Что не убивает

Алексей Ефимов

«Девять тысяч километров. Семнадцать дней. Одна любовь. Одна цель. Один шанс». Вас ждет путешествие автостопом из Москвы во Владивосток вместе с героями книги. Безумие упорства. Смелость преодоления. Боль. Страх. Ненависть. Радость. Поддержка. Победы. Вперед. Несмотря ни на что. Кто выживет, тот станет сильнее, но выживание не гарантировано. Чем дальше, тем труднее. Ночь сгущается на востоке. Смерть ждет на трассе. Главная схватка – с собой. Готовы? Пристегнитесь крепче! Дышите глубже! В путь!

День первый

В пятницу в восемь утра шоссе Энтузиастов летело в сторону области и глухо стояло в центр, забитое мазохистами, готовыми страдать в пробках по четыре часа в день, по сорок суток в год, по пять лет за жизнь, ради счастья работать в Москве. Эх, люди, люди. Жизнь коротка, не тратьте ее на пробки, не убивайте себя.

Что чувствует он на линии старта? Волнуется? Да. Нормальное приятное волнение. Он готов действовать, полон энергии и рад, что все началось. Самое трудное во всяком деле — сдвинуть себя с места. Сдвинули. Поехали. В добрый путь.

А Кира? Как она?

Она улыбается, глядя на восток, вдоль шоссе. Минимум косметики, волосы собраны в хвост, глаза прикрыты темными очками, джинсовые шорты, кроссовки, простая майка — и эффект девушки с обложки. Это у нее от природы.

Они вышли из метро «Шоссе Энтузиастов» и встали у дублера, вдали от остановки общественного транспорта. Им нужны не таксисты, а альтруисты. Это вам не на тракторе до села подбросить, это Москва, где человек человеку — заработок; где все покупается и продается, в том числе бартером: услуга за услугу, информация за информацию, связи за связи, статус за секс. Есть ли шанс у Саши и Киры, новообращенных московских хиппи?

Сейчас они это узнают.

Саша вытянул руку.

Тотчас остановилось такси.

— Куда? — спросил хмурый таксист обычной наружности.

— Вообще-то во Владик, — сказал Саша. Он глядел на таксиста с улыбкой, угадывая реакцию и наслаждаясь моментом: — Подкиньте, на сколько не жалко.

— Двадцать минут — триста рэ, хоть до Владика.

— А бесплатно? Автостопом?

— Бесплатно — пешком.

Таксист был таков.

Подъехало второе такси. Саша сделал знак рукой — нет, ты нам не нужен.

Недоумевая, таксист уехал.

Затормозил черный Land Cruiser. Спортивного телосложения молодой человек, черноволосый, в черной майке в обтяжку, смотрел на них сквозь пластик черных очков.

— Подбросите? — спросил Саша. — Мы едем автостопом во Владик.

— Да ладно! Шутишь, что ли?

— Серьезно.

— Подброшу до МКАДа, а дальше мне вверх, в Мытищи.

Сели в Land Cruiser.

— Вы отчаянные, на всю голову стукнутые, таким почет и уважуха, — сказал парень. — Сколько ехать? Дней десять?

— Больше двух недель, — сказал Саша. — Девять тысяч километров.

— Через Уфу?

— Да.

— Мой старший брат в Уфе, я тоже оттуда. Он уважаемый там. Ну, понимаете? Серьезный. Если будете в тех краях и потребуется помощь, звоните мне. Запишите номер. Я Азат, брат — Тагир.

Азат продиктовал номер, и Саша внес его в телефонную книжку. К помощи башкирских бандитов он однако не прибегнет, этого еще не хватало.

За пару сотен метров до МКАДа Land Cruiser остановился.

— Удачи! — сказал Азат. — Киньте фотки из Владика, порадуюсь за вас.

Пожав руку Саше и кивнув Кире, он уехал.

— С почином, — сказал Саша. — Все не так уж и страшно. Есть добрые люди.

— Попробуем теперь вот что. — Он вынул ламинированный лист бумаги.

На листе — надпись большими черными буквами:

ВЛАДИВОСТОК.

Это возымело своеобразный эффект. Машины останавливались одна за другой, всем было интересно, все удивлялись, кто-то улыбался, но никто не желал везти их бесплатно.

— Девять, — сказал Саша. — Девять подъехало, девять уехало. Разность — ноль.

Он не унывал. Ему нравилось.

Десятым стал старенький серый «Фокус», с вмятинами и потертостями на кузове. Водитель был потрепан под стать машине. Расстегнутая на впалой груди застиранная рубашка в крупную красно-черную клетку, несвежие джинсы, грязные жидкие волосы, общий нездоровый вид, желтушный, нервный, изможденный, — не самый приятный тип, но выбора у них не было.

— Во Владик? — спросил водитель, глядя на ноги Киры, длинные, стройные, в джинсовых шортах.

Голос у него был сиплый и тихий, с болезненной хрипотцой.

Заметив брезгливость на лице Киры и тревогу в ее взгляде, Саша сказал:

— Да. Автостопом. Подбросите в том направлении?

— Че не подбросить? Подброшу. Я во Владимир.

Водитель смотрел на ноги Киры, а в глаза — нет.

Саша взглянул на Киру. Она пожала плечами — сам, мол, решай.

Он решил.

Сложив рюкзаки в багажник, сели сзади: Кира слева, за водителем, Саша — справа. Салон был пыльный, прокуренный, замусоренный, от водителя пахло потом, но дареному коню в зубы не смотрят. Они знали, на что шли, когда начали путешествие.

Обняв Киру, Саша почувствовал ее напряжение, внутреннюю борьбу, благодарность за поддержку — и все это без слов, без зрительного контакта, одним лишь касанием. Крепись, Кира, крепись, до Владика далеко. Сколько их будет таких? Потерпим.

— Как звать-то? — сипло спросил водитель.

— Саша.

— Кира.

— Кира, значит. Редкое имя. Я Коля. Это… Не стесняйтесь, чувствуйте себя как дома, не кусаюсь. — Он издал тихий смешок.

Саша встретился с ним взглядом в зеркале заднего вида. Плохой взгляд. Держи, Саша, ухо востро. Товарищ с гнильцой, с червоточинкой, не стой к такому спиной, бойся ночью в безлюдном месте. Девушки, бойтесь вдвойне. Из таких вот убогих, обиженных жизнью нередко выходят маньяки. Что сделает он в следующую минуту? Вдруг у него проблемы с психикой? Мы заперты в его железной коробке и мчимся в ней со скоростью восемьдесят километров в час. Мы в его руках.

Саша вспомнил о пистолете. Сунуть бы его под джинсы, под рубаху навыпуск, как делают парни в фильмах, для большей уверенности в себе, но оружие в рюкзаке, а рюкзак — в багажнике.

Повернув зеркало, чтобы видеть Киру, Коля спросил:

— Кир, хочешь кофе, горяченького, из термоса?

— Нет, — ответила она сухо. — Спасибо.

— А «Боржоми»?

— Нет.

Еще суше.

Саше он ничего не предложил, Саши словно не было здесь. Ухажер хренов. Глядит в зеркало на Киру, не стесняясь, не боясь быть пойманным, не оторвется, все глаза проглядел, лучше б следил за дорогой. Возбуждается от ее голоса, от красоты, копит сладкое напряжение, чтоб сбросить позже, не с женщиной, а с рукой.

Спрятавшись за стеклами солнцезащитных очков, Кира смотрела в окно.

Наконец она не выдержала.

— Что за урод? — шепнула она Саше. — Меня от него тошнит. Пусть остановится, выйдем. Не буду с ним ехать.

Саша знал, что так и надо сделать, но не мог. До Владимира — три часа, двести километров. Как взять и сойти, поддавшись первому чувству?

— Коль, можно вас попросить? — сказал он. — Смотрите вперед, на дорогу.

— А? — дернулся Коля. Тут до него дошло: — Не парься, Саш, не нервничай. Что ж ты так, а?

Гадко он это сказал, с издевкой, с деланной обидой, но перестал пялиться. Поглядывал по чуть-чуть, быстрым юрким взглядом, чтоб не взяли с поличным, и молчал.

«Забавные существа — люди, — думал Саша. — Наблюдать за ними интересно, но не стоит входить к ним в клетку».

Кира смотрела в окно, обидевшись.

Он смотрел в другое.

Прекрасный день. Прекрасная погода. Солнце светит на безоблачном небе, дорога стелется под колеса серой лентой, начинающейся за горизонтом, в конечной точке их пути, и Кира рядом. Черт с ним, с этим типом в клетчатой рубахе. Главное, быть на чеку, быть ко всему готовым. Чего ты хотел, отправляясь на Дальний Восток? Поездки с комфортом в приятной компании?

Через час Коля сказал:

— Скоро лопну, блин, надо отлить. Остановимся.

Сашу покоробило. Специально, что ли? Выбрал новый формат общения, с выраженной грубостью лексикона?

— Не надо лопаться, — сказал он. — Вы не одни.

Сняв темные очки, Кира твердо смотрела на Сашу, без слов транслируя мысль, которую он понял.

Коля съехал на обочину и включил аварийку.

— Возьму рюкзак, — сказал Саша. — Съем сэндвич.

Актер из него был тот еще, но Коле и так сойдет. Кира права, не стоит терпеть. Прочь из этого клоповника с его вонючим хозяином — на свежий воздух, в поле, на травку, под утреннее июльское солнце.

Он взял рюкзак. Кира взяла свой.

Остановившись в трех метрах от машины, спиной к ним и к дороге, Коля справил нужду. Струя мочи блестела на солнце. Брызги летели в стороны. Коля кряхтел от удовольствия.

Господи Иисусе! Вот извращенец! Гадкий, с тлеющими углями внутри. Их не потушить, ибо никто ему не дает, такому красавцу. Специально встал перед Кирой, не дошел до кустов — дать бы ему под зад, чтоб облился.

Кира отвернулась.

Саша сделал ей знак, и они быстро, без лишнего шума пошли по обочине в обратном направлении. Оглянувшись, Саша увидел, что Коля закончил, застегивает ширинку и вот-вот узнает об их побеге.

Они ускорили шаг.

— Куда? — послышалось сзади. — В Москву?

Они не остановились, не обернулись. Саша поднял вверх руку — адьюс.

Коля сел в машину, дал задний ход и поравнялся с ними. Нагнувшись, чтобы их видеть, он сказал сипло и резко:

— Эй, я не понял, вы че? — Он ехал рвано, то притормаживая, то нажимая на газ, и никак не мог выровняться с ними по скорости. — Поссал, что ль, не так?

— Всё не так, — бросил Саша. — Езжайте. Спасибо.

— Назад в Москву пешком? Или как? — осклабился Коля, ощерив желтые зубы.

— Подальше от вас, — сказала Кира.

— Что такая злая? Что тебе сделал? Пальцем тебя не тронул. Ехала даром, так и не глянуть ни разу? Ляжки-то заголила, не я тебя одевал.

— Езжай, а, — скривился Саша, — тошно от тебя.

— Фраер, пасть закрой! — Градус агрессии вырос. — По рылу давно не били?

Саша остановился. Коля — тоже. Он снова что-то сказал, но они не услышали: прогрохотала фура, обдав их клубами подмосковной пыли и качнув «Форд» воздушной волной.

— Идем, — сказала Кира, взяв Сашу за локоть. — Не связывайся с больным.

— Ты че там базаришь? — вскинулся мужичок. — За этого, что ль, боишься? Правильно. На зоне таких на раз-два опускают, делают петушков на палочках. Пусть идет, а ты останься.

Показав ему средний палец, Кира пошла вперед, а Саша не сдвинулся с места. Он молча снял рюкзак, поставил его на землю, так же молча открыл, сунул внутрь руку и

— вынул пистолет.

По-прежнему не говоря ни слова, он взял его за ствол и с коротким замахом ударил рукоятью по заднему боковому стеклу.

Бум!

Стекло осыпалось внутрь тысячью мелких осколков.

Кира вскрикнула, а Коля открыл рот, да так и остался.

Саша подошел к передней пассажирской двери и, облокотившись на нее, заглянул в салон, при этом он по-прежнему держал пистолет за ствол:

— Что сказал?

Коля сглотнул, косясь на оружие, и промолчал.

— Будь вежливей с людьми, и они к тебе потянутся. Еще один совет — прими душ, а то вонь как от бомжа. Пока!

Саша отошел от машины, не спуская глаз с Коли, а тот, от волнения забыв, что включена задняя передача, выжал газ и дернулся назад. Затормозил, переключил передачу и поехал вперед, быстро и шумно. Саша не смотрел ему вслед, он смотрел на Киру.

Он напугал ее не меньше, чем Колю.

— Как ты? — спросил он.

— Откуда у тебя пистолет?

— Это травмат, два года пылился в сейфе.

Спохватившись, он понял, что до сих пор держит пистолет в руке, на виду у всей публики, на оживленном шоссе, и сунул его в рюкзак. Обнял Киру. Она прижалась к нему:

— Не хочу во Владик. Только отъехали, а уже так. Что будет дальше?

— Дальше будет лучше, а если будет хуже, то вернемся, это мы всегда успеем. Вперед!

С этими словами он взял лист «ВЛАДИВОСТОК».

В течение следующих десяти минут никто не останавливался.

Потом остановилась полицейская машина, и оттуда выскочили двое стражей порядка, с оружием наготове:

— Стой, без резких движений!

Саша сделал как сказали.

«Коля… Пистолет…» — пронеслось в голове за мгновение, а в следующее он уже лежал на траве, с заломленными назад руками.

— Травмат… — раздался голос, полный разочарования. — Блин!

— Вставай! — сказал второй.

Его отпустили, и он встал лицом к лицу с полицейскими, не столько злыми, сколько растерянными. Рослые крупные парни, коротко стриженые, с сержантскими погонами.

— Он тебе угрожал? — спросил один из них у Киры.

— Нет. В чем дело?

— Какая-то тетка звонила, сказала, что у трассы парень с пистолетом угрожает девушке. Суки бдительные, бегаем из-за них впустую. Ты зачем вытащил травмат?

— Проверил предохранитель, — нашелся Саша. — Проверил и убрал.

— Разрешение есть?

— Да.

Саша показал.

Покрутив пистолет в руках, страж порядка отдал его Саше:

— Извини. Сам понимаешь…

Саша отряхнул джинсы и майку. Гора упала с плеч. Не Коля звонил, а тетка, полиция извиняется, все в порядке, жизнь прекрасна. Для первого дня неплохо, очень даже неплохо, две истории, и это только начало. Приятного мало, да, но в том-то и суть, изюминка путешествия. У Киры, впрочем, свое мнение на этот счет, с которым нужно считаться.

— Бывает, — сказал он примирительно. — Мы свободны?

— Так точно. Куда путь держите?

— Во Владик.

— Куда?

— Во Владивосток.

Четыре полицейских глаза уставились на Сашу.

— У каждого свой путь, — сказал он. — У кого-то короче, у кого-то длинней.

— Ваш охренеть какой длинный. А мы до Покрова, можем подбросить, отсюда десять минут. В городе проще поймать машину. Посмо́трите заодно нашу главную достопримечательность. — Полицейский усмехнулся. — Шоколадную фею. Есть музей шоколада. В Покрове «Альпен Гольд» делают и «Милку». Слышали?

— Нет, — сказал Саша.

— Спасибо за предложение, с удовольствием, — сказала Кира.

«Ну и денек, — думал Саша, устраиваясь в машине. — Нарочно не придумаешь».

Пока ехали, он листал Википедию, заочно знакомясь с городом. Почтенная пятисотлетняя история, население о семнадцать тысяч душ, шоколадная фабрика, немногочисленные достопримечательности — здравствуй, Покров, мы к тебе на минутку.

Въехали в город.

Федеральная трасса М7, она же улица Ленина, делила город на две неравные части. Ничем не примечательная улица с транзитным транспортом и провинциальным пейзажем: частные дома перемежаются с придорожными закусочными, автозаправками, двухэтажными гостиницами, магазинчиками и пыльными деревьями. Изредка промелькнет старинное здание из потемневшего кирпича, зацепится за него глаз, захочет увидеть больше — но едешь дальше, и вновь ничего интересного. А вот и хрущевки. Куда ж без них?

У Шоколадной феи, в центре города, расстались с полицией.

— Счастливого пути, — сказал полицейский. — Будьте осторожней, дебилов хватает, не садитесь к кому попало.

— Спасибо, — ответила Кира, а Саша подумал о Коле.

— Стреляй с умом, если что, — напутствовал Сашу второй полицейский. — Не стреляй с близкого расстояния, а также в голову, шею и пах. Если убьешь — сядешь, ничто никому не докажешь. В спину тоже не надо.

— Спасибо, — сказал Саша.

Полиция уехала.

Саша обошел кругом Шоколадную фею. Кто скульптор? Не Зураб ли Церетели? На фею мало похоже. Скорей, — на Железного Дровосека из «Волшебника Изумрудного города». Высокая остроконечная шляпа, мятая обертка-плащ, разорванная на широкой плоской груди с бронепластинами шоколада; плитка шоколада в руке как пульт дистанционного управления, а кроме того — нелепая поза с расставленными ногами, наклоном назад-вбок, с прогибом поясницы и выпяченным вперед животом как у беременной — простите, не шедевр.

Как однако без фото? Без фото никак. Сделали снимки: с собой, феей, вывеской «КАФЕ ПРОДУКТЫ» на заднем плане, — отметились и — вперед, на другую сторону улицы. Зайти бы в музей шоколада, что в двух шагах отсюда, но нет времени, Покров — вынужденная остановка, вне плана. Вечером они должны быть в Нижнем Новгороде.

Кто подбросит? Есть желающие? Ваши жизни катятся на восток с одинаковой скоростью, но видите ли вы это, сидя в своих машинах разной стоимости? Что впереди, за тем изгибом дороги, за мгновением настоящего? Вам кажется, что вы знаете, но вы не знаете.

Остановилась фура. Перебравшись на пассажирское место, водитель открыл дверь. Чернявый, небритый, плешивый, в засаленной майке, растянутых трениках и сандалиях на босу ногу, он крикнул сквозь звуки льющегося из динамиков шансона:

— Куда вам?

— Во Владик, — ответил Саша. — Автостопом.

— Куда? — водитель не расслышал и убавил громкость.

— Во Владик, автостопом, — повторил Саша.

— Антоныч, слышал? Автостопом во Владик! Искатели приключений!

Из спальника высунулась лохматая голова Антоныча, тоже небритая, но не плешивая. Несколько секунд он рассматривал Сашу и Киру заспанными глазами.

— Вы его не слушайте, — сказал наконец он. — Витька не умеет мечтать, даже кончить не может без порно, фантазии не хватает. Вы правда во Владик?

— Да, — сказал Саша.

— Садитесь до Нижнего, а то с Витькой скучно. У меня высшее техническое, а у него девять классов.

Витька хмурился, готовясь дать вербальную сдачу напарнику-задире, а Саша смотрел на Киру.

«Нет», — увидел он в ее глазах, а другого и не ждал.

— Спасибо за предложение, — сказал он, — но, пожалуй, мы откажемся.

Антоныч помрачнел.

— Из-за тебя всё, — буркнул он товарищу. — Кто к тебе сядет, а? Тьфу!

— Удачи вам, счастливого пути! — Антоныч скрылся в спальнике.

Витя закрыл дверь.

Взревел пятисотсильный двигатель, и фура уехала, обдав их сизыми выхлопными газами.

— Где нормальные люди? — сказала в сердцах Кира. — Что это было? Что за цирк?

— Будем ждать нормальных, сколько потребуется, — успокаивающе сказал Саша.

Подъехала белая Corolla.

За рулем — блондинка средних лет со стрижкой а-ля Шэрон Стоун из сиквела «Основного инстинкта»: короткая челка, прямые обесцвеченные волосы до плеч. Ухоженная. В белой майке в обтяжку и джинсовой мини-юбке. На глазах солнцезащитные очки, глаз не видно. На переднем пассажирском сиденье — синий автохолодильник.

— До Владика подбросить? — спросила она с улыбкой, демонстрируя белые зубы.

— Мы едем автостопом, без денег, из идейных соображений, — предупредил Саша.

— Отлично, нам по пути. Складывайте вещи в багажник. Я до Нижнего, с заездом во Владимир.

Саша и Кира переглянулись.

Наконец-то.

Хорошая машина, хорошая женщина. Триста километров до Нижнего в приятной компании. Во Владимире будут через полтора часа, около полудня. Дальше все зависит от «Шэрон»: получится посмотреть город — здорово, а нет, так нет.

Сложив вещи в багажник, сели в машину.

— Будем знакомиться? — сказала женщина. — Юля.

— Саша.

— Кира.

— Очень приятно. Давайте сразу на «ты». Завидую вам белой завистью. Езжу по заграницам, в Австралии была и в Новой Зеландии, а восточней Самары — нет. Хочу на Байкал, но воз и ныне там.

— Все просто, — сказал Саша. — Надо взять и сделать.

— Правильно. Все, следующим летом на Байкал, а оттуда — на Камчатку. Будете моей совестью?

— Да, — улыбнулась Кира. — Непременно.

Поток двигался со скоростью семьдесят километров в час. Юля вела машину уверенно, аккуратно, плавно.

Саша смотрел на ее крепкие загорелые ноги на черной коже сиденья. Он как Коля. Чем отличается от него? Более высоким интеллектом? В основе своей они одинаковы, два самца Homo sapiens. Не стоит упрекать человека в том, что он хочет секса, денег и власти. Это его природа, априори присущие качества, с которыми трудно бороться, ибо силы неравны. Это плохо? Или хорошо? Нет простого ответа. Возможно, все то хорошо, что способствует выживанию вида. Жизнь — не черно-белая картинка, где всегда с легкостью отделяется «плохое» от «хорошего», «зло» от «добра», так называемый «грех» от естественных желаний. Коля — плохой, Саша — хороший. Просто? Нет?

А Юля? Кто она?

Ей тридцать пять — сорок, у нее турагентство в Нижнем Новгороде, разведена, детей нет. Простая, без понтов, доброжелательная, жизнерадостная, обворожительная, но словно с какой-то грустинкой, нет-нет да и проскальзывающей в голосе.

Она сняла темные очки. У нее яркие серые глаза. Вообще вся она лучится энергией, которой хватает на всех.

— Может, с вами махнуть, а? — спросила она. — Зайду домой, возьму вещи, и в путь. У вас есть с собой права?

— Да, — сказала Кира, обрадовавшись.

Также обрадовавшись в первое мгновение, Саша себя одернул. Было бы слишком просто, да, мистер МакМерфи?

— Сколько до Владика? — спросила Юля.

— Девять тысяч километров, — ответил Саша. — Если в среднем по пятьсот-шестьсот километров в день, то семнадцать дней.

Юля вздохнула:

— У меня нет ни семнадцати дней, ни десяти. Дела. Много дел. Высокий сезон, лето. Открываю филиал в Москве, там есть клиенты и партнеры, но пока нет директора, так что всем занимаюсь сама.

Сказав это, она тут же улыбнулась:

— Может, в следующем году? Есть планы?

— Пока не знаем, — сказал Саша. — Куда дальше Владика?

— В Юго-Восточную Азию. Как тебе?

— Неплохо, — сказал Саша.

Кира хмыкнула рядом.

— Если что, я с вами, но только не летом, — сказала Юля. — Не сильно навязываюсь, нет? Я такая. Мне нравится то, что вы делаете, тоже хочу так.

— А мне не очень нравится, — призналась Кира, не глядя на Сашу. — Сразу влипли в историю, в первый же час.

Она рассказала о встрече с Колей.

— Я не обижу, не бойтесь, — сказала Юля. — Не буду приставать к Саше, даже смотреть на него не буду.

Все рассмеялись.

— Юля, прости, мы не взяли воду из рюкзака, — вспомнила Кира. — Остановишься, где будет удобно?

— У меня есть вода, если не брезгуете.

— Спасибо. Все люди братья и сестры.

Не отрывая глаз от дороги, Юля открыла крышку холодильника — и тут ее рука замерла.

— Я кое-что вам скажу, а дальше сами решайте. — Она сделала паузу. — Я ВИЧ-инфицированная. ВИЧ не передается через посуду, через поцелуи. Он не живет вне тела человека, а во рту его ничтожно мало.

Саша и Кира молчали, переваривая услышанное, а Юля ждала.

— Некоторое время назад в моем окружении были ВИЧ-инфицированные, — сказала Кира. — Мы пили из одних бутылок и иногда целовались. Я без предрассудков.

— Тогда пожалуйста. — Юля дала ей воду.

Сделав несколько глотков, Кира посмотрела на Сашу:

— Будешь?

«Или откажешься?» — прочел он в ее взгляде.

Поколебавшись мгновение, он взял бутылку. Он не боится, нет, он кое-что знает о ВИЧ, но… как это? Сильные загорелые ноги и вирус иммунодефицита — как сложить пазл? Ноги — отдельно, ВИЧ — отдельно.

Он сделал глоток из бутылки.

— Спасибо, — он вернул воду Юле.

— Пожалуйста. — Она тоже сделала глоток. — Хотите узнать, как живут с ВИЧ? Кир, ты, наверное, знаешь, раз общалась с носителями?

— Не очень много. Они принимали лекарства, но не бросали наркотики. Не знаю, что сейчас с ними.

— Если сочетать антиретровирусную терапию и наркотики, долго не протянешь, — сказала Юля. — Тут или лечиться, или колоться.

Затем она продолжила:

— Я учредила фонд «Красная ленточка». Красная ленточка — символ борьбы со СПИДом. Наш интернет-портал сейчас на третьем месте по популярности в России среди такого рода ресурсов. Мы помогаем не только тем, у кого положительный статус, но и тем, кто вокруг, рядом. И тем, кто здоров. Многие даже не знают, в чем разница между ВИЧ и СПИДом, государство практически бездействует в плане просветительской работы, а в народе живут страшилки и мифы. — Юля сделала паузу. — Начну со своей истории. Это самая обычная история. Необязательно внутривенно принимать наркотики или вести беспорядочную половую жизнь с сомнительными личностями, чтобы стать ВИЧ-позитивным. Бывает достаточно влюбиться в приличного мужчину или приличную женщину и спать с ним или с ней без средств защиты, по любви и взаимному доверию, счастливыми дураками. Это мой случай.

— Итак, — вздохнула она, — пять лет назад я познакомилась с приятным молодым человеком. Бизнесмен, спортсмен, супермужчина во всех отношениях, мечта любой женщины. На втором свидании у нас был секс. Я была счастлива. «Наконец-то сбываются мечты», — думала я. До встречи с ним я чувствовала себя старой девой, очень хотелось замуж, личная жизнь не складывалась, то один не такой, то — другой, хотя проблема была во мне, как я сейчас понимаю, — и тут явился он, принц. Мы были вместе полгода. Однажды я решила стать донором, там-то мне и сказали. Как в нокаут отправили. Я села на стул и час не могла встать. «Почему я? Почему это со мной?» Не понимала. Не принимала. Повторно сдала анализ. Положительный. Еще раз. Положительный. Когда принц узнал, то напился от страха и вырубился. На следующий день пошел в больницу. Пил трое суток, пока ждал результат. Знаете, в чем признался по пьяни? До нашей встречи он каждую неделю, по пятницам, ходил с друзьями в сауну, где они, пардон, сношались с малознакомыми и незнакомыми дамами. Он там пил, много, и иногда утром не помнил, что делал ночью. Какой тут самоконтроль? Был презерватив, не было — кто его знает? Не чешется, не жжет, не капает — кажется, обошлось. Но от ВИЧ не чешется и не жжет, с ним годами живут без лечения, по чуть-чуть сдавая позиции и заражая партнеров, прежде чем станет поздно. В общем, принц рыдал, клял судьбу, а утром с похмелья сказал, что это я его заразила. Дружкам своим звони, ответила я, пусть проверятся. Он позвонил. Наврал, без имен, что у одной из дам якобы СПИД. Он так и сказал — «нашли СПИД». Про себя ничего не сказал. Наделав в штаны, дружки рванули в больницу. «Вот увидишь, они чистые», — убеждал он меня и себя. Он ошибся. Двое из пяти были ВИЧ-позитивными.

— Принц тут же исчез, не извинившись, — продолжила она. — Как я сразу не увидела, кто он такой? Дура. У любви плохое зрение, и чем сильней любишь, тем оно хуже. Не знаю, что сейчас с ним. Если взял себя в руки — жив. Если нет — не факт. С ВИЧ можно и нужно жить долго и счастливо. Сейчас не времена Фредди Меркьюри, медицина шагнула вперед в сдерживании вируса и при правильно подобранной антиретровирусной терапии есть шанс прожить много лет полноценной жизнью без СПИДа. Можно даже забеременеть и родить здорового малыша с вероятностью девяносто девять процентов. — Она сделала паузу. — Как вам история? Знаете, ВИЧ научил меня любить жизнь и быть счастливой, я поняла, как мало у нас времени и как неправильно мы его тратим. Нам кажется, что все еще впереди, но мы словно не видим, как проходят день за днем из тех, что были впереди. Их уже не будет, а нам их не жаль. Мы подгоняем время, но боимся старости и смерти. Странные мы, люди.

Юля замолчала.

Тихим фоном играла музыка, а за окном летели километры шоссе, так похожие друг на друга, если не всматриваться, — как дни жизни, о которых сказала Юля. Саша мог бы подписаться под каждым ее словом. Это были его слова.

— Я не знала, что можно родить здорового ребенка, — сказала Кира.

— Люди мало знают о вирусе. Они напуганы плакатами о СПИДе и считают, что каждый носитель ВИЧ — почти мертвец, без возможности жить нормальной жизнью и иметь здоровое потомство. ВИЧ пугает вас больше, чем рак?

— Да.

— При этом рак намного хуже, особенно некоторые его формы и на поздних стадиях. Нет лекарств, которые сдерживали бы рак, а химиотерапия — это не лекарство, это яд, убивающий здоровые клетки, поэтому больному гораздо хуже, чем при антиретровирусной терапии. Так что я не обменяла бы свой ВИЧ на рак ни за какие коврижки. — Юля улыбнулась с грустинкой. — Он не сильно мне мешает, даже помогает. Я была бы другой без него. Главное неудобство — трудно найти мужчину. ВИЧ-отрицательные боятся, их можно понять, поэтому ищу позитивного. Переписываюсь с парнем из Липецка, хороший, хочет встретиться очно, но я пока думаю, не решилась. Отвыкла. Надо над этим работать.

Она улыбнулась с грустинкой.

Въехали во Владимир.

Саша смотрел в окно на ничем не примечательные окраины города, который когда-то, после падения Киева и до возвышения Москвы, фактически был столицей Древней Руси. Князья, правившие на этой земле, при взгляде из настоящего представлялись какими-то сверхлюдьми, воинами-призраками, ушедшими в вечность и оставившими после себя имена и легенды. Владимир Мономах, Всеволод Большое Гнездо, Александр Невский — круги от их деяний расходятся до сих пор, спустя много веков, и некоторые из них, кстати, не вписываются в рамки норм современной морали. Все знают, как Александр Невский разгромил войска Ливонского ордена на Чудском озере, но немногие знают, как он наказывал неугодных — ослепляя их. Время многое прощает, скругляя углы и обесценивая страдания, так что столетия спустя даже самые страшные тираны не вызывают отторжения у того, кто упал бы без чувств, увидев зверства воочию. В конечном счете история не делает различий между добром и злом — важен результат.

Проспект Ленина.

В основном типовая застройка, панель, хрущевки, много зелени и воздуха, мало народа — спокойная провинциальность, полезная для психики москвича. Где-то там, впереди, старый город: Золотые ворота, Успенский и Дмитриевские соборы, островки древности, зажатые в современности. Обладая воображением, можно представить, каким был город почти тысячу лет назад, в эпоху князей, за крепостными стенами и рвами, без хрущевок и тысяч автомобилей.

— Первый раз во Владимире? — спросила Юля.

— Да, — ответил Саша.

— Я тоже, — сказала Кира.

— Отлично. Сначала заедем кое-куда, а потом вместе пройдемся по центру. С удовольствием с вами прогуляюсь.

Через несколько минут свернули с проспекта Ленина на улицу Диктора Левитана и въехали во двор пятиэтажки.

— Я ненадолго отлучусь, — сказала Юля, — а вы пока дышите свежим владимирским воздухом, тут больше кислорода и меньше CO2, чем в Москве.

Она улыбнулась им белозубой улыбкой и пошла к дому, покачивая бедрами, в джинсовой юбке в обтяжку.

Саша с удовольствием и восхищением смотрел ей вслед. Какая сильная женщина. Он не уверен, что смог бы так же. Слабых трудности убивают, сильных — делают сильнее.

На полуденном солнце пекло́.

Разминая затекшие части тела, они зашли в тень деревьев, рядом с детской площадкой.

— Удивительная женщина, — сказала Кира, вторя его мыслям. — Пока мы с ней, мы должны у нее учиться.

— Представляешь, мы только четыре часа в пути, а встретили столько разных людей и сколько всего пережили. Эти четыре часа в офисе я бы просто не заметил. Садишься за комп в девять, встаешь в семь, так жизнь и проходит. — Сделав глубокий вдох, Саша прикрыл глаза. — Классно здесь, да? Тишь да гладь да божья благодать. Время течет медленней. Мозг не взрывается.

— Я хочу написать книгу о нашем путешествии, — продолжил он, — художественную, основанную на реальных событиях, с долей вымысла для пущего коммерческого успеха.

— Может, мы тоже плод чьей-то фантазии? И весь наш мир? Откуда ты знаешь, что он реален?

— Читала Пелевина, «Чапаев и пустота»?

— Нет.

— Мы не можем знать, реальны ли мы, так как у нас нет критерия оценки реальности. У нас есть только та реальность, что нас окружает, и если она плод чьей-то фантазии, мы не узнаем об этом. Но не все ли равно? Если мы живем в матрице, то для нас это настоящая жизнь, другой нет.

Перелетев через низкое металлическое ограждение детской площадки, розовый мяч попал Саше в ногу и отпрыгнул к машине Юли.

К ограждению подбежала хозяйка мяча, светловолосая девочка лет четырех, с намерением перелезть через препятствие.

— Маша, стой! — раздался сзади голос матери, громкий, резкий.

Девочка остановилась. Молча и робко взглянув на Сашу, она показала на мяч.

Саша взял мяч и, присев на корточки, отдал его девочке:

— Держи. Как тебя зовут?

Девочка молчала. Он смотрел в ее ясные серо-голубые глаза и в их невинной незамутненной чистоте видел свое отражение.

Подошла мать, женщина лет тридцати, в ситцевом платье и сандалиях, без макияжа, с усталостью в глазах:

— Она не слышит, скажите громче.

Отодвинув волосы у правого уха девочки, она показала на миниатюрный слуховой аппарат телесного цвета. Такой же был в левом.

— Осложнение после гриппа. Она плохо слышит даже с этим, но, слава богу, слышит. И говорит.

Она наклонилась к девочке:

— Скажи, как тебя зовут!

— Меня зовут Маша, мне пять лет! — громко сказала девочка.

— Очень приятно. А я Саша, будем знакомы. Я из Москвы. Красивый у тебя мяч.

Девочка кивнула, довольная, робко улыбнулась и, потупив взгляд, придвинулась ближе к матери.

Кира тоже присела на корточки:

— Привет, красавица. Я Кира. Мы с дядей Сашей едем далеко-далеко, во Владивосток, в волшебный город у моря. Хочешь подарок оттуда?

— Тоже волшебный? — спросила девочка.

— А что бы ты хотела?

— Новые ушки.

Кира вздохнула:

— Золотце мое, ушек там нет.

Девочка тоже вздохнула:

— Ладно. Тогда Фёрби, он громкий, веселый, я буду с ним разговаривать. А то я прошу, а мама не покупает, а папы у нас нет.

— Кто такой Фёрби?

— Домашний питомец, — сказал Саша. — Прикольный. Как живой. Болтает по-тарабарски, танцует под музыку, любит щекотку.

— Отлично. Значит, Фёрби. Будешь с ним дружить.

— У меня будет Фёрби! — Маша подпрыгнула от радости. — Мамочка, слышишь?

— Да что вы, нет! — мама замахала руками и прибавила вполголоса: — Он дорогой. Купим бэушный.

— В волшебном городе игрушки бесплатные, — улыбнулась Кира. — Скажете адрес?

Несколько минут мама сопротивлялась, отказывалась, даже немного злилась, то ли на них, то ли на себя, — но в конце концов сдалась и назвала адрес. «Безумие», — прибавила она.

— Мы безумцы, да, — сказал Саша. — Какой нормальный поедет автостопом во Владик? Но, знаете, быть безумным здорово, это освобождает от необходимости быть правильным и скучным, от избытка здравого смысла.

Мама девочки смотрела на них расширившимися глазами, словно пытаясь понять, не в самом ли деле у них проблемы с головой.

Саша улыбался. Смотрите, смотрите внимательней. Еще вчера мы жили в Москве, играли свои роли, но сегодня все изменилось. Сегодня мы временные безумцы, вставшие на путь длиной в девять тысяч километров, и не каждый поймет нас, но зачем нам быть понятыми? Мы сами по себе. Наш девиз — «Поставив цель, не оглядывайся и не ищи одобрения — иди к ней».

Вернулась Юля.

Она вышла из подъезда с большой картонной коробкой, держа ее перед собой и выглядывая из-за нее. Саша поспешил к ней на помощь. Подхватив коробку, он удивился. Не меньше десяти килограммов.

— Ого! Деньги? — пошутил он

— Лучше. Листовки для благотворительной ярмарки в Нижнем. У знакомой здесь типография, она печатает их без наценки. Мир не без добрых людей.

Пока грузили коробку в машину, Кира прощалась с Машей:

— Через месяц жди Фёрби. Он приедет к тебе с другого конца страны, представляешь? А ты чаще улыбайся, и все мечты сбудутся. Ладно?

Девочка кивнула.

Потрепав ее по волосам и улыбнувшись матери, все еще не пришедшей в себя, Кира села в машину.

— Надо записывать, что кому обещали, — сказала она, — парню на «Крузере» — фото из Владика, девочке — Фёрби.

— Я тоже хочу ваше фото из Владика, на фоне Русского моста, — сказала Юля, трогаясь с места. — Для мотивации. Как насчет блога в соцсетях, о вашем путешествии? Чтобы читать, лайкать, вдохновляться.

Саша и Кира переглянулись.

— Мы подумаем, — сказала Кира.

— Мне не нравится жить за стеклом, — сказал Саша. — Потом напишу книгу.

— Супер! — сказала Юля. — Ловлю на слове. С тебя книга с автографом.

— Пока пишется, можешь прочесть написанные.

— С удовольствием!

Вот он, миг маленького тщеславия, сладкий, с привкусом смущения, с теплыми мурашками на коже.

— Пришлю, если скажешь адрес. Два романа.

— Ух ты! О чем они?

— О поисках смысла.

— И в чем же смысл? Можно спойлер?

— В том, чтобы вносить свой вклад в выживание человечества. Каждый вносит его по-своему, поэтому некоторым кажется, что их смысл правильный, а смысл других — нет. Они не видят общей картины сверху.

— Не всем это надо, — сказала Кира. — Зачем? Можно просто рожать детей и не париться. Отличный вариант.

— Прекрасный. Если у одного один ребенок, а у другого — трое, то за следующие сто лет у второго будет на шестьдесят человек больше потомков, чем у первого, при средней рождаемости в два ребенка. Вот что нужно природе.

— Сел Саша на конька и поскакал, — сказала Кира с улыбкой.

— Наша природа обманывает нас, толкая к главной цели. Мы и есть природа, то есть это самообман. Мы много чего хотим, но для чего? Ради счастья? Нет. Природа не хочет счастья. Она хочет стремления к счастью. Только так будет движение вперед. Ей не нужны расслабленные и счастливые. Ей нужны деятельные и в меру несчастные. Цель одна. А главная хитрость — любовь, самая сладкая конфетка.

— Циник ты мой, — сказала Кира.

— Я дарвинист, ницшеанец, макмерфианец. Ах да, и романтик.

— Что такое макмерфианец? — спросила Юля.

— Читала книгу «Пролетая над гнездом кукушки»?

— Поняла, — кивнула Юля. — Хорошая книга. И фильм.

— Мы пробуем, прямо сейчас, в нас бродит закваска. В Кире, в тебе, во мне. Чувствуете?

Юля кивнула. Кира — тоже.

— Так что там насчет любви? — спросила Юля. — Что скажешь, дарвинист и романтик?

— Мы знаем, для чего любовь, отчего, но с удовольствием играем в романтику. Нет, даже не играем. Все по-настоящему. Как это сказать?.. Это вшито в нас, весь механизм, за миллиарды лет эволюции. Поэтому мы здесь. Живут не ради любви, а из-за любви, но считают, что — ради. Впрочем, если поэт скажет, что смысл жизни — в любви, то будет по-своему прав. Нет противоречия между дарвинистами и романтиками.

— Давайте просто любить и заниматься сексом, не будем много думать, — сказала Кира. — Этого хочет природа? Дадим ей это. Будем самообманываться с удовольствием.

Придвинувшись к Саше, она поцеловала его, по-взрослому, глубоко, без стеснения.

Он ответил ей.

Юля улыбалась, наблюдая за ними в зеркало заднего вида.

Кира права.

Счастлив тот, кто умеет жить просто. Умножающий знание умножает печаль — прав был автор книги «Екклесиаст». Но как иначе? Не знать? Не видеть? Он так не хочет. Но и не хочет быть скучным профессором, исследующим самого себя по живому, сухо и скрупулезно. Он хочет быть влюбленным и окрыленным, в меру безумным. Хочет хотеть. Хочет быть человеком. Когда внизу тлеет жар и тепло льется по телу, сладострастное, скрытое под кожей и мышцами, — он человек. Тестостероновые волны накатывают изнутри, каждая следующая выше предшествующей, и он встречает их у скал, напитываясь энергией из древних источников, самец из рода людей. Это всего лишь гормоны, химические соединения в ничтожно малых количествах, воспетые тысячами счастливых и несчастных поэтов, — какое это имеет значение? Даже скучному профессору нужен оргазм, а то и любовь, а он, Саша, — не скучный профессор. Нет, он не идеализирует любовь, источник которой в инстинкте, он не пылкий юноша с томиком Пушкина в рюкзаке, но он человек и он любит любить и жить в гормональных грезах. Любовь — это любовь, и точка. Наука и так забрала у людей слишком много, оставив их один на один с материальным миром без бога, на крошечной планете, затерянной в космосе, без понимания смысла жизни и с теорией Дарвина взамен. Пусть останется хоть что-то, не оскверненное научным подходом.

Одним словом, он знает, но — не печалится.

Припарковались в старом центре.

От Золотых ворот, некогда части городских укреплений, а ныне древних и одиноких на оживленном круговом перекрестке, пошли по Большой Московской.

Им хватило часа на все про все: дойти до Богородице-Рождественского монастыря и обратно, полюбоваться восьмисотлетними соборами и колоритом Большой Московской улицы с ее двух-трехэтажными домами восемнадцатого-девятнадцатого веков, где у Саши возникло чувство, что он гуляет по Пятницкой в Москве под жарким испанским солнцем, — программа минимум выполнена. Спасибо, Юля. Ты светлый человек, но чего тебе это стоит? Кто видит грусть на дне твоих глаз? Кто слышит ее в твоем смехе?

Пообедав в кафе на Большой Московской, вернулись к машине.

Салон с климат-контролем после пекла улицы — как оазис в пустыне. Охлаждайтесь, наслаждайтесь и думайте о том, как мало нужно для счастья, если уметь быть счастливыми. Не все умеют. Пресытившись тем, что есть, люди мучаются от голода, вечного, неутолимого. Это не их вина. Это хитрость природы, тот самый обман, страдание ради прогресса, желания для выживания. И тут уж каждый как может, каждый сам за себя. Если выдернуть такого из гонки желаний и лишить чего-то действительно важного, тут и проявится истинное. По-настоящему голодный отдаст Bentley за кусок хлеба. Лишенный сна отдаст Bentley за возможность поспать.

Саша уснул на выезде из Владимира.

…

Они едут по Русскому мосту в открытом красном кабриолете. Машиной управляет Кира, а Юля сидит сзади. Мост подвешен так высоко, что проплывающие под ним океанские лайнеры кажутся не больше спичечных коробков, а люди на них — муравьями. Впереди туман, огромные конструкции моста растворяются в нем, и он не знает, что там. Остановиться? Развернуться? Он хочет что-то сказать Кире, но, открыв рот, не может издать ни звука. Он задыхается. Где воздух? Кира! Ки…

Машина въезжает в туман.

…

Он проснулся.

Сердце неслось галопом, в висках стучал пульс. Это был сон, странный тревожный сон. Он снова может дышать, и нет никакого тумана. Они на М-7, а не на Русском мосту над бездной. Кира рядом, Юля управляет машиной.

— Доброе утро! — сказала Кира.

Он посмотрел на часы. Три тридцать.

— Сколько до Нижнего? — спросил он.

— Час с небольшим, час сорок до дома, полпути, — сказала Юля. — Саш, вы не откажете мне в удовольствии, остановитесь у меня? Кира сказала, вы не оплачивали гостиницу, нет препятствующих факторов. Отельчик, кстати, так себе, не советовала бы.

— Так и должно быть. Мы автостопщики, все у нас просто. «Хилтоны» не бронировали. Да, Кир?

— Да, Саш, — ответила она, глянув на него с намеком.

— А у водителей вам можно жить? — спросила Юля. — Религия не запрещает?

— Нам запрещает совесть.

— Обсудим это с ней вечером за чашкой чая, ладно?

Саша и не думал возражать по-настоящему, он отказывался для приличия.

Так и быть. Один раз можно.

Между тем Нижний Новгород приближался к ним со средней скоростью восемьдесят километров в час. Конечная точка их пути на сегодня и стартовая — на завтра. В культурную программу в Нижнем входили осмотр достопримечательностей, ужин на троих у Кремля, а также секс с Кирой на исходе длинного и насыщенного событиями дня. Порой один день стоит многих, ценность времени относительна.

Через час въехали в Нижний.

За окном не было ничего интересного. Типичные окраины. Дальше, в сердце города, стоят великие древние стены, но здесь, в нескольких километрах от центра, — скучная утилитарность. Хрущевки, панельки, сталинки, офисы, магазины. Проплешины свободного пространства. Наследие советской эпохи.

Раскрутившись на праще огромной Комсомольской площади, диаметром не меньше двухсот метров, влетели на прямую Молитовского моста через Оку. Здесь уже интересней. Противоположный берег — высокий, зеленый, густо поросший деревьями и кустарником. Такое чувство, что едешь не в центр, а из центра. Под мостом — спокойная гладь реки. В этом пейзаже, в его открытости, свободе, — та самая русская душа, которую нельзя пощупать, но можно почувствовать, если не разучился, не зачерствел, не утонул в китайском смартфоне.

После моста дорога взяла круто влево и вверх.

Вскоре прибыли на место.

Юля жила на улице Белинского, в двух километрах от Кремля, в уютной двухкомнатной квартире с интерьером в светлых тонах. Квартира была обставлена со вкусом, в стиле минимализм. Мало мебели, много свободы.

— Зал ваш, диван раздвигается, — сказала Юля. — А сейчас принимаем душ, пьем чай и — на экскурсию.

На правах гостей Саша и Кира первыми пошли в душ. Встав вместе под теплые струи воды, они начали с поцелуев, продолжили быстро и энергично, закончили одновременно, быстро намылили друг друга, быстро смыли мыло, быстро вытерлись — все это за пятнадцать минут. Спринтеры.

Юля встретила их на кухне с улыбкой:

— Как душ?

— Отлично, — сказала Кира, мягкая, раскрасневшаяся, с распущенными влажными волосами.

Саше стало неловко под взглядом Юли, но он выдержал его и тоже улыбнулся:

— Замечательный душ.

Прогулка по вечернему городу, на излете дня, с Кирой и Юлей, стала для него одним из тех событий, что запоминаются на всю жизнь. Масштаб момента не имеет значения. Первый поцелуй, первый секс, рождение ребенка, смерть близкого человека, и здесь же — блеск снега морозным январским днем, поездка на машине под проливным дождем, свежая пряность тихого осеннего вечера, встретившая на балконе. С течением времени даже самые сильные впечатления имеют обыкновение бледнеть и растворяться на сером фоне прошлого, и лишь немногие остаются с тобой. Такие, как сейчас.

Он шел между Кирой и Юлей, под руку с Кирой. Не шел — летел. Кто сказал, что люди не умеют летать? Еще как умеют. Высоту полета ограничивает смелость мечты.

«Мы в Нижнем Новгороде, мы в Нижнем Новгороде, — мысленно повторял он. — Мы сделали это. Первый этап пройден. Значит, все возможно. Мы проехали автостопом четыреста тридцать километров, впереди восемь тысяч шестьсот, и кто б знал, как это здорово! Много круче, чем новый айфак или поездка в Турцию на все включено. Это вызов. Завтра Чебоксары и Казань, послезавтра Уфа — и так до самого Владика!»

Напитываясь каждым мгновением, он чувствовал, что живет. К сожалению или к счастью, магия настоящего остается в настоящем, поэтому, если хочешь жить, не откладывай жизнь на потом и не живи прошлым. Если задумаешься, то решишь, что настоящего нет, а если задумаешься глубже, то поймешь, что нет ничего, кроме настоящего.

«Суета сует, все суета, — послышался внутренний голос. — Что твоя жизнь в масштабах Вселенной? Ты, Кира, Юля, Нижний, Владик, Земля, Солнечная система, галактика Млечный путь — все это слишком мелко, неразличимо. Чувствуя себя невидимой точкой в бездне бытия, атомным мгновением на стреле времени из тринадцати миллиардов лет, ты ложишься с пивом у моря или едешь автостопом во Владик. Какая разница? Ты ищешь опору, смысл, но их нет. Когда-то был Бог, потом — социализм, нацизм, капитализм, сексуальная революция, фитнес, органические продукты — но правда в том, что правды нет. Нет Истины. Сменяющие друг друга фантомы ведут людей, а они и рады идти, за неимением лучшего. Что твоя поездка на Дальний Восток? Бессмысленное коллекционирование впечатлений, удобные ницшеанство и дарвинизм, дающие иллюзию точки опоры, затерянной в космосе среди триллиона триллионов звезд. Что твоя жизнь? Движение ради движения. С запада на восток, от рождения к смерти, от радостей детства к цинизму среднего возраста и дальше, к ворчливой беспомощной старости. Кому какая разница, как ты живешь, кроме таких же, как ты, маленьких и невидимых?»

Ты не прав, внутренний голос. Разница есть. Для меня — есть. Если жив — живи со смыслом. Делай, что можешь сделать, все сгодится. Кто знает, где мы будем через десять миллионов лет? Кем мы будем? Сверхлюдьми в дальних уголках космоса? Хозяевами Вселенной, а то и нескольких вселенных? Что скажешь, внутренний пессимист? Почему замолчал?

Прошли мимо Средного рынка и вышли на Большую Покровскую.

Сначала Саша был слегка разочарован, так как на этом участке количество набивших оскомину домов советской и постсоветской постройки явно превышало количество долгожителей, но после площади Максима Горького расклад сил изменился. Вот он — старый город. Пешеходная улица, где до революции жили дворяне, с двух-трехэтажными домами, каждый из которых по-своему индивидуален; а прямо по курсу — Кремль, мощная квадратная Дмитриевская башня с пирамидальной зеленой крышей.

— Кремль уже закрыт, но, возможно, успеем на стену, — сказала Юля.

И правда успели, перед самым закрытием касс.

— Не поверите, но в последний раз я была на стене, когда мне было семь или восемь, — призналась Юля. — Я гуляла здесь с папой, царствие ему небесное, и помню огромные ступеньки, мне, наверное, по пояс, — как мы спускались по ним. Папа брал меня на руки, но так было еще страшней, с высоты его роста.

Поднявшись на стену у Дмитриевской башни, пошли по ней под деревянным навесом, любуясь видами как снаружи, через узкие бойницы, так и внутри Кремля, через широкие открытые проемы. Кремль впечатлял брутальностью, практичностью шестнадцатого века, грубой богатырской мощью. В нем не было столичного лоска, как у московского брата.

Вот и стершиеся от времени ступени высотой в тридцать сантиметров, о которых говорила Юля. Увидев их, она улыбнулась воспоминаниям, а затем ее глаза увлажнились и она отвернулась, пряча слезы.

Спустившись со стены, прошли мимо памятника Петру Первому и вышли на набережную Волги.

Саша никогда не был на Волге и теперь, закрыв глаза, вдыхал ее запах и пытался понять, что чувствует. Это из детства. Рыбалка с отцом, радость от первого, пусть скромного, улова в несколько тощих карасей — и ощущение близости с природой. Волга будет с ними до Казани, а дальше ждут Кама, Исеть, Тура, Иртыш, Обь, Енисей, Ангара и Амур.

Амур — стоит сказать это слово, почувствовать на языке, как дух захватывает от волнения и восторга. Далеко, но достижимо.

Прогулявшись по набережной, заглянув к памятнику Минину и Пожарскому, поднявшись по циклопической восьмерке Чкаловской лестницы, — в общем, выполнив минимальную туристическую программу, они сделали остановку на летней веранде ресторана, с видом на Кремль. Бутылка белого вина на троих. Легкие закуски и рыба на гриле. Крепнущее дружеское чувство.

Юля пила мало.

— Алкоголь и ВИЧ плохо совместимы, — сказала она. — У меня на фоне терапии вирусная нагрузка не определятся, то есть концентрация вируса в крови ниже чувствительности тест-систем, но злоупотреблять не стоит. Пьянею на раз-два, можно не пить, а нюхать пробку.

Через два часа, хмельные и счастливые, двинулись в обратный путь.

Темнота, рассеиваемая стилизованными под старину фонарями по обеим сторонам пешеходной улицы, пряталась между домами, под сводами арок, не пытаясь выползти оттуда. В темноте может поджидать опасность, до поры до времени не персонализированная, не проявляющая себя, местечковое зло как часть общего зла, балансирующего добро, — но сейчас ее не было. Город был тихим, мягким, безопасным.

— Юль, можно я тебя поцелую? — спросила Кира. — Ты классная. Я хочу быть как ты.

— Сегодня все можно, — сказала Юля. — Вы тоже классные.

Остановившись, Кира поцеловала Юлю.

Потом они продолжили путь по Большой Покровской.