Страна Потекших Кисок

Алексей Стацевич, 2022

Знакомьтесь, это Николай. Тридцатилетний самец со статным пивным пузиком и недельной щетиной. У Николая скверный характер и привычка пошло и не смешно шутить. А еще Николай – бабник и опытный пикапер. В своих мечтах. На самом деле, самки Николаю не дают. Совсем не дают. Почему? Я ведь уже упоминал про скверный характер, майку-алкоголичку и растянутые треники? Вот-вот.Зато работа у Николая – золотая. Не работа – мечта. Даже не так. Не работа – Мечта! Трудится Николай в сверхсекретном НИИ, разрабатывающим всякие диковинные штуки.И вот однажды, после неудачного эксперимента с генератором изменения пространства, наш тридцатилетний недодевственник попадает в странное и чертовски любопытное место – Страну Потекших Кисок.Теперь, пробираясь сквозь шипастые тернии к звездам, ему предстоит доказать, что он – избранный…P.S. И при чем здесь, мать вашу, дилдо-отряд боевых эльфиек?!

Глава 7

Нянькаться с мешочным пленником никто и не думал — тащивший Николая человек без особых церемоний бросил того на шершавый деревянный пол.

— Вот ты пелядь некрещеная, — упав на бок и стараясь безуспешно сесть, беспомощно проскулил Грубанов. — Мог бы и поаккуратнее, изделие ты штопанное!

— Не надоело материться, мужчинка? — раздался над ухом огрубелый женский голос, обладательница которого, судя по всему, с младенчества баловалась сигаретками. — Лежи спокойно, сейчас развяжу.

Николай с трудом успел переварить услышанное, как сильная рука сдернула с головы мешок. Пленник захлопал глазами, стараясь в сумраке крошечной комнаты различить очертания фигуры. А когда получилось, то непроизвольно ахнул — перед ним, согнувшись из-за низкого потолка, действительно стояла женщина. Ну как — женщина. Баба. Гром-баба! Под два метра ростом и словно вытесанная из камня — квадратное лицо с таким же квадратным подбородком, перекаченные руки со вздувшимися венами, огромные ножища, кубики пресса… Вместо соблазнительных сисечек вперед выпирала твердая «мужская» грудная клетка. Пожалуй, это была первая женщина, к которой Николай вообще не испытывал сексуального влечения.

«Да у нее одна рука весит больше, чем весь я! Такая навалится и…» — представив гром-бабу в постели, содрогнулся он и промямлил: — А это еще зачем?

— За надом, — уклонилась от ответа бабища и ловким движением застегнула на шее пленника тонкий кожаный ошейник. От ошейника в темноту уходила цепь.

— Но…

— Молчать! — командирским голосом прикрикнула баба-мужик и хлестанула Николая плеткой по мясистому боку. Из рассеченной кожи посочилась кровь. Пленник скрючился и решил больше не спорить.

Бабища вышла из комнаты и ненадолго скрылась из виду, а Николай огляделся. И увиденное ему не понравилось! Он находился в небольшой продолговатой камере. Три деревянные стены камеры — «глухие», без единого окошка. Вместо четвертой стены — стальная решетка и решетчатая дверь, ведущая в коридор.

По стенам коридора заплясали тени — это возвращалась бабища, которая несла в руке горящий факел. Воткнув факел в висящий в коридоре — напротив камеры — держатель, подошла к пленнику. Рывком подняв того на ноги, принялась развязывать узлы на запястьях.

— Свободен. — Гром-баба освободила Грубанова от веревок и слегка подтолкнула в спину.

— Могу идти?

— Ага, можешь, — насмешливо произнесла бабища и глазами указала в сторону. Николай проследил за ее взглядом — цепь, что тянулась от ошейника, другим концом была прищелкнута к ржавому, вмурованному в стену железному кольцу.

С довольной ухмылкой глядя на разочарованно-перекошенное лицо пленника, баба-мужик наклонилась, приподняла охапку лежащей на полу соломы и достала из-под нее черную тряпку.

— Вот, это тебе. Подарок! — Она кинула в лицо Николая влажные кожаные трусы. — Одевай.

«Что за бэдээсэмщина? — опечалился тот. — Надеюсь, выреза сзади нет? А то была бы… гомосятина!»

Бабища, разглядев брезгливость на лице мужчины, рассекла плеткой воздух и повторила, на сей раз крайне недовольно:

— Одевай портки!

В другой ситуации Николай с удовольствием бы заметил, что эту тряпочку из кожи вряд ли можно назвать «портками», да и «одеть» ее нельзя, только «надеть»… но, видя неприкрытое раздражение в глазах бабищи, решил промолчать.

— Сделано, — поспешно натянув трусы, сказал он. — Надеюсь, до меня их никто не носил? Не хотелось бы заразиться герпесным дерматитом или чем-то подобным и потом ходить чесаться…

Баба-мужик многозначительно промолчала и вышла из камеры. Скрипнули замки.

Когда грузные шаги затихли в недрах тюремных коридоров, Николай, постоянно замирая и прислушиваясь, приблизился к решетке. Протиснуться сквозь нее выглядело задачей непосильной, поэтому он попробовал просто «разболтать» прутья, но, потерпев неудачу, вернулся вглубь камеры.

Усевшись на солому, пленник попытался расстегнуть хитроумный замок на ошейнике, но — безуспешно. Затем решил снять ошейник через голову, но и здесь потерпел фиаско — тот был затянут слишком туго, не подцепить.

Осознав тщетность бытия, Грубанов досадливо разметал солому по полу и встал. Подойдя к ржавому кольцу и упершись ногой в стену, взялся за цепь и, до темноты в глазах напрягшись животом, потянул цепь на себя. В мыслях мужчины кольцо после таких невероятных приложенных усилий должно было с «мясом» вырваться из стены… Но, увы, кольцо оказалось иного мнения и не сдвинулось ни на миллиметр.

— Да что ж такое! Едрить-колотить, сегодня хоть что-то сыграет мне на руку?

Внезапно в стену, которая располагалась слева от двери, постучали. Тихонечко. Два раза. Тук-тук.

— Это что там за граф Монте-Кристо недоделанный? — вздрогнул Николай. Вытерев вспотевший от усилий лоб, постучал в ответ и прислушался — тишина.

Так и не дождавшись реакции на стук, он вернулся к решетке. Длины цепи едва-едва хватило, чтобы наполовину просунуть голову между прутьев и боковым зрением оглядеть часть коридора — ничего интересного. Тогда откуда был звук?

— Эй, там, — вдруг услышал он приглушенный женский голос, — в камере!

Грубанов, который уже не ожидал от этого странного дня ничего хорошего, отпрянул назад. Словно Кентервильское привидение гремя цепями, прижался к стенке.

— К-кто, — прозаикался он, — я-я?

— Нет, блин, пиписька пингвиня! — огрызнулась таинственная собеседница. — Ты хорошо меня слышишь?

Николай вернулся к решетке и просунул голову между прутьев:

— Да, хорошо… А ты вообще кто?

— Жопа тролля в пальто! — ответила девушка, и Николай услышал явный смешок в ее голосе. — Узница я. Такая же, как ваше мужчинское превосходительство.

— Узница? Не вижу тебя… А ты где?

Послышался вздох разочарования:

— Два моих первых ответа ничему тебя не научили, верно? Где, где, в эльфийской пиз… кхм, в соседней камере я, бестолочь.

Прозвучало логично, и Николай немного расстроился из-за своего тугодумия. Впрочем, утешал он себя, это и неудивительно — ситуация-то была неординарной. Любой мог затупить!

— Тебе, кстати, повезло, — продолжила говорить соседка по несчастью, — в твоей камере хотя бы можно встать в полный рост. А у меня здесь задница… Причем не только моя.

— Такой низкий потолок?

— По пояс. Приходится раком передвигаться! — возмутилась девушка и, сделав паузу, представилась: — Я, кстати, Маринэ.

— А я Коля… А за что тебя посадили? Убила кого-то? Ограбила? Изнасиловала?

— Почему сразу… убила, ограбила и изнасиловала? — как показалось, удивилась Маринэ.

Николай, хоть девушка и не могла этого видеть, пожал плечами.

— Я пыталась доказать, что мужчины — не вселенское зло, — не дождавшись ответа, понизила голос Маринэ. — Что наши, темные боги — тоже мужчины, а не женщины.

— Ваши темные боги? — вдруг осознав, что попал в религиозную секту, охнул Грубанов. — И что было потом?

— Меня объявили еретичкой и бросили сюда.

— Абсурд… Просто абсурд! — Мужчина, путаясь в цепи, нервно заходил по камере.

— Мои утверждения? — уточнила Маринэ.

Грубанов вернулся к решетке.

— Нет, все происходящее. И… и давно ты сидишь?

— Восемьдесят лет.

— Сколько? — растерялся Николай. — Наверное, мне показалось…

— Восемьдесят, — повторила девушка. — Я нетленная.

— Какая-какая? Нетленная? — переспросил мужчина, а сам подумал: «Похоже, у девчонки кукушка поехала!»

— Долгоживущая, — между тем пояснила та.

— А-а-а, так ты типа из этих, — Николай усмехнулся, — из эльфов.

— Все верно, из эльфиек. А ты, значит, мужчина… Нечасто здесь бывают такие гости.

— Я вообще не понимаю, за что меня сюда бросили и кто дал им такое право!

Маринэ хмыкнула:

— Бросили за то, что ты мужчина, неужели не понятно? А право им дали темные боги.

— И долго мне тут сидеть? Восемьдесят лет я точно не выдержу.

Невидимая собеседница негромко рассмеялась:

— Нет, глупый, не долго. Скоро ты выйдешь отсюда…

— Слава яйцам!

–…но я не уверена, что ты будешь этому рад.

Николай насторожился, по спине пробежал неприятный холодок:

— В смысле?

Эльфийка засмеялась чуть громче:

— Госпожа Гелигвин собирается сделать тебе предложение… от которого ты не сможешь отказаться.

— В смысле? — как попугай, повторил Грубанов.

Но ответить Маринэ не успела — по коридору разнеслись тяжелые шаги надсмотрщицы.

— А ну, заткнулись оба! — проревела перекаченная баба-мужик. — Иначе засуну каждому в пасть по вонючему кляпу, а руки-ноги скую кандалами. Будете лежать и подвывать друг другу, как облезлые шавки. — И палкой «прошлась» по решеткам обеих камер.

А Николай решил расположить к себе суровую охранницу.

— Да мы просто о погоде разговариваем, — используя все свое врожденное обаяние, сладким соловьем пропел он, — чудесная нынче…

— Заткнись! — не оценила его трели громила.

Мужчина решил промолчать, а то вдруг она и правда наденет на него кандалы?

— Вот так-то лучше, — вслушиваясь в тишину, оскалилась та. — Сидите молча и не отсвечивайте, и может быть я сжалюсь… и принесу вам пожрать.

Николай встрепенулся — желудок давно завывал от голода.

— Да-да, мне бы покушать, — тихо и неуверенно проговорил он. — И воды…

Собравшаяся уходить надсмотрщица остановилась. Окинула Грубанова изучающим взглядом.

— Не покушать, а пожрать. Ладно, уговорил. Скоро притащу, не уходи никуда, — великодушно смилостивилась она. А от следующих слов желудок Николая сжался в детский кулачок: — Уверена, сегодняшний обед ты запомнишь на всю оставшуюся жизнь.

Испуганно выпучив глаза, Грубанов замотал головой:

— Не-не-не! Я только что подумал — пора начинать худеть! Сейчас как раз самый подходящий момент! Можно просто воды?

— Жди, — расстроилась бабища. — И если я услышу от вас хоть одно слово…

Баба-мужик удалилась.

— А ты молодец, что от еды отказался, — практически беззвучно прошипела Маринэ. — Здесь кормят отвратительной гадостью — живыми червями и личинками, тухлыми яйцами и сгнившей рыбой, корой деревьев… и прочим дерьмом. Нет, со временем, конечно, привыкаешь, особенно когда обед раз в несколько дней… Но дерьмо от этого не становится конфетой.

Николай, мысленно восславив богов, что послали ему абилку «Интуиция», тихо выдохнул:

— Ты так и не ответила насчет предложения, от которого нельзя отказаться.

Минуту стояла тишина. Мужчина даже заволновался, не случился ли с его собеседницей неожиданный эльфийско-сердечный приступ, как рядом наконец раздался знакомый шепот:

— Пусть это будет для тебя сюрпризом.

Больше в тот день Маринэ не произнесла ни звука, оставив Грубанова мучиться в догадках.

Спустя восемь или девять часов за Николаем пришли. Бабища-надсмотрщица в сопровождении двух бабищ поменьше погремела на входе ключами и деловито протопала огромными ножищами в камеру. Вновь «облачив» мужчину в мешок, крепко связала ему руки за спиной и, привычно перевалив через плечо, куда-то потащила.

Николай, который и не думал сопротивляться, болтался на гром-бабе словно мешок с навозом и размышлял о своей печальной судьбе…