Паруса «Надежды». Морской дневник сухопутного человека

Александр Рыбин, 2021

Роман «Паруса „Надежды“» ростовского писателя А. Рыбина – это в первую очередь детективная история, которая разворачивается на фоне увлекательного путешествия по морским просторам. Молодой журналист и мажор, волею случая попавший на учебное парусное судно, пытается решить несколько трудновыполнимых задач, чтобы отстоять свое доброе имя и сохранить жизнь своим близким. Так как роман о молодых, не обошлось, конечно, и без любви. Страницы о путешествии, длившемся несколько месяцев, написаны с тонкой иронией, с таким азартом и непосредственностью, что читатель невольно начинает переживать за главного героя. Книга рассчитана на широкий круг читателей, но первую очередь будет интересна тем, кто бредит морями и океанами.

Безвыходное положение

Разум не знает безысходности.

Марсель Пруст

Каждый звонок, каждый шорох, скрип тормозов на Пушкинской, громкий неожиданный смех — всё заставляло сжиматься его сердце от страха.

Илья время от времени тихонько выглядывал из-за занавески в окно. Угол обзора был небольшой: он видел только противоположную сторону Пушкинской и приткнувшуюся к нему часть переулка Газетного, целый день под завязку набитую машинами. Наконец он обратил внимание на припаркованную тонированную девяносто девятую баклажанного цвета. Уж больно она напоминала машину, которая чуть не сбила его у дома Арсена. Иногда пара пунцовых точек гуляла по салону машины: явно кто-то находился там и курил. Выход из подъ езда просматривался идеально, незамеченным никто бы выйти не смог.

Тогда Илья вспомнил еще недавно, в восьмом — девятом классе, применявшиеся им ночные исчезновения из квартиры. Его комната выходила в колодец двора; тут с балкона, имея ловкость и сильные руки, практически не рискуя, можно было подтянуться и по козырьку, нависшему над балконом, через слуховое окно на чердаке попасть на крышу. Всё было излазано довольно основательно: здесь с Пистолетом, Агрономом и Владом они учились курить; тут, раздобыв старенький бинокль, они подсматривали за Жанкой, которая купалась в ванной. С балкона комнаты Ильи ванная Жанны не просматривалась, да и можно было попасться, а из слухового оконца — в самый раз.

Жанна была старше лет на пять, и была, по мнению пацанов очень даже ничего. Она стала как-то роднее и ближе. Первая платоническая любовь Ильи, на период отрочества. Он видел, как она готовилась к сессии, как лениво завтракала, как одевалась, как раздевалась; он видел всё, что происходило с ней. Он даже видел книги, которые она читала. И он изнывал, если не удавалось обезьянкой вскарабкаться по балкону наверх, пробраться к заветному запыленному, в вечной паутине, слуховому оконцу и приникнуть к окуляру.

Это продолжалось весь восьмой класс и почти до четвертой четверти девятого. Когда у Жанки случилась любовь, она изменила ему. Это была катастрофа. Она, конечно, не знала, что изменяет: ведь ей было невдомек, что она является божеством и идолом для пятнадцатилетнего мальчика. Не зная этого, она привела к себе какого-то прыщавого, с длинными волосами. Кусая губы, Илья был третьим в ее комнате. Они не знали о присутствии его и вытворяли такое, что обычно делают молодые, здоровые, не очень-то отягощенные моралью люди, тем более в отсутствие родителей. Он не мог ей этого простить, не мог простить мучительной смерти своего чистого, святого чувства к ней…

Его чувство оказалась униженным, растоптанным, рас плющенным. Он же ее любил, он же ее боготворил… Встречая ее на улице, дрожал как осиновый лист, не смея глянуть ей прямо в глаза. Были мгновения, когда он даже хотел сознаться в своей любви к ней. А она с каким-то прыщавым изменила ему. Ему!

Он тогда даже заплакал от злости, хотел запустить камень в ее теперь уже ненавистное окно. Но сдержался. Потом он порвал все стихи, которые писал по ночам от безысходной любви к ней. В общем, много чего было связано с этим чердаком и этим слуховым оконцем.

По чердаку можно было попасть в третий подъезд, который выходил на переулок Газетный. А можно было, выбравшись на крышу и спустившись по пожарной лестнице, оказаться на крыше следующего дома и дворами выйти почти к переулку Семашко. Всё было здесь хожено и перехожено, но все эти пути были давно заброшены, вряд ли кто-нибудь забирался сюда за последние пять лет. И вот пришлось всё повторить.

Препятствие возникло из-за того, что все выходы с чердака в подъезды были закрыты; пришлось использовать пожарную лестниц у.

Илья вышел из подъезда совсем другого дома и сделал круг, пройдя по Максима Горького, потом по Семашко, спустился по переулку Малому и опять вышел на Газетный, только теперь со стороны Большой Садовой. Машина стояла на том же месте. Илья прислонился к стене дома вполоборота, натянув капюшон куртки почти до носа. Это была та же самая машина, без сомнения.

Надо валить из города. Чем быстрее, тем лучше. Добром это никак не закончится. Только сейчас он почувствовал противную дрожь в ногах.

Он набрал телефон Катерины.

— Я в Москве, на вернисаже итальянской живописи.

— Как насчет дачи?

— Буду послезавтра. Потерпишь? Как у тебя дела?

— Ну, раз говорю про дачу…

— Хочешь, я брошу…

— Не надо, — перебил ее Илья. — Потерплю. Ладно, я еще позвоню.

Он увидел, что из машины вылезли двое, и тут же заметил, что из его подъезда вышел среднего роста спортивный парень в кожаной куртке; он явно шел по направлению к ним. Илья согнулся, втянул, как черепаха, голову в капюшон. Сердце колотилось. Он шел не по тротуару, а среди машин, которые как будто навечно застряли здесь в полуденной пробке. Чутье его не обмануло: парень подошел к тем двоим, а Илья стоял всего в двух метрах от них.

— Его дома нет, — донеслись до его ушей слова того, кто вышел из подъезда.

— Точно?

— Точнее не бывает.

Они не обращали внимания на фигуру чуть прихрамывающего парня, который натянул капюшон на голову и заглядывает в салоны автомобилей, изнывающих в «пробке». Мало ли сумасшедших бродит по улицам весеннего Ростова-на-Дону.

Возвратившись домой тем же путем, каким покинул его полчаса назад, Илья увидел бабушку. Та возилась на кухне, напевая вполголоса третью арию Далилы из оперы Сен-Санса. Это была невоплощенная мечта Адели Александровны — спеть сию арию в опере «Самсон и Далила», которую она, по ее словам, исполнила бы с блеском, не хуже Марии Каллас, на главной оперной сцене страны. Но, по ее намекам, недоброжелатели, коих было так же много, как и поклонников, плели такие интриги, что в конечном итоге она попала в неприятную ситуацию — «trouble», — понизив голос, добавляла она, и даже на время потеряла голос; собственно, из-за этого и покинула Москву, вернувшись в пыльный Ростов. Если историю своего бегства из столицы она пыталась рассказать кому-нибудь, обычно из малознакомых, дед всегда морщился и дергал ее за рукав платья. Тут была какая-то тайна, одна на двоих.

— Обедать будешь? — обрадовалась она приходу внука. — Не слышала, когда ушел. Не слышала, когда вернулся. У тебя всё нормально?

— Почти.

— Ладно, милый мой. Будешь голубцы? — Она потрепала угрюмого внука по заросшей рыжеватой щетиной щеке. — Я тут напугалась: свет отключили. Звоню Клавдии Ивановне из семнадцатой — у нее тоже света нет. Петровым в двенадцатую квартиру — есть, а у нас нет. Не знаю, что и делать… Тут стук в дверь. Оказывается, электрик прозванивает все розетки в доме.

— Что делает? — Илья чуть не поперхнулся. Вилка застряла в теле голубца.

— Ну, я не знаю, как это называется. В общем, такой интеллигентный молодой человек. Проверил все наши розетки. Я расписалась в квитанции, что проверка произведена, сопротивление нормальное.

— Сопротивление, говоришь…

— Через минуту свет опять включили. — Она поставила перед ним стакан с чаем. — Тебе лимончик нарезать?

Илья вскочил.

— Спасибо, бабушка. Без лимона.

Его не очень грела мысль обращаться за помощью к отцу, но сейчас был не тот случай: он загнан в угол. Сию минуту ему вдруг захотелось его поддержки, совета; он чувствовал, что без отца не справится с ситуацией. Рассказать всё матери — это значит слезы, истерика. Он бы рассказал деду, но у того и так было уже два инфаркта. Бабушка вообще могла хлопнуться в обморок.

Оставался только один близкий человек, который был способен повлиять на ситуацию. Илья понимал, что над ним нависла смертельная опасность. Те, что экспроприировали у него деньги в подъезде, и те, что караулят его в машине, — разные ребята. И зачем его ждут не дождутся, становится ясным в свете того, как закончил свой небольшой жизненный путь бармен Ваня, давший показания. Конечно, можно было бы позвонить в полицию, этому хмурому капитану, но где гарантия, что информация каким-то образом не дойдет до этих ребят, что пасут его? Илья свет не включал, хотя его спальня находилась на противоположной стороне Пушкинской и выходила в квадрат домового колодца. Дед и бабушка были предупреждены, что его нет дома. Осторожно выглянув в сумерки, он увидел, что девяносто девятая по-прежнему стоит на своем месте.

«А может, это менты, — вдруг осенило его, — и я у них вроде наживки? Вроде червячка на крючке: вдруг какая рыба клюнет. Может, все же позвонить капитану, прояснить, спросить напрямик: “Ваши ребята? Я их вычислил, грубо работают». И что тогда? Наверняка кто-то сливает информацию налево. Нет, нужно валить из этого города — чем быстрее, тем лучше».

Включив комп, он вышел в скайп; тут же поползла информация, кто его домогался, кому он нужен. В основном по редакционным делам, а также вопли, что он давно не заглядывал в соцсети.

Отец вышел на связь не сразу. Наконец на экране показалось его лицо, несколько помятое.

— Ты смотрел на часы?

— Прости, отец, что-то я и вправду запамятовал…

— Что-то случилось? — отец потер переносицу. — Или так, поболтать? Молодец, конечно, что вспомнил.

Этот чуть ироничный тон отца по отношению к нему всегда выводил Илью из равновесия, но тут он стиснул зубы: сам виноват. И сразу же внутренний голос саркастически заметил: «Давно ты не был таким самокритичным, обычно виноваты другие».

Отец поморщился.

— Раз уж разбудил, потерпи чуток: я себе кофейку сварю. Ты, надеюсь, не против? Помнишь, как когда — то: ты у себя крепкий чай с лимоном, а я у себя кофе? Лады?

— Лады.

Пока отец делал себе кофе, к компу подошел Вагон. Здоровенный сибирский кот получил свое прозвище потому, что с малолетства доставлял кучу проблем и забот. Мало того, что он хулиганил и пакостил, так еще и болел и частенько смывался из квартиры по своим мужским делам. После этого он появлялся весь покалеченный, но по его важному виду было понятно, что это победитель, а не побежденный.

Поначалу Вагон носил кличку Кузя, на которую почти не реагировал. Кто-то из отцовских друзей пошутил, что с Кузей отец возится как с писаной торбой и тот доставляет ему проблем вагон и маленькую тележку. Кот, до этого слушавший гостя вполне мирно, вдруг бросился на него и довольно сильно укусил за руку. Так и приклеилась кличка — Вагон и маленькая тележка. Маленькая тележка куда-то укатилась, а Вагон остался. С течением времени он стал толстым котярой со свирепой физиономией, которого боялись все коты в округе. Был он любопытен и разговорчив. Мурлыкал, ежели кто-то с ним начинал вежливо разговаривать. Не любил фамильярности, но гладить себя позволял. Впрочем, до тех пор, пока ему это нравилось. Вот он и впрыгнув на стол, заглянул в комп.

— Привет, Вагон! — Илья улыбнулся. Кот в ответ мурлыкнул. — Ага, тоже пришел наши мужские разговоры послушать?

Появился отец с дымящейся чашкой кофе.

— Ну, выкладывай, что у тебя за проблемы?

Когда Илья описывал все события последних дней, у отца лицо мрачнело всё больше и больше. Кофе так и стоял нетронутый. Отец не перебивал сына, только иногда сжимал в пальцах карандаш так, что он вскорости, не вынеся издевательства, переломился пополам.

Закончив свое повествование, Илья вздохнул с видимым облегчением и потер виски: голова разболелась в одночасье.

— Если всё, что ты мне рассказал, правда, эпизод с аварией ну никак не тянет на два трупа. Тут что-то очень серьезное. Можешь еще что-то добавить?

Илья покачал головой.

— Очень скверная история… Пока они развернутся… — Отец наконец отпил уже остывший кофе. — Ты не под подпиской?

Илья отрицательно мотнул головой:

— Формально нет.

— Наверное, тебе лучше приехать ко мне во Владивосток. Я с матерью поговорю. Вот стариков надо бы тоже отправить, от греха подальше, — размышлял он вслух. — Потом посмотрел на него изучающее. — Скажи, ты мне точно всё рассказал?

— Как на духу.

Отец помолчал.

— Вот что, давай… Я подумаю… Утро вечера мудренее.

— Да! — хлопнул себя по лбу Илья. — У меня другой телефон, тот я заблокировал. На всякий случай.

— Вот это правильно. — Отец аккуратно записал новый номер. — Ладно, — он улыбнулся, но улыбка получилась вымученной… — Не переживай. Не бывает, конечно, безвыходных ситуаций. Помнишь, как я тебя учил? Если препятствие нельзя обойти, его надо постараться перепрыгнуть.

— Слушай, батя, ты прости меня за то, что…

— Давай кисель попьем позже! — оборвал он жестко. — Завтра я тебя наберу, — и отключился.

Илья сидел перед выключенным компьютером с закрытыми глазами, головная боль не проходила. Не раздеваясь, он улегся в постель. И тут до него дошло: первый раз отец не заорал на него, не стал читать нотации и презрительно щурить глаза. Первый раз он его выслушал до конца, не перебивая, и, главное, без всяких условий собирался помочь.

Утром на пороге стояли двое в штатском; не очень церемонясь, они прошли в комнату Ильи. За их спиной стояли мать, дед и бабушка. Дед держался за сердце.

Один из пришельцев, в сером пиджаке, белоголовый как лунь, пытался успокоить всех:

— Вы же в курсе, он идет как свидетель. Ничего такого, чтобы вы волновались. Просто сделал дело с утра и целый день свободен.

В коридоре прокуратуры он столкнулся с Пистолетом и Агрономом; видно было, что их тоже подняли раненько с кровати. Они были какие-то обмякшие и совсем не гламурные.

Илью встречал тот же капитан, а в углу сидел папаша Пистолета, попыхивая трубкой. Он демонстративно отвернулся от Ильи. Капитан улыбался и листал какую-то папку.

— Пока как свидетель. Усекаешь? Пока. Ежели будешь чистосердечно, как на исповеди…

Илья кивнул головой.

— Кажется, я уже в прошлый раз всё…

— Не перебивай! — вдруг заорал капитан. — Зачем ты гонял машину Оганесяна в Москву? И главное, к кому?

Илья попытался взять себя в руки.

— Как бы вам это объяснить… Раза три или четыре Арсен просил меня поехать в столицу, показать тачку покупателям в Москве, солидным людям.

— Как это происходило? — Следак придвинулся поближе, так, что Илья ощутил, как от него несло одеколоном «Пети». — Поподробнее, паря, давай, не стесняйся.

— Сделка почему-то срывалась… после того как машину…

— Машину вы показывали…

— Короче, Арсен просил показать тачку покупателям. Я пригонял ее в Москву, в автосервисе они ее осматривали…

— А вы? Где были вы?

— Ну, обычно в баре… Напротив…

— Так, а дальше?

— Обещали подумать, говорили, что аппарат хороший, но хозяин дорого просит за тачку. Передавали Арсену конверт…

— Конверт?

— Ну да… В конверте была всегда пятитысячная купюра.

— Конверт был запечатан?

— Да. Я один раз… не удержался, вскрыл конверт… — Илья наклонил голову. — Странно, конечно, всё это было. Почему они ему передавали пять тысяч? Второй раз, когда поехал, опять на просвет конверт посмотрел, любопытно стало, — там тоже лежала пятитысячная купюра. Я еще подумал: что-то тут не так. А потом махнул рукой: что я-то заморачиваюсь? Не мои это проблемы. На такой тачке прокатиться в Москву и обратно — одно удовольствие. А тут еще с бабами… Потом Арсен обязательно накрывал поляну и за беспокойство давал десять — пятнадцать штук. Я первый раз даже отказался, но он почему-то сильно разозлился и сказал, чтобы деньги взял.

— А ребята? — Следак наконец перестал пытать Илью запахом французского одеколона и отодвинулся.

— Они тоже катались, кажется, два раза в Питер, один раз в Казань и в Нижний… Но в основном он просил меня. — Илья побледнел, и по спине у него ручейками пошел пот. Похоже, он понял, куда клонит следователь.

— Тоже показать машину?

Илья кивнул головой.

— Адрес сервисного салона помнишь?

— Нет. Но могу вспомнить, как ехал.

— Пиши координаты.

Илья, напрягая память, стал описывать район, крупные магистрали и улицы, которые находились вблизи автомастерской. Увы, точного адреса он не помнил.

Майор сел за стол напротив вдруг поникшего Ильи. Еще не были предъявлены никакие факты, но уже было ясно, на что направлены эти на первый взгляд нелепые вопросы следака, и зловещность выводов казалась уже очевидной.

Он и сам с друзьями поначалу задавал Арсену этот вопрос: почему так упорно он хочет продать машину на стороне? Объяснял он им так, что подавал объявление на АВТО. ru и ему нет никакой разницы, кто даст бабло за его «лялю», а так как «Лексус LX» — полный фарш, то и просит он очень много. Просил он и вправду какие-то умопомрачительные суммы, скидки покупателям не делал, и при этом его ничуть не расстраивало то, что сделки постоянно срывались.

Потом этот идиотский случай. Арсен был в ярости, как никогда: ведь все эти кульбиты и, главное, убийство его машины — всё произошло у него на глазах. Таким его никогда не видели.

Капитан уселся рядом с Ильей.

— Слушай, вы сорвали операцию федералов, которую они готовили полгода. И так получается, ты последний свидетель… Как ты думаешь, кто за тебя заступится?

Когда Илья с пропуском направился к двери, капитан его окликнул:

— Сечин, а ты не будешь писать заяву, что на тебя напали в подъезде вчера поздно ночью?

Илья оглянулся:

— А смысл?

— У тебя ничего не пропало? — Капитан зло ухмылялся.

Илья покачал головой:

— Нет, товарищ капитан, телефон вот только разбили. Но я уже купил новый.

Когда Илья, Агроном и Пистолет вышли из прокуратуры, солнце уже стояло в зените. Папаша Пистолета усадил всю троицу в служебный «мерседес». Сам сел за руль.

— Идиот! Машина Арсена, оказывается, была с двойным дном. — Обращался он к сидящему рядом Илье. — Вы были почтальонами: ты, мой балбес и Агроном. Усекаешь? Мало того, что Арсена вели федералы. Они же осуществляли его прикрытие. Через транзитную точку проходило до полутонны героина и амфетамина. Им нужны были поставщики, распространители и производители. Мало того, что вы сорвали операцию, вас еще и использовали… И то, что вы были баранами и ничего не знали, надо доказать. Вы, как дешевые проститутки, без мозгов купились за червонец, подставили свою задницу. Но я думаю, что тебе в первую очередь не позволят доказать, что ты ни при чем. Лучше тебя убрать и списать всё на тебя. Этого захотят и те, кто тебя прикрывал, и те, кто тебя использовал, и, наверное, те, кто это разрабатывал. Им же надо отчитаться о проделанной работе. Мой тебе совет: исчезни из города, из страны месяца на четыре-пять. Лучше на полгода… И не обольщайся насчет себя… Факт и чески тем, что ты загубил посылочный ящик на колесах, ты подписываешь себе обвинительный приговор. Линяй, растворяйся, и чем быстрее, тем лучше. Своего мерзавца я отправлю в армию. И ты, Сережа, уезжай, — обратился он к Агроному. — Или, может, с моим в войска?

— Да нет, спасибо, Вячеслав Анатольевич. Я в глушь, в Саратов, к тетке.

Полковник посмотрел на Илью уже чуть теплее:

— И знай: я думаю, они захотят избавиться от тебя так, чтобы тебя не нашли ни живым, ни мертвым. Может, это люди из полиции, — прости, Господи! — тут он степенно, с достоинством, перекрестился и повернулся опять к Илье. — А может, еще кто — то, кого ты видел. Допуск к материалам дела строго ограничен. Даже я мало что знаю. Видишь ли, ты их не опознал. А они тебя опознали уж точно… И, ребята, не дай вам Бог, если вы об этом деле начнете трепаться!