Паруса «Надежды». Морской дневник сухопутного человека

Александр Рыбин, 2021

Роман «Паруса „Надежды“» ростовского писателя А. Рыбина – это в первую очередь детективная история, которая разворачивается на фоне увлекательного путешествия по морским просторам. Молодой журналист и мажор, волею случая попавший на учебное парусное судно, пытается решить несколько трудновыполнимых задач, чтобы отстоять свое доброе имя и сохранить жизнь своим близким. Так как роман о молодых, не обошлось, конечно, и без любви. Страницы о путешествии, длившемся несколько месяцев, написаны с тонкой иронией, с таким азартом и непосредственностью, что читатель невольно начинает переживать за главного героя. Книга рассчитана на широкий круг читателей, но первую очередь будет интересна тем, кто бредит морями и океанами.

Предисловие к будущему роману

В кабинете заместителя главного редактора газеты «Вечерний город» было прохладно. Сюда почти не проникал гул машин с Большой Садовой; правда, иногда доносились свистки маневровых электровозов и электричек: рядом находился пригородный желез нодорожный вокзал. Зам главного Татьяна Владимировна, близоруко щуря глаза, долго вглядывалась в улицу, будто там, за окном, происходило что-то ужасно интересное; потом неожиданно юрко развернулась, обратив к Илье свое красивое, ухоженное лицо. Смотрела она на него с легкой укоризной и грустью.

— Это, конечно, твой выбор, и я его уважаю. Кстати, ни для кого не секрет, что последнее время ты не очень-то утруждал себя работой… То, что ты писал, мягко говоря, меня не совсем устраивало. Тем не менее, я, наверное, пойду тебе навстречу. Но у меня есть условие…

— Да, я очень признателен. — Илья попытался приподняться из глубокого кресла.

— Сиди, — она поморщилась. — И тут нет заслуг твоих дедушки и бабушки. И мамы, — добавила она, чуть помолчав. — Просто я верю в тебя! А что касается… — Споткнувшись в середине фразы, она нервно стала перебирать какие-то бумаги на столе, потом, спохватившись, продолжила чуть язвительно: — Ты же знаешь, как я люблю вашу семью. Господи, какие родственники за твоей спиной!.. Думаю, догадываешься, почему я напомнила вашей милости, о твоей родне.

Татьяна Владимировна знала, о чем говорила, так как дружила с матерью Ильи с пятого класса и своими близкими, почти родственными отношениями они отвергали сентенцию, что женской дружбы не бывает.

— Они, твои родные, я знаю, тоже в шоке. Кошмар! Четыре месяца — сплошная вода! С ума можно сойти. У тебя же нет опыта в подобных делах, никакого! И опять же, бывают кораблекрушения…

— Даже в ванной можно захлебнуться, — сыронизировал на язвительный тон шефа Илья, но тут же осекся, увидев, как ее задела его шутка.

— Не надо оттачивать сардонический стиль разговора подчиненного с начальником на своем руководителе. Все — таки по отношению ко мне это запрещенный прием.

Она снова замолчала, перебирая бумажки на широком редакторском столе. Потом украдкой взглянула на него:

— Повторяю, я почему-то верю в тебя. У тебя есть несомненный талант! Когда тебя накрывает, на тебя любо — дорого смотреть. Ты только не очень-то зазнавайся. Это всё я тебе авансом говорю. Так вот… — Она опять подошла к окну. — Я тебя, конечно, отпущу в это опасное путешествие, только с одним условием: что ты готовишь материал, и не просто про природу и голубые моря и океаны с чайками и пингвинами, а непременно с экскурсами в историю. И еще добавь туда интриги, драматизма и экшена. Ты это умеешь. Хотя я думаю, что там будет и так много чего такого… Сможешь каждую неделю присылать мне материал на пятьсот — семьсот строк?

Она повернулась и испытующе посмотрела на него.

— И главное, чтобы привязка всей истории имела отношение к Ростову, чтобы было предельно ясно, откуда всё началось. У меня даже идея одна есть… Ну, как, сможешь?

— Семьсот строк — легко.

— Смотри, нужно выдержать этот темп. Мне надо не просто пустое описательство, а…

— Почувствовать себя ковбоем.

«Почувствовать себя ковбоем», любимое выражение Татьяны Владимировны, подразумевало всё: и драйв, и напор, и необычный сюжет, и неожиданную развязку… В общем, всё, чтобы газетную страницу открывали с нетерпением, чтобы ее ждали и обсуждали. И всё это было в биографии газеты «Вечерний город». Конечно, не всегда. Но Татьяне Владимировне, когда она видела, что интерес к газете стал угасать, а тираж — падать, всегда удавалось нащупать нить Ариадны и вывести «Вечерний город» из очередного тупика, подняв издание на новый уровень.

— Я знаю, ты сможешь. — Она вдруг посмотрела на Илью с материнской заботой, и голос ее потеплел. — Ты, главное, береги себя… Итак, в каких странах у вас намечаются во время пути стоянки?

— Если вкратце, из Новороссийска идем в Румынию, порт Констанца, — это будет гонка, регата. Там мы пробудем два дня. Потом Сочи, Севастополь, там меняется часть команды и через Стамбул — парусник идет на Лемнос. Что касается Стамбула, не очень уверен, что мы там остановимся, а вот на Лемносе у нас точно стоянка три дня. Я уже получил необходимую информацию из Владивостокского морского университета.

— Лемнос, Лемнос… — Татьяна Владимировна смешно наморщила носик, пытаясь что-то припомнить. — Ах да!

Лемнос, греческий островок… Что-то припоминаю… Точно, ну, конечно же, там, наши кадеты ухаживают за русским кладбищем. Я где-то об этом недавно читала.

— Там упокоилось много наших казаков с Дона и Кубани, бежавших от большевиков. Я, когда готовился, читал материалы, был просто поражен, сколько судеб, сколько разбитых сердец!

Татьяна Владимировна пересела к нему поближе, на диванчик.

— Неплохо бы обширную статью об этом написать в нашей газете, в рубрике «Далекое — близкое». Мой прадед тоже где-то сгинул: то ли в Турции, то ли в Сербии. К сожалению, в нашей семье на этот счет противоречивые сведения. Бабушка всю жизнь таилась и поделилась с нами уже в конце жизни. Эта тема у нас всегда была под строжайшим запретом: боялись, что он воевал с красными и за это всех репрессируют. Когда она была девчонкой, очень пугалась кожаных тужурок: на ее глазах во дворе их дома расстреляли деда и родного дядю. Ладно, вернешься — обсудим. Я думаю, по итогам твоего путешествия, помимо твоих репортажей с парусника, много о чем можно будет потом написать. — Она тяжело вздохнула и переменила тему: — Давай, молодой и перспективный, докладывай, куда дальше ваш парусник держит путь.

— Предположительно маршрут такой: Хорватия, порт Задар, там мы тоже стоим три дня, потом Тунис, кажется, Бизерта, потом, может быть, заглянем в Гибралтар, но это неточно, и с попутным ветром — через Атлантику, там мы проследуем через Панамский канал прямиком на Штаты, Сан-Франциско, Гонолулу — стоянки в портах там тоже предусмотрены — и, наконец, Владивосток…

— Впечатляет! — Татьяна Владимировна переместилась с диванчика за редакторский стол. Тон вновь стал официальным.

— Так вот, первый материал я жду из Румынии. Немного напишешь о гонке. Мы тебя позиционируем как собственного корреспондента, так что зарплату надо отрабатывать… И, собственно, о жизни на паруснике и не только о ней — всё интересное. Не мне тебя учить. О жестких сроках выхода материала не смей забывать… Потом Лемнос, — она смягчилась. — Может быть, удастся добыть о наших земляках какие — либо подробности, было бы просто здорово! И тему, тему разрабатывай, чтобы путешествие на крылатом паруснике было искренне, живо и талантливо подано нашему читателю!

1 июня. 10 часов утра

Привет! Мне самому. (Я стал уважительно относиться к себе и даже здороваюсь на страницах дневника.) Не кажется ли тебе, что ты самонадеянный болван, если ввязываешься в эту авантюру? (Но как же мне далеко до совершенства! И главное, отказаться уже невозможно. Следующим вопросом я ставлю самого себя в тупик.) Кому и что ты хочешь доказать? Наверное, прежде всего себе, хлюпику и не очень смелому человеку, что я что-то могу. Это я-то не смелый? Ух, какой смелый! Но тебе — то, дневник, я могу сказать по большому секрету: поджилки у меня все равно трясутся. Я попросту авантюрист. И становится даже стыдно за писанину, что накорябал в порыве эмоций 23 января. Ухарь! Самонадеянный идиот!

Тот же день, только вечер

В Ростове еще не жарко. Молодая зелень. Цветут акации. Впереди целое лето. Но это лето город проведет без меня. Я уже в автобусе, который не спеша пробирается из городских пробок на трассу. Впереди неизвестность… Нет, что я такое говорю! В перспективе меня ждет всемирная прославленность: я эдакий современный Тур Хейердал, Семенов-Тян-Шанский, Пржевальский, Федор Конюхов и еще кто там местного разлива… Осталось только пройти эти моря и окияны.

Написал для себя, чтобы всегда эта запись была на виду: мысль материальна, и материальна вдвойне, ежели она изложена на бумаге, — кто-то очень умный сказал, но не я, а жаль…

Итак, моего героя тоже зовут Илья. Отныне я его создатель, повелитель, и от моего умонастроения зависит его судьба. Она будет тесно переплетаться с моей историей, но не настолько, хотя это всё в руках Господа! Аминь.

Татьяна Владимировна прочитала мое предисловие: «Конечно, спасибо, что находишь и мне место в твоем романе, только, может быть, изменишь имя — отчество?» Полемизирую с вами, моя дорогая. А зачем? Хватит вам и того, что я изменил название газеты. Будьте неким мостиком… Нет, слово нужно другое — может быть, звеном? Нет, все — таки мостиком между моими дневниковыми записями и романом. И на этом точка… нет, многоточие…

2 июня. 6.15 утра

Написал первые строчки. И еще эпиграф, который был мною зафиксирован для чего-то сто лет назад и вот теперь нечаянно пригодился.

Вот он:

Колыхается океан ненастный,

Высь небесную кроет сумрак серый.

Удалой пловец держит путь опасный

С твердой верой.

К. Павлова

История должна быть обязательно не только о море, но и о любви. Или не так: не только о любви, но и о море.

Но, еще не увидев парусник, что называется, вживую, а только его многочисленные снимки, выложенные в Интернете, я уже влюбился. Потому что невозможно в него не влюбиться.

Нашел опубликованные в Сети основные характеристики парусника:

Фрегат «Надежда» — трехмачтовый трехпалубный парусник неограниченного района плавания. Он предназначен для учебных целей.

Корпус, мачты и реи стальные. Парусное вооружение полное, типа корабль (фрегат). Двадцать шесть основных парусов, из которых четырнадцать — прямые, а двенадцать — косые, имеют площадь около двух тысяч семисот семидесяти квадратных метров. Паруса изготовлены из крепчайшего дакрона. Обслуживание такелажа и парусов — как в девятнадцатом веке, то есть вручную.

Длина с бушпритом — сто десять метров, если уж быть точным, то сто девять метров и сорок сантиметров, наибольшая длина корпуса чуть меньше девяноста пяти метров, ширина — четырнадцать. Осадка — шесть целых шесть десятых метра, высота грот — мачты — сорок сантиметров не дотягивает до пятидесяти метров. Фок — мачта и бизань чуть поменьше. Кроме парусов фрегат «Надежда» оснащен двумя двигателями, каждый четыреста шестьдесят восемь киловатт; скорость под машиной — одиннадцать узлов. Водоизмещение судна — около трех тысяч тонн; запасы пресной воды — триста тридцать две тонны, топлива — двести шесть тонн.

Потом допишу, как состоится наше с ней свидание. Спросите, с кем свидание? Ну конечно, с ней, с красавицей «Надеждой».

3 июня. 22.40. Ночь в Крыму

Сижу в своей каюте (у меня собственная каюта!) и кроме бесконечного: «Это потрясающе!!!» — ничего конкретного не могу написать. Просто, когда я «Надежду» увидел воочию, поймал себя на мысли, что пишу о паруснике, а подразумеваю девушку. Так вот, когда я увидел эту красавицу девушку, пришвартованную у причала, мое сердце ёкнуло. Белоснежная прелестница — глаз не оторвать. Как бы сосредоточиться и писать в тему…

Наконец отправил первые пятьсот строк в «Вечерний город». А помнится, обещал семьсот, но где их взять, если я постоянно чем-то занят? На самом деле — суета. На что-то вечно отвлекаюсь. Что напишет мне в ответ Татьяна Владимировна?

Кстати, услышал первое же неизвестное мне слово — шильдик. Слово-то какое — с негативной окраской: шильдик, шильдик… Похоже на «шибздик». А оказалось — номерок на двери с названием помещения. Надо бы слова новые записывать, словарь терминов морских завести для себя, чтобы не облажаться.

И еще… Кажется, меня здесь не ждали… или, мягко говоря, не очень рады моему прибытию на корабль. Про душевный прием я написал бы так: «Он вступил на палубу «Надежды», как когда-то на нее же, лет эдак под двести назад, пожаловал барон Лансдорф, — его никто не ждал, не ждали и вашего покорного слугу…»

На самом деле я не очень-то обиделся на такой камуфлет. Помнится, прошлой осенью к нам из районной газеты пожаловал один чудик, набираться опыта; лез везде, вот тут даже уместно выражение — совал свой нос, так как шнобель у него был отменный. Так скажем, вся редакция встретила его с большой прохладцей… С таким же радушием на корабле встретили и меня. Возможно, ждали кого-то другого, а приперся я. Нос свой, правда, никуда не сую, пока. А там видно будет. Ладно. Приняли, как приняли. Не велика птица. Лишь бы провожали хорошо. Прием этот я уж как-нибудь переживу.

Итак, я начинаю свой роман.