Зима, которая не ты

Алексей Александров-Листопад, 2014

Алексей Александров-Листопад /р 1974/ В 2013 году вышла первая книга "Удивительная Рысь". "Зима, которая не Ты" – новый роман автора. Действие происходит в 90-х и 00-х. Сюжет основан на реальны событиях и, в частности, представляет собой историю легендарного клуба "Там-там". Это книга о жизни, любви и музыке, в которой каждый соотечественник увидит знакомые детали того времени Содержит нецензурную брань.

ГЛАВА 3 Зима

Юра Семен всегда поражал меня своей интуицией. Нашего ленивого ударника Зверева было трудно растолкать — любимым его занятием было только плевать в потолок. Но все же мы назначили репетицию.

В тот день мы с Юрой задумали было нечто существенное (а означало это выпить вина), но я сказал:

— Не могу. Репетиция со Зверевым.

То есть оделся, взял бас и двинулся на выход.

— Зря ты, — сказал Семен. — Ничего у вас сегодня не получится.

— Это почему?

— Не получится, и все. Ну вот знаю я. Я пожал плечами и ушел.

Действительно, окна нашей 206-й, где была сцена и ударная установка, оставались темными, несмотря на назначенное время. Только холодно мерцали звезды.

С гитарным футляром в руках, я принялся обходить все комнаты в общагах, где мог быть Зверев. Результат — полный ноль, а света в «Шайбе» так и нет. Я даже вспотел и решительно не понимал, что происходит. Зашел во все кафе, которых в ПУНКе не менее семи. Зверев часто бывал и там, подпитываясь кофе и коврижкой. Но нет, не в этот раз.

Окна репзала по-прежнему не подавали признаков жизни. Расстроенный двухчасовыми поисками, я пошел назад, к Семену.

— Видишь. Я тебе говорил.

— Но как? Ты, наверное, знаешь, где Зверев.

— Нет, понятия не имею.

Правда, Юра был особенный человек. Интуиция. Мне оставалось лишь провести вечер, как мы планировали.

Только потом я встретил Лешу и, естественно, накинулся с расспросами — где ты был и когда.

— А ты-то куда пропал? — спросил уже он.

— Тебя искал.

— Зачем?

— В 206-й не горел свет.

— Ты думаешь, чтобы играть на барабанах, необходим

свет?

Ведь он, оказывается, там и сидел. В алюминиевые окна светили уличные фонари, в них проступали контуры ударной установки.

Ну ладно, но что мог знать об этой истории Семен? Значит, ничего не оставалось, как пойти за спиртным.

И гонцы из нашей компании немедленно отправились. По дороге в ларек они внезапно обнаружили в сугробах кучу этого самого вина. Бутылки усеивали окрестность ларька радиусе двухсот метров. Сам ларек (студенты называли его «броневик») стоял потухший, был глубокий вечер. Что за сказка такая.

Парни вернулись замерзшие, но с полными руками алкоголя. Взяли все, что смогли унести. Мы долго недоумевали, как такое могло произойти, но затем выяснилось. Ларек, оказывается, разбомбил железными прутьями Коля Ледовский, некий матмеховский бандит (думаю, до сих пор по тюрьмам болтается, его скоро посадили, но уже за перестрелку с представителями власти).

Припоминаю этого парня. В свое время, я подрабатывал на вахте в общаге и как-то видел его, как в фильме ужасов — стоит в крови, в состоянии полного дауна. Ладно.

Наша вечеринка продолжалась. Приехали морозовские ребята. Привезли спирт. Танцевали нас столах. (Наверное, это видео никогда не появится на Youtube).

Так мы придумали с Дроздовым наш следующий хит: «Dance, Dance Everybody».

Напившись горячего глинтвейна, мы выбегали с Наташей двадцатиградусную зиму и валились где-нибудь в сугроб. Чтобы продолжительно, горячо целоваться.

Но наша компания жаждала развлечений. Впрочем, они не обязательно заключались в бухле или травке. Как-то Юля Ошмарина, подруга Дроздова, сумрачным зимним вечером купила в электричке уфологический журнал. С тем, чтобы мы вдруг вычитали там странный тест.

На рынке, торговой площади, в магазине:

а) вы испытываете желание потолкаться, поискать товар;

б) вы испытываете утомление, раздражение;

в) стараетесь быстро сделать все покупки и уйти;

г) вы вообще избегаете таких мест, но можете задержаться

у какого-нибудь лотка и поговорить с продавцом.

В музее, на выставке, в картинной галерее вас больше всего привлекают:

а) классические полотна;

б) абстрактные картины;

в) а) + б);

г) следы исчезнувших цивилизаций и культур.

В школе вам легко давались:

а) литература и родная речь;

б) математика и физика;

в) биология, естественные науки;

г) история и обществоведение.

Вас окружили на улице вечером и пытаются ограбить:

а) вы отдаете требуемое, лишь бы отстали;

б) пытаетесь пробить себе дорогу силой;

в) пытаетесь нейтрализовать грабителей телепатически;

г) обращаетесь с молитвой к богу, ангелу-хранителю, неким высшим силам.

У вас болит голова, когда:

а) вы поработаете в помещении с вредными растворителями или краской;

б) у вас редко или почти совсем не болит голова;

в) в слишком шумном месте;

г) если Вам кажется, что бог оставил вас.

Что вы видите во сне:

а) родственников и знакомых;

б) вам редко или почти никогда не снятся сны;

в) известных политиков и рок-звезд, публичных персон и общаетесь с ними;

г) совершенно фантастические ландшафты и существа.

Вас больше всего беспокоят:

а) мысли о здоровье близких, знакомых и родственников;

б) мысли о судьбе цивилизации и спасении человечества;

в) мысли о разложении и старости;

г) мысли о Боге, ангеле-хранителе.

К вашим физическим недостаткам относятся:

а) родинки и веснушки;

б) серая, неестественно бледная кожа, худоба, возможно,

раннее облысение;

в) непропорциональные конечности, пониженная или

повышенная волосатость;

г) странной формы пятна на коже.

Ваши отношения с родителями:

а) вы определенно похожи на своих родителей;

б) отстраненность, отчужденность;

в) оы частенько конфликтуете, но быстро миритесь;

г) вы догадываетесь, что вы не сын/дочь своих родителей.

Имя «Родион». Ваша первая ассоциация;

а) композитор Щедрин;

б) видеокарта;

в) Раскольников;

г) какой-то святой, не помнится точно.

Статья, кажется, называлась «Инопланетяне и биороботы среди нас». Согласно тесту, следовало построить индивидуальный график. Среди нас жили простые «земляне» (пункт «а»), такие, как, например, практичная Наташа. Я и Наталья были просто грустная пара биороботов-ретрансляторов. Дроздов с Юлей оказались интеллектуалы, то есть более продвинутые «земляне». Но кого среди нас было действительно мало, так это «божественных людей» (за них отвечал пункт «г»). Одним из них оказалась разве что неизвестная девчонка с биофака. После применения нашего действенного теста обезумевший Зверев носил ее на руках по этажам общаги с воплями: «Это божество! Это божество!» Нам оставалось только добавить глинтвейна в честь этого события.

Правда, всем начинало казаться, что тест реально работает. Мы выучили его как молитву и испытывали всех подряд. И даже проверили какого-то негра в гримерке «Там-Тама». Кругом теперь мерещились сплошные инопланетяне.

Вдохновившись, Александр Сергеевич и Семен за ночь разработали дополнительную классификацию биороботов. Ведь они встречались чаще всех и были очевидными пришельцами. Среди этих подтипов были «инсиминаторы», «землероботы», и, наконец, «майнддестройеры» (разрушители мозга, в них под горячую руку записали Югова). А всего было открыто семь новых подтипов.

Пепельная Красавица тоже оказалась биороботом, не помню, каким, а кто бы мог подумать.

Красавица вместе с Кириллом были настоящим украшением ПУНКа.

Однажды шатаясь пыльным летом по нашему городку, теряя в развернутом виде паспорт, я набрел на этого человека. Некий молодой, приезжий, даже красивый мужчина, спрашивал, где здесь можно купить план.

К университету Кирилл имел несколько отдаленное отношение. Но такие здесь всегда приживались. Вскоре он снял двухкомнатный блок в общаге химфака и стал жить там с некоей Красавицей — так ее называли в ПУНКе. Завел кресло-качалку и красные бархатные портьеры. Занимался неизвестным бизнесом, возил из Москвы красивые шмотки. В некотором роде, был королем секонд-хэнда. Меня привлекала эта томная богемная обстановка.

Стилем матмеховских девочек были рюкзачки и неприхотливый быт. Не тем являлась Красавица, другого полета птица. Анна, как ее звали на самом деле, была эффектная пепельная блондинка. И ходила всегда в торжественно-офисном прикиде, несмотря на то, что кругом были сплошная грязь и панк.

Я познакомился с ней в дни наших первых концертов. По контрасту с Красавицей я ходил в куртке с прожженным на газовой плитке воротником и жил в комнатушке на первом этаже с решетками на окнах. Меня еще не так раздражали клетки. У меня был бобинник и усилитель, и я даже завел себе трехцветную кошку, которую отправлял погулять в форточку — в общем, опытный студент. Однажды я притащил в комнату маленький софит и как раз его подключал. В этих сценических лучах и вошла Красавица, в чем-то невероятно хлопковом и белом.

— Ты Алекс? Меня к тебе Кирилл отправил. Он снова ищет план.

Мы немного пообщались, а упомянутый герой вскоре примчался, принеся несколько коробочек сногсшибательного сорняка.

Кирилл был человек довольно-таки веселый человек и постоянно сыпал в меру приличными анекдотами. Например, в конце войны начальник концлагеря строит заключенных перед бараками и говорит:

— Война закончена. Всем большое спасибо. (конец, если кто не понял)

Другой раз мог спросить, который час. Ну, полседьмого, говорю я.

— Тебе пора.

Я был с ним еще не на короткой ноге и однажды заглянул

К знакомым. Кирилл в одиночестве смотрел там телевизор. Мы немного посидели вместе.

— Какой-то вкус во рту странный, — говорю. — С чего, не понимаю.

Кирилл внимательно посмотрел и говорит:

— А не хочешь попробовать, какой у меня вкус во рту?

Я смущенно ретировался.

В общем, Кирилл продолжал барагозить. Употреблял он не только марихуану, но и опасные галлюциногенные грибы. Однажды он сидел и смотрел, как макияжится Красавица, гордость ПУНКа. И ему пришла шальная мысль накормить грибами ее. А надо сказать, весь смысл жизни у Красавицы был в тщательной заботе о собственной внешности. Она могла часами прихорашиваться у дорогого антикварного зеркала. Все домашние дела, приготовление пищи были на Кирилле, он чудесно готовил. Варил, например, зимой отличный борщ с лимоном. И прочие вкусности. И всех щедро кормил.

В тот день Анна и подозревать не могла, что ее парень добавил в суп те самые грибы. Сейчас они только начинали действовать.

— А у меня для тебя подарок, — сказал Кирилл, пристально за ней наблюдавший.

— Спасибо! — обрадовалась Анна. — А что за подарок?

— К тебе сегодня дух придет.

Анна только пожала плечами, видимо, решила, что он шутит. Наложила тональный крем, попудрилась. С видимым удовольствием добавила теней. Продолжала свой привычный процесс уже третий час.

И вот, в некий прекрасный момент она обнаружила, что черты ее лица на глазах меняются и даже разъезжаются в разные стороны.

Для Анны была полная катастрофа увидеть в зеркале такое.

Конечно, чуть позже она пришла в себя. Но здорово обиделась на Кирилла и была, пожалуй, права. Кирилл мог не рассчитать дозировкой — сам не так давно с грибами переборщил и выбегал из комнаты, повторяя: «Воздуха, воздуха не хватает, не надышаться!» Грибы иногда вещь суровая.

Видимо, эти его штучки и послужили причиной тому, что они, в конце концов, расстались. Но энергия Кирилла, его бесконечный барагоз хлестали через край, и остановить его не представлялось возможным.

Вообще он был московский, но почему-то полюбил Питер. Познакомившись с «Кэр-Пэр-Вэлл», начал репетировать на саксофоне, он был из музыкальной семьи. Иногда в ПУНКе можно было услышать, как он играет на открытой пожарной лестнице.

То есть наш бизнесмен начал играть в панк-группе. Он даже все лифты в общагах изрисовал маркером: «КЭР-ПЭР-ВЭЛЛ», «КЭР-ПЭР-ВЭЛЛ». И начал выступать с ними, так как давно знал эту компанию.

Ничем хорошим все это не могло кончиться. Не прошло и двух лет, как Анна ушла от него к более спокойному басисту из «Урала». Кирилл очень переживал, ведь он в самом деле любил ее. Но не мог успокоиться, чертяка. Музыка оказалась важнее.

Тем временем и «Люблю Федерико» продолжали веселиться. После неудачи с внезапной раскруткой и эпохальным концертом на телефонной станции, мы стали регулярно играть в «Там-Таме», больше выступать было негде. Существовала, кстати, еще дикая организация «Ленконцерт», отчетливо напоминающая о советских стандартах общения. Но мы не поладили.

Да и неважно было это все. Мы хотели только иметь возможность играть свою музыку. Вокруг собралась компания постоянных поклонников, и всегда что-то устраивалось. Запомнился мой день рождения в феврале. Кирилл пришел в гости на лыжах, в белом врачебном халате и летных очках.

Он очень подружился с Наташей и называл ее всегда «Наташечка». Судя по всему, заскучал без Красавицы, но я не дулся и не ревновал — Наташа была кремень.

Так и коротали вечера — я приходил из Темяшкино, и мы варили глинтвейн. Затем выбегали с рыжей бестией из общаги и снова целовались на природе.

Ходили еще и на дискотеки. Иногда это было мрачное зрелище — девочки сидели вдоль стен и глушили «Балтику-9», по сути, классический ерш в бутылке. Куча гостей с Кавказа приятно разнообразила общество. Не знаю, как где, но у нас это были сплошь бандиты, и жили они в так называемой «гостинице», относящейся к университету. Муж моей сестры Чернин, содержащий тогда ломбард, однажды там остановился, и в первый же вечер пострелял из газового пистолета. В общем, с кавказцами было тревожно. Но публика была разная — естественно, студенты и молодежь из Петергофа, курсанты и прочие.

На дискотеке сделали еще такую фишку — девочкам вход бесплатно. Решили переодеть Александра Сергеевича! Делом занялась Наташа с Аней, подружкой Юры Семена. Надо сказать, у них здорово получилось — Саша меня простил бы, но он тоже был немного трансвестит. Электрическими щипцами завили волосы. Щедро поштукатурили и переодели в Наташин костюмчик и непорочные белые чулки. Вышла отличная девочка — охрана пропустила без разговоров. Слегка навеселе, Саша прямо посреди дискотеки поправлял чулок, призадрав юбку. Никто не заподозрил неладное, только на периферии сознания мелькали слегка озабоченные тени. Наташа и Саша при первых признаках их появления благополучно свалили с дискотеки пить дальше в компании с Кириллом. На дискотеки Кирилл не ходил, полюбил вдруг «Сектор Газа», и мы приходили к нему и вместе слушали «Яву, Яву взял я на халяву».

В лице Александра Сергеевича мне было приятно найти единомышленника. Иногда мы одевались девочками и шарахались по Темяшкино, среди этой жуткой обстановки. Деревня-то страшная. Это добавляло адреналина. Нас могли принять за содомитов, а к ним тогда особенно плохо относились. Каждому встречному не расскажешь, что это совсем другое. Да и сейчас никто не понимает — отталкивает то, что это зачастую выглядит ужасно. А мы были вполне ничего себе так, кажется, нас даже пытались клеить.

Наташа, в общем-то, нормально относилась к нашим занятиям. К тому же мы быстро отвлекались на щедрый секс. Та зима была невероятно теплой, правда, вышла у нас и размолвка.

Наташа очень любила меня, да и я был без ума. Первый раз мы поцеловались, когда где-то на природе я рассказывал ей о созвездиях. И с тех пор, разглядывая свои подкуренные звезды, всегда направлял шаги к ее жилищу. Мы были молоды и искренни, это часто удачно сочетается. Но вышло так, что я попробовал что-то тяжелое, вроде кокаина. Пришел к ней наутро весь синий и в депрессии, всю ночь рыдал на кухне:

— Вся моя жизнь сплошной бред.

Затем я уехал домой, а в поезде почему-то написал ей письмо, которой заканчивалось словами «Прощай навсегда». Это подействовало на Наташу мрачным и непредсказуемым образом. Мы прекратили отношения. Ближе к весне началась депрессия. Иногда я к Наташе приставал, но теперь ей был неприятен даже звук моего голоса, и быть таким для нее оказалось бесполезно — замечено еще у Довлатова. Я понял, что надо гнать дурные мысли и просто чем-нибудь заняться. Добавляла масла в огонь еще соседка Наташи, которую она постоянно выгоняла.

ВЕСНА

1.

Вопреки всеобщим ожиданиям, девчонки не поладили. Наташе осточертело жить с Настей. Многое из того, что делала Настя, Наташа не понимала. У Насти была сложная женская судьба и вообще, скверная полоса в жизни. Настя приходила домой в четыре часа ночи и колотилась головой об стену. Настя фотографировала спящую Наташу со вспышкой. Настя отказывалась мыть ватерклозет и вела себя, в общем, очень антисоциально.

В ящиках своего стола Наташа находила использованные шприцы. Наташа нервничала, поскольку вела более здоровый образ жизни.

За это Настя терпеть не могла Наташу, красивую, счастливую и не желающую накладывать на себя рук, и видеть ее не хотела, и съехала бы, да только ей жить было больше негде, и в комнате Наташи поселилась необыкновенная беда.

Иногда женщинам трудно бывает поладить. И даже не иногда, а очень часто. У женщин могут быть разные взгляды на жизнь. В то время как мужчины с песней идут на работу, они ссорятся. Мы очень сочувствовали Наташе. Наташа работала. Наташа училась. Наташа отдыхала в «Метелице». Дома любила чистоту и порядок. Настя, надев свои разноцветные платки, нагло валялась на кровати. Настя приводила к себе людей, которые почему-то совсем не нравились Наташе. Настя ничего не убирала за собой. «На все наплевать, — говорила она. — Когда болит душа». Впрочем, на это она жаловалась довольно редко. Первое время Наташа как-то пыталась понять, что происходит с Настей. Но здесь она была бессильна и стала думать только об одном — как бы избавиться от неудачной неудачливой соседки. Наташе безумно хотелось побыть одной. А наркоманка нагло валялась на кровати.

Я стал невольным свидетелем этой драмы, поскольку иногда бывал у них. Ужасное зрелище: крохотное помещение, комната четыре метра на два, и в ней — два существа, которые ненавидят друг друга. Каждая настороженно наблюдает за другой. Кастрюльки, гладильная доска, метания в четырех стенах. За окном — прекрасный городской пейзаж. Многоэтажные здания, песочница во дворе, в ней играют дети. Мамы с колясочками гуляют под красивым небом и не подозревают, какой тут кошмар происходит.

Прошла осень и зима. Всякий на месте Наташи (а она была здесь хозяйкой) давно выгнал бы Настю. Но Наташа — не из таких, ей хотелось проявить великодушие.

— Ну, чего ты ее терпишь? — говорил я ей. — Настя — животное, жестокая и неблагодарная тварь.

— Конечно, — отвечала Наташа. — Она пользуется мной, пользуется бесстыдно. Она съела мой завтрак, мои бутерброды. Она сожгла, под кайфом, мой утюг. Разве я не права?

— Разумеется, права. Все, что тебе нужно — это взять и высказать ей это. Сесть и спокойно поговорить с ней.

— Но ведь и так понятно, что я права. И потом… Я сочувствую ей, она когда-то была моей хорошей подругой. Где она будет жить? У нее никого нет.

Вот оно, женская дружба!

— Ладно, не можешь, так страдай, — злился я.

Наташа действительно сочувствовала Насте. Только это ее сочувствие шло вразрез с бытовыми интересами.

Подобное положение дел продолжалось до марта. Настя искренне, по-детски радовалась, когда Наташа уезжала на работу, но искать другое жилье ей было просто лень. Терпение — великая сила. Рассчитывать, что в их отношениях что-то поменяется, вряд ли приходилось. Расстаться спокойно, как интеллигентные люди, но каким образом? У Наташи и других забот хватало, кроме устройства судьбы соседки. Что называется, сам о себе не позаботишься — никто о тебе не позаботится. Особенно если ты наркоман, отброс общества.

Зайдя однажды к Наташе, я застал ее в крайне возбужденном и решительном состоянии.

— Сегодня! — заявила она. — Сегодня я все ей выскажу!

— А что случилось? Она опять что-то натворила?

— Нет. Просто я решила — сегодня или никогда. Это не трудно. Совсем не трудно.

— Что ж, я рад. Однако тебе потребовалось полгода, чтобы решиться.

— Она скоро придет, и я потребую, чтобы она нашла себе комнату в течение недели. Скажи мне, разве я в чем-то не права?

— Да вроде бы все верно… — сказал я, моментально проникнувшись Наташиным настроением. — Она… унесла твои темные очки. Она… кричит на тебя. Она… погнула твои вязальные спицы… Колотится головой об стену… Вроде — все сходится, вроде все правильно…

— Разве так можно.

— Конечно. То есть, конечно, нельзя.

— Я все выскажу ей. Она прибудет с минуты на минуту.

— Может быть, мне уйти? — сказал я.

— Нет, останься, — сказала Наташа. — Твое присутствие меня подбодрит.

И тут в комнату бесшумно вошла Настя, ужасный, неблагодарный человек, с рулоном бумаги в руках. Посмотрела на нас. Сказала:

— Привет.

— Здравствуй, Настя.

— Я не помешала вам?

— Да нет, ничего.

Наташа стояла посреди комнаты. Я сидел на столе. Не говоря ни слова, Настя вытащила из кармана пальто пачку одноразовых шприцев и положила ее на полочку.

Потом подошла к шкафу и принялась там рыться. Мы молча наблюдали за ней. Иногда она подозрительно оглядывалась на нас, тогда мы улыбались ей, и она снова отворачивалась, а мы с Наташей делали друг другу знаки.

«Удавила бы ее», — показывала Наташа.

«Я дам тебе веревку», — показывал я.

Настя сняла пальто, ботинки и повесила на стену принесенный ею плакат: «Посмотрим, насколько вы сообразительны» и легла на железную кровать.

— Ужасно себя чувствую, — сказала она. — Не спала больше трех суток. Сейчас вот засну и проснусь, наверное, только завтра вечером.

И по выражению лица Наташи я понял, что у нее отпала охота к разговору, кроме того, она находится в полной растерянности.

В конце концов, сидя в кафе неподалеку, мы с Наташей придумали незатейливый план. Если уж Настя так ленится, мы сами подыщем ей жилище. Я обещал помочь. Настя говорила когда-то, что хотела бы жить в деревне. Может, это была причуда с ее стороны, но я решил поискать комнату в поселке Темяшкино, или на Троицкой горе, в каком-нибудь частном доме. (Оба этих местечка находились около Старого Петергофа, в пригороде Питера). Это наверняка стоило бы дешево и устроило бы Настю. Я сказал Наташе, что отправлюсь туда если не в ближайшие, то в следующие выходные.

2.

Так и получилось — вскоре у меня выдался свободный денек, и не было более подходящего повода развеяться прогулкой по деревне. В субботу утром я проснулся от жуткой головной боли. Обнаружил, что нахожусь в похмельных объятиях моего приятеля Семена. Накануне была жуткая попойка. Я попытался пошевелиться и застонал от собственного бессилия. Требовалось сначала немного прийти в себя. События предыдущего дня постепенно вырисовывались в воспаленных мозгах. Но было также много и белых пятен. Какие-то люди… знакомые… незнакомые… какие-то батальные сцены… прогулка к Финскому заливу… найденная там солдатская каска… разговор с медным генерал-полковником (занесло нас и на кладбище). Кто-то кощунственно стучал кулаком по его медному лбу. Генерал безмолвствовал. Что мы пили? Наливка, горькая настойка, водка, самогон, на закуску сервелат. Облеванная Юля. Любвеобильный Дроздов. Та вечеринка не очень удалась.

Вечно я раньше всех просыпаюсь с бодуна, еще полупьяный. Одиночество в такие моменты невыносимо.

Я приподнялся на локте и огляделся. Кругом все, конечно, спали — на полу, на кровати, за столом с пустыми бутылками и даже в шкафу. И Семен тоже спал. Как мы могли уместиться с ним на такой маленькой кровати? Семен мог мне помочь, и я решил разбудить его.

— Семен! — Я потряс его за плечо, потом запустил руку в его шикарные вьющиеся черные волосы и потянул их к себе. — Семен!

Он что-то пробормотал и проснулся.

Я рухнул на кровать. Семен потягивался.

— Ну, как тебе вчерашнее?

— Чаю, чаю хочу!

— У тебя осталась трава?

— Что?

— Господи, ну и бардак.

Спотыкаясь о людей на полу, мы уложили двоих, спящих за столом, на наше место, а сами сели. Семен включил чайник. Его шум вскоре уверенно нарушил тишину.

В комнату с улицы проникали дымные пыльные солнечные лучики.

— Как все болит!

— Это можно исправить, если у тебя еще осталась травка.

— Вроде бы да. Ты прав, с похмелья это лучшее средство. Но подожди, чуть позже.

И Семен начал свое обычное: «Вот мы вчера напились! Вот напились мы вчера!»

— Да! О, да! — только и оставалось говорить мне.

— Вчера напились мы вот! Вот вчера мы напились!

— О, да! Да! — восклицал я.

Чай оказался исключительным, бодрящим напитком. Было крайне приятно пить его маленькими глоточками. В организм проникала живительная влага. Семен в это время, высыпав из папиросы табак, набивал ее дурью.

…………………………………………..

Мы выкурили ее, и стало намного легче. Головной боли как не бывало. О вчерашнем вспоминать уже не хотелось.

— Не желаешь прогуляться? — спросил я Семена. — В деревню неплохо было бы сходить. Поспрашиваем, не сдает ли кто комнату.

— Пойдем, конечно. Хочется общаться.

Я засмеялся. И жизнь была хороша, и жить хорошо, и все было так весело-здорово в это радостное утро.

— Нужно подыскать комнату для Насти, — объяснил я.

— Для милой? Ну, это дело хорошее. Пойдем.

Мы оделись и вышли на улицу. Погода стояла чудесная. Больше всего люблю такую. Плотный, но не сырой туман; солнце в виде размытого светлого пятна. Тихо. Снега почти не было — растаял за ночь.

— Почему так тепло? — удивлялся я. — Вчера же был настоящий мороз.

— Да, странно. Но хорошо. И мы отлично прогуляемся.

— Конечно, ха-ха.

Пришлось прокатиться на автобусе. На нужной остановке по одну сторону дороги была большая деревня, по другую — подножие холма, на нем тоже виднелось в тумане несколько домиков.

— То, что справа, — объяснял я, — это Темяшкино. А этот холм — Троицкая горка. Нам туда надо попробовать сходить, там еще никто не искал комнату.

Мы пошли по дорожке, идущей вверх. Неподалеку валялся на боку разбитый остов автобуса. Почти сразу нам встретились нам какие-то люди.

— Простите, — вежливо обратился к ним Семен, — не подскажете — кто-нибудь сдает здесь комнату?

— Нет, нет, вряд ли. Да вы поднимитесь, поспрашивайте.

Мы пошли дальше. Туман постепенно рассеивался.

— Этот холм смотрится очень живописно, — сказал Семен.

— Вообще, веселенькое тут место, — сказал я. — Можно фильм снимать, про атомную войну.

По пути мы стучались еще в несколько домов, но везде получали отказ: «Нет… не сдается… никто здесь не сдает… разве что дачники… так ведь скоро лето».

— Похоже, им тут и без нас хорошо живется.

Так мы поднялись почти до самой вершины Троицкой горки. И вдруг обнаружили очень странный пруд.

Даже никакой это был не пруд, а просто водоем. Непонятно было, откуда там взялась эта яма. Усилия, для того чтобы ее вырыть, потребовались бы огромные.

Поверхность пруда никак нельзя было назвать горизонтальной. Она слегка наклонялась в сторону вершины холма. Все законы гравитации нарушались.

— Ты видишь это? — медленно проговорил я.

— Да, — сказал Семен, и больше ничего не сказал. Некоторое время мы стояли молча, пораженные.

— Это же аномалия, Семен. Ты видишь то же самое, что и я?

— Да. Скорее всего. Скорее всего. Я обошел водоем.

— Один берег явно выше другого. И это при том, что тут склон, и он должен быть ниже. Что это такое, Семен? Пространственное искривление?

— Иначе объяснить сложно, — сказал Семен и встал напротив меня у другого края. — А вот если посмотреть оттуда?

Мы долго ходили вокруг странного пруда и по-всякому рассматривали его, но ничего не могли понять. Если это и был обман зрения, то такой же, как и все остальное.

— Вот загадка природы! — воскликнул я.

— Алекс, это же феномен природы, сюда нужно людей водить — показывать.

Неподалеку находилась огромная железная конструкция неясного предназначения. Сбросив плащи, мы забрались на нее. Осмотреть окрестности. Начинало припекать солнце, мы сидели примерно на уровне четвертого этажа и курили.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Семен.

— Отлично. Почему-то очень хорошо. Так хорошо, что даже странно.

— Посмотри, какая красота вокруг.

Справа виднелся индустриальный пейзаж 23-го квартала. Одинаковые желтые высотные здания выступали из тумана, как декорация, или мираж. Где-то впереди, я знал, находится залив, но он был слишком далеко, и его не было видно. Перед нами раскинулось Темяшкино. Убогие частные домики в тумане выглядели облагороженно. Такое смешение архитектурных стилей в одном месте показалось нам фантастичным. Сзади был только лес, и какие-то трубы торчали вдалеке. Под нами стояли частные дома, которые мы только что обходили. И совсем рядом — чудесный пруд.

— Слушай, не много ли мы сегодня выкурили травки?

— Почему?

— Да я вон о том водоеме говорю.

— Вроде бы нет, немного. Вряд ли. Ладно, давай зайдем еще в этот дом, — он показал рукой, — да пойдем назад.

Там у калитки стояла старушка и смотрела на нас.

— Здравствуйте! — приветствовал я ее, когда мы спустились и подошли. — Вы не сдаете комнату?

— Ну что вы, ребятки, самой развернуться негде. У меня только кухонька да комната, всего двенадцать метров.

— А соседи?

— У соседей есть комната, да только вы там жить не захотите. Бабка там умирает, лежит и не встает, дочку мамой называет. Если есть желание, так попробуйте…

Действительно, веселенькое место, подумал я.

— А еще? Может, еще кого знаете?

— Ну, в розовый этот дом зайдите, могут сдать, но хозяева бывают только по воскресеньям. Да черт знает, они, наверно, тоже не сдадут.

— Ладно, — говорю Семену, — пошли, нечего тут делать, надоело уже спрашивать.

— До свидания, — сказал он старушке, — спасибо. Пошли.

Боятся люди нас, объяснил он мне потом. Времена сейчас такие.

— Кстати, на будущее — когда разговариваешь с кем-нибудь незнакомым, снимай темные очки.

Мы спустились к шоссе и молча пошли вдоль него. Мимо проезжали машины. Одна. Другая.

— Посмотри на лужи, — сказал Семен.

Поразительно! Ни одна лужа не была горизонтальна! Конечно, это не так бросалось в глаза, как у пруда, но все же заметно.

Вот уж и вправду, удивительное — рядом. Неужели нужно было подниматься на Троицкую горку, чтобы понять это.

— Наверно, мы смотрим по небу, и оттого возникает иллюзия, — предположил я.

— Небо?

А небо было абсолютно ясным. Туман совершенно растворился, теперь мы весело шагали, сняв плащи. Пели птицы.

Кто-то шел нам навстречу.

— Гляди, это наши девчонки.

Наташа и Настя, улыбаясь, приближались к нам. Они прогуливались в обнимку, и лица их светились непонятным счастьем. Девушки несли в руках цветы.

— Наташа! Настя! Как это вы вдруг такие стали? Что случилось с вами?

— Да вы посмотрите вокруг! — ответили они почти хором. — Вчера же была зима! А сегодня — травка зеленая! Деревья все зеленые! Это же весна! Весна…

С учебой, впрочем, не особенно клеилось. Ближе к весне

Я вдруг усиленно занялся бас-гитарой — приходил на студию «ураловцев», включал драм-машину и долбасил в наушниках часами, каждый день с утра до вечера каждый день. Если была такая возможность. «Урал» тогда тоже что-то усиленно записывал, и они вообще не собирались делать концерты. Но к нам относились хорошо. Поэтому и пустили меня к себе.

Время от времени я наблюдал за тем, как они записывали песни. Георгий, их основной композитор, пропускал звук через перегруженный усилитель старого, перестроечных времен кассетника и отправлял на ревербератор. В любом случае, того, что получалось в результате, я не слышал ни до, ни после.

Так прошли два довольно мрачных месяца без Наташи. Наступила весна. Как правило, весной мы играли серию концертов в «Шайбе» на Дне физика, или Дне матмеха. Это были самые обширные студенческие праздники, и публикой был забит весь зал. Приехали, как всегда, «Мери Джейн», но они были без басиста, Инка стала гитаристкой. Пришлось мне играть с ними. То есть даже не потребовалось уходить со сцены

— «Мери Джейн» сменили Дроздов, Зверев и Геля.

Вышел хороший, драйвовый концерт. Я выручил «Мери Джейн», но это было чуть ли не последнее их выступление. Как и у нас, у ребят плохо шли дела в Питере — нас продолжал душить русский рок. Но было ли это важно сейчас, когда воздух был наполнен радостью жизни и весной. Мне удалось стать героем дня, и где-то поблизости начала мелькать Наташа. Новая прическа очень ее изменила. Рыжие волосы были заплетены во множество косичек, которые она сразу же распустила, и прическа стала пышной и радостно вьющейся. Наташа снова принарядилась, на ней было голубое вельветовое платьице.

— Пойдем, я тебе брата покажу, — вдруг разыскала меня она во всеобщем хаосе и веселье.

В баре стоял в очереди за пивом Александр Куракин собственной персоной.

Это была большая владимирская семья. А Наташа теперь смотрела на меня как на бога: на сцене в тот день я был в ударе. Ничего не оставалось, как помириться и счастливо заниматься любовью. Можно было даже подумать о семье. Мы решили перезнакомиться со всеми Куракиными и поехали к ним через Москву.