Жгугр. Будем жить!

Александр Сигалов

Тайные правители России и Америки схлестнулись в жестокой схватке. Результат борьбы сложно предугадать…В первую очередь роман А. Сигалова «Жгугр. Будем жить!» это мистический триллер и захватывающее путешествие по закоулкам русской души. Но внимательный читатель найдет у книги второе дно – философское эссе и комментарии к известной книге Даниила Андреева «Роза мира».В беллетрической, игровой форме роман раскрывает духовную суть событий происходящих в мире. Книга содержит нецензурную брань.

О панке по имени Жгугр и критическом накале страстей в Шаданакаре

На улице стояли первые по-настоящему весенние погоды. Рискуя прилипнуть к полузасохшей краске, Саша вольготно расположился на ядовито-зеленой лавочке на площади Искусств, неторопливо наблюдая за безрассудно взбалмошным, перманентно романтичным Александром Сергеевичем в развевающемся плаще. Александр Сергеевич замахнулся рукой. Щас ка-а-ак выдаст по щщщам! Этой занесенной конечностью Александр Сергеевич до крайности напоминал Владимира Ильича: вероятно, скульптор увлекся, работая по шаблону. Из колодца памяти всплыло:

Цыпленок пареный

Пошел по улицам гулять.

Его поймали,

Арестовали,

Велели паспорт показать.

— Я не кадетский,

Я не советский,

Я не народный комиссар.

Не агитировал,

Не саботировал, —

Я только зернышки клевал!

А на бульваре

Гуляют баре,

Глядят на Пушкина в очки:

— Скажи нам, Саша,

Ты — гордость наша,

Когда ж уйдут большевики?

— А вы не мекайте,

Не кукарекайте, —

Пропел им Пушкин тут стишки, —

Когда верблюд и рак

Станцуют краковяк,

Тогда уйдут большевики!

Стишок этот древний Саша помнил сызмальства от деда Никодима, потомка древнего боярского рода Литвиновых, давно обосновавшегося в Москве. В свою очередь деду этот стишок рассказывал его отец, Сашин прадед, сидючи на сосновом крыльце собственноручно построенного сруба в Усть-Илимске. В 28-м году семью деда сослали на Ангару, откуда через семь лет им удалось перебраться в Новосибирск, называемый тогда сибирским Чикаго, с легкой руки наркома Луначарского. Антибольшевистские настроения и угрюмые причитания о национализированных доходных домах в столице не пошли прадеду впрок и в 37-м он ушел по этапу, с которого так и не вернулся. К тому времени как Сашин отец, Сергей, появился на свет в родильном отделении центральной клинической больницы СО РАН, семья уже жила в Академгородке в «трешке», полученной дедом за верную службу в ракетном конструкторском бюро. Бабка — еврейка, хоть и не признавалась, тоже из ссыльных, всю жизнь перебирала бумажки в каком-то ведомстве, как позже выяснилось — НКВД. Дед Никодим рассказывал, что стишок про цыпленка был популярен в предреволюционной Москве и относился к скульптуре, украшавшей Тверской бульвар, а с тех пор много воды утекло, скульптура переехала на Страстной, но какая разница? Большевики ушли, баре гуляют а Пушкин остался. Еще двадцать раз поменяется власть в России, а Пушкин так и останется стоять, размышляя над судьбами земли русской — «Кто устоит в неравном споре: кичливый лях иль верный росс?»

«Да, известное дело, Пушкин — наше всё! Стихами Пушкина русский человек дышит, признается в любви, воспитывает детей и прощается навек, с ними же он возвращается домой спустя годы. Также Пушкин помогает русским выносить мусор, прибивать полочки и платить по коммунальным счетам. Поэтому в городе Пушкина — Санкт-Петербурге не поскупились на память. Пробовал кто-либо посчитать количество памятных мест Пушкина в Петербурге? Пушкин отметился повсюду: на Английской набережной в особняке Лавалей он читал Бориса Годунова, на берегу Фонтанки гостил у Тургенева, у дома №10 по Коломяжскому проспекту он стрелялся, а Царское село, где он учился в гимназии, так и называется — город Пушкин. Каждый шаг маркирован. Не хватает только табличек в местах, где поэт испражнялся и совокуплялся. Кстати, где он этим занимался? На набережной Мойки, 12 он отдал концы после ранения. Наверное, и совокуплялся тоже», — думал Саша, вполглаза разглядывая панков, вольготно расположившихся кто с пивком, кто с водярой на окрестных скамейках. Своими зелеными ирокезами, красными ботинками, черными косухами они прекрасно дополняли классическую композицию площади Искусств, — Пушкину бы понравилось, — почему-то решил Саша, — тоже юморной был парень! — и, встав с места, отправился в ближайший ларек, коих на соседних улицах было множество. Смертельно тянуло выпить. Настроение опустилось ниже плинтуса, хоть давись! Даже то, что с утра, нежданно-негаданно, объявилась Сима и предложила встретиться «для поговорить», не спасло ситуацию: теперь Саше и думать не хотелось об этой напыщенной гламурной профурсетке. Все Сашины мысли и чувства занимало лишь одно, точнее, одна — волшебная рыжая чаровница с бездонными малахитовыми глазами. Это ж надо было так лохануться! Такого нелепого, унизительного фиаско у Саши еще никогда не случалось! Конечно, она приняла его за импотента! Увы, дерьмо происходит и когда-то оно происходит в первый раз. Саша растерял весь позитив, расплескал самоуверенность, его ЧСВ надломилось и стремительным домкратом неслось вниз по наклонной. Требовалось срочно принять хоть что-то для подъема духа.

— Можно мне вооон тот черно-красный фанфурик? — Саша указал на полку.

— «Ягуар»? Сколько? — догадался таджик за прилавком.

Банки с токсичной ледяной жидкостью посыпались в рюкзак. Вернувшись на скамейку, Саша звонко выломал крышечку и залил в себя яду. Как кувалдой по башке.

— Огонек найдется? — подгреб странный типчик — длинный, с наголо бритой башкой, впалыми щеками и нездорово блуждающим взглядом. Он подсел к Саше и дохнул перегаром. «Панк? Или скин? Может антифа?» Черная шинель парня отблескивала значками всех направлений — там были и «Анархия» в круге, и сведенный кулак White Power, и перечеркнутая свастика, на потертом рюкзачке крикливо выделялась броская нашивка «Чаю воскресения мертвых и жизни будущаго века. Аминь» с черепом и костями.

Саша чиркнул зажигалкой.

— А выпить?

Саша протянул банку — на, пей, не жадный. Панк ненасытно припал к жестянке. Сделав несколько конских глотков, он отошел, не затруднив себя благодарностью. Впрочем, вскоре он вернулся, на этот раз с пузырем и пепси.

— Жгугр! — представился панк, разливая водку.

— Жгугр? — изумился Саша. — Это что, кликуха такая?

— Да. Кликуха. Хотя некоторые называют меня Говном, в честь сорокинского персонажа из «Тридцатой любви Марины», потому что я блюзы петь люблю. Но мне это не нравится. Я всем Жгугром представляюсь, потому что я Россию спасаю.., — меланхолично протянул он. Можно было подумать, что спасать Россию было для него абсолютно будничным делом.

— А, ясно! — с понимающей издевкой кивнул Саша. — А меня можешь звать просто Александром.

— Санек, что-ли? Ты кто будешь по жизни, Санек? — требовательно спросил панк.

— Я сейлс. Продажник то есть.

— Телефонами торгуешь?

— Нет, чертей продаю.

— Лысых?

— Как ты знал?

— У меня братуха тоже сейлс, так он всегда так говорит — могу и черта лысого продать.

— О! И у нас в офисе так говорят!

— Конечно говорят, это же профессия ваша бесовская. А я розамировец.

— Это как?

— Про Розу Мира слышал?

— Нет. Что это?

— Это телега такая. Был такой визионер, Андреев Даниил, сын Леонида, писателя, того что «Рассказ о семи повешенных» написал, помнишь, в школе проходили? Так вот, Андреев этот при Сталине по лагерям мыкался. А кто его туда засадил? Да конечно, Хрущев! Который позже убил Сталина и сбросил маску, показав атлантическое нутро свое ревизиониста и оттепельщика. Значит, уицраор русский, предвидя гибель свою, все предусмотрел и книжку Андрееву надиктовал. Так появилась на свет «Роза Мира» — повествование о судьбах народов и цивилизаций; описание сфер высших и низших; сказ о церкви всех церквей, что наступит после нисхождения на землю богорожденной монады, прекрасной девицы Звенты-Свентаны, которая спасет наш мир от падения во Врата Ада, — он хлебнул водки, запил колой и заключил: — Так вот я в ней участник.

— Секта какая-то? — с опаской покосился Саша.

— Не то что секта… — замялся Жгугр. — Каждый сам по себе. Наша миссия — совершенствоваться и бороться со злом! — глаза его блеснули.

— А зло откуда?

— Как откуда? С Запада, конечно! Прямо сейчас, в эти самые минуты, в Шаданакаре — на планете Земля — полным ходом идет борьба добра со злом. Заканчивается Золотой Век Покоя, начинается великая битва. Иисус Христос не завершил свою миссию. Эта незавершенность повлекла за собой ренессанс, реформацию, французскую революцию, атеизм, материализм, агностицизм, неолиберализм и технократию — стремительный взлет красного всадника Апокалипсиса. Так что все эти технические новинки — гаджеты, айфоны, планшеты, электронные браслеты, умные часы, холодильники с дистанционным управлением, расчески с Wi-Fi, вживляемые чипы и массажеры-роботы — всё от лукавого!

Он достал из кармана китайский шестидюймовый «андроид» и покачал им в руке. — Вот он, инструмент дьявола! — легонько подбросил гаджет в воздух и пнул его на лету сапогом, тот отлетел куда-то в кусты.

— Знаешь, как они на западе живут? — продолжил Жгугр, не забывая наливать. — Зажрались и вешаются со скуки. А кто не вешается, те на педерастических оргиях химией ширяются и в очко долбятся, другие это на видео снимают и в пинтаграм выкладывают, а третьи в онлайне комментируют и советы дают. Это непотребство Веб 2.0 называется, я в журнале «Технология» читал. Так вот, с запада через глобальные сети хотят и нам эту нечисть внедрить. Даниил Андреев, великий человек, происходящее сейчас предвидел и описал еще в 58-м году! Слушай!

Он полез в клумбу и достал из кустов гаджет — как ни странно, тот работал.

— Непробиваемый! — похвастался панк. Открыл нужный текст и с выражением зачитал:

— «Жажда власти и жажда крови тайно шевелятся на дне многих душ. Не находя удовлетворения в условиях социальной гармонии, они толкнут некоторых на изобретение доктрин, ратующих за такие социальные и культурные перемены, которые сулили бы в будущем удовлетворение этих неизжитых страстей. А других будет томить скука. Она перестанет быть гостьей, она сделается хозяйкой в их душевном доме, и лишённое коллизий общественное бытие начнёт им казаться пресным. С тоской, с раздражением и завистью будут эти авантюристические натуры знакомиться по книгам с насыщенной приключениями, столкновениями, преступлениями и страстями жизнью других эпох. И чем сытее, благополучнее будет их существование, тем мучительнее начнёт язвить этих людей связанность сексуальных проявлений человека путами морали, религии, традиции, общественных приличий и стыда.

Освобождение от уз Добра — вот каково будет настроение многих и многих к концу Золотого Века: сначала — подспудное, а потом всё откровеннее и требовательнее заявляющее о себе. Человечество устанет от духовного света. Ему опостылит добродетель. Оно пресытится мирной социальной свободой — свободой во всём, кроме двух областей: сексуальной области и области насилия над другими. Заходящее солнце ещё будет медлить розовым блеском на мистериалах и храмах Солнца Мира, на куполах пантеонов, на святилищах стихиалей с их уступами водоёмов и террас. Но сизые сумерки разврата, серые туманы скуки уже начнут разливаться в низинах. Скука и жажда тёмных страстей охватят половину человечества в этом спокойном безвластии. И оно затоскует о великом человеке, знающем и могущем больше всех остальных и требующем послушания во всём взамен безграничной свободы в одном: в любых формах и видах чувственного наслаждения. Жаждать власти будут сотни и тысячи. Жаждать сексуальной свободы будут многомиллионные массы».

«Роза Мира». Книга XII. Глава 4.

Панк засунул смартфон в карман, приложился к бутылке и торжествующе посмотрел на Сашу.

Теперь врубаешься? Весь этот радужный разгул в СШАиЕ, гей-парады, фестивали наготы, марши шлюх, радужные флаги на фонарях — это оно и есть. Люди готовы слушаться ЗОГ, масонов, иллюминатов, кого угодно, лишь бы им позволили удовлетворять свою похоть в различных экзотических формах. Но кукловодам мало трахать своих людей, свои народы, им, видите ли, как в 41-м, не хватает жизненного пространства! Теперь они пришли и по нашу душу! Они вкладывают бешеные бабки в НКО, институты, университеты, соцслужбы, чтобы те выпускали работы и исследования, убедительно доказывающие, что возможность чпокаться в задницу есть высшая ценность и неотъемлемое право каждого гражданина. А знаешь, зачем им это надо? — его глаза сузились. — Так они внимание отвлекают! Пока небыдло в афатическом припадке борется за права, курит траву и приходует друг друга в анус, они работают. За власть! За мировое господство. Каждая банка «Пепси», что ты пьешь, — копейка в их копилку!

Он резко скрутил опустевшую жестянку в ладонях и, кинув ее на грязный от окурков гравий, с ненавистью раздавил кованым ботинком. Банка истошно захрустела. Жгугр заглянул Саше прямо в глаза, в его горящем взгляде еле заметным огоньком тлело безумие.

— Это сам Антихрист ведет нас в последний путь!

— А СШАиЕ — это что? — только и смог спросить офигевший Саша. «Интересно, это он под веществами или просто ебанутый?»

— Соединенные Штаты Америки и Европы, — скривился панк.

— И что, по-твоему, следует делать?

— Как что — ясен пень! Бороться! Бороться с ними всеми возможными способами. На днях мы одному пиндосу занесли звездюлей, надеюсь, его теперь домой отправят… — панк ухмыльнулся, — в белых тапочках.

Сашин взгляд непроизвольно скользнул по обуви собеседника. В высоких кожаных берцах крест-накрест сплетались грязные белые шнурки. Перед глазами промелькнули бритые головы, тяжелые ботинки, мелькающие кулаки и харкающий кровью американец.

— Это случаем не на Ломоносова было?

— Да, где-то там. А ты откуда знаешь? Видел, что ли?

Саша замешкался, но не решился выдать себя.

— Нет, в газете читал.

— А-а-а, — протянул панк, — ну да, у нас о таком любят писать.. У нас в России — все СМИ ими куплены! — зрачки его расширились и панк пристально посмотрел на Сашу круглыми, как беляши, глазами.

— Кем «ими»? — удивился Саша.

— Неолибералами, масонами, педерастами и прочей нечистью. Имя им легион. Сейчас они на марше, они атакуют. Их оружие — психический пиар. Они выкупают весь контент и действуют людям на мозги, пока те не сходят с ума. Они внушают людям, что тем позарез нужны некие права, и когда они эти права получат, все станет просто заебись и трава зеленая по зиме. Наевшись сполна этих идеоформ, люди превращаются в зомби, выходят на улицы и принимаются орать: «Права! Свобода! Еще прав, еще свободы!» И чем больше они орут, тем меньше у них прав. Чем больше беснуются, тем меньше у них свободы. И тогда они становятся злокачественной опухолью на русском эгрегоре, аутоимунной болезнью на теле русской души. Организм уничтожает сам себя.

К счастью, — утешил он, — есть закон 14 процентов. Общее количество бесноватых никогда не превышает этого числа, но будучи бешеными, эти 14 очень опасны. Они желают разъесть ткань русской метакультуры и сгноить ее живьем. И тогда придет Антихрист и объявит себя Богом. Заставит поклоняться себе лестью, обманом и чудесами. Недовольных сошлет в ГУЛАГ, а упорствующих поставит к стенке. Он разрушит установленный Богом порядок, смешает мужчин и женщин, будет издеваться над законами божественными и человеческими, и надолго погрузит мир во тьму. Но мы, свидетели и участники Розы Мира, не дадим им прорваться! Нас много, и мы в тельняшках! — заключил панк, хотя надета на нем была черная толстовка с буквой А в белом круге.

— Но как вы друг друга узнаёте? Своя система явок и паролей?

— Нет, это невозможно. Все тайное становится явным. Любые знаки рано или поздно будут раскрыты, и тогда наши враги организуют нам ночь длинных ножей. Мы узнаём своих по взгляду, по ярким глазам. Служители Розы разные, и только воля к спасению позволяет нам объединяться и узнавать друг друга.

— А к вам каждый может записаться… в розамировцы? Ну, вот я, например?

— Нет, — с сомнением покачал головой панк. — Ты не можешь. И никто не может. Во-первых, это не организация. Во-вторых, туда не записываются. Многие носят это в себе, в виде кокона, зародыша, но никто не знает, куда повернет сознание. Человек может попасть под влияние нечисти и превратиться в зомби, а может прозреть и влиться в Розу Мира. Это индивидуальный выбор, и рано или поздно каждому придется его сделать. Но большинство людей представляют собой не определившуюся массу, их сознание спит.

— А я кто? — заинтересовался Саша.

— Ты? — панк пригляделся внимательнее. — Тебя не разберешь. Я вижу вокруг тебя разные энергии, — он взглянул на Сашу как Ванга с обложки журнала «Луч», а голос его заиграл торжественными нотками, — Вижу святых и зомбаков… — Сашу разобрал смех, но он не подал вида. — Да на тебе штамп некуда поставить, как в использованном загране! Так что где ты закончишь свой выбор — хрен знает, у тебя все еще впереди.

— А что ты думаешь про ту.. ядерную атаку? — не сдержался Саша, — она на самом деле…?

— Хахаха — заржал Жгугр, — атака, третья мировая, дефолт! — Это все Стэбинг, сука, стебется, не зря его так прозвали! Скажу тебе по секрету: уицраоры борются как бульдоги с носорогами под ковром, а нам по ходу прилетает. Но если наш проиграет нам всем хана.

Он замолчал и опустил голову, рассматривая что-то снизу.

— Видишь, — он показал на шнурки, сухими заскорузлыми обрезками торчащие из берцев, — совсем запачкались! А были белые, как первый снег. Я чем только их не мыл: отбеливателем, хлоркой, перекисью водорода — все бесполезняк! Не могу нигде найти таких шнурков! Черные, коричневые, зеленые, фиолетовые, да хоть буро-малиновые, только не белые. У тебя не завалялись?

Саша взглянул на ботинки, затем на Жгугра: тот был искренне огорчен. Внезапно Сашино внимание приковала необычная татуировка у Жгугра на шее: маленькая осьминожка с щупальцами, расположившись прямо над ключицей, с любопытством взирала на Сашу выпученными глазами-точками.

«Как живая!» — поразился Саша.

— Не… Откуда у меня. Но если я найду, принесу тебе, — пообещал Саша, не в состоянии оторвать взгляд от странной татушки.

— Ну вот, так и знал! — огорчился Жгугр, — И на том спасибо! — он жадно приложился к бутылке. Последние капли улитками сползали со дна сосуда в рот, прилипая к стеклу. — Так и есть! Бухло кончилось! — обреченно сказал. Немного подождал и добавил жалостливо: — Брат, а у тебя сто рублей не найдется? Еще выпить надо!

Встряхнувшись, Саша достал стольник и вручил панку, проверил мобильный. Сердце предательски застучало — его ждало новое сообщение от Алины:

«Ближайший час буду в Михайловском. Подходи».

— Давай, брат, мне пора, — наскоро попрощался Саша с панком.

— Чао, не теряйся! — махнул рукой Жгугр.

Сделав несколько шагов, Саша обернулся, чтобы бросить последний взгляд на своего нового знакомого, но на лавке уже никого не было.