Преданья старины глубокой

Александр Рудазов, 2006

Красива и богата земля Русская. Раскинулись от моря до моря ее леса и поля, рассыпались по бескрайним просторам города белокаменные. Сидят в своих кремлях князья полновластные, скачут в поисках подвигов богатыри непобедимые, звенят над Божьими храмами колокола благозвучные. А посреди голой пустоши Кащеева Царства возвышается мрачная цитадель Костяного Дворца. Восседает на железном троне костлявый старик с мертвыми глазами. Казна его ломится от злата-серебра, но корона на голове выкована из чистого железа. Неистово шипит черный меч Кащея Бессмертного, и недолго небесам над Святой Русью оставаться ясными. Уже сгущаются беспросветные тучи, уже собираются со всех концов земли орды нелюдей. Близится последний бой. Бой Жизни со Смертью. Хек. Хек. Хек.

Глава 4

Солнце уже перевалило за полдень, когда Яромир, позевывая, вышел из избушки. Сын Волха проспал чуть не полные сутки, но зато изувеченное серебряным капканом запястье полностью исцелилось. О былой ране напоминал только округлый изломанный рубец. Он останется навсегда, но это не страшно.

Шрамом больше, шрамом меньше…

Никаких Иванов в поле зрения не оказалось. Правда, сверху доносился постук топора. Яромир поднял голову и обнаружил своего вчерашнего спасителя — тот забрался на старую виловатую сосну и теперь неспешно рубил толстый сук.

Причем как раз тот, на котором сидел сам.

— Ты что делаешь? — приподнял брови Яромир. — Упадешь же!

— А ты почем знаешь? — покосился на него Иван. — Провидец, что ли? Давай-давай, не мешай, ради тебя ж стараюсь — у тебя дров с воробьиный носок осталось…

— А, ну-ну… — усмехнулся оборотень, присаживаясь на завалинку и с интересом следя за движениями топора.

Тюк. Тюк. Тюк. Тюк. Тюк.

Тр-ресь!!! Сук переломился.

Шмяк!!! Иван шлепнулся на землю.

Бам-ц!!! Следом прилетело отрубленное полено, ударив незадачливого дровосека точно по лбу.

Княжич растерянно потер набухающую шишку и удивленно уставился на Яромира.

— Ты что, вправду провидец?! — поразился он. — Как узнал-то?

— Ну и дурак же ты, Иван… — с явным удовольствием фыркнул оборотень.

Тот обиженно засопел, утер нос рукавом и, покряхтывая, поднялся на ноги. По счастью, Иван оказался крепким, как молодой дубок, и все кости остались целы — в основном пострадало самолюбие.

— Собирайся, древолаз, — насмешливо бросил ему тяжелую котому Яромир. — Едем клинок тебе доставать.

— О, дело другое! — обрадованно потер руки Иван. — А это чего тут у тебя?

— Да так, пожитки в дорогу. Чур, потащишь ты — мне с четырьмя лапами неловко.

Сам Яромир прихватил только небольшой кошель, пристегнув его к поясу. Были там не только и не столько монеты, сколько всякие полезные мелочи.

— Ну, помогай, батька Велес… — выдохнул он, перекувыркнувшись через голову.

Иван следил за ним жадным взором. Первой начала преображаться одежда — она словно бы «ушла» под кожу, сменившись серой шерстью. Яромир на глазах менял очертания — рос, раздавался в плечах. Плоские ногти обернулись сабельными когтями, ступни стали лапами, лицо вытянулось, превращаясь в волчью морду. Он принял промежуточную форму, собственно, и называемую «волколаком». В этом обличье Яромир обычно вступал в драку.

Однако на этот раз он не стал задерживаться «посередине». Шерсть становилась все гуще, руки полностью превратились в лапы, хребет изогнулся по-другому, морда окончательно стала волчьей, и оборотень опустился на четвереньки — уже полный волк, а не волколак.

— Садись, — хрипло приказал Яромир, чуть опуская голову. — Ты, кстати, кожу свиную в портки зашил, как я велел?

— Ага. Только я не понял, зачем.

— Зачем, зачем… Ты мне на чистую шерсть — да своей задницей сейчас усядешься… А если ты вспотеешь в дороге?.. или еще чего похуже… Ну сам посуди — не седло же на меня навьючивать, я тебе все-таки не лошадь…

Усесться на волка, да еще такого здоровенного… да, для этого нужна немалая храбрость. Однако Иван только утер нос рукавом и без долгих раздумий запрыгнул Яромиру на спину. Оборотень даже не крякнул — он с легкостью мог нести хоть двух таких Иванов.

— Котому с едой взял? — спросил он.

— Взял, взял.

— Точно не забыл?

— Точно, точно.

— Ну смотри — если проголодаюсь, я тебе руку откушу… а то ногу…

— Не откусишь, тебе человечину нельзя! — радостно ответил княжич.

Оборотень повернул шею, косясь на седока. На волчьей морде нарисовалось легкое сожаление — он не думал, что княжич это запомнит.

— Держись лучше, а не болтай… — проворчал он, делая первый прыжок.

У Ивана сразу засвистело в ушах — сын Волха помчался так, что деревья превратились в сплошную стену. Матерый оборотень летел по лесу пушистой молнией, взрывая землю когтищами. На нехоженой дорожке оставались следы — диковинные, невиданные. Вроде бы и волчьи, да только не совсем — пальцев пять, а не четыре. А уж до чего здоровенные!

— Стой, я перчатку обронил! — крикнул Иван.

— Пока ты это говорил, я уж тридцать саженей пробежал! — откликнулся Серый Волк.

— А пока ты мне отвечал, еще, небось, два раза по столько прошло! — огрызнулся Иван. — Трудно остановиться на минуточку, да? Мне эти перчатки матушка подарила!

Яромир пробурчал себе под нос что-то насчет маменькиных сынков, но все-таки соизволил вернуться, подобрать злополучную перчатку. Иван довольно кивнул и спрятал ее за пояс. Оборотень недоуменно посмотрел на него и спросил:

— А вторая где?

— А вторую я еще зимусь в прорубь уронил, — простодушно ответил Иван. — Вот с тех пор и не ношу, а то что ж будет — одна рука обутая, а другая босая? Неладно этак!

— Тьфу, дурак… — ругнулся Яромир.

Через некоторое время он снова остановился — резко, как вкопанный. Волчьи глаза подозрительно прищурились, и оборотень спросил:

— Иван, ты что там сейчас сделал?

— Да у тебя тут репей в шерсти застрял, — весело отозвался княжич. — Ты не волнуйся, я его вытащил.

— И что ты с ним сделал? — насторожился Яромир.

— Выкинул, конечно! Что ж мне его — кушать?

— Ой, дурак… — простонал оборотень. — Да не репей то был, а кошель мой! Одежда у меня после превращения в дополнительные шерстинки превращается, а вещицы малые — в репьи! Слезай давай, ищи, куда закинул!

Иван озадаченно почесал в затылке и поспешно бросился на поиски репья-кошеля. Яромир затрусил в другую сторону, принюхиваясь к воздуху.

— Ну что, нашел? — окликнул он Ивана минут через пять.

— Нет еще! А ты?

— Тоже нет! Ищи дальше!

Еще минут через десять Иван взмолился:

— Да ну его! Приедем к брату, я тебе серебра два таких кошеля отсыплю!

— Смерти моей захотел?! — возмутился Яромир. Его волчий рык раздавался уже с другой стороны. — Засунь себе это серебро в то место, коим на поганую яму смотришь!

— Ну так золота, я не жадный!

— Да на кой бес мне твое золото?! У меня там вещицы лежали такие, каких у тебя нету!

— А ты откуда знаешь — провидец, что ли? Ты спроси — может, есть?

— Перо птицы Гамаюн есть?

Иван сконфуженно замолчал. Такого пера у него не было.

Они пролазили по кустам и буреломам добрый час. Чутье волколака не помогало — репей-кошель ничем не пах.

— Нашел! — наконец прозвучало из зарослей.

Яромир спешно подбежал на крик. Иван аккуратно выковыривал драгоценную колючку из еловой лапы.

— Сувай взад, — хмуро потребовал оборотень. — И не трожь больше.

— В зад?.. — поскреб лоб княжич.

— Туда, где было, — торопливо поправился Яромир, сообразив, что его слова можно истолковать двояко. А с дурака станется! — В шерсть приткни, чтоб держалось… ррра-а-аррр!!! Ты что делаешь, вредитель?! Послал же Сварог на мою шею…

Иван действительно второпях вогнал этот злополучный репей так, что выступила кровь. Яромир зарычал от боли, клацнул зубами, едва не отхватив княжичу руку, и долго еще потом бежал молча, втихомолку вынашивая планы мести.

Лес с каждой минутой густел. Мрачные ели сдвигались теснее, словно срастаясь лапами. Постепенно кроны сомкнулись полностью, стало темно, как поздним вечером — полуденное солнышко едва-едва проникало сквозь крышу из хвои. Земля «омертвела» — трава в такой темени расти не может, и под волчьими лапами поскрипывали только опавшие хвоинки и веточки. В подобных чащобах обычно бродит самая злокозненная нечисть — и лешие здесь царят безраздельно, не допуская в свои владения кого попало.

Однако сын Волха Всеславича — отнюдь не кто попало.

— А что за меч-то?.. — нарушил молчание Иван, когда стало совсем скучно.

— Из кладенцов, — ответил Яромир. — Имя ему — Самосек. Раньше Еруслану Лазаревичу принадлежал!

— А кто это? — простодушно спросил Иван.

Яромир нахмурил мохнатый лоб. Похоже, он полагал, что произнесенное имя должно быть известно всем и каждому. Однако ж…

— О Уруслане Залазаровиче слышал? — наконец открыл рот он.

— Не-а.

— А о Руслане-хоробре?

— Не-а. Это кто такие все?

— Так, истории родного края мы не знаем… — задумчиво изрек Яромир. — Ладно, расскажу.

— Другое дело! — оживился Иван. Слушанье сказок для него было на третьем месте — сразу после девок и пожрать.

Огромный волк некоторое время собирался с мыслями, рассеянно труся по лесной тропе, а потом начал:

— Значит, случилось это давным-давно, когда здесь еще Горохово Царство было… Про царя Гороха-то ты знаешь?

— Ну-у-у…

— Не знаешь… Охо-хо… Ладно, слушай и про это тоже. Как того царя звали, доподлинно сейчас уже неизвестно — то ли Горох, то ли Грох, то ли Грохот, то ли Гром… Что-то такое, грохочущее. Был он как-то связан с Перуном — не то сын, не то внук, не то племянник, не то он сам и есть в человечьей личине. Скорее всего, все-таки сын. Правил этот царь как раз здесь — где сейчас княжества Тиборское с Владимирским, вот там раньше Горохово Царство лежало. И еще немножко к восходу — столица у него на другом берегу Двины стояла, те земли теперь Кащею принадлежат. Жил он давно — веков восемь назад, а то и девять… меня тогда еще и в задумке не было, так что точно не скажу. Царь был славный, великий… А Горохом его за отцовский подарок прозвали… или не отцовский…

— Ишь… И что ж ему Перун подарил-то?

— Перун.

— Да я понял, что Перун. А подарил-то что?

— Перун и подарил. Перун подарил перун — что неясного? — насмешливо оскалился Яромир. — Оружие божественное, перуном именуемое, молнии мечущее, громом гремящее. К твоему просветлению, «перун» на иных языках как раз и значит «молния». Или «гром».

— А как же он сам-то остался? — раскрыл рот Иван. — Без оружия?!

— Ну, у него, видно, их несколько было, — дернул мохнатым ухом Яромир. — Кто его знает? Я за что купил, за то и продаю — сам не видал, врать не стану… В кумирнях видал идолы Перуна с мечом, с секирой, с луком… с копьем один раз было… а вот этого самого перуна волшебного не случалось — как он выглядит, не знаю… Рассказывали, вроде такой молоточек крестовидный…

Иван озадаченно морщил лоб. Он сам, воспитанный в вере православной, о языческих моленьях знал немного — чай, уж двести лет минуло, как князь Владимир Русь в христову веру обернул. Княжич только то и слышал, что кое-где по лесам еще стоят древние капища, ютятся в отдаленных местах волхвы с ведунами, прячась от церковных костров, живут в некоторых селениях последние приверженцы старой веры… А вот встречаться с ними доселе не доводилось…

Ну вот, теперь довелось.

— А нынче где ж тот перун? — заинтересовался Иван.

— Пожалуй, одни только рожаницы знают… Воды с тех пор много утекло. Курган Гороха за Двиной, в Кащеевом Царстве — а перун Перуна, видно, с ним и похоронили… Да только тебе от него проку не будет — чтоб им владеть, нужно и самому хоть вполовину богом быть… Ладно, не о перуне у нас тут речь. Значит, жил много времени спустя в Гороховом Царстве великий хоробр — Еруслан Лазаревич, сын Лазаря и Епистимии. Он же Уруслан Залазарович. Или попросту Руслан — давно было, никто не помнит, всяк по-своему произносит. Хотя не так уж и давно, если по чести — всего пять веков минуло, как помер. При нем правил царь Картаус… или Киркоус — бес уж его знает, меня там не было… И вот однова напали на его царство кащеевы татаровья во главе с ханом своим — Даниилом Белым. Царство все разорили, многих людей убили, а самого Картауса и Лазаря, отца Еруслана, ослепили и бросили в темницу. Отправился тогда Еруслан искать средство вернуть им зрение…

— Воду живую? — догадался Иван.

— Точно, воду, — кивнул Яромир. — Долго Еруслан странствовал, много всякого повидал, даже добыл себе крылатого коня-раши по прозванию Орощ… Встретил старого ведуна — тот ему рассказал, что родник с живой водой есть в городе Щетин, у вольного лесного царя-колдуна, прозываемого Огненный Щит, Пламенное Копье. На восьминогом коне тот царь разъезжал, в огне не горел, в воде не тонул. Указал старик и путь до его земель. Отправился Еруслан туда — ехал-ехал, выехал на поле боя. Великое побоище на том месте случилось, немало народу полегло. И лежала там среди костей громадная человеческая голова — живая и говорящая. При жизни того великана-богатыря звали Росланей, сын болгарского царя Прохора. Ростом он был десяти сажен с гаком — человека мог двумя пальцами поднять, точно крысу какую. Зато его брат Черномор родился горбатым карликом-уродцем с длиннющей бородой и занимался всякими чародействами. Иные говорят, что он и вовсе человеком не был — горные карлы Каменного Пояса злую шутку сыграли, еще в колыбели царевича своим младенцем подменили. Вместе эти двое добыли на острове Буяне меч-кладенец Самосек, а потом воевали с царем Огненным Щитом — он ихнего отца убил, царя Прохора. На том самом месте, куда Еруслан приехал, их рати и бились — многие тысячи там полегли, с обеих сторон. Но победил все же царь Огненный Щит, убил Росланея, голову ему отсек. А после битвы Черномор голову побратима оживил, и под ней Самосек спрятал — знать, самому не по руке был. Известно, чародеи с таким оружием не в ладах… да и горные карлы тоже. Ну, Росланей Еруслану-то меч и отдал — с уговором, что тот за него отомстит, Огненного Щита убьет.

— О! — оживился Иван. — Наконец-то до самого важного дошел! И хороший меч?

— Хороший, хороший. Надежный. Еруслан тем мечом с Кащеем бился — и жив остался, своими ногами ушел!

— А Кащей?

— И Кащей тоже, конечно. То ли не слышал, что он доселева в своем дворце сидит, над златой горой чахнет? Но знаешь, схватиться с Кащеем Бессмертным вничью… Это немалого стоит — таких хоробров на Руси пальцами считано… Ну и Огненного Щита Еруслан тоже потом победил — Росланей ему рассказал, в чем у этого колдуна секрет. Правда, к тому времени поздно уже было, царь Картаус помереть успел. Еруслан Лазаревич тогда на его дочери-царевне женился, да и стал сам царствовать. Вот такая история.

— А Самосек?..

— А Самосек он незадолго до смерти схоронил в месте заветном — ждать нового хозяина. Мне-то он ни к чему, я этой ржавчиной особо не пользуюсь — а вот тебе, думаю, как раз по руке будет… О, а вот как раз и это место! Слезай, дальше ногами пойдем.

Иван торопливо соскочил на землю. У Яромира явственно заскрипели кости — волк кувыркнулся через голову и поднялся на задние лапы, становясь человеком. Шерсть вновь обернулась одеждой, вместо колючего репья на поясе закачался тяжелый кошель.

Нетрудно было догадаться, почему оборотень предпочел принять двуногое обличье — в этом месте чаща стала такой густой, что ветви превратились в сплошную колючую стену. Попытавшись продраться в образе волка, он непременно растерял бы добрую толику того роскошного меха, коим так гордился.

— Дай-ка топорик, — протянул руку он.

— Какой?..

— Там, в котоме.

Прорубиться сквозь этот лесной заслон оказалось не так-то легко. Вековые ели словно сопротивлялись непрошеным гостям, явившимся похитить хранимое сокровище.

— Я ноговицы порвал… — виновато сообщил Иван, с трудом отцепляясь от колючей ветки.

— Бывает… — не проявил интереса Яромир.

— И рукав порвал…

— Ну а я тебе что сделаю? Среди волколаков портных нема.

— И плечо оцарапал…

— Мне тебе что — подуть, чтоб не болело? — хмыкнул Яромир, даже не оборачиваясь. — Терпи, уже почти пришли… а вот и он, родимый!

Иван сразу позабыл о всех невзгодах. Посреди чащи открылась крохотная полянка, заросшая изумрудной травой. Перед деревьями словно провели невидимую черту — по такому ровнехонькому кругу они росли.

А в самом центре покоился огромный серый камень — и из него торчала рукоять меча. Легендарный Самосек, оружие одного из величайших хоробров старых времен…

Княжич восхищенно обошел вокруг чудесного клинка. Рукоять выглядела совсем простой — ни единого украшения, только набалдашник в форме петушиного гребня, да тоненькая медная полоска вдоль черена. Перекрестье чуть удлинено, слегка изогнуто на концах.

Сам же клинок… Большую часть скрывал камень, но и то, что оставалось на виду, ясно показывало, насколько это знатный металл. Лучший из лучших, способный рубить железо и даже сталь, нисколько не тупясь. Можно согнуть в кольцо — не сломается. Судя по золотисто-бурому фону и прядям в виде поперечных поясков на характерном волнистом узоре — «коленчатый» булат, самый драгоценный из всех.

Когда же Иван обнаружил на доле узор, напоминающий человеческую фигуру, то едва не вскрикнул от восторга — ему досталось настоящее сокровище. Подобные мечи ценятся даже не на вес золота — намного дороже.

— Ну, помогай, святой Егорий! — расплылся в улыбке княжич, благоговейно берясь за черен.

Он потянул меч на себя. Еще раз. Еще. Уперся ногами в камень и принялся тащить изо всех сил, стиснув зубы от напряжения… но все тщетно. Клинок сидел в своих «ножнах», словно врос в них корнями.

— Это что?.. почему?.. — обиженно повернулся к Яромиру Иван.

— Там все написано, — пожал плечами тот.

Княжич только теперь обратил внимание, что на камне вырезаны некие буквы. Он присел на корточки и зашевелил губами, складывая полустертые черты в слоги, а те — в слова.

Точнее, пытаясь складывать.

Читать и писать на Руси умеет едва ли не каждый. С тех пор, как солунские братья, Константин с Мефодием, принесли на эти земли глагольную грамоту, березам приходится несладко — всяк, кому не лень, бересту с них обдирает на свои записки. Да добро бы дельное что писали, так нет — любую глупость, что в голову взбредет.

Иван и сам в иные часы отсылал подружкам грамотки вроде: «Поклон от Ивана ко Ульянке. Пойди вечором на сеновал, бо яз тобе хочю, а ты меня. Да коли завязка на бересте порвана буде, выдери послуху Михальке ухи, штоб не читал княжески рукописания впусту».

Однако эти буквицы Ивану оказались незнакомы. И то сказать — братья солунские всего три с половиной века назад свои резы придумали, а надписи на камне, почитай, все пять исполнилось. Где ж тут разобрать?

— «Я, Еруслан, сын Лазаря, вонзил сей меч», — взялся толмачить Яромир. — «Слово мое твердо и безотворотно — только истинный герой сможет его отсель вытащить».

Иван еще раз взялся за рукоять и потянул — уже робко, нерешительно. Самосек по-прежнему даже не шелохнулся.

— Ладно, пошли… — обиженно шмыгнул носом он.

— Куда собрался? — приподнял брови оборотень.

— Ну как же… Раз только истинный герой может вытащить…

— Ага, только истинный герой, — ехидно ухмыльнулся Яромир. — Или…

— Или?.. — наморщил лоб княжич.

— Или тот, у кого есть зубило.

Оборотень с лукавым видом выудил из котомы тяжелое каменщицкое зубило с молотком и протянул их Ивану.

— Работай, — продемонстрировал волчью улыбку он. — Попотеешь как следует — будет тебе волшебный меч.

Иван обрадованно хлопнул себя по лбу и свирепо вгрызся в проклятый булыжник. Молоток застучал по зубилу с неистовой силой, во все стороны полетела каменная крошка, глаза княжича с каждым ударом восторженно разгорались.

Яромир же отошел в сторону и прилег на свежей травке, подложив под голову котому. Помогать сын Волха не собирался — в конце концов, он свою задачу выполнил, дальше пусть княжич действует сам. Как следует поработать руками — для этого тоже немалый героизм требуется.

Кто его знает — может, Еруслан как раз это и имел в виду?

— Уф-ф… — смахнул пот со лба Иван. Он раздолбал примерно половину камня, но Самосек по-прежнему сидел, как влитой. — Притомился я что-то…

— А ты передохни, — лениво посоветовал Яромир, даже не открывая глаз. — Я же вот отдыхаю…

— Может, тоже немножко поработаешь, а? — укоризненно посмотрел на него Иван. — Княжичам, вообще-то, молотком стучать невместно!

— Оборотням тоже. Ты не забывай — я тебя полста поприщ на горбятнике вез, а ты, Иван, знаешь, весом не карла горный… И потом — этот длинный ножик нужен мне или тебе, я что-то позабыл? — все-таки чуть приоткрыл один глаз Яромир.

— Да ладно, ладно, уже и не скажи тебе ничего… — вытер нос рукавом Иван. — Эх, а таким мечом, наверное, и змея огненного зарубить можно!

— Еруслан парочку пришиб, да, — подтвердил Яромир. — Хотя на змея с мечом не очень ловко — супротив него копье лучше. Да и вообще змеев на Руси теперь уже не сыщешь… Перевелись.

— Что так? — огорчился Иван.

— А вот то, — хмыкнул оборотень. — Уж не знаю, чего у вас это всегда так свербит — но как кто из богатырей надумает подвиг совершить, так первым делом завсегда змея ищет, хоть самого маленького. Они, врать не буду, и сами не без греха — и скот хитят, и людей, бывает, жрут… Ну так от разбойников вреда даже поболе — а их, как ни старались, перевести не перевели… Да и не переведут, наверное, никогда…

— Что, совсем-совсем змеев не осталось? — насупился княжич, ужасно напоминая ребенка, которого лишают любимой цацки.

— Осталась парочка кой-где… — лениво пожал плечами Яромир. — Раньше-то их много водилось, но очень уж хоробры за ними рьяно охотились. Вот и извели со временем под корень — вода камень точит. Последнюю змеиху-мать уж два века с четвертью, как убили — Добрыня Никитич поработал, ага. С тех пор маток у змеев нету, новым детенышам родиться неоткуда. Все, какие остались — это еще со старых времен. Они живут дюже долго — тыщу лет и больше. Вон, самый громадный в Кащеевом Царстве век коротает — Змеем Горынычем кличут. Необычная зверюга — трехголовая. Даже не знаю, как он такой на свет народился…

— А что такого?

— У обычных змеев голова одна, как положено, — терпеливо объяснил Яромир. — Всегда так было — и у нас, и в чужих землях… Вон, латиняне их «драконами» прозывают… только у них они еще раньше нашего перевелись. Говорят, самого последнего полста лет назад прикончили — да и то какого-то мелкого, дохлого… Но голова тоже всегда одна была…

Иван слушал байки оборотня с интересом, но зубилом работать не переставал. День постепенно шел на убыль, и с каждым часом каменная глыба становилась все меньше и меньше, медленно, но верно превращаясь в осколки.

И вот наконец!..

— Держи его!!! — дико заорал Иван, бросаясь к мечу.

Как только Самосек освободился от каменных тисков, то мгновенно ожил и метнулся по траве, словно булатный уж. Лезвие еле заметно колыхалось из стороны в сторону — меч спешил удрать от соискателя, добывшего драгоценный кладенец обманным способом.

Однако наперерез метнулась серая тень. Мирно лежащий и жующий травинку Яромир взметнулся в воздух, словно оттолкнувшись от земли спиной, уже в прыжке совершил кувырок, переметываясь в волка, и за считаные мгновения нагнал Самосек. Тяжелые лапы обрушились на дол клинка, пригвождая его к земле, и волк с хрустом выпрямился, оборачиваясь волколаком. Широченные плечи вздулись буграми, когтистые пальцы удерживали бешено извивающийся меч, из-под шерсти заструился дымок.

— Хватай! — прорычала жуткая морда — не совсем волчья, не совсем человеческая. — Не упусти, дурак!

Иван уже летел к рукояти. Он уцепился за черен обеими ладонями, сжимая так, что разодрал ногтями кожу. По набалдашнику заструилась кровь.

— Врешь, не уйдешь!.. — пропыхтел княжич, удерживая бьющийся кладенец за рукоять.

— Охолони, ржавчина! — прорычал Яромир, прижимающий лезвие. — Кузнецу отдам, он тебя на подковы переплавит!

— Что?! — взвизгнул Иван. — Волшебный меч на подковы?!

— Замолкни, дурак!.. — краем губ прошипел оборотень.

— Чего замолкни, чего замолкни?! Ты сам дурак, такой меч нельзя плавить!

Обрадованный кладенец начал вырываться еще яростнее.

— Не слушай дурака, он не понимает ни бельмеса! — рыкнул Яромир. — Обязательно переплавим, если не утихомиришься! Кому ты такой нужен?!

Теперь даже до Ивана начало доходить — обычно гладкий лоб пошел напряженными морщинами. Княжич занимался сложным и непривычным делом — думал.

Самосек еще некоторое время слабо подергивался, но потом устало затих, как постепенно затихает буйный жеребец, спеленатый веревками. Однако Иван и Яромир не ослабляли хватки — чувствовалось, что гнев, кипящий в мече Еруслана, все еще силен, дай малейшую возможность — удерет.

— Хорошо хоть, нападать не стал! — простодушно поделился Иван.

— Это не такой кладенец, — сурово объяснил Яромир. — Ему рука нужна богатырская — сам по себе не сражается. Ну что, охолонул?!

Кладенец под когтистыми лапищами чуть-чуть дрогнул, словно говоря «да». Яромир очень-очень медленно разжал хватку, готовый в любой миг снова прижать пленника всем весом. Но тот не шевелился, полностью покорясь судьбе.

Иван встал с корточек, поднимая отвоеванное сокровище. Рукоять Самосека покоилась в его ладонях, как ребенок на руках матери. На лице княжича начала расплываться счастливая улыбка.

Теперь, когда меч освободился из каменной темницы, обнаружилось, что его кончик закруглен — для колющих ударов практически непригоден. В те далекие времена, когда этот клинок покинул кузницу, мечи были чисто рубящим оружием — заострять наконечники на Руси начали сравнительно недавно.

— Проверь-ка его, — предложил Яромир, незаметно успевший оборотиться человеком.

Ивану не нужно было рассказывать, как положено проверять мечи. В чем-чем, а уж в оружии-то он разбирался — чай, сызмальства обучали железками размахивать.

Первым делом он щелкнул по клинку — Самосек издал чистый и долгий звон. Вторым делом Иван положил меч себе на голову и пригнул за оба конца к ушам. Тонкая полоса булата согнулась очень легко… но как только ее отпустили, мгновенно выпрямилась, ничуть не пострадав.

Ну и в последнюю очередь кладенец прошел проверку на самое главное. Иван бросил на лезвие собственный волос и довольно осклабился, глядя, как тот распадается на две половинки — острота превыше всяких похвал. Потом он от души рубанул по гвоздю, положенному на каменную плиту — все, что осталось от огромного валуна. И Самосек превзошел ожидания — он разрубил не только гвоздь, но и саму плиту!

Воистину чудо-оружие, достойное истинного героя.

— Он принял хозяина, — хмуро подытожил Яромир, глядя на княжича, скачущего по поляне, словно мальчишка с деревянным мечом. — Теперь будет верно служить до самой смерти.

— Чьей смерти? — остановился Иван.

— Твоей, наверное. Или его. Мечи тоже порой умирают, и кладенцы в том числе. Ладно, хватит баловаться — заверни лучше в тряпицу, что ли…

— А ножен к нему нету?.. — нахмурился Иван.

— А ты что — их видишь? — усмехнулся Яромир. — Может, по-твоему, тут второй камень стоять должен — с ножнами? Ничего, доедем до города, закажем этой ржавчине чехольчик…

Клинок в руках Ивана замерцал, по нему поплыли яркие разводы.

— Чего это он? — не понял новый владелец.

— Требует не абы какие ножны, а самые дорогие и нарядные, — фыркнул Яромир. — Да еще и грозится сбежать, коли не по его выйдет…

— Ишь, какой! — возмутился Иван.

— А ты думал?.. У него, сам видишь, характерец имеется, не хуже человечьего…

— Ладно, добудем ему ножны… — задумчиво поглядел на меч княжич. — Слушай, а я вот чего-то понять не могу…

— М-м-м?..

— Говоришь, Росланей-великан десяти сажен росту был?

— Ну. И что?

— Да как-то оно не того… — почесал в затылке Иван. — Во мне даже одной-единственной сажени нет, а мне этот меч как раз по руке, будто под меня и делали… Как же им этакая орясина сражалась? Он же у Росланея в руке не больше щепки должен был быть…

Яромир озадаченно нахмурился. Посмотрел на переливающийся радугой Самосек. Перевел взгляд на глупо моргающего Ивана. Снова на Самосек. Снова на Ивана. Действительно, как-то странно — чтоб такой великанище, да вдруг обычным человеческим мечом рукопашничал… Такому впору сосну вместо копья ладить, столетний дуб вместо булавы пользовать…

— Да, не то что-то… — признал он. — Тут, поди, сам Родомысл не додумается — как такое могло быть… Выходит, врет где-то сказание… Только вот поди угадай, где именно, и как у них по правде дело было…

— А ты не знаешь?

— Я — не знаю. Да ладно, бес с ним! Встретим кого-нибудь, кто сам там был — да вот хоть того же Кащея! — так у него и спросим. А пока — чего зря голову ломать?

Солнце уже коснулось небозема краешком, когда огромный серый волк с всадником на спине вновь выбежал на лесную тропу. Трава едва заметно приминалась могучими лапами — он словно бы не бежал, а летел над землей. Всадник бережно баюкал в ладонях булатный клинок, еле заметно мерцающий в вечернем сумраке.

— Слушай, а мы туда едем? — забеспокоился Иван, не узнающий окрестностей. — Ратич отсюда на полуночь лежит!

— А ты зачем к брату? — ответил вопросом на вопрос Яромир. — Просто в гости?

— Не-а! — гордо вытянул подбородок Иван. — Самобрат мой старший, Глебушка, повторно жениться надумал! На носу-то у нас что, а?..

— Грязь у тебя на носу, — рассеянно ответил волколак, повертывая голову к седоку. — В земле измазался, что ли?

— Да я не про то! — обиделся Иван, утираясь рукавом. — Осенний мясоед у нас на носу — самое время невесту под венец вести. Хочет, чтоб мы с Игорем ему сватами были — батька-то наш уж помер, дядья с крестными тоже все… Я сначала до брата, потом обратно в Тиборск, а оттуда со свадебным поездом, со свахами да дружками — во Владимир…

— У князя Всеволода дочку сосватать решили? — сразу догадался Яромир. — Думаешь, отдаст?

— А чего б ему не отдать-то?! — возмутился Иван. — Все уж давно обговорено! Чай, не золотарь деревенский сватается — великий князь тиборский! Наш Тиборск, может, и победнее их Владимира будет, да только у Всеволода этих дочек четыре штуки! Да сынов аж восемь!

— И еще двое в младенчестве померли, — лениво добавил Яромир.

— Во-во! Куда ему столько — с кашей съесть? Чем наш Глеб его дочке не жених?

— До Покрова дня свадьбы не играют, — задумчиво заметил оборотень. — Еще почти три седмицы.

— Ну так куда торопиться-то? Игорь вот тоже недавно женился — в летний мясоед, аккурат после Петрова дня… Погощу у них с Василисой седмицу-полторы, а там уж двинемся, благословясь…

— Понятно… Ну, раз уж ты никуда не торопишься — сослужи-ка мне, Иван, еще одну службишку… Из принады подлой ты меня вызволил — ну так доведи дело до конца, а я уж тебе век благодарен буду, сполна за помощь отплачу, не сомневайся. Надо же меч твой новый в деле опробовать, а?

— Конечно, надо! — согласился княжич, поглаживая рукоять. — Что за службишка?

— Да пустячок… — усмехнулся Яромир. — Ножичек один возвернуть… украденный… Как раз для Самосека работенка…

Деревья впереди расступились, открывая еще одну поляну. С одного конца примыкает травяное болото, с другой — сплошной угрюмый ельник.

А в самой середке — почерневшая ветхая изба на огромных куриных лапах.