Что не убивает

Алексей Ефимов

«Девять тысяч километров. Семнадцать дней. Одна любовь. Одна цель. Один шанс». Вас ждет путешествие автостопом из Москвы во Владивосток вместе с героями книги. Безумие упорства. Смелость преодоления. Боль. Страх. Ненависть. Радость. Поддержка. Победы. Вперед. Несмотря ни на что. Кто выживет, тот станет сильнее, но выживание не гарантировано. Чем дальше, тем труднее. Ночь сгущается на востоке. Смерть ждет на трассе. Главная схватка – с собой. Готовы? Пристегнитесь крепче! Дышите глубже! В путь!

День второй

Когда он проснулся в восемь, Кира уже не спала. Она читала книгу в смартфоне. Она любила читать и читала при всякой возможности, наверстывая упущенное в годы бурной молодости, омраченные передозировками и прочими излишествами.

К счастью, он чувствовал себя хорошо, похмелья не было.

— Доброе утро, — сказал он.

— Доброе. — Она поцеловала его. — Как спалось? Лучше, чем в хостеле?

— Люблю тебя, хоть ты и вредная. Как снизить градус вредности?

— Ты сам все знаешь.

Она легла на бок.

— Тебе как больше нравится — быстро или медленно? — спросил он, устраиваясь сзади и стягивая с нее трусики. — Как приготовить блюдо? Жарить или тушить?

— Тушить, на о-о-очень медленном огне.

— Это займет пятнадцать-двадцать минут. Будешь ждать?

— Я не спешу, подожду.

— Начинаем приготовление. Чувствуешь нежность, тепло, возбуждение?

— Да.

— Огонь достаточно медленный?

— Да.

— Хорошо, продолжаем.

Через несколько томных минут, закончив с основным блюдом, пошли завтракать.

Юля варила кофе.

— Привет! — улыбнулась она. — К старту готовы? Мне бы очень хотелось, чтобы вы остались до завтра, но у вас мало времени.

— Жизнь длинная, — сказала Кира. — Даст бог, еще свидимся.

— Конечно. Вот возьму и приеду во Владик, встречу вас у финиша. Как вам идея?

— Супер, — сказала Кира. — Дело осталось за малым — нам добраться до Владика.

— Это ваш стимул, я буду вашей совестью. Пообещайте мне. Обещаете?

Кира смотрела на Сашу, а он на нее — нет, на всякий случай.

— Да, — сказал он.

— Я, пожалуй, воздержусь от обещаний, — сказала Кира. — Решим в Казани, ехать ли дальше. Так договаривались. Да, Сашенька?

— Да, Кирочка.

— Так на какое число брать билеты? — спросила Юля. — Буду в вас верить.

— На тридцатое июля, — сказал Саша.

— Здорово!

Кира молчала, глядя на него строго, укоризненно, с любовью.

Позавтракав, собрались в дорогу.

«Зачем тебе это? Зачем? — шептал внутренний голос. — Здесь спокойно, безопасно, а там долгая дорога, восемь тысяч шестьсот километров неизвестности, на край света. Зачем?»

Назойливый внутренний искуситель. Как бы заткнуть тебе рот? Вчера ты замолк, а утром взялся на старое.

Зачем, спрашиваешь?

Ты знаешь ответ. Поэтому мы здесь, в Нижнем, через несколько часов будем в Чебоксарах, а вечером — в Казани, где забронирован дешевый отель с тонкими стенами и расшатанными кроватями. Прощай, Нижний, однажды мы вернемся сюда, а сейчас пора в путь, мы делаем шаг за порог, не оглядываясь, и садимся к Юле в машину.

— Доедем до Казанского шоссе, и не вздумайте отказываться, — предупредила Юля. — Я буду с вами еще шесть километров и пятнадцать минут.

Никто не возражал.

Когда перед поворотом на Казанское шоссе, у автосалона, пришло время последних слов, объятий и поцелуев, всем было грустно, но в то же время радостно от того, что они не прощаются, но говорят до свидания.

— Пишите в WhatsApp, — сказала Юля. — Держу за вас кулачки. Встретимся во Владике. Я буду и в Москве часто бывать, в связи с открытием филиала, так что ждите в гости.

— Юленька, спасибо тебе за все. — Кира крепко ее обняла. — Ты молодец, держись.

— Выбора у меня нет.

Саша обнял Юлю и почувствовал ее губы у себя на щеке. Он поцеловал ее в ответ. Еще несколько слов, улыбок, пауз — и они остаются, а Юля уезжает с глазами на мокром месте. Перелистнув страницу календаря, они начинают новый день, не зная, что их ждет. Не лучше ли так, чем быть пойманным в круг ежедневной рутины, где один день не отличим от другого и так же исчезает бесследно?

Встав у кромки Казанского шоссе, Саша вытянул руку.

Безрезультатно.

После череды водителей, исповедовавших принцип «ни метра бесплатно», пришлось взять лист с надписью «ВЛАДИВОСТОК».

Есть желающие подвезти смелых автостопщиков? Хоть на километр?

Желающих по-прежнему не было. Бомбила на ржавой «шестерке», водитель S-класса, калымивший в отсутствие шефа, дед на дряхлом УАЗике — они приезжали и уезжали, а Саша и Кира стояли, что не лучшим образом сказывалось на их настроении.

Погода за ночь испортилась, солнца больше не было. Накрапывал дождь. В ста метрах от них, под пластиковым навесом остановки, толпились люди, там яблоку негде было упасть, а вокруг на открытом пространстве — ни деревца, ни крыши, лишь фонарные столбы и ржавое металлическое ограждение у шоссе, бессмысленное, человеку по пояс. Зонт есть, один на двоих, в рюкзаке на самом дне, — не лезть же за ним, в самом деле?

Позвонила Юля. Услышав, что дела у них не очень, предложила помощь: вместе в Чебоксары?

Они отказались. Не без сомнений конечно, не без борьбы с искушением.

— Юлечка, спасибо большое, но дальше мы сами, — сказала Кира по громкой связи. — Иначе нечестно, слишком просто.

Саша поднял вверх большой палец — правильные слова.

— Я знала, что вы так скажете, — послышалось из динамика. — Вы справитесь, я в вас верю. Черкните вечером из Казани, ладно? А лучше — звоните. Пока. Целую.

Стало совсем грустно.

Дождь капал, оплакивая их судьбу, и никто не останавливался даже из любопытства. Машины неслись мимо с задраенными окнами. Сорок минут стояния у шоссе. Растущее желание плюнуть на все и вернуться в Москву — не высказанное, дабы не потворствовать слабости, горькое и сладкое одновременно. Стоит захотеть — и все закончится, но как после этого смотреть в глаза себе, друг другу и Юле?

А потом появились они.

Байкеры.

Сначала Саша и Кира услышали их, а затем увидели. Треск мощных двигателей, дальний свет фар, затянутые в черную кожу всадники апокалипсиса, двигавшиеся колонной, друг за другом, — это было эффектно, на что и было рассчитано.

Рука с листом сама поднялась вверх — как жест отчаяния и на все готовности.

ВЛАДИВОСТОК.

Остановился головной чоппер, а за ним — остальные. Байкеров не волновали трудности водителей, вынужденных объезжать колонну чуть ли не по встречной полосе, — они чувствовали себя хозяевами дороги.

Байкер на первом чоппере, лет сорока, высокий, крупный, без бороды, с длинными темными волосами с проседью, на самом большом мотоцикле, явно был главным. Черты его загорелого лица были резкими, будто высеченными из камня, — как у древнеримских бюстов — а умные слегка восточные карие глаза смотрели твердо. Черная бандана вместо шлема, косуха, татуировки, надраенный до блеска хром, красно-оранжевые языки пламени на черном бензобаке, переднее колесо, вынесенное далеко вперед на длинной вилке, громкий рубленный выхлоп, — это мотокентавр, организм из металла и плоти, бензиновый альфа-самец. Вождь.

— Здорово, бродяги, — сказал хрипловато Вождь, не отпуская руль. — Прикалываетесь насчет Владика или как?

На его лице не было и тени улыбки, он серьезно смотрел на них.

— Нет, — ответил Саша. — Едем автостопом из Москвы и здесь немного застряли.

— Долгий путь.

Скользнув взглядом по Кире, Вождь прибавил:

— Мы едем в Казань с мотофеста в Ярославле. Через Чебоксары. Подбросим вас, если готовы ехать на байках в качестве пассажиров.

Саша взглянул на Киру, а Кира — на Сашу.

— Почему бы и нет? — сказала она. — Кстати, вас не штрафуют за езду без шлема? Не страшно?

— Нас уважают. И не штрафуют. А без шлема не страшно, если не думать о смерти, но каждый решает сам, это его жизнь. — Вождь сделал паузу. — На двух байках есть свободные кресла, садитесь. — Он махнул рукой назад.

Вождь принял решение сам, не обсудив его с хозяевами байков, и Саша вообще не был уверен, услышали ли его сзади, поняли ли за треском двигателей.

Закинув рюкзаки за плечи, пошли вдоль колонны, в облаке выхлопных газов. В основном байки были одноместными, огромными эго-машинами под дядьками среднего возраста, с бородами и без, в шлемах и без шлемов; где-то вторые сиденья были заняты женщинами, затянутыми в кожу и джинсы, — ау, где тут у вас свободные места?

Вот они, в конце колонны. «Кресла» — сильно сказано. Пятак черной кожи за водителем, высокая спинка из гнутой хромированной трубы — добро пожаловать в клуб самоубийц, которые ездят без шлемов и веры в бога, с рюкзаками за плечами. Вспоминается статистика аварий на мотоциклах, процент погибших (каждый десятый?), но задний ход давать поздно.

У хозяев байков со свободными пассажирскими «креслами» — оригинальные шлемы: у одного — жуткая черная морда Хищника с черными дредами; у второго — нацистская каска и тонированные нацистские мотоциклетные очки.

Хищник молча кивнул Саше — садись, мол.

Саша сел, смахнув воду с сиденья.

Не за что было взяться, так что пришлось обнять байкера — непривычно как-то, не по-мужски, с опаской.

— Держись крепче, не бойся, — раздался из-под шлема голос Хищника, и это был женский голос.

Вместо того чтобы взяться крепче, Саша разжал руки.

— Проблемы? — коротко спросила Хищница.

— Нет. — Вернув руки на место, он обнял ее крепче прежнего, и пришли иные чувства.

Двигатель рыкнул на холостых.

Стало не до фантазий.

Не к месту вспомнилось, как в детстве ехал на заднем сиденье мотоцикла «Урал» по ухабистой деревенской дороге, с дедом за рулем и ветром в ушах. Было страшно. Качало, трясло, кренилось. Вцепившись в ручку-бублик между ног, толстую, неудобную, скользкую, он каждую секунду ждал, что вот-вот грохнется оземь, а дед этого не заметит и поедет дальше как ни в чем не бывало

А что Кира?

У нее все проще: села, обняла «нациста», улыбнулась.

Он завидовал ей. Сцепив пальцы в замок на торсе байкера, она стильно вписалась в картинку, слишком уж органично: она, байкер и мощный хромированный мотоцикл. Рваные джинсы в обтяжку, красная рубашка с коротким рукавом, хвост из длинных волос, солнцезащитные очки и — улыбка, сексуальная и довольная, свободная. Неужели это его девушка? Что ей дать? Ей надо много, не денег, нет — много от жизни. Путешествие во Владик автостопом, езда на заднем сиденье байка без шлема и веры в бога — вот, что ей надо. Поэтому она здесь. Поэтому не отказалась, ни в Москве, ни сейчас. Она еще покажет, на что способна, бабочка на пути к сверхбабочке.

Взревели тринадцать двигателей, щелкнули тринадцать рычагов переключения скоростей, и тринадцать байков тронулись с места под взглядами людей, теснившихся на остановке. Одни прячутся от дождя, другие едут в дождь — этим они отличаются.

Набрав крейсерскую скорость в семьдесят километров в час, оставили позади Нижний Новгород и взяли курс на Чебоксары. Пошли ничем не примечательные пейзажи российской междугородней трассы: автотехцентры, заправки, закусочные, дачи, — но Саше было не до них. Вцепившись в Хищницу, он смотрел на асфальт, летящий под колесами, и представлял, что будет, если упасть. Переломы всего, что ломается, мозги на трассе. В лучшем случае — инвалидность. Между скоростью на байке и скоростью на машине — огромная разница, вопрос жизни и смерти, сближающихся с каждым следующим километром в час.

Ты ведь этого хотел, не так ли? Острых ощущений, новых впечатлений, испытаний на прочность? Почему не рад? Почему хочешь слезть с байка и снова встать у шоссе — с вытянутой рукой, трясущимися коленками и пульсом в сто пятьдесят? Инстинкт самосохранения сильней ницшеанства?

Через сорок минут сделали техническую остановку у АЗС с кафе: заправиться, поесть, сходить в туалет. А уж как Саша был рад ступить на твердую землю!

Сняв шлем, Хищница, женщина лет тридцати, темноволосая, загорелая, смотрела на него с иронией:

— Первый раз на байке?

— Второй. Ездил с дедом на «Урале».

— О! Тогда тебя сложно чем-то испугать.

— Женя, — сказала она, протягивая ему руку. — Можно — Дженис.

— Как Дженис Джоплин? — спросил он, пожав руку.

— Да.

— Саша. Можно — Джим.

— Как Джим Моррисон? — улыбнулась Дженис.

Подошла Кира:

— Привет, я Кира!

— Дженис. Отлично выглядишь. Понравилось?

— Да! — Киру переполняли эмоции, глаза горели. — Очень! Как ты управляешься с байком? Сколько он весит?

— Килограммов двести, но кто его взвешивал? Это тюнингованный аппарат, переделанный из серийного, он один в своем роде… Таких больше нет.

Дженис вздохнула грустно — так показалось Саше — и на мгновение ушла в себя, но тут же вновь улыбнулась:

— Перекусим? Хотите кофе? Здесь варят отличный кофе и жарят вкусную яичницу с беконом, рекомендую. Мы всегда здесь останавливаемся.

Они с Дженис вошли в кафе под взглядами байкеров, не спешивших с ними здороваться. Саша чувствовал себя незваным гостем на чужом празднике. Не было враждебности, но и радушия тоже не было. Возможно, кто-то ревнует Дженис к нему. Кто знает, какие у них тут отношения, в байкерской банде?

Он взглянул на часы. Почти двенадцать. Завтракали в девять. Кофе и яичница с беконом — почему бы и нет? Запасы энергии будут не лишними, с таким-то расходом.

Бармен и официанты приветствовали байкеров как старых знакомых. Рукопожатия, улыбки, объятия, обмен короткими репликами, быстрый заказ без меню — все привычно и просто.

Дженис ушла к своим, а Саша и Кира сели вдвоем за столик на четверых.

Официант принес засаленное меню на обычном листе бумаги.

— Латте и яичницу из трех яиц с беконом, — сказал Саша.

— А мне латте и омлет, — прибавила Кира.

В кафе вошел Вождь.

На этот раз не было объятий — не сбавляя шаг, он кивнул работникам общепита, те поздоровались с ним в ответ, и он направился к Саше и Кире.

— Не возражаете? — Он сел за их столик. — Дим, мне двойной эспрессо, яичницу из четырех яиц и овощной салат, — сказал он официанту. — И воды без газа.

— Как впечатления? Понравилось? — спросил он у Сашы и Киры. — Едете с нами в Казань?

— Да, — ответила Кира.

— Влад Черный, — представился он.

— Кира.

— Саша.

— Дженис ездит аккуратно. Быстрая, но меру знает. Ее муж разбился три года назад, поскользнулся в дождь на трамвайном рельсе и вылетел под КАМАЗ. Это его байк, пришлось над ним повозиться. Байк можно починить, покойника — нет.

Саше рассказ не понравился. Он вновь узрел собственную смерть: себя, вылетающего из седла со скоростью семьдесят километров в час, без защиты, без шлема, — тут и КАМАЗ не нужен, вероятность летального исхода близка к ста процентам.

— Ему было тридцать пять, — продолжил Вождь. — Знаете, что он сказал за день до аварии? «Когда мне будет семьдесят, сяду на байк, разгонюсь до двухсот — и все. Нет смысла жить, разлагаясь от старости».

Вождь сделал паузу.

— Теперь старость ему не грозит, — прибавил он.

— Смысл жить есть всегда. Не старость страшна, а бесцельность, — сказала Кира. — Шварценеггер в свои семьдесят играет в кино, Мик Джаггер выступает на сцене в семьдесят пять, Клинт Иствуд в восемьдесят шесть снял «Чудо на Гудзоне».

Вождь кивнул:

— Мне нравится то, что ты сказала, правильные слова.

— А у вас какая цель? Не езда же на байке?

Вождь не каждый день слышал такие вопросы. Он с интересом смотрел на Киру — что за девушка?

— Байк — не цель, это образ жизни, — сказал он. — А цель… У меня есть сын и есть дочь, я помогаю им стать людьми. Я живу, воспитываю их и получаю удовольствие от жизни. Позвольте спросить — с какой целью вы едете во Владик?

Он смотрел Кире в глаза острыми карими глазами.

— Мы станем сильней. Это то, что надо природе, — ответил за Киру Саша.

Вождь перевел на него взгляд:

— Все хотят стать сильней. Я — тоже. Когда-то я был хилым робким парнем, которого все били, а девушки игнорировали. Сейчас мало кому хочется драться со мной, и у меня красивые дети от красивой матери. Байк — часть моей силы, он часть меня.

— Познакомились с ребятами? — Вождь сменил тему.

— Они не рвутся знакомиться, — сказал Саша.

— Вы для них чужаки. И если женщина еще никому не мешала, кроме моряков и других женщин, то с тобой, Саш, иная история: ты мужик, а здесь мужиков хватает. — Вождь сделал паузу. — Есть идея, — продолжил он. — Сегодня под Казанью празднуем прибытие. Хотите? Будет весело. Вы отчаянные ребята и в этом похожи на нас, так что лед растает, а уж дружить мы умеем.

— Спасибо за приглашение, — сказала Кира. — Можно, мы подумаем?

— Оно в силе до завтра, думайте на здоровье.

Принесли заказ.

Саша попробовал яичницу. Вкусно. Кофе тоже вкусный.

— Чем занимаетесь в свободное от байков время? — спросила Кира.

— Варю крафтовое пиво. Так себе занятие, но дает возможность жить так, как хочется. А вы чем занимаетесь в свободное от автостопа время?

— Я пиарщик, — сказал Саша.

— И писатель, — прибавила Кира.

Саша глянул на нее — это еще зачем? — а она улыбнулась, довольная.

— Писатель, значит, — сказал Вождь. — Что за книги пишешь?

— Художественные. Одну взяли в печать, осенью выйдет в бумаге. Другие есть на Литресе.

— Дашь почитать?

— Могу бросить ссылку.

— Брось, пожалуйста.

Вождь назвал номер, и Саша отправил ссылку.

— А вы, леди, чем занимаетесь? — спросил Вождь у Киры.

— Модельным бизнесом.

— Обложки глянцевых журналов, богемная жизнь, наркотики и разврат? Правильно описал?

— В целом да, но без наркотиков и разврата. Это в прошлом. Поэтому я здесь, а не на кладбище, и двигаюсь дальше.

— Нам по пути. Мы одной крови. Добро пожаловать.

Закончив с обедом, вышли втроем на улицу. Накрапывал теплый дождь, а полуденное июльское солнце, скрытое за тучами, не жгло, как вчера, а грело. Влажный воздух лип к майке.

Байкеры стояли под навесом у входа: кто-то курил, кто-то пил кофе, кто-то говорил по мобильному. Двое кивнули Саше, встретившись с ним взглядами. Что-то изменилось в отношении. Причина тому — Вождь. Система «свой — чужой» в действии.

Вождь отошел к мотоциклу.

Подошла Дженис. В руках — шлем Хищницы, на лице — улыбка:

— Готовы к продолжению путешествия? Вечером на базе отдыха под Казанью будет вечеринка с большим количеством пива и разными непристойностями. Могу намекнуть Владу, чтоб вас пригласил.

— Уже, — сказал Саша.

— И?

— Мы любим пиво и непристойности, — сказал он. — Да? — Он обнял Киру.

Кира кивнула:

— Да.

— Однажды мы вшестером провели восемь дней в запертой квартире, без телефонов и телевизора, без дневного света, с заклеенными окнами — только пива и водки было в избытке. Это был эксперимент в целях просветления и перехода к состоянию здесь и сейчас.

— И как? — спросила Дженис. — Просветлились?

— С некоторыми побочными эффектами. Все переспали друг с другом, две пары расстались, а одна из девушек вскрыла себе вены.

— Главный эффект — то, что мы встретились с Сашей, — прибавила Кира. — А ту девушку спас наш герой, вытащив ее из ванны.

Дженис погрустнела.

— Одни хотят жить, но умирают, а другие не хотят жить, но живут, — печально сказала она.

Вернулся Вождь. С ним пришел «нацист». Ну и тип. Нервное лицо, голубые глаза, длинная темная челка на левую сторону под Гитлера.

Следом подошла девушка: в косухе, с голым животом, пирсингом в пупке. В носу — два гвоздика, в каждом ухе — по три.

Смерив Сашу злым взглядом, «наци» молча уставился на Дженис, а та, не обращая на него внимания, спросила у Вождя:

— Влад, выдвигаемся?

— Да. Ты с Сашей? Или Киру возьмешь?

Вождь посмотрел на «наци». Тот напрягся, но промолчал. Саша это заметил. «Наци» ревнует Дженис. Надо быть начеку. Все ли в порядке с психикой у поклонника фюрера?

— С Сашей, — ответила Дженис.

— Если Кира не против, — прибавила она.

— Не против, — сказала Кира. — Только будь с ним осторожней, таких больше нет.

— Я поеду один, — желчно сказал «наци». — Решайте, кто с кем.

Вождь нахмурился. Выражение его лица, жесткое, неприязненное, не сулило «Гитлеру» ничего хорошего:

— Гриш, у нас больше нет свободных мест. Только у тебя и Джени. В курсе?

— С кем-нибудь поменяемся.

— Я с тобой не поеду, — сказала девушка с пирсингом. — И никто не поедет.

— Это почему? — «наци» глянул на нее исподлобья.

— Потому что ты никому не нравишься и торгуешь наркотиками, которые убивают людей.

— Я не убиваю людей, — огрызнулся «наци». — Они сами себя убивают. Они слабаки. И вообще я не вижу здесь святых. Ты что ль? Не ты ли танцуешь в стрип-клубе, не тебе ли суют деньги в трусы дядьки с эрекцией?

— Я не святая. Но и не убийца. С одним исключением — тебя убила бы с удовольствием.

Она улыбнулась ядовитой улыбкой, не сводя глаз с «наци».

— Кишка тонка, — сказал он с ухмылкой. — Лучше танцуй стриптиз. Я приду, суну сотку.

— Не гляди долго, а то кончишь в штаны.

— Почему слабаки? — спросила у «наци» Кира.

Переключаясь, тот завис на мгновение.

— Что? — не понял он.

— Почему слабаки те, кто принимает наркотики?

— Потому что они не могут жить в реальности и вмазываются, чтоб сбежать в лучший мир, которого нет. Есть зависимость и есть смерть. Они сами выбирают свой путь.

— Ты когда-нибудь принимал тяжелые наркотики?

— Я — нет, — вскинул голову «наци».

— А я — да. И у меня была клиническая смерть от передоза. Знаешь, что я скажу? Сила и слабость здесь ни при чем. А с тобой я не поеду, так как не люблю торговцев наркотиками. Как ты вообще здесь оказался?

— Он брат Влада, — сказала девушка с пирсингом. — Поэтому он здесь.

— В последний раз, — прибавил Влад. — Если мозги не встанут на место, а они не встанут. Рано или поздно тебя убьют или закроют, и я не хочу быть рядом. Короче — садись на мой байк, а я поеду на твоем с Кирой. Возражения есть?

«Наци» промолчал, но по его виду было ясно, что выбора у него нет, фарш обратно не скрутишь, слово не воробей, а Вождь настроен решительно, кулаки у него так и чешутся.

«Ну и компания, — думал Саша. — Нет, пожалуй, я не хочу на их вечеринку, быть свидетелем братоубийственного мордобоя и участником сцен ревности. Проблем с наркотиками мне тоже не нужно».

Пока шли к байкам, Вождь хмурился, но ни слова не сказал о брате.

— Сколько отсюда до Чебоксар? — спросила Кира у Вождя.

— Двести километров, три часа. Заглянем туда ненадолго, к моему другу детства. Он должен был ехать с нами на фест, но не поехал, сын родился. В его баре самые вкусные в мире бургеры, попробуйте обязательно.

— Как вы поедете из Чебоксар в Казань — по М7 или через Марий Эл, по Р165? — спросил Саша.

— По Р165 ближе, но дорога там хуже. Обсудим с ребятами. Почему спрашиваешь?

— У меня родственники в Марий Эл, в поселке Шуйка. В пятидесяти километрах от Чебоксар, рядом со сто шестьдесят пятой.

— Тогда сам Бог велел. Двинем севером, по Р165. Расстанемся, значит?

— Я еще не решил. Боюсь, они обидятся, если приеду и сразу уеду. Может, не стоит их тревожить.

— Время есть, думай.

Марий Эл. Родина его отца, маленький поселок Шуйка в пятистах метрах от трассы Р165. Его дед, ветеран войны, партизанил в лесах Белоруссии после побега из плена, был тяжело ранен и вернулся домой осенью сорок четвертого из освобожденного Минска, двадцатичетырехлетним героем. Бабушка, маленькая, сухонькая, стожильная, вырастила шестерых детей и никогда не сидела на месте, сколько Саша ее помнил. Коровы, свиньи, овцы, куры, завтрак, обед, ужин, огород — дел на хозяйстве хватало, хозяйство было большое. Оба прожили долгую жизнь, по девять десятков, и это была правильная жизнь, настоящая, без экзистенциальных мук и выдумывания высшего смысла.

В детстве Саша часто ездил с отцом на Шуйку (именно «на», а не «в», согласно местным правилам), рыбачил, собирал грибы и ягоды, ел сотовый мед, пил парное молоко — а взрослому Саше стало недосуг, отпуска на все не хватало. Теперь уж нет деда и бабки. Есть дяди, тети, двоюродные братья и сестры. Они далеки от него, а он — от них. Он не был на Шуйке десять лет и не знает, стоит ли заезжать. Скорей, нет. Лучше прямиком до Казани. Хочется увидеть Шуйку, очень, но как не увязнуть в теплых родственных объятиях? Его цель — Владик. Все ради нее. Приходится чем-то жертвовать.

— Что за родственники? — спросила Кира.

Он рассказал.

— Саш, ты не можешь не заехать. Сколько оттуда до Казани?

— Сто километров, полтора часа.

— Как-нибудь доедем.

— Если вырвемся, — уточнил он. — Сразу нальют чарку, сядешь за стол, так день и пройдет, за выпивкой и беседами.

Расселись по байкам.

Во главе колонны — Вождь с Кирой, следом Хищница с Сашей, а уязвленный «наци» — в хвосте, поодаль от остальных, на байке старшего брата.

Кира крепко обняла Вождя и прижалась к его спине, сильной, широкой, черной. Кольнуло ли Сашу ревностью? Да. Нормальная мужская реакция, иначе и быть не может. Ревнуя, любишь сильней, заводишься этим чувством, но смотри, чтоб пружинка не лопнула, иначе мало не покажется. Ja, mein führer³?

Через три часа, с одной технической остановкой, въехали в Чебоксары по Ядринскому шоссе, плавной асфальтовой рекой разрезавшему леса и луга и перетекшему в Московский проспект.

Привет, столица Чувашии, родина героя гражданской войны и анекдотов Василия Ивановича Чапаева.

Продолжая бороться со страхом смерти, частично сдавшим позиции, Саша радовался жизни. Шестьсот пятьдесят километров за спиной. Третья точка маршрута. Он несется вперед на байке, обняв Дженис и чувствуя тепло ее тела сквозь тонкую кожу куртки, — будет что вспомнить в старости. «Как-то раз мы с вашей мамой проехали автостопом от Москвы до Владика» — неплохо звучит, да? Не так круто, как — «Мы с вашей мамой были на Эвересте», но все же.

Их колонна, громкая, плотная, грозная, двигалась к заливу в центре города. На них оглядывались, их снимали. Саше нравилось быть частью этого. Чувство причастности к группе, ощущение общей силы, у которой никто не встанет на пути, — это древняя человеческая природа хочет, чтобы ты был в стае, где выше шансы на выживание. Может, тоже стать байкером, влиться в московскую банду? За рулем не страшней, чем сзади, на пассажирском сиденье, где ничто от тебя не зависит и при каждом маневре байка внутри образуется вакуум.

Вот и монумент Матери-покровительницы на холме у залива. Сорок шесть метров. Женщина в национальной одежде словно обнимает город, раскинувшийся у ее ног. У Рио есть Иисус, у Чебоксар — Мать: каждому нужен символ, которым можно гордиться.

Въехали на мост.

Чебоксарский залив, уникальный, рукотворный, отделенный от Волги бетонной дамбой, — главная достопримечательность города, где задолго до Эмиратов вынужденно реализовали проект по изменению береговой линии. Управляемое затопление при строительстве Чебоксарской ГЭС. Невидимые насосы, качающие воду в залив и обратно. Советский инженерный гений на Волге.

Слева, в двухстах метрах, — пешеходный мост, а за ним — дамба с огромной надписью: «Чебоксары — жемчужина России», которую видно из космоса. Между дамбой и пешеходным мостом бьют из-под воды фонтаны, и брызги от них чувствуются на лице, несмотря на расстояние. За дамбой — Волга. Пахнет рекой, рыбой, выхлопами от байка — в общем, приятно пахнет. Успевай крутить головой, запечатлевая в памяти открывающиеся с моста виды. Второго шанса не будет, ты сюда не вернешься, Казань в другой стороне.

На противоположном берегу залива, через пару кварталов, подъехали к бару «Борода».

Бар работал с пяти, на часах было три, но их уже ждали: хозяин заведения, крепкий бородач среднего роста в майке и шортах, татуированный от голеней до шеи, стоял у входа и широко улыбался, приветствуя их. Это был Рома, друг детства Влада, счастливый отец.

Поздоровавшись с каждым, каждого обняв, в том числе Сашу и Киру, Рома повел их внутрь. Саша заметил, что «наци» остался снаружи, у своего байка. Вынув из кофра сэндвич и бутылку воды, он присел на сиденье сбоку и трапезничал в одиночестве.

«Всем по бургеру и напитку за счет заведения, в честь рождения сына! — объявил Рома. — Возражения не принимаются!»

Никто не возражал.

За столом с Сашей и Кирой сидели девушка с пирсингом (Лена) и ее друг Дима, накачанный здоровяк с открытым добродушным лицом, русский богатырь в мотоциклетных доспехах. Она была танцовщицей в стрип-клубе, не стеснявшейся этого, а он — инструктором по стрельбе и тренером в фитнес-клубе, не скрывавшим, что принимает химию. «Если знать меру, все будет норм, — рассуждал он, вгрызаясь в огромный бургер с двумя котлетами. — Курсы должны быть правильными, нельзя все время курсить, организм не выдержит». «Мужик на курсе — это нечто, — сказала Лена. — Стояк целый день». «А после курса?» — спросила Кира. «А после курса мы отдыхаем».

Запивая бургер чаем, Саша слушал их и думал о том, какие люди разные и вместе с тем одинаковые. Кира, Саша, Дима, Лена — у них на девяносто девять и девять процентов идентичный генетический код, они связаны кровными узами, они родственники. Стоит всегда помнить об этом — так проще искать общее, а не отличия.

— Ну что, решил? — спросил Вождь, когда вышли из бара. — Как едем?

Саша встретился взглядом с Кирой.

Кира скорчила рожицу.

— По Р165, — сказал он.

— Ладно, — кивнул Вождь.

— Ребята, — громко объявил он, — едем по Р165. Так на двадцать минут быстрей, и Сашу с Кирой подбросим, куда им нужно. Они покинут нас на некоторое время.

«Наци» молча стоял у байка, не сводя глаз с Дженис. Саша следил за «наци». Когда они встретились взглядами, Саша увидел ненависть в голубых глазах. Эка его скрутило.

— Ждем вас на базе у Лебяжьего озера, — сказал Вождь Саше и Кире. — Если не приедете, не обижусь, но лучше приезжайте. Звоните, если что. Мы там до утра.

Саша так и не ответил сам себе на вопрос, хочет ли он на вечеринку. «Не лучше ль погулять по Казани, провести время спокойно и предсказуемо, а не бурно и без гарантий?» — слышал он внутренний голос. «О чем ты? Что за бред? — хмыкал второй голос. — Для чего ты отправился в путь? Для спокойствия и предсказуемости? Думай, Саша, думай, сделай правильный выбор, чтоб потом не жалеть».

Он думал. Долго думал. Аж тошно было от этого.

Обнялись с Ромой, расселись по байкам, и их колонна, распугивая местную живность, двинулась дальше по маршруту.

До Шуйки добрались за час.

Прощались на трассе, у перекрестка.

Поблагодарив Вождя и Дженис, Саша не стал ничего обещать, а Вождь не спросил — не надо тянуть там, где должно само вырасти.

— До встречи, — коротко сказал Вождь. — А если не встретимся, то заранее желаю удачи.

К ним подъехал «наци» и поставил байк на подножку. Спешился, глядя в землю.

Вождь сел на свой байк, «наци» — на свой.

— Пока! — повернувшись ко всем, крикнул Саша поверх треска двигателей и вскинул руку в прощальном жесте.

— Пока! Увидимся! — крикнула Кира.

Им в ответ посигналили.

Они пошли налево, к Шуйке, а байкерская колонна продолжила путь.

Десять лет назад Саша с отцом ехали по этой дороге в кузове тракторного прицепа, трактором управлял дед, и Саша, вглядываясь в окрестности, узнавал их как картинки из сна, в которое превратилось прошлое. На тот момент он не был здесь восемь лет. С тех пор минуло еще десять, итого восемнадцать. Восемнадцать лет! Полжизни. Время ускоряется с каждым прожитым годом. Чтобы замедлить его, нужно жить разнообразно, но без суеты, и уметь быть любопытным ребенком, замечающим больше, чем взрослый, все видевший и все знающий. Взрослые, учитесь у детей. Видите пчелу на цветке? Чувствуете остроту края травинки? Слышите свое дыхание? Остановитесь. Что перед вами — смазанный фон из сливающихся на скорости цветных пятен или полотна естественной величественной красоты?

Они с Кирой в пути меньше двух суток, но кажется, что больше недели, тогда как в Москве он и дня бы за них не дал, раз — и нет уже их, словно и не было.

Несколько поворотов дороги, сначала асфальтовой, потом проселочной, потом просто песчаной — и внутренний навигатор Саши вывел их к дому деда у соснового леса. В нем живет тетя. В соседнем доме — дядя. Остальные — в Йошкар-Оле, в пятидесяти километрах отсюда.

В космосе есть черные дыры, где время останавливается, а на Земле — этот дом из темных вековых бревен, где ничто не меняется и только люди взрослеют, стареют и умирают. Саша с детства помнил его запах, пряный, деревенский, помнил часы с кукушкой на стене, каждый предмет простой деревянной мебели, русскую печь, рукомойник возле печи. Десять лет назад, перешагивая через порог, он увидел себя здесь, повзрослевшего, возмужавшего, вышедшего из машины времени в теплое, пряное безвременье, и горечь в его душе смешалась с радостью. У каждого должно быть место — как точка отсчета — где он чувствует скоротечность времени. Мысли о смерти усиливают вкус к жизни, если правильно думать. Memento mori⁴. Не пессимизм, нет. Стоицизм.

Родственники не в курсе, что он здесь, он не звонил им. Зачем? Если они дома, то не стоит портить сюрприз, а если — нет, то нет смысла звонить.

Высокие массивные ворота из потемневшего от времени дерева закрыты, но открываются они просто, достаточно потянуть за кольцо снаружи. Это препятствие для домашних животных, но не для людей. Когда-то и дверь в дом не запирали на ключ, используя щеколду с веревкой, позже начали запирать, но ключ клали за дверь через лаз для кошки. Что красть в доме? Да и кто возьмет?

Саша потянул за кольцо.

Глухо лязгнул засов. Ворота открылись.

Вошли во двор.

Здесь тихо, ни души и не пахнет навозом как в детстве: скотину не держат, мясо и молоко покупают, нет прежней деревенской идиллии. Не мычат коровы, не хрюкают свиньи, не блеют овцы. Нет и людей.

Саша постучал в дверь. Еще раз.

Никого.

В двери новый замок. Ключа за дверью нет. Времена изменились, доверия к людям меньше. Бойся ближнего своего. Дачники-чужаки скупают землю с домами под снос, старики умирают, а молодежь едет в город, в поисках лучшей, как им кажется, жизни.

Огородами, между грядками и теплицами, прошли к дому дяди. Между участками не было забора — как в Евросоюзе.

— Ты хотела бы жить в деревне? — спросил Саша.

— Сейчас — нет. В старости — может быть.

— Почему нет?

— Было бы скучно.

— Раньше я тоже так думал, но теперь не уверен. Мы гоним как сумасшедшие. Надо сбросить скорость, встать босыми ногами на землю и почувствовать себя живыми.

— Я чувствую себя живой, когда обнимаю тебя.

— А когда едешь во Владик автостопом?

— Да.

— Для этого мы и поехали.

Дяди тоже не было дома.

Что ж, не судьба.

Вернулись к дому деда.

— Сделай, пожалуйста, фото, — попросил он Киру.

Сняв рюкзак, он поставил его на ступени крыльца, где любил сидеть в детстве, сел рядом, и Кира сделала снимки.

— Сядь, посидим на дорожку, — сказал он.

Кира села рядом.

— У меня такое чувство, что я больше сюда не вернусь, — сказал он. — Сегодня последний раз.

Он окинул взглядом двор.

— Идем. — Он встал и надел рюкзак. — Нас ждут великие дела.

Глухо лязгнул засов.

Они вышли.

Ворота закрылись.

Прощай, милый дом. Прости, что я так.

По пути к трассе, у дороги в лесу, они увидели белый гриб.

Молодой, крепкий, красивый, тот сидел под сосной и просился в лукошко, но лукошка не было и они прошли мимо. Гриб будет расти, размножаться, дряхлеть и черстветь — чтобы однажды сгнить и стать удобрением для будущих всходов, как и все живое. Придет черед каждого, не стоит грустить по этому поводу, ибо природа бессмертна, а значит, бессмертен и ты.

У выезда на Р165 их нагнал сухонький старик-мариец, лет семидесяти пяти, на древних «Жигулях» первой серии. Он говорил с приятным местным акцентом, знакомым Саше с детства:

— Не в Кужмару, нет? Подвезти?

— Кужмара — в сторону Казани? — спросил Саша.

— Да, — удивился старик, встретивший кого-то, кто не знал, где Кужмара. — Десять кило́метров отсюда. Сами-то откуда? Чай не здешние?

— Из Москвы. Едем во Владик. Во Владивосток.

— Далёко. По воздуху быстрей будет. Или на поезде. — Улыбнувшись, старик собрал дубленую кожу в тысячи мелких складок.

— Или нет денег? — спросил он.

— Есть. Но с деньгами слишком просто, скучно, — сказал Саша.

— Это как получается: нет денег — плохо, есть — тоже плохо?

— Дело в отношении.

— Айда, едем, там разберемся, — махнул рукой старик.

Они сели, рюкзаки кое-как втиснули в багажник, рядом со ржавым ведром и большим мотком проволоки, тоже ржавой, и неспешно поехали до Кужмары на поскрипывающей и похрустывающей машине.

Старик был милым и разговорчивым. Когда он узнал, чей Саша внук, то страшно обрадовался и стал рассказывать о его деде: как тот работал мастером на лесопилке, каких прекрасных детей вырастил и как все его уважали, ветерана войны, партизана, хорошего человека с твердым, когда надо, характером. Саше было приятно это слышать, он гордился дедом. Интересно, что скажут о нем, Саше, после смерти? Что он сделал при жизни?

Расстались у поворота на Кужмару.

Пожелав им счастливого пути, старик перекрестил их на прощание, покачал головой под впечатлением от масштаба их замысла и уехал, а они остались у трассы. До Казани меньше ста километров, час двадцать, и дело опять за малым — найти попутчиков. Машины десятками летят мимо, единицы останавливаются, но среди них нет романтиков и альтруистов, все хотят денег. Люди терпят чужаков за деньги. Они на многое готовы ради денег.

Через сорок пять минут, в начале восьмого, Саша, злой, раздосадованный, бросил на пыльную траву лист «ВЛАДИВОСТОК» и сел рядом с Кирой в полутора метрах от трассы, у дорожного указателя. Не переоценили ли они свои силы? Хватит ли их на путешествие в две с половиной недели, на другой край страны? Они не говорили об этом, но думали. Думали о Казани. Казань — точка принятия решения. Кира не привыкла жаловаться, не жаловалась и сейчас, но что она скажет там? Да и сам он что скажет?

Он обнял ее:

— Мы справимся. Отдохнем в гостинице, а завтра посмотрим Казань.

— Мы еще не в Казани.

— Будем. Что не убивает меня, то делает меня сильнее. Помнишь?

— Иногда не хочется быть сильной. От этого устаешь.

— Иногда выбора нет.

Он вернулся к трассе.

Он будет стоять до конца. Отступить легче, чем двигаться к цели, это удел слабых, а он не хочет быть слабым. Он не предложит деньги, ни копейки, никому из тех, кто остановится. Если ехать за деньги, то только назад, а не вперед.

Он мысленно представил себе Ницше, с усмешкой в пышных усах. «Что, Саша, трудно? Выбился из сил? — спросил тот на чистом русском. — Если сдашься, больше не цитируй меня, не сотрясай воздух. Не люблю слабаков, презираю их с высоты, на которой пел Заратустра».

Может, Ницше и был не в себе, но он до сих пор вдохновляет, через сто с лишним лет после смерти. Он жив в каждой строчке. Он глашатай сверхчеловека.

Саша поднял лист.

ВЛАДИВОСТОК.

Нет, Фридрих, я не сдамся, тебе не будет за меня стыдно, а мне — за себя.

Когда остановился черный микроавтобус Mercedes, а следом — черный внедорожник той же марки, с черными тонированными стеклами, Саша не знал, что подумать. Надпочечники выбросили адреналин в кровь на всякий случай.

Открылась бронированная дверь внедорожника, и оттуда вышел телохранитель в темном костюме не по погоде, с гарнитурой в ухе. Комплекции он был средней, но в нем чувствовалась энергия сжатой пружины, готовой высвободиться в нужный момент. Лицо у него было неподвижное, сосредоточенное.

Следом вышел его брат-близнец. Близнец в прямом смысле этого слова. Саша переводил взгляд с одного на другого в поисках отличий, но нашел лишь два: у первого на несколько миллиметров длинней волосы, а у второго темней загар на лице.

Молча осмотрев окрестности и просветив Сашу и Киру рентгеном взглядов, они разделились: один пошел к микроавтобусу, а второй остался на месте, не сводя глаз с путешественников.

Кира подошла к Саше.

Из микроавтобуса, спереди, вышел третий охранник — не близнец, но в таком же костюме, с таким же микрофоном в ухе, такой же комплекции. Та же сосредоточенность, тот же взгляд.

Что все это значит? Что за пантомима людей в черном?

Отъехала бронированная дверь микроавтобуса.

Вышел хозяин.

То ли бандит, то ли бизнесмен, а может, и тот, и другой одновременно — в светлых брюках, расстегнутой белой рубашке, рыжих мокасинах, среднего роста, плотный, уверенный в себе, лет сорока пяти, с глубокими залысинами и усталостью во взгляде.

Хозяин внимательно смотрел на Сашу и Киру, не двигаясь с места.

— Автостопом во Владик? — спросил он утвердительно. — Подбросить до Казани? Кондиционер и мини-бар к вашим услугам.

Саша думал недолго.

— Спасибо, — сказал он. — Не откажемся.

Он сделал выбор, которого не было, — под перекрестными взглядами пяти пар глаз, между желанием согласиться и недоверием к людям на черных бронированных автомобилях.

— Садитесь, — коротко сказал хозяин.

Он вернулся в микроавтобус.

Взяв рюкзаки, Саша последовал за ним. Забравшись внутрь, он сел в бежевое кожаное кресло спиной по ходу движения. Поклажу поставил на пол.

Кира села в соседнее кресло.

— Круто, — сказала она, оценив толщину многослойного стекла и постучав по нему костяшкой пальца.

Хозяин сидел напротив.

— Это не круто, — сказал он. — Это необходимость.

Закрылась дверь. Бум! — Глухой дорогой звук немецкого премиум-автопрома отделил их от душной пыльной дороги, от перспективы стояния в поле.

Внутри прохладно, чисто, удобно. Шторки на окнах, мягкий свет, уют камерной гостиной — можно забыть о том, что ты в машине, и наслаждаться почти домашним комфортом, в тапочках и с телевизором. Пахнет большими деньгами. Их запах узнаешь безошибочно, он приятен, но приятность эта искусственная. Свежескошенная трава, грудной ребенок, морской бриз — вот что пахнет естественно, а бежевая кожа, лакированное дерево и плазменная панель на стене между салоном и кабиной — нет.

— Константин, — представился хозяин.

Саша и Кира представились в ответ.

— Что будете пить? — спросил он, открывая мини-бар. — Воду, сок, пиво, квас?

— Воду, — сказала Кира.

— Пиво, — сказал Саша.

— Тогда мне тоже пиво, — передумала Кира. — Я не за рулем и еще долго не буду.

Микроавтобус плавно тронулся с места и бесшумно покатил по шоссе. Сквозь броню корпуса и стекол внутрь не проникало ни звука из внешнего мира. Необычные ощущения. То ли едешь, то ли плывешь, то ли летишь.

Константин выдал им пиво, холодное, запотевшее, а сам предпочел минералку.

— За знакомство. — Он поднял бутылку.

Следующие несколько минут молчали. Молчание — способ коммуникации в некоторых ситуациях. Саша и Кира чувствовали себя неловко, а хозяин то ли давал им время прийти в себя, то ли, напротив, испытывал их этим молчанием.

— С какой целью во Владик? — спросил наконец он, когда молчание заполнило каждый сантиметр пространства в салоне.

— Это и есть цель, — ответил Саша. — Доехать туда автостопом.

— Понял. Москвичи? Давно в пути?

— Два дня.

— Как ощущения?

— Все зависит от того, с кем едешь, и едешь ли вообще, — сказала Кира. — Сегодня мы ехали с байкерами, было весело. Потом — с дедушкой, душевно.

— А сейчас — со мной, и не знаете, как к этому относиться? — продолжил мысль Константин.

Он улыбнулся, но в глазах улыбки не было. Улыбка-неулыбка.

— Можно вопрос? — Кира сделала глоток пива. — Почему у вас бронированная машина с охраной? Что за необходимость? Чем занимаетесь?

— Бизнесом занимаюсь, разным. Девелопмент, спорт, алкоголь, — сказал Константин. — А бронированная машина с охраной — чтоб у других было меньше соблазнов. Смотрите.

Закатав рукав рубашки, он показал круглый шрам ниже локтя:

— Такие же на плече и ноге. Огнестрел. Семь лет назад, без брони и охраны.

— Нашли их? — спросил Саша.

— Да. Но не правоохранительные органы, а друзья. Сделали мне подарок ко дню второго рождения.

Он не стал рассказывать о подробностях, а Саша — спрашивать. За них говорило молчание под шелест климат-контроля.

Уже не прохладно, а холодно. Не удобно, а некомфортно. Плотно зашторенные окна и броня, почти клаустрофобия. Они во власти этого человека.

— Ну а вы чем занимаетесь? — спросил Константин.

Саше на миг показалось, что он все о них знает и спрашивает лишь затем, чтобы проверить, насколько они честны с ним.

— Я — пиаром, — сказал Саша. — Связями с общественностью.

Константин улыбнулся своей фирменной улыбкой-неулыбкой:

— Манипулируете общественным сознанием? В силу служебной необходимости впариваете людям неправду или полуправду с благими целями?

— Создаем положительный образ компании, а если возникает негативный фон, то стараемся его сгладить. В какой-то степени да, манипулируем.

— Ладно, ладно, все так делают, не напрягайтесь. Все построено на лжи. Один пытается обмануть другого, а то и убить, ради собственной выгоды. Поэтому я с броней и охраной.

— Это естественный отбор, борьба за существование, — сказал Саша. — По Дарвину.

— По Дарвину… Саша, лучший способ выживания — сотрудничество, но люди разучились сотрудничать и доверять друг другу, в глобальном смысле, не в местечковом. Нас стало слишком много, и мы друг друга не знаем. Мы разбились на группки и сражаемся за то, что видим в телеке и у соседа.

— Взгляните, — продолжил Константин, очерчивая руками полукруг перед собой. — Мы в броневике. Впереди охрана, сзади охрана, охрана на каждом шагу, охрана вокруг дома — а я все равно не чувствую себя в безопасности, просто стараюсь не думать об этом. Мои дети в Лондоне, их тоже охраняют, и я волнуюсь за них. Я не могу поехать автостопом во Владик, как вы. Меня убьют или похитят. Мы живем как звери — по Дарвину, как ты сказал, — но мы же не звери.

— Вы можете выйти из этого, — сказал Саша. — Продать бизнес, купить домик в деревне и жить в свое удовольствие.

— Нет. Это дорога с односторонним движением. Если остановишься или поедешь назад, тебя размажут по асфальту. Ставки высоки, история длинная, много всего было. Да и как остановиться? Это… как в ногу себе выстрелить. Или в голову. Понимаешь, о чем я?

— Какой прок от ваших денег? — спросила Кира. — Вы не выглядите счастливым. Для чего они? Для кого?

— Кирочка, для меня лично важны не столько деньги, сколько процесс их зарабатывания, если можно так выразиться. Слияния, поглощения, конкуренция, новые рынки, рост — вот что делает меня счастливым. Деньги — для других. Для жены, детей, сотрудников. Для благотворительных фондов, которым я помогаю. Для спортивных школ. От меня зависит большое количество людей, я не могу их подвести. Ну и себе чуть-чуть оставляю.

Фирменная улыбка-неулыбка.

— Вчера мы ехали с женщиной, больной ВИЧ, — сказала Кира. — Она учредила благотворительный фонд для борьбы со СПИДом. Сделаете ее счастливей?

— Есть контакты фонда?

— Только название. «Красная ленточка».

— Необычное.

— Красная ленточка — символ борьбы со СПИДом.

— Ясно. — Константин сделал пометку в смартфоне.

— Итак, — сказал он, — со мной разобрались, с Сашей — тоже. А ты, Кира, чем занимаешься? Не модельным ли бизнесом?

Вновь Саше почудилось, что он все о них знает.

Увидев реакцию Киры, хозяин рассмеялся — коротким, сдержанным, утробным смехом.

— Ты слишком красива, чтобы не быть моделью, — сказал он. — Как тебе с этим живется? Все хотят тебя, лезут, бьются на дуэлях? Тоже всё по Дарвину, как сказал Саша?

— Не так все драматично.

— Драматично, милая, еще как драматично, даже без дуэлей. Ты делаешь несчастными огромное количество мужчин. Они завидуют Саше. Их жены и девушки не настолько красивы. Или у них вообще нет женщин. Ты для них боль, им больно на тебя смотреть. Это сладкая такая боль, от желания и невозможности. Кого-то она мотивирует, кого-то — злит. Будь, пожалуйста, осторожна. Путь у вас не близкий, боли будет много. Будет много разных людей. У вас нет брони и охраны, вы сами себе охрана.

— Вам тоже больно? — спросила Кира.

«Зачем она? Зачем этот вопрос?» — Саша допил пиво. Тут без пива никак.

— Мне — нет, — сказал Константин. — У меня было много красивых женщин. Жена у меня красивая. И подруга. Я знаю, что за красотой. На красавиц приятно смотреть, а дальше все одинаково, кроме ума, где есть разные варианты. Понимание приходит с опытом. И еще — красоту можно купить. И любовь. Поэтому я спокоен, мне не больно.

— Вы правда покупали любовь? — спросила Кира с едким удивлением. — Настоящую любовь, не секс, не эскорт? Да? Можно подробней?

— Любовь жены, например. Посмотри на меня. Я красив, строен, привлекателен? Нет. А моя жена — вице-мисс конкурса красоты Татарстана, моложе меня на десять лет. И она любит меня, по-настоящему, у нас трое детей. Знаете, почему? Потому что я богат. У любого успешного человека, по-настоящему успешного, есть магнетизм. У рок-звезды, актера, миллионера. Женщины примагничиваются к успеху. Я не хвастаюсь, не подумайте, просто констатирую факт. Кира, а ты любила из-за денег? Было дело? Только честно? Был богатый кавалер?

— Саш, без обид, — прибавил он. — Всё по Дарвину, да?

Он пристально смотрел на Киру, с улыбкой-неулыбкой.

Саше показалось, что сначала ее вжало в кресло, а потом она выпрямилась.

— Да, — сказала она. — До Саши я дружила с парнем, у которого была квартира в центре и BMW X6. Но я рассталась с ним и влюбилась в Сашу. Где тут Дарвин?

— Саш, что скажешь? — спросил Константин. — Где он?

Саша пожал плечами:

— Вопрос не по адресу.

Сдержанно рассмеялись. Обстановка разрядилась.

— Так вот, в заключение еще пара слов о красоте, — сказал Константин, обращаясь к Кире. — Красота — твой капитал. Пользуйся им, чтобы делать людей счастливыми, а не несчастными. Вкладывай его во что-то хорошее. Как — думай.

— Ладно. — Кира улыбнулась. — Подумаю.

Вернулось молчание.

Отодвинув штору, Саша посмотрел наружу сквозь темное бронированное стекло в два пальца толщиной. Поля, луга, редкие деревца, кустарник — и так насколько хватает глаз, до самого горизонта. Чтобы прочувствовать размеры родины, нужно ехать по ней на машине, и не обязательно от края до края, достаточно одного-двух дней. Даже поездка на поезде не даст ощущения масштаба. Поспал, поел, поспал, прибыл на место — неинтересно. В микроавтобусе — тоже, за шторами, за толстыми стеклами, с комфортом премиум-класса, скрадывающим расстояние. Разительный контраст с байком. Там — адреналин, здесь — удобство. Там — свобода, здесь — заточение. Скорей бы добраться до места и выйти на волю.

Он вспомнил о вечеринке.

Была не была, нечего думать. Надо действовать. Если во всем сомневаться, то и шагу не ступишь.

— Заглянем на праздник к Владу? — спросил он у Киры.

— Уверен?

— Да.

— Где это?

— У некоего Лебяжьего озера.

Он открыл карту.

— Сорок — сорок пять минут отсюда, — сказал Константин, — в нескольких километрах от города, у шоссе. Нам по пути.

— Высадите нас там, пожалуйста.

— Без проблем. Встреча с друзьями?

— Да.

Константин нажал кнопку на подлокотнике:

— Жень, остановимся на трассе у Лебяжьего.

— Есть, — раздался по громкой связи по-военному четкий голос. — Остановимся у Лебяжьего.

Ни вопросов, ни удивления, даже самого крошечного, — вообще без эмоций. Приказ отдан, приказ принят к исполнению.

— Хорошо, когда есть друзья, — сказал Константин. — Настоящие. Ненастоящие опасны. Вы на базу «Лебяжье»?

— Да.

— Хорошее место, рядом база ФСО, а органы где попало не отдыхают.

Через сорок минут, в течение которых в основном молчали, раздался голос водителя:

— Константин Алексеевич, через пять минут будем у Лебяжьего.

— Хорошо.

— Будем прощаться, — сказал Константин. — Верней, скажем друг другу до свидания. Мы ж не на кладбище.

— Спасибо, что подбросили, — сказал Саша.

— Мне это ничего не стоило, кроме двух бутылок пива. Чистый доход.

Броневик остановился.

Саша вздохнул было с облегчением, но тут раздался голос водителя, с нотками беспокойства, пробившимися сквозь прежнюю маскулинную уверенность:

— Константин Алексеевич, на той стороне, на повороте в лес, что-то случилось. Машины полиции и скорой.

Константин посмотрел в окно. Кира и Саша тоже прильнули к темному стеклу. Они увидели не только полицию и кареты скорой помощи, но и несколько мотоциклов. Далеко. Много людей, лиц не разобрать.

— Хотите позвонить вашим друзьям? — спросил Константин. — У них все в порядке?

Саша набрал Вождя. После нескольких долгих гудков тот сбросил звонок, и тотчас пришло сообщение: «Не приезжайте проблемы связь позже».

Коротко, без запятых — как советская телеграмма.

— Встреча с друзьями отменяется, — сказал Саша. — Подбросите до Казани?

— Женя, едем, — скомандовал Константин, и броневик тронулся с места. — Проблемы? — обратился он к Саше.

— Да. Что-то случилось.

— Что за друзья, если не секрет?

— Байкеры.

— Давно знакомы?

— От Нижнего.

— Значит, не друзья, а попутчики. Их проблемы — не ваши, так? У вас нет проблем?

Быстро взглянув на Сашу для оценки реакции, Константин набрал номер на сотовом.

— Леш, привет! Можешь пробить, что случилось на Горьковке возле базы «Лебяжье озеро»? Много ментов и скорых. Спасибо!

Через несколько минут раздался звонок.

— Да, Леш.

Выслушав собеседника на том конце линии, Константин помрачнел, положил трубку и некоторое время молча смотрел на Сашу, остро, жестко, не моргая.

— Ваши новоиспеченные друзья влипли в скверную историю, — сказал наконец он, чеканя слово за словом. — Разборка с огнестрелами. Три трупа. Вы знаете что-нибудь, чего не знаю я? Вы в моей машине, а мне не нужны проблемы с законом.

Саша и Кира молчали, шокированные.

— И? — Константин ждал.

— Возможно, дело в наркотиках, — предположил Саша. — Один из байкеров — наркодилер. Парень со странностями.

— Перестрелял бы всех дилеров и курьеров, — зло сказал Константин. — Всех, кто связан с наркотиками. Если его грохнули, значит, одной дрянью стало меньше. Мой вам совет — не звоните и не пишите своим так называемым друзьям. Держитесь подальше от чужих проблем, пока они не стали вашими. И, пожалуйста, будьте со мной честны, без всяких там дарвинов. Куда вам в Казани?

Саша назвал адрес. В центре города.

— Высадите где удобней, — прибавил он.

— Нам по пути, — сухо сказал Константин.

У них был забронирован номер в хостеле, с общим душем на несколько комнат и общей кухней. В качестве компромисса номер выбрали двухместный, а не трех — или четырехместный. Храпящий пьяный сосед, а то и двое — слишком даже для Саши. Достаточно общего душа, картонных стен, рассохшихся деревянных окон и тараканов.

Остаток пути молчали. Время от времени заглядывая на казанские новостные порталы, Саша искал информацию о перестрелке у Лебяжьего, но порталы молчали. За окном не было ничего интересного, в долгих безликих окраинах. Минуты тянулись медленно.

Когда подъехали к реке в центре города и в лучах заходящего солнца, сквозь тонированное стекло, Саша увидел Кремль на противоположном берегу, он подумал, что это слишком красиво, чтобы быть настоящим. Приглушенный тонировкой закат горел на золотых куполах Благовещенского собора, на полумесяцах минаретов мечети Кул Шариф, над белоснежными стенами. Сказочный город — будто с открытки.

— Выйдем здесь? — спросил Саша у Киры. — Пройдемся, подышим.

— Давай.

Константин отдал команду.

Микроавтобус остановился.

— До свидания, — сказал Константин. — Как, кстати, звали дилера? — вдруг спросил он.

— Гриша.

— Хочу убедиться в том, что он мертв.

— Что-то личное? — спросила Кира.

— Один из таких чуть не убил мою дочь. После чего сдох от передоза. Может, кто-то ему помог, — прибавил он. — Эффект бумеранга. Дерьмо вернется к тебе, как далеко не бросай.

Когда Саша и Кира вышли из черного микроавтобуса и тот уехал в сопровождении черного внедорожника, они, не сговариваясь, выдохнули с облегчением.

— Как из тюрьмы, — сказал Саша.

— В молодости я думала, что круто быть богатой, но, насмотревшись на богатых, узнала, что не так уж это и круто. Только что снова в этом убедилась.

— Приятно быть богатым, если не класть на алтарь богатства больше, чем берешь. — Саша надел рюкзак. — Вперед? Кремль открыт до десяти. Осталось меньше часа.

Сделав фото панорамы Кремля и несколько селфи, пошли по пешеходной части улицы Декабристов, проложенной по Кремлевской дамбе через реку Казанка, к белоснежным стенам, многое повидавшим.

Прикасаясь к древним камням, которых в течение многих столетий касались жившие до тебя, ты, смертный, чей век недолог, чувствуешь, как ты мал в сравнении с тем, что было до тебя и будет после. Ты уйдешь, а камни останутся. Тебе нравится к ним прикасаться. У них есть то, чего нет у тебя.

Да что стены? Возьми любой камень с дороги и подумай о том, как ничтожно мала твоя жизнь в сравнении с его. Он видел динозавров и, не исключено, увидит, как вы, люди, назвавшиеся царями природы, убьете себя, нажав на красные кнопки. Ему все равно. Однажды жизнь вернется. Она всегда возвращается.

Если бы камни умели говорить, они общались бы только с равными, то есть друг с другом.

До Тайницкой башни, одной из двух башен, через которые входят в Кремль, дошли быстрым шагом за двадцать минут. Могли бы не спешить, так как уже на месте узнали, что через Спасскую башню вход круглосуточный.

— Круглосуточный, Карл! — сказала Кира. — В Кремль, Карл!

— Московская ФСО нервно курит в сторонке, — прибавил Саша.

Внутри Кремля все было закрыто в столь неурочный час — собор, мечеть, музеи — но экстерьер был в их полном распоряжении. «Красиво» — порой слишком простое слово для описания красоты. Это было волшебно, таинственно, красочно. Несмотря на усталость, они провели здесь час и сами того не заметили. Бирюзово-белая мечеть Кул Шариф словно перенеслась сюда из арабской сказки, подсвеченная, парящая в темном казанском небе. В ста пятидесяти метрах от восточной красавицы — статный старик, Благовещенский собор, брат Успенского собора Московского Кремля. Рядом с ним — падающая кирпичная башня Сююмбике, младшая сестра Пизанской башни. Президентский дворец — вот он, рукой подать, за ажурной решеткой. Саша и Кира решили, что придут сюда утром, чтобы увидеть другой Кремль, солнечный, белокаменный, и вновь восхититься им, теперь уже при свете дня.

На другой чаше весов лежала тревога, то и дело перевешивая.

Что случилось у Лебяжьего? Кто погиб? Когда говорили об этом, Саша настраивал себя не думать о том, что было бы, если бы. История не знает сослагательного наклонения. Обычно люди склонны недооценивать степень опасности после того, как она миновала, — но у него мурашки бежали по коже от кровавых сценариев, созданных в воображении, от недостатка которого он не страдал.

Он решил, что напишет Вождю утром. Он не хотел, чтобы чужие проблемы стали его проблемами, о чем предупреждал Константин, но и не мог остаться в стороне. Не все измеряется страхом.

После Кремля зашли в первый попавшийся бар на местном Арбате, улице Баумана, взяли пиво, закуски, бифштексы с картофелем фри — в общем, вкусную нездоровую пищу, — и смели все в мгновение ока, голодные и уставшие. Даже на общение сил не было.

Поужинав, кое-как встали из-за стола и закинули рюкзаки за спины. Сашу клонило в сон после сытного ужина. Сон — лучшее средство для восстановления связи с реальностью. Их ждет номер в хостеле, в квартале отсюда, с чистой постелью и общим душем на несколько комнат. Плевать, что душ общий. Главное, он есть. Что еще нужно для счастья?

Хостел, расположенный в отреставрированном трехэтажном здании конца девятнадцатого века, превзошел их ожидания. Они ожидали худшего. Здесь было в меру чисто, в меру уютно, в меру приветливо на ресепшн. Соотношение цена-качество превышало таковое у отелей премиум-класса. Ничего, что бо́льшую часть их номера занимали две сдвинутые вместе скрипучие кровати, а в крохотном туалете колени упирались в дверь, — жить им здесь ночь, а не год.

По пути в общий душ прошли мимо общей кухни.

Три стола, электроплита, телевизор. Молодежь пьет пиво, ест чипсы и громко смеется: три парня, две девушки — больше никого. Поздоровались, пошли дальше. К счастью, душ был свободен. Господи, какое наслаждение — смыть с себя грязь и пот под струями горячей воды! Мылись долго, мылись вместе, но без всякого такого, не до этого было.

Когда вернулись в номер, распаренные, разомлевшие, увидели сообщение от Юли.

«Привет! Добрались до Казани??»

«Привет! Да!))) — ответила Кира. — Заселились и приняли душ!!! Ничего лучше в моей жизни не было!!!)))»

«Молодцы, рада за вас!!!)))))) Отдыхайте. Жду фотки из Уфы!)))»

«Обязательно!!!))».

Легли спать, но уснуть не смогли. Мешали соседи за стенкой. Шлепки тела о тело, скрип кровати, женские стоны — соседи знали, что здесь каждый шорох слышно, но это им не мешало, а, может быть, помогало.

Саша и Кира прыснули в подушки.

Звуки за стеной стали громче. Забыв про сон, Саша и Кира заочно присоединились к соседям. Кира тоже не сдерживалась. Что естественно, то не безобразно, а секс так же естественен, как питание и дыхание. Это основа жизни. Назвать его грехом и вырастить чувство вины по этому поводу — что может быть абсурдней? Нелегко быть Homo sapiens, проще — обезьянкой бонобо, совокупляющейся без комплексов и архаичного груза греховности.

Разрядка пришла быстро. За стеной тоже стихло.

Обезьянки Homo sapiens уснули.

Примечания

3

Да, мой фюрер? (Нем.)

4

Помни о смерти (Лат.)