Мемуары Люцифера

Александр Черенов

Люцифер («Светоносный»), заклеймённый людьми Сатаной («Противником»), не выдерживает многовековых наветов – и берётся за перо. Он доказательно опровергает расхожие суждения о себе. Он вспоминает историю мироздания, человечества и своё участие в этих процессах. Но – и это главное – Он рассказывает о том, кто такие Бог и Сатана на самом деле.«Мемуары Люцифера» – это «действительно» воспоминания Того, кого нарекли Сатаной: сплав истории, философии, этики, теологии. И никакой проповеди сатанизма…

Глава тринадцатая

Увы: сделанное моими протеже было пределом того, что можно было сделать в современной им обстановке. Недруг мог и не напрягаться: за него всё сделали люди. Точнее, невежество одних — и желание сохранить это невежество других.

И тогда я понял, что работать нужно не только с человеком, но и со средой, которая формирует его. Изменив среду, я изменю человека, заставлю его задуматься. Хотя бы — над природой своих представлений. И, может, тогда он поймёт несостоятельность верований в плод собственного — либо навязанного извне — воображения.

Но я также понял, что всё сделанное мной при помощи античных философов — это задел на будущее, только самое начало работы на перспективу. И что сиюминутного результата добиться не удастся. А мне ведь нужно было противостоять замыслам «соседа», как говорится, «здесь и сейчас».

Философское осмысление несостоятельности богов приняло характер вялотекущего процесса. (Не перестаю восхищаться своими формулировками, пусть и заимствованными из какого-то словаря!)

Не забывая о поддержании в нём жизни, я должен был искать другие способы борьбы. Пусть даже не столь радикальные в плане изменения сознания. Для начала следовало испытать на прочность божков местного значения. Философствовать было некогда, я находился в цейтноте — и поэтому единственно приемлемым способом проверки счёл войну.

Но не ту, что велась окраинными народами на узенькой площадке между Красным и Средиземным морями. Мне нужна была война масштабная, раскинувшая «театры своих действий» на тысячи километров во все стороны света.

И взгляд мой упал на уже знакомый район Эгейского моря. Там над россыпью мелких демократий и тираний возвышались два мощных полиса: Афины и Спарта. Но, увы: ни у кого из них не было представлений о себе, как о господах мира. Никто не ходил дальше прибрежных районов Персии. Даже не стремился к этому. Обоих вполне устраивало положение региональной державы.

Главной причиной «неправильных» взглядов была узость представлений о мире. Если «край земли» — «за той горой», трудно ли мыслить себя «пупом земли»? Подобное довольствование малым не соответствовало моим требованиям к кандидатам. Я даже не стал «напрягаться»: зачем «доводить» некондиционный материал, когда наверняка есть кондиционный?

И я переключил внимание на соседа Греции: Македонию. Страна виделась мне удивительно первобытной, особенно в сравнении с Афинами.

Местные жители умудрились законсервировать замечательные качества дикаря, без чего нет настоящих завоевателей: ненависть, зависть, агрессивность, стремление отобрать у другого то, чего нет у себя. А это, в свою очередь, воспитывало настоящих воинов: сильных, безжалостных и преданных государю.

Первым делом я натравил местного царя Александра на соседей-греков. Изнеженные и разобщённые «философы», мастурбаты и любители «мужской дружбы», они не смогли — и не могли — дать отпор «варварам» с севера. И Греция пала к ногам Александра. Теперь можно было вести парня на завоевание и более далёких земель. Тем паче, что здесь испытания верой получиться не могло: и покорители, и покорённые поклонялись одним и тем же многочисленным богам, что меня вполне устраивало.

Воспитанный Аристотелем, Александр имел более широкий взгляд на вещи. В том числе, и на географию. Он ясно представлял себе, что соседями пределы «земного диска» не ограничиваются. Мысль его летела дальше — в земли, неведомые не только среднестатистическому гражданину античности, но и широко образованному царю-завоевателю.

Убедившись в потенциале Александра, я привёл его в Персию. Должен прямо сказать: для того, чтобы воспитать в нём завоевателя, мне не пришлось «особенно стараться», ибо этот молодой человек был прирождённый агрессор. В результате Персия была разгромлена не просто быстро — катастрофически быстро. Вряд ли кто из её друзей и недругов полагал, что это вообще произойдёт, не говоря уже о том, что это произойдёт так скоро и с такими катастрофическими последствиями для великой державы.

Но, вопреки моим расчётам, Александр не только не принёс свою веру на чужую землю, не только не начал «сталкивать лбами богов», но проявил ненужную мне веротерпимость. Не скрашивало положения и то, что ему, по большому счёту, не было дела до богов. Кроме одного: самого себя. Alter на всякий случай «вовремя подсуетился» — и по его наущению Александр решил «приписаться» к богам.

После нескольких безуспешных попыток подвигнуть «гражданина Македонского» на работу в нужном направлении, я, в конце концов, охладел к нему. Товарищ явно не оправдал моих ожиданий. Но это был мой товарищ — пусть и не товарищ мне. И чтобы Alter «не облизывался» на «освободившуюся площадку», «на дорожку» я пособил лекарям Александра в лечении царя: дал им рецепт одного снадобья. Царь страдал от сильных болей — и дар был принят с благодарностью.

Разумеется, я ничего не сказал о том, что препарат, помимо болеутоляющего, имел ещё и сильный побочный эффект. А он, таки, имел его. Накапливаясь в крови и внутренних органах пациента, он не только разрушал их, но и легко «брал» пределы допустимой концентрации. Тут даже трудно сказать, какой из эффектов был побочным. Alter слишком поздно разглядел в моей добродетели «совсем даже наоборот» — и неблагодарный Александр, уже объявивший себя богом, «отбыл на постоянное жительство» к «товарищам по работе».

Сохранять его империю, видя перед собой вполне различимую перспективу «монотеизма на больших площадях», я не имел желания. И, едва прах царя отправился на родину, я столкнул лбами его ближайшее окружение: Пердикку, Кратера, Антиоха, Антипатра, Селевка, Птолемея Лага, Лисимаха и всех прочих желающих «пободаться» за куш. Схватка за наследие Александра растянулась на полвека. Всё это время никому из претендентов не было никакого дела до религиозных споров. И на том, как говорится, спасибо. С паршивой овцы — да хоть паршу. Да и передышка, какая-никакая.

Меня уже занимал другой «клиент»: Рим. Всё мне нравилось в этом благословенном государстве: и воинственность его жителей, и их неутолимая жажда завоеваний, и их безоговорочное отрицание идеи Бога Единого. Я даже не возражал против того, чтобы римляне вводили в свой пантеон богов покроённых ими народов — или хотя бы придавали своим богам черты богов инородных. В результате Юпитер стал точной копией Зевса, Меркурий воплотил в себе черты Гермеса, а Юнона прекрасно уживалась с Кибелой и Митрой.

Рим оказался куда более полезным «союзником», чем Александр. Его экспансии, казалось, не будет конца. А в главном для меня вопросе Рим всегда действовал в том направлении, которое представлялось наиболее перспективным. Но теперь мои взгляды на отношение к богам покорённых народов претерпели изменения. Что поделаешь, если бытие определяет сознание! Исходя из нового видения перспектив, я решил, что Риму не следует чересчур усердствовать в насаждении на завоёванных территориях храмов в честь римских богов.

Меня вполне устраивало то, что варвары сохраняли своих духов и богов в неприкосновенности. Хотя Alter очень старался уменьшить их число до минимума. В этой связи он даже пытался «играть на моём поле», иногда превосходя меня активностью в деле побуждения Рима к навязыванию своих богов.

Alter зрел в корень: не всегда цели можно достигнуть «одним махом». Иногда для этого требуется последовательность шагов. Нужно уметь не торопить события. Считаясь с реальностью, Alter видел путь к единобожию в работе по уменьшению числа богов в пантеонах. Он активно помогал усилению значимости главного из богов, постоянно выпячивая его. При этом он концентрировал в его образе не только заимствованные у других богов «положительные черты», но и властные полномочия.

Сейчас Alter считал главным участком работы ликвидацию «отраслевых» богов. Он уже понял, что стадии множества «Богов Единых» не избежать на пути формирования Бога Единого. И поэтому он активно «помогал» мне-себе на данном этапе противостояния. Закон единства и борьбы противоположностей в действии.

Только напрасно он старался: я без труда распознал маневр. Я ведь сам не раз использовал эту тактику. Это когда, вроде бы противореча своим интересам, «сглупа» помогаешь врагу — и доводишь реализацию его намерений до абсурда. В итоге поражение нередко превращалось в победу.

Я тоже анализировал обстановку. Оценив результаты эксперимента с Римом, я вновь стал рассматривать войну как приоритетный способ решения теологических проблем. Что мне всегда нравилось в Риме — так это оперативность и радикализм: пришёл, увидел, победил, как сказал один деятель, обласканный мною Юлий Цезарь.

Но римский пример был только началом реализации плана больших войн. Конечно, воители и не предполагали о том, что, покоряя народы, они выполняли куда более важную задачу. Поэтому я не только не мешал, но и всячески содействовал им в грабежах и разбое. Особенно там, где обнаруживались малейшие признаки Бога Единого Перспективного. Бога Всех. Только не надо укоризненно качать головами: на войне, как на войне. Не я выдумал правила: я только следовал им. И не ради собственной прихоти: ради спасения Вечности.

То, что мы с «родственником» делали руками землян, было лишь «разведкой боем». Сражения нам только предстояли. Но моя цель уже определилась: не допустить формирования в сознании народов Бога Их Всех Без Исключения. Пока сражения шли между язычниками, выполнялась тактическая задача периферийного значения: сохранение и закрепление статус-кво. То есть, множественности пантеонов у всех подвернувшихся под руку народов.

Второстепенный характер этого противостояния понимал и Alter. Хотя вряд ли он проник в мою идею разжечь в близкой перспективе войну между народами-единоверцами. И не просто единоверцами: отправляющими культ Бога Единого. Проникновение исключалось по чисто техническим причинам: мысли были надёжно укрыты глубинами сознания, непрозрачными для самого изощрённого сканирования Недругом.

Осталась для него тайной и моя идея о разжигании войн между сторонниками разных единых богов. Эта идея, равно как и идея войн между народами-единоверцами, виделась мне исключительно перспективной. Ведь в обоих типах войн энергия веры приобретала центробежный характер. Адресованные «туда», «наверх», желания единоверцев выступали бы как взаимоисключающие. Каждый просил бы у общего Бога дарования победы только ему. Следовательно, другой стороне должно было достаться поражение.

Таким образом, потоки энергии не просто вступали бы в противоречие друг с другом. Они вступали бы в открытое противостояние, стараясь превзойти и подавить конкурента. Это предотвращало бы концентрацию однородной энергии во Внешнем Порядке. Как минимум, до уровня критической массы, позволяющей преобразовать её в ту самую Третью Силу, на которую Alter делал ставку в борьбе со мной за изменение Сути Ипостасей.

Что, уж, тут говорить об истечении энергии веры в разных «единых богов»: направленностью просьб к богам-антиподам они уничтожали бы одна другую ещё на выходе из источника! Это — как «плюс» и «минус», которые производят отнюдь не братское единение и не «дружбу между народов»!