаешь рассказывать… — лучилась на Семёна своими изумрудными глазами Маринка.

— Ты, Сёмыч, так распинаешься, будто был в Питере, — попытался подколоть Семёна Ромка.

— Был два раза, но дело не в этом, можно побывать в Питере, и не увидеть его. Всё это, конечно, красиво: Зимний дворец, набережная, Медный Всадник, Петропавловка, Нева, Адмиралтейство, соборы Исаакиевский, Казанский, Спаса на Крови, но настоящая душа города — в его дворах-колодцах и каналах…

— Ах ты ж, Семучка моя золотая, брешешь ты и вправду, складно, — ласково заулыбался Степан, — давай, сыпь дальше, Шахерезад ты мой, Иваныч!

— Не перебивай, Стёпка! — метнула зелёными искрами из глаз в Степана Марина.

— Жги про тайны! — не унялся Стёпка, за что получил ощутимый подзатыльник от Маринки.

— Про тайны — пожалуйста. Например, о Башне Грифонов. Эту башню выстроил, в девятнадцатом веке, в одном из дворцов-колодцев на Васильевском острове аптекарь по имени Вильгельм Пель…

— Имя что-то сильно напоминает легендарного народного швейцарского стрелка… — встрял Стёпа.

— Ну, уймёшься ты, наконец!? — возмутилась Марина, — продолжай, Сёмочка — очень интересно!

— Ну, вот. Пель неестественно быстро разбогател. Одни говорили, что в этой башне он изобрёл эликсир счастья и исполнения желаний, другие считали, что аптекарь открыл код, который позволял проникнуть в портал в параллельные миры. В этой же башне Вильгельм Пель с сыновьями вывел грифонов, которые по ночам вылетают из башни и кружат над городом, охраняя тайну башни. А снаружи, на кирпичах этого сооружения начертаны цифры, которые меняют своё расположение. Многие верят, что этими цифрами записан «код счастья», ключ к которому знал лишь аптекарь и грифоны.

— Сильно попахивает Джоан Роулинг. Видать, она частенько в Питер наведывалась, — пытался понизить градус мистичности рассказа Степан.

Ромка смотрел на Сёму слегка исподлобья, видя, с каким интересом слушает того Маринка.

— А вот ещё одна интересная легенда о гроте «Эхо». В Гатчине есть грот — подземная галерея, соединяющая дворец и берег озера. Если подойти к решётке грота и сказать что-нибудь, послышится замогильный голос, а если крикнуть: «Павел!», то эхо ответит: «Умер».

— А что-нибудь менее мистическое есть в твоей коллекции городского Питерского фольклора? — с сарказмом спросил Ромка.

— Есть… — смущённо ответил Сёма, — Поцелуев мост…

— Так, так, это уже интересней — в повествовании появляется необходимый во всякой занимательной истории эротизм, — ёрничал Степан, — и что же это за мост? Очевидно, что там не протолкнуться от лобзающихся пар?

— Почти. Считается, что если влюблённые поцелуются под этим самым мостом, они будут счастливы, а если поцеловать на этом месте своего избранника при расставании, то он обязательно вернётся…

— Кто вернётся?! Мост?! Это ещё страшнее, чем про Павла! Сёма, прекрати, а то я спать не смогу — мне шагающие мосты будут сниться! — юродствовал Стёпка.

— Перестань, шут гороховый! Сёма, ещё что-нибудь про влюблённых, ну, про какое-нибудь место… — просила Маринка.

— Ну… много их там… вот, памятник «Чижику-Пыжику»…

— Дожили! Никчёмным птицам памятники ставят, нет бы орлу какому-нибудь… — совсем уже не видел берегов Стёпка.

— Я сейчас кому-то рот скотчем заклею! — не на шутку уже рассердилась Марина.

— Ваш гнев так прекрасен, обворожительная донья, что я не в силах противиться Вашей воле, умолкаю… — поник Степан.

— Ну, вот, поверье существует, что если попасть монеткой в постамент, на котором стоит Чижик-Пыжик, а монетка на постаменте останется, то любое желание сбудется. А площадка эта маленькая и очень низко — почти у воды. Ещё молодожёны привязывают рюмку к верёвке и чокаются с клювиком Чижика — на счастье, — закончил, наконец, Сёма.

— Разбередил ты мне душу, Семыч! Как я теперь без Питера?! — с поддельным трагизмом произнёс Стёпка.

— А давайте, в Питер все поедем! — заискрились в глазах у Маринки зелёные бесенята, — Сразу после выпускного вечера?!

Семён, Ромка и Степан с недоверием уставились на Марину.

* * *

Разговор у Марины с родителями был непростой.

— Дочь, ну если хочешь, поедем в Петербург все вчетвером — я, папа, ты и Настя.

— Супер! Мечта, а не поездка! Вы будете по театрам шататься, а я — с Настькой возиться?!

— Чего с ней возиться, она уже большая — шесть лет человеку. Ну, хочешь, мы её с бабушкой оставим? — пыталась найти компромисс мама.

— Перспектива не сильно приятней — таскаться с вами в БДТ, Эрмитаж и Русский музей! Там, между прочим, рок фестиваль будет. Пойдёте со мной на рок фестиваль?

— Ну, я бы, конечно, не против… — согласился папа, — но я тебя понимаю — с ребятами, конечно, интересней.

Мама тоже начала сдаваться, зная характер своей дочери. Темперамент её напоминал постоянно действующий вулкан…

Маринка была, что называется, «пацанка». Всё детство она провела с мальчишками, катаясь на велосипеде, скейте, роликовых коньках, сражаясь деревянными самодельными шпагами, играя в «войнушку», разоряя муравейники, разбирая дорогие игрушки и строя «штабики» на деревьях. Вечными её спутниками были разодранные коленки, ссадины и царапины. Троицу Сёма, Рома и Стёпа она знала давно. В классе девочки звали её д'Артаньян за её характер и дружбу с тремя мальчишками. В шестнадцать лет Маринка лихо рассекала на Ромкином мотоцикле, который ему подарили родители на день рождения, с условием, что Рома сядет за руль, только получив права. Однако мотоцикл сразу стал использоваться по дворам, подворотням, соседним просёлочным дорогам, и абсолютно без прав…

Вот Ромку то родители в Питер отпустили сразу. В принципе, почти все Ромкины прихоти исполнялись беспрекословно. Родители его были далеко не бедными, ребёнок у них имелся только один. Сына своего они считали верхом физического и интеллектуального совершенства (справедливости ради, стоит отметить, что Ромка и правда был весьма симпатичным и неглупым). При этом парень умудрился не испортиться — он рос добрым, чутким, совершенно не эгоистичным парнем. Частично, это была заслуга его друзей, в особенности, Семёна со Степаном.

Семён был долговязым еврейским парнем с грустными воловьими глазами. Красотой, в понимании русских девушек, он не блистал, но Цили, Ханы, Мирьям и Дины из еврейских семей их города, часто бывая в гостях в их квартире, по ночам делали свои подушки мокрыми от слёз, вздыхая о чудесном парне Семёне.

Сёмина мама отреагировала на решение Семёна ехать с друзьями в Петербург пространно:

— Опять ты, Сёмочка, тащишься за этой зеленоглазой кошкой?! И далась тебе эта хулиганка?! Будто нет в округе порядочных еврейских девушек, вон, хотя бы Дина Зильберман: папа — адвокат, дедушка — вообще прокурор! Жил бы, как за каменной стеной!

— Мама, при чём здесь Зильберманы? Ты думаешь, что я всю жизнь буду жить твоим умом? Ты заблуждаешься!

— Сёма, но при отсутствии таки своего ума, мог бы воспользоваться маминым…

— Мама!

— Да ладно, ладно… охота тебе погулять с этой тигрой, таки езжай, гуляй, шлемазл!

Семён очень любил Эрмитаж и Русский музей. Самым любимым его художником был Айвазовский. Все эти чудесные картины назывались маринами. Название картин напоминало об имени, которое вызывало у него душевный трепет, цвет моря на маринах иногда походил на цвет любимых глаз. Сёма поэтому и подтолкнул всю честную компанию к поездке в Питер.

Как многие еврейские юноши, Сёма был романтичен, задумчив и писал стихи. Он очень дружил с Ромкой — тот его понимал, в силу своей начитанности и тонкой душевной организации. Дружба эта одновременно объединялась и раскалывалась сильным чувством обоих к Марине. Привязанность их друг к другу склеивалась странным тягучим клеем.

Как-то в лагере школьного актива они остались вдвоём в тёмной ночной комнате, когда все ушли на дискотеку. Ромка закурил сигарету, подсвечивая то разгорающимся, то затухающим её светлячком Сёмино лицо. Они долго, уютно молчали. Неожиданно, Сёма тихо прочитал:

— Взаимоисключая бесконечность,

Свеча горит в объятьях немоты,

Одна средь обступившей пустоты,

Роняя воск в пронзительную вечность…

Опять наступила долгая тишина.

— Семёнчик, это так необыкновенно… чьё это?

— Так, одного парня…

— Классно, прочитай ЕЙ.

— Молчи, мизерабль, — ласково произнёс Сёма.

Степан Семёна часто, по тёплому, называл «Семечкой» из-за созвучия имени.

Стёпка, не имея явного отношения к сложным любовным клубкам описанных выше персонажей, являлся всеобщим любимцем. Природа не обделила его силой, а кроме того, он обладал острым языком, за словом в карман не лез, оживляя это томное любовное болото Сёма — Марина — Рома весёлыми каламбурами и «подколами».

В семье, правда, у него было несладко — отец бросил их с мамой, когда Стёпке исполнилось десять лет. Мама, не имеющая приличного образования, надрывалась на двух работах. Когда Стёпке стукнуло четырнадцать, он стал разносить газеты за гроши, помогать грузчикам, которых вводил в заблуждение его немалый рост. На Питер Стёпа скопил себе сам, разгружая рыбу на оптовом продуктовом складе. Рыбный запах он долго выводил пахучими шампунями и гелями для душа.

* * *

В купе приятно пахло дорогой и приключениями.

— Ребят, а что бы вы загадали, если бы у вас появился тот эликсир исполнения желаний, ну того самого аптекаря с Васильевского острова… — провокационно смотрела на Сёму с Ромкой Марина.

— Вильгельма Пеля, — подсказал Семён.

— Да, его. Вот что бы вы пожелали?

— Мар, вопрос то, в общем, довольно личный… — смутился Сёма.

— А я бы загадал, чтобы меня поцеловала Мисс Мира или там, Мисс Вселенная, — попытался сострить Ромка.

— Хорошо же, балбес, представь себе, что ты выпил этого самого эликсира, расслабился себе, закрыл глаза в предвкушении. Случайно, ты их открыл, а над тобой — огромный жучина, который начинает по твоему лицу своими жвалами елозить, оказывается, это — Мисс Вселенная, только с какой-нибудь Проксима Центавры, — засмеялся Стёпка, — сбылось твоё желание!

— А после этого, ты, как порядочный человек, обязан будешь на ней жениться, — хихикала Маринка.

— А её родственники на свадьбе будут думать про тебя: «Ну и урод…» — ввязался в игру Сёма.

— Смотри, когда будешь квартиру дихлофосом обрабатывать, чужих тараканов со своими детишками не перепутай! — серьёзно сказал Степан, а затем, расхохотался.

— Гы, гы, гы, — передразнил их Ромка, — идиотские шуточки у вас, юмор, как у Петросяна! А вот у меня есть нечто поинтереснее, чем ваши дешёвые приколы. Прекрасная сеньорита, — обратился он к Марине, — не желаете ли шипучего, искристого, сладкого, как поцелуй девушки, такой же красивой, как Вы, шампанского?

— Ах ты, змей-искуситель! Подготовился к соблазнению девицы, вооружился?! — с деланным возмущением сказал Стёпка, — Нечестно играешь!

— Соблазнить меня без моего желания невозможно. Открывайте, сеньор! — скомандовала Марина.

Шампанское было открыто. Винные пузырьки придали ещё больше волшебства и веселья путешествию. Маринка смеялась, всё сильнее притягивая Сёму с Ромой к себе своею молодостью, красотой, румянцем на щеках, распущенными волосами и малахитовыми глазищами. Сёма с Ромкой восторженно смотрели на подругу. Марина, почувствовав их сумасшедшие взгляды, перестала смеяться.

— Так, господа, мне нужно переодеться, сходите-ка, покурите, — строго сказала она.

Друзья понуро вышли из купе. Ромка со Степаном достали сигареты. Некурящий Сёма поплёлся с ними в тамбур.

— Завтра утром будем в Северной Пальмире, — мечтательно произнёс Сёма.

— Вот скажи мне, человек-энциклопедия, почему «Северная Пальмира»? — в свою очередь спросил Степан.

— Очевидно, по названию Сирийского города Пальмира — это был в античности богатый город, римская провинция. Красивые классические здания с колоннами, памятник ЮНЕСКО. Наверное, город, который построил Пётр Первый на Неве, чем-то напоминал этот памятник античной архитектуры.

— Сём, как ты, иногда вычурно изъясняешься, как будто по писаному, — заметил Степан.

— Скажи мне, а как я должен говорить? Примерно так: «Ну, короче, типа, Питер, там, трёшь-мнёшь, весь такой на пафосе, как Пальмира в Сирии, видать поэтому, типа, с выпендрёжем, и называли его «Северная Пальмира»?

— Так гораздо понятнее, — похихикал Стёпка.

Когда они вернулись в купе, Маринка сидела уже серьёзная, попивая чай.

— Всё, пьянству бой! Вечерние процедуры, и — спать, — скомандовала атаманша.

Парни по очереди уходили чистить зубы.

— Спокойной ночи, мальчики. Сказку на ночь рассказывать не буду, — завершила день Маринка.

Все улеглись спать, переполненные дорожными впечатлениями.

* * *

Питерский воздух насыщал лёгкие влагой — несмотря на конец июня, с хмурого неба моросил мелкий противный дождичек.

— Да, судя по погодке, это — не Сен Тропе, — заметил Ромка.

— А ты чего, в Сен Тропе был? — ухмыльнулась Маринка.

— Был, с родителями. Вот в Сен Тропе был, а в Питере не был, такой парадокс.

— Точно, был он там, помню, как то рассказывал, как они во Францию ездили, — подтвердил Сёма.

— Ну, и как там? — спросила Марина.

— Не так, как здесь, — не стал распространяться Ромка.

— Не знаю, как вам, а мне на погоду наплевать, мне есть охота, — высказался Степан, — О, кафешка…

Степан побежал к ларьку с небольшим навесом и двумя высокими столиками. На ларьке красовалась надпись «Шаверма».

— Чего это они с ошибкой шаурму пишут? — удивился Ромка.

— Темнота, это же Питер: здесь говорят не «шаурма», а «шаверма», не «бордюр», а «поребрик», — объяснил Сёма.

— Чего ещё они не так называют?

— А, не помню пока. Пойдём шавермочки навернём!

Они набили желудки Питерской шавермой и запили её отстойным кофе.

— Ну, что дальше, Стратег Иваныч? Куда кости кинем? Надо бы жильё подыскать, — обратился Стёпка к Семёну.

— Пошли в «Октябрьскую», она здесь недалеко.

В гостинице «Октябрьской» свободных номеров не оказалось.

— На вокзале бабки обычно ходят с табличками «Сдаю жильё», — вспомнил Степан.

Бабки с табличками у вокзала были, но молодёжи жильё сдавать почему-то не хотели. Друзья подходили то к одной, то к другой, но получали отказ с объяснением, что их слишком много. Компания понуро стояла у вокзала, не зная, как поступить дальше. Со стороны за ними наблюдали два молодых парня из патрульно-постовой службы. Один из них быстрой походкой направился к ребятам.

— Жильё что ли ищете? — спросил он.

— Ну, ищем, а что в этом противозаконного, — напрягся Стёпка, увидев форму на парне.

— Пойдёмте со мной, — сказал пэпээсник.

— Чего мы сделали то? — удивился Ромка.

— Пойдём, пойдём, не боись, — махнул им парень.

Все с опаской пошли за полицейским.

— Меня бабушка попросила жильцов приличных найти, — объяснял по дороге парень, — У меня глаз — алмаз. Вижу, вы маетесь, по виду — из провинции, значит, не испорченные. Да я сам приезжий — из Сызрани. Бабка мне десятая вода на киселе родня то. Она одна осталась на старости лет, ну я ей и помогаю, да и служу опять же в культурной столице. Хата у нас — песня: в центре, на Литейном проспекте. Всё рядом — Эрмитаж там, Казанский собор, Адмиралтейство, в общем — всё! Квартира трёхкомнатная: в одной комнате бабка живёт, в другой — я, а третья пустует, ну мы и решили хорошим людям сдавать. Вы надолго в Питер то?

— На недельку, — успокоившись, ответил Стёпка.

— Отлично! Давайте знакомиться, меня Витёк зовут.

Друзья Витьку представились.

Квартира оказалась действительно, приличной, хозяйка — тоже, цена была озвучена символическая.

— Девочка будет в моей комнате спать, — сразу заявила старушка, — у меня как раз лишняя кровать есть.

Витёк ушел на службу, а друзья, оставив вещи, пошли осваивать культурный центр Питера.

— Веди нас, Семечка, к тайнам, — положил руку на плечо Семёну Стёпка.

— Давайте-ка дунем, сначала, по Невскому — в сторону Эрмитажа.

Они «дунули». На каждом шагу Сёма запинался: у всех зданий он рассказывал про архитектурные стили — ампир, классицизм, барокко, на Аничковом мосту принялся описывать художественный замысел Клодта, выраженный в укрощении его знаменитых коней, даже Гостиный Двор не был обойдён исторической справкой. Что уж там говорить про канал Грибоедова, набережные Фонтанки и Мойки.

— Сёмочка! У меня уже голова болит! Такое ощущение, что здесь самоё большое количество исторических мест на квадратный метр во всём мире! — взмолился Степан.

— Я тебе больше скажу — не на один квадратный метр, а на обыкновенный человеческий шаг! — заулыбался Сёма. Вот канал Грибоедова, справа — храм Спаса на Крови, на месте, где Александра второго бомбисты убили, слева — Казанский собор.

— А где Чижик-Пыжик? — спросила Маринка.

— Мы его уже прошли, но возвращаться не будем — рвём в Эрмитаж.

В Эрмитаже Семён, не смотря на сопротивление друзей, игнорировал все залы, кроме русских художников Серова, Брюллова и, конечно, Айвазовского. У «Девятого вала» застыли они надолго — Сёма сам не уходил, и другим не давал.

— Я вижу, господа, что картины великого Айвазяна не оставляют вас равнодушными, — раздался позади юных эстетов голос.

Все дружно обернулись — на них, улыбаясь, смотрел молодой парень лет двадцати.

— Простите мою нескромность, но я уже давно наблюдаю за вашей чудесной компанией — вы вызываете у меня живой интерес…

— Главное, чтобы за словом «живой» не скрывалось слово «нездоровый»… — хмуро заметил Степан.

— Простите меня, пожалуйста — я не представился… Дмитрий, — сказал он, оглядывая с улыбкой всю компанию.

— Мне кажется, что на сегодня мы лимит знакомств исчерпали, — сердито заметил Степан.

— Отчего же, — с интересом посмотрела на парня Марина, — я полагаю, что не может быть лучше знакомств, чем в библиотеках, музеях и картинных галереях, особенно, в Эрмитаже — они на несколько порядков выше, чем знакомства в барах или на дискотеках. Меня зовут Марина, это — Семён, рядом — Рома, а этого буку зовут Степан, — представила она всех.

— Ну вот, без меня меня женили… — скорбно заметил Степан.

Дима естественно и радостно рассмеялся.

— Мне кажется, что я понимаю, чем вызван такой интерес к картинам Айвазовского, — вглядываясь в глаза Марины, заметил Дима.

Марина смутилась.

Дима ходил с друзьями по залам, делая точные замечания по поводу картин и выдавая весьма глубокие познания о художниках. Стремительно и неожиданно для всех, в течение каких-нибудь получаса, он почти завоевал сердца всех участников компании своим юмором и нетривиальным взглядом на мир.

— Ребята, завтра в «Аврора Холл» на Пироговской набережной концерт Аквариума будет. Приглашаю вас всех.

— Аквариум — это вон, для Сёмки — он его слушает, я это блеянье слушать не могу, — сказал Степан, — нет уж, увольте, я — пас. Я лучше по ночному Питеру пошляюсь.

— Я со Стёпкой, наверное, — подумав, сказал Рома.

— А вы, мадемуазель? — обратился Дима к Маринке.

— Я не против, если, конечно, Сёмочка пойдёт, — смущённо ответила Марина.

— Чтобы я концерт Аквариума пропустил?! Нет уж… Пусть Ромка со Стёпкой по городу болтаются, а мы оторвёмся. Отсталые люди, — извинялся за Стёпку с Ромой Семён.

— Решено! А что ты, Семён, ещё из музыки любишь? — спросил Дима.

— Да он вообще двинутый! Пробовал я его музыку слушать, чуть крыша не поехала — тоска полная: Леонард Коэн, Боб Дилан, Том Уэйтс да Ник Кэйв. Тоскляк полнейший!

Дима с интересом посмотрел на Сёму.

— Совершенный респект тебе, Семён. Леонарда Коэна и Боба Дилана можно было бы списать на тягу к соплеменникам, но Уэйтс и Кэйв это опровергают. Похоже, у тебя неплохой вкус.

— Да какой там вкус! Мычание коров — симфония, по сравнению с этим! — не унимался Степан.

— У тебя, Стёпка, просто другой диапазон слуха, поэтому тебе вся нормальная музыка мычанием кажется, — прекратила дискуссию Маринка.

Ромка, судя по всему, жалел, что отказался от концерта, но обратной дороги не было.

Распрощавшись с Димкой, друзья устало поплелись на Литейный. Дойдя до квартиры, они услышали из комнаты Витька песню группы Любэ «Батяня комбат». После разговоров о Леонарде Коэне и Гребенщикове, Любэ вызывало тошноту, но вымотанные длинным, насыщенным днём, все заснули ещё в процессе приземления на кровати…

* * *

Утром решено было посетить Чижика-Пыжика. Михайловский замок, находящийся рядом, впечатлил, а птица разочаровала.

— Какой же это памятник?! Я пивную пробку на спичечный коробок положу, и объявлю, что это памятник! — возмущался Стёпка.

— Ты ничего не понимаешь, мой не сильно продвинутый друг, — смеялся Сёма, — это же концептуальная вещь. Именно, что спичечный коробок, только не ты это придумал, а писатель Андрей Битов, а Резо Габриадзе, кстати, не только скульптор, но и известный сценарист, этот памятник сделал. Давайте лучше желания загадывать!

Сёма стал кидать на Чижика монетки, другие присоединились. Ни у кого не получалось оставить монетку на постаменте, но вдруг, одна из брошенных денежек застыла на краешке камня.

— Чья это, интересно, — задумался Сёма.

— Моя, моя, моя! — захлопала радостно в ладоши Маринка.

— Колись, что загадала, — не слишком вежливо спросил Стёпка.

— Ага, так я и сказала… хотя…большую и светлую любовь загадала! — с вызовом сказала Марина.

— Эх, девчонки, переводят желания на всякую муть! — сокрушался Стёпка.

— Может, и не муть… — улыбнулся Семён, глядя на задумчивую Маринку.

Любители загадывать желания двинулись вдоль Фонтанки обратно к Невскому проспекту.

— Что дальше предложит нам знаток Северной Венеции? — склонив голову на бок, спросила Сёму Маринка.

— Ну, можно в Исаакий сходить, по набережной погулять, потом — на Васильевский остров… да, поесть где-то надо. А больше мы сегодня не осилим — нам с Маринкой вечером на «Аквариум», — сладко зажмурился Сёма.

Исаакиевский собор всех восхитил.

— Между прочим, при золочении куполов в то время использовалась ртуть, и шестьдесят мастеров умерли во время работ при золочении купола Исаакиевского собора, — привёл историческую справку Семён.

— Какой ужас, — прикрыла рот рукой Маринка.

— А я один раз градусник разбил, — ни к селу, ни к городу сказал Ромка.

— Ага, и твои родаки, небось, сразу скорую тебе вызвали и в РДКБ госпитализировали! — съязвил Стёпка.

— Чего ты к моим родителям прицепился?!

— Да потому, что ты маменькин и папенькин сынок!

— То, что я рыбу на складе не разгружаю, не говорит о том, что я маменькин и папенькин сынок! Я вот кровь сдавал, как донор!

— Да твоя голубая кровь не подойдёт нормальному человеку!

— Не пойду я с тобой сегодня по Питеру гулять, я лучше на концерт тоже пойду, — зло сказал Стёпке Рома.

— Ну, и катись!

— Прекратите, немедленно! Как дети малые. Ну чего ты, Стёп, правда, к Ромке привязался? — попыталась затушить разгорающийся скандал Марина.

— А идите вы все… — махнул рукой Стёпка, развернулся и пошёл прочь.

— Стёпа! Подожди, ну чего ты? — пытался остановить Степана Семён.

— Да оставь его — к вечеру отойдёт, — придержала рукой Сёму Марина.

Размолвка испортила всем настроение. Одна была надежда — на вечерний концерт. Троица молча перекусила в кафе, и было решено вернуться на квартиру собираться к концерту.

* * *

К вечеру погода взбесилась, не желая пускать друзей на концерт. Дождь и ветер гнули деревья, ломая ветви. До концертного зала они добежали совершенно мокрые.

Дима, улыбаясь, встретил их внутри.

— Я смотрю нас чуть больше, чем предполагалось, ничего, сейчас решим проблему. Подождите меня здесь немного, — Димка отошёл.

— Ничего, симпатичное местечко, — оглядывалась Марина.

— Я здесь не был, — сказал Сёма, — с родителями на рок концерты не походишь.

Вернулся Дима и повел всех в зал.

— Нам сюда, — повёл ребят он в VIP ложу.

— Ничего себе, вот это пафос! — удивился Ромка, увидев стол с шампанским и закусками.

— Мы что, буржуи какие? Лучше бы просто, на танцполе постояли, — смутился Семён.

— Да успеем мы ещё на танцпол, садитесь, — сделал Димка приглашающий жест.

— Ты, наверное, тайный Рокфеллер? — склонила голову на бок Марина.

— Нет, я студент, учусь в ГИКе.

— Где, где? — переспросила Марина.

— В государственном институте культуры, на странной специальности «социально-культурная деятельность».

— И чем же ты будешь заниматься после учёбы? — поинтересовался Ромка.

— Чем мы будем заниматься после учёбы, никто из нас не знает. У нас в стране это нормально: юристы работают авто слесарями, педагоги начальных классов идут работать в банк, а математики-социологи поют песни на сцене.

— Ну, это, в общем, да. Но для студента VIP ложа — деньги неподъемные, — пытал Диму Ромка.

— Какая вам разница? Я хотел сделать вам приятное, уверяю вас, что мне это ничего не стоило. Закрыли тему, давайте-ка лучше шампаньозы выпьем!

Маринка смотрела на Кришну на заднике сцены, через бокал.

— Кришна в аквариуме… — прошептала она.

Раздался свист и аплодисменты — на сцену вышел Борис Борисович с гитарой и в какой-то шапочке. Он молитвенно сложил руки.

— Здравствуйте, любимые мои, — улыбнувшись, пустил БГ волну света в зал.

Волна, прокатившись по публике, вызвала восторженные крики и свисты. Марина, Сёма и Ромка тоже, прямо на физическом уровне, ощутили эту волну. Не в силах сидеть, они подошли к перилам VIP ложи.

— Танцпол забит до отказа… — расстроено сказал Сёма.

— Ничего, здесь потанцуем, — успокоил Димка.

Боря затянул «Сталь». Сочетание музыки и слов песни показалось Сёме, Марине и Ромке чем-то сродни магии. Через несколько песен, Маринка, оглядев зрителей, заметила несколько человек, находящихся в трансе, похожем на религиозный — они с закрытыми глазами мотали головой в такт музыке и водили из стороны в сторону поднятыми вверх руками. Тут же, она почувствовала на своей макушке тепло от чьего-то взгляда. Марина оглянулась на Димку, тот смущённо отвёл в сторону глаза. «Вот тебе и Чижик-Пыжик…» — промелькнуло у неё в голове.

Под «Аригато» все восторженно скакали, заряжаясь энергией регги. Димка откуда то достал флаг Ямайки с изображённым на нём в центре Бобом Марли, и стал им размахивать.

Борис Борисович, умелый манипулятор, резко менял радость на бездонную грусть и наоборот, изматывая души слушателей запредельными эмоциями. Экстаз зашкаливал.

Когда концерт закончился, у каждого появилось ощущение, что ты — ковёр, который только что прохлопали к новогодним праздникам: было чувство чистоты и опустошённости. Пустота заполнялась чем-то приятным.

— У меня такое чувство, что нас сначала хорошо прочистили, а сейчас меня что-то переполняет, и этому чему-то не хватает места, и оно рвётся наружу, — высказалась за всех о своих ощущениях Марина.

— Может быть, вам это покажется высокопарным и чрезмерным, но я скажу своё мнение. Чувство, которое переполняет вас в данный момент, называется «любовь». Вы только не держите меня за дурака, но Борис Борисович относится к тем немногим, через которых бог разговаривает с людьми.

— Нет, к теософским беседам я не готов, — сказал Ромка, — не умоляю талант Гребенщикова, но, по-моему, это слишком.

— А я и не собираюсь теософствовать. Просто, по моему глубокому убеждению, каждый по-настоящему талантливый человек является посредником между богом и людьми. Я не трогаю церковь, я сейчас о другой стороне. Все гении — Окуджава, Высоцкий, Ахматова, Бродский, упомянутые уже Лернард Коэн с Бобом Диланом, суть — дар божий. Не важно, в чем он выражается. Всё, в чём он проявляется, объединяется одним понятием: талант.

Ветер и дождь за время концерта стихли. Кругом на улице валялись поломанные ветви деревьев.

— Сейчас время белых ночей, но, к сожалению, погода нам этот кайф обломала, — извинялся за погоду Димка, — зато завтра обещают солнечно и жарко. Я вас в такое место свожу! Встречаемся в девять утра на Финляндском вокзале, — безапелляционно сказал он.

Вернувшись в своё обиталище, друзья привычно уже услышали «Батяня комбат» из комнаты Витька и встретили злого Стёпку. Улыбающиеся лица Маринки, Сёмы и Ромки несколько остудили Стёпкину злость.

— Где вы шатаетесь?! Я уже семь раз прослушал про «батяню комбата», это однозначно хуже Гребенщикова!

— Дурачок ты, Стёпка, и уши у тебя холодные, — ласково потрепала друга по волосам Маринка и пошла спать в комнату к старушке.

* * *

Ровно в девять все собрались на Финляндском вокзале. Погода и правда, благоприятствовала путешествию — одарила солнцем, безветрием, предчувствие подсказывало, что будет жарко.

— Куда мы едем то? — нетерпеливо спросил Димку Степан.

— В Выборг, — коротко ответил тот.

Ответ Степана не удовлетворил окончательно, но он подождал, пока были куплены билеты, и все погрузились в электричку.

— Продолжаем разговор, — занудствовал Стёпка, — там что, круче, чем в Гатчине?

— Не сказал бы… в общепринятом смысле, наверное, нет… дело вкуса, как с Гребенщиковым… — смеялся Димка.

— Так, так, так, — насторожился Стёпка, — что там за достопримечательности, на которые мы едем смотреть?

— Парк, — улыбаясь, сказал Димка.

— Так, остановите электричку! Я сойду! Он нас на детских аттракционах покатать решил! — заволновался Степан.

— Да нет там никаких аттракционов!

— А что там есть? — допытывался Стёпка.

— Ничего нет! Природа… — огорошил всех Димка.

— Вот тебе, здрасте! Мы в Питер ехали на природу смотреть, своей то не хватало?! Да ты знаешь, какие у нас леса и озёра?!

— Наверно, красивые, но там природа не такая.

— Какая «не такая»? — передразнивал Степан Димку.

— Блин, увидишь…

Стало тихо. До Выборга электричка телепала долго, но всем, включая Степана, стало интересно, какая там «не такая» природа.

В центре Выборга оказалась симпатичная, красного кирпича, крепостица.

— Пойдёмте в крепость! — загорелась Маринка.

— Мариночка, я тебя уверяю, что тратить время на эту вонючую средневековую твердыню не стоит, тем более, что нам топать довольно далеко.

— А как, хоть, парк то называется? — хмуро спросил Степан.

— Монрепо, — ответил Димка.

— Красиво. Кажется, «мой покой», по-французски? — сказала Марина.

— Ты права совершенно, mon âme^[22], — согласился Димка, — нам вон через тот железнодорожный мост. Аккуратней только, вниз не смотрите.

Моста, реально, не было — были только шпалы, под которыми глубоко внизу находился овраг.

— Как же не смотреть то? Надо же по шпалам идти, а то провалишься! — возмутился Степан.

— На шпалы смотри, дурачок, а вниз не смотри, — объяснил Димка.

Когда они прошли мост, Дима обратил внимание всех на какие-то поросшие дёрном холмы.

— Посмотрите, это — равелины петровских времён. Можете потрогать руками прошедшие века.

Все стали представлять взрывы и бегущих солдат в треуголках.

Наконец, дошли до цивильного асфальта на тихой улочке. Вдоль поребриков лежал белый тополиный пух. Димка по-мальчишечьи зажёг пух зажигалкой. Огонь побежал вверх, вдоль поребрика, замирая иногда, как на сыром бикфордовом шнуре, и вруг, метнулся вверх, словно в цирке.

— Ух, красиво, — кивнул головой Ромка.

Все побежали вверх по улочке, выискивая пух у проебриков и поджигая его. Было весело, Маринкин смех звенел колокольчиком.

На обочине появилась скромная табличка: «Парк Монрепо». Друзья топали по дорожке до тех пор, пока не оказались на берегу залива.

От открывшегося вида перехватило дыхание. Казалось, что они находятся в каком-нибудь скандинавском фьорде — огромные величественные валуны были разбросаны по берегу залива, будто рукой мифического исполина. Вода была прозрачна, давая возможность подробно разглядеть камни на дне. Воображение рисовало, как из-за поворота в бухту вплывает средневековый дракар со свирепыми викингами на борту.

— Супер! — выдохнул Ромка.

— Да, не зря ехали, — согласился Степан.

— Пойдёмте, я вам остров покажу, — манил всех Димка за собой.

В одном месте вода огибала со всех сторон небольшой островок. Невдалеке плавали лебеди.

— Надо перейти вборд, только тихо, птиц не распугайте, — Дима стал закатывать джинсы.

Закатав штаны, он, не спрашивая разрешения, подхватил Маринку на руки и пошёл вброд к острову. Марина не сопротивлялась, внимательно глядя в Димкины глаза. Оказалось чуть глубже, чем думал Дима, он провалился в одном месте по пояс, слегка макнув и Марину. Та взвизгнула, по женски, а потом засмеялась.

Сёма, Степан и Ромка разделись до трусов, взяли одежду в поднятую руку, и перешли на островок. Маринка смеялась, глядя на Димку. Сёмино сердце тревожно забилось.

— Это «Остров мёртвых», — объявил Дима, когда все перебрались.

Перед ними была полуразвалившаяся каменная лестница, ведущая наверх.

— А что там наверху? — спросила Марина.

— О, там очень итересно. Этот островок — своего рода усыпальница рода Николаи. Первый владелец поместья Людвиг Генрих Николаи был президентом Санкт-Петербургской академии наук, бароном. Там наверху — очень красивая часовня и склепы почивших из рода Николаи.

Они стали подниматься по древней лестнице. Когда все поднялись на самый верх перед ними предстала белая часовня, построенная в нормандском стиле. Навстерчу им спускался парень с двумя девушками. Девушки улыбались, держась с обеих сторон за руки парня.

— Ну, нифига себе, у этого аж две подруги, а у нас одна Марина на всех! — возмутился Рома.

— Меня лично, это устраивает, — хихикала Маринка.

— А я о другом подумал — мне не хотелось бы, чтобы на мою могилку экскурсии устраивали. Тут же проходной двор, несмотря на водную преграду, — заметил Семён.

Все разбрелись по острову исследовать его тайны.

— Глядите! Тут склеп! — позвал всех Ромка, — «Софья Александровна Николаи Рождённая Княжна Чавчавадзе», — прочитал он надпись.

— Что-то знакомое… у Грибоедова жена была княгиня Чавчавадзе. Может, родственница, — задумался Димка.

На острове оказалось много земляники. Все ползали по островку, собирая её, но есть от этого хотелось ещё больше.

— Говорят, на кладбищах самая сладкая земляника, — заметила Маринка.

— Ой, не говори про еду, а то в желудке уже урчит, — сморщился Степан, — может обратно рванём?

Они спускались по лестнице, не оглядываясь, как и положено на кладбище.

Путь обратно показался в два раза длиннее.

В электричке от усталости все заснули…

* * *

Сёма открыл глаза. Ромка и Степан сладко посапывали, привалившись друг к другу. Марины с Димкой не было. Семён решил поискать их. Дойдя до тамбура, он увидел через стекло, как они целуются. Целовались они самозабвенно, с закрытыми глазами, никого и ничего не видя вокруг. Кровь у Семёна застучала в висках, сердце выпрыгивало из груди. Он вернулся на своё место.

Когда электричка остановилась, он выбежал в тамбур, не глядя на Марину с Димой, и выскочил на перрон. Сёма бежал, задыхаясь, не зная куда. Вдруг, он выбрал свою цель…

Сжимая кулаки до того, что костяшки побелели, он шёл по набережной Фонтанки. Дойдя до места, Сёма стал с остервенением кидать монетки на Чижика, стремясь сбить Маринину, лежавшую на краю. Слёзы заволакивали глаза и мешали бросать монетки. Наконец, одна из денежек сбила Маринину монетку, а сама осталась лежать на крохотном постаменте. Семён, обессиленный, долго стоял, тяжело дыша, у гранитной набережной. Шатаясь от слабости, он пошёл в сторону Литейного проспекта.

Дойдя до бабкиного дома, он обнаружил Марину, Стёпку и Рому, с тревогой снующих около дома. Степан заметил его до того, как Семён успел спрятаться. Догнав друга, Стёпа силой потащил Сёму домой. Маринка смотрела на Семёна, как побитая собака. Сил сопротивляться у Сёмы не было, и, дойдя до кровати, он, не раздеваясь, рухнул на неё.

Проснувшись утром, Семён стал собирать вещи.

— Семечка, я с тобой поеду. Надоело мне тут всё, — тихо сказал Степан.

— А я тут что без вас? Я тоже домой, — стал собираться и Ромка.

— А Маринка… остаётся? — почти шёпотом спросил Сёма.

— Она не едет, я вчера с ней разговаривал. Вот, она тебе просила передать… — протянул Стёпка конверт Семёну.

Сидя на вокзале в зале ожидания, Сёма раскрыл письмо.

«Семечка, миленький! У меня никогда не было, нет, и не будет друга ближе, чем ты. И мне очень жаль, что всё получилось именно так. Я остаюсь здесь, буду поступать в ГИК, надеюсь, получится, и мы будем учиться с Димкой вместе. Родители уже обещали привезти документы. Мы с Димой всегда будем ждать тебя. У тебя всё будет прекрасно, я знаю! Только не опускай руки и, главное, продолжай писать, чтобы люди иногда могли говорить через тебя с богом…»

Сёма свернул письмо, положив его в карман. Подошли Стёпка с Ромкой и они втроём пошли по перрону. Серый питерский дождик мочил их спины.

В купе к ним никто не подсел четвёртым. Это обстоятельство несколько скрасило их унылое настроение — друзья могли спокойно поговорить о своём. Степан некоторое время разглядывал кислые лица Семёна с Ромой, потерпевших разгромное поражение на любовном фронте в результате блестящего блицкрига коренного петербуржца.

— Куда собираетесь подавать документы для поступления? — нашёл Стёпа тему для светской беседы, которая, по его мнению, должна была отвлечь его друзей от мрачных мыслей.

— Я, лично — в монастырь… — зло ответил Семён.

Ромка промолчал, но по его виду было понятно, что он склоняется к той же мысли.

— Конкурс большой? — деловито поинтересовался Степан.

— Десять отвергнутых на одно место! — буркнул Семён.

— Не хило, — кивнул головой Стёпа, — А как же литературный институт, твои поэтические таланты?

— Псалмы буду перекладывать, таланты пригодятся… — продолжал распалять в себе депрессию Сёма.

— Значит, образно выражаясь, ты на себе крест поставить решил? — поинтересовался Стёпка.

Семён думал, что бы ответить другу, и открыл, было, рот для очередного упаднического высказывания, но в дверь постучали. Сёма повернулся посмотреть, кто помешал ему выплёскивать энергию разложения, и застыл, с открытым ртом: на пороге их купе стояла девушка в форме проводницы. Глаза её лучились изумрудно-зелёным светом.

— Мальчики, будете чай пить? — спросила девушка приятным голосом.

Улыбка её была обворожительна и таинственна, форма идеально сидела на ладной фигурке. Семён вышел из секундного ступора.

— Шампанского… — робко попросил Сёма, — Если Вас не затруднит… С ананасами… Как у Северянина: «Ананасы в шампанском… Изумительно вкусно, искристо, остро…»

— Шампанское в вагоне-ресторане, — посмотрела, с интересом, девушка на Семёна, — У нас только чай.

— Тогда три… лимона… с лимоном… — сбивчиво пробормотал Сёма.

Проводница ещё раз мило улыбнулась, кивнула головой и ушла.

Когда дверь за девушкой закрылась, Степан внимательно посмотрел на друга.

— Я сейчас… — возбуждённо произнёс Стёпа и поспешно вышел из купе.

Семён с Ромкой ошарашено взирали друг на друга.

— Так не бывает! — помотал головой Ромка, — Как две капли воды… цвет волос другой только немного…

Сёма всё не мог отойти от потрясения.

Через несколько минут в купе влетел Степан с тремя стаканами чая и произнёс скороговоркой.

— Так, всё узнал: москвичка… студентка… восемнадцать лет… на каникулах после первого курса… проводницей устроилась сюда… и зовут её…

— Марина? — выдохнул Семён.

— Нет, это уж слишком! — возмутился Стёпа, — Оля!

Стёпка бухнул стаканы с чаем на стол, немного расплескав содержимое.

— Стаканы потом отнесёшь сам, — подмигнул Стёпа Семёну, — Кстати, она сказала, что ты забавный…

— Ага, отнесу, — согласно кивнул Сёма.

— Я так понимаю, монастырь с псалмами откладывается? — ухмыльнулся Стёпка.

— Куда он от меня убежит, если что! — улыбнулся впервые за два последних дня Семён.

Ромка посмотрел на довольных друзей.

— Я сам отнесу свой стакан, — твёрдо заявил он.

— Ну, началось… — простонал Стёпа, встал и отрыл дверь купе, — Пойду я…

— Куда это?! — встревожено хором воскликнули Семён с Ромой.

— Искать ещё одну девушку с зелёными глазами — очень не хочется, чтобы кто-то из вас ушёл в монастырь!

Пассажиры, проходящие по коридору мимо купе друзей, слышали их заразительный смех и тоже невольно улыбались.

Когда свет в коридоре стал приглушённым, а пассажиры перестали ходить по вагону, в дверь купе, в котором ехали друзья, раздался робкий стук.

— Войдите! — громко, с готовностью, произнёс Степан.

В купе вошла Оля. В одной руке у неё была бутылка шампанского, в другой — банка с ананасами.

— Консервированные… — притворно разочарованно прокомментировал появление Оли с шампанским и ананасами Стёпа.

— Ну, ты нахалёнок! — вспылила юная проводница.

Степан прижал палец к губам, яростно жестикулируя и подмигивая девушке. Семён с Ромкой не заметили мимической активности друга, поглощённые созерцанием красавицы.

— Как странно, — задумчиво произнёс Сёма, — С шампанского путешествие начиналось, шампанским и заканчивается…

— Шампанское я принесла, чтобы послушать продолжение стихотворения, — посмотрела своими зелёными глазами на Семёна Ольга.

Сёма счастливо улыбнулся и начал декламировать Игоря Северянина. Он читал стихи и думал о том, что путешествие не заканчивается — оно будет долгим и удивительным.

* * *

Примечания

22

Моя душа (фр)