Преданья старины глубокой

Александр Рудазов, 2006

Красива и богата земля Русская. Раскинулись от моря до моря ее леса и поля, рассыпались по бескрайним просторам города белокаменные. Сидят в своих кремлях князья полновластные, скачут в поисках подвигов богатыри непобедимые, звенят над Божьими храмами колокола благозвучные. А посреди голой пустоши Кащеева Царства возвышается мрачная цитадель Костяного Дворца. Восседает на железном троне костлявый старик с мертвыми глазами. Казна его ломится от злата-серебра, но корона на голове выкована из чистого железа. Неистово шипит черный меч Кащея Бессмертного, и недолго небесам над Святой Русью оставаться ясными. Уже сгущаются беспросветные тучи, уже собираются со всех концов земли орды нелюдей. Близится последний бой. Бой Жизни со Смертью. Хек. Хек. Хек.

Глава 6

Избушка на курьих ножках выглядела мрачно и зловеще. Она легонько поскрипывала на ветру, столбы-коряги, врытые в землю и действительно похожие на птичьи лапы, еле заметно подрагивали, как будто изба в любой момент могла выкопаться и пойти гулять.

Вокруг возвышался частокол. И на некоторых кольях торчали человеческие черепа — Иван начал считать, досчитал до одиннадцати и сбился.

— Избушка, избушка, повернись ко мне передом, к лесу задом! — приказал княжич. — Нам в тебя лезти, хлеба-соли ести!

Та даже не шевельнулась. Яромир насмешливо приподнял брови и спросил:

— Иван, ты что — окончательно подурел?

— Чего это? — обиделся тот, утирая нос рукавом.

— Да с избой разговариваешь. Ты еще с деревом поговори — авось ответит.

— Здравствуй, дерево! — послушно обратился к ближайшей ели Иван. — Не-а, не отвечает чего-то…

— Тьфу, дурак! — раздраженно сплюнул оборотень. — Над тобой даже издеваться неинтересно…

Яромир прислушался к происходящему в избе, принюхался к воздуху, а потом удовлетворенно усмехнулся:

— Нету карги дома… Ну, Иван, давай…

— Чего?

— Обойди с другой стороны — там вход. Зайдешь — садись и жди. Явится старуха — ты ее не бойся, веди себя понаглее… ну как обычно. Предложит есть — ешь. Предложит пить — пей. Жди, что будет. И не засыпай ни в коем случае. Да Самосек ей, смотри, раньше времени не показывай!

— А ты?

— А я здесь подожду, в кустах, — хмуро ответил Яромир. — Мне туда лучше не ходить — сбежит старуха, если меня увидит… Она ж думает, что я сейчас в капкане подыхаю…

Иван нерешительно потоптался на месте. Встречаться один на один с бабой-ягой ему не хотелось. Ладно бы еще Овдотья Кузьминишна — та баба-яга добрая. Жена Игоря, Василиса, вон, лет десять у нее в служанках ходила, премудростям всяким обучалась. А здесь, должно, Яга Ягишна живет — эта куда злее. Говорят, даже человечиной питается… да и то сказать — черепа на кольях не с неба же к ней свалились?

— А чего мне там делать-то? — насупился Иван. — Ты что — обиделся, что она тебя в капкан заманила?

— Ну, это тоже есть, конечно… — не стал спорить оборотень. — Но главное — вымани у нее нож мой! Очень надо!

— Нож? А зачем тебе нож? Ты ж говорил, что…

— Заветный нож! Чародейский! У нас у всех трех братьев такой есть — без них мы силы теряем, вторая личина слабеет, разум теряет, превращаться труднее… Нам эти ножи от батьки достались…

— А-а-а… — нахмурил чело Иван. — Ну, так бы сразу и сказал… А где ж я его возьму — нож-то? В сундуках, что ль, пошарить?..

— Должно, яга его при себе держит… — проворчал Яромир. — Хотя мара ее знает… Ты с плеча не руби — сами мы не найдем ни шиша. Лучше подожди, пока она сама тебе этот нож покажет…

— Ага, покажет… — замялся Иван. — А ежели она меня там съест?..

— Иди-иди, не трусь, — подтолкнул его в спину Яромир. — А если совсем худо придется — вопи погромче, выручу…

— Чтоб княжеский сын, да на помощь звал?! — возмутился Иван, храбро устремляясь к избе. — Ну-ка, где там эта яга?!

Оборотень удовлетворенно усмехнулся и растворился в чаще.

Дверь избушки оказалась ветхой, рассохшейся. Петли завизжали хуже молодого поросенка — Иван едва сдержался зажать уши. Он прошел внутрь, и сзади раздался резкий стук — дверь захлопнулась за спиной, словно живая. Княжич вздрогнул, но бежать не пустился. Рукоять кладенца, завернутого в тряпицу, успокаивающе грела ладонь.

Внутри было темно и ужасно тесно. Одно-единственное окошко, затянутое кожей, почти не пропускающее свет. Две трети избы занимает огромная печь. Упечь^[9] отделена рваненькой занавеской, на полу — грязненький половик, прикрывающий западню^[10].

Иван постоял, огляделся, а потом уселся на коник^[11], предварительно отряхнув пыль. К этой скамье никто не прикасался уже несколько дней.

— Эгей?.. — нерешительно позвал он, чувствуя, как по спине бегают мурашки. — Есть кто?..

В пустой избе бабы-яги было страшновато. Где-то за печкой еле слышно стрекотал сверчок, за окном ухала сова, да по спине продолжали бегать мурашки. Княжич терпеливо ждал, время от времени поглядывая в окошко — туда, где, возможно, притаился в кустах Яромир.

Так Иван прождал довольно долго. Уже перевалило за полночь, когда снаружи послышался свист, шум, а в довершение — гулкий удар, будто на землю сбросили что-то тяжелое. Двери растворились (на сей раз петли даже не скрипнули!), и на пороге появилась жуткая всклокоченная старуха с метлой.

— Фу, фу, фу!.. — сипло каркнула баба-яга. — Прежде русского духу слыхом не слыхано, видом не видано, а нонче русский дух воочью проявляется, в уста бросается!

— Поздорову тебе, бабушка! — отвесил земной поклон Иван. — Прости уж, что без спросу зашел!

Старая ведьма поставила метлу в угол и встала напротив незваного гостя, упря руки в бока. Росточку она оказалась невеликого, Ивану не доставала и до плеча. Нос крючком, глаза желтые, огнем горят, зубы кривые, редкие, но острые, седые волосы космами, одета в бесформенную рванину — не поймешь, что это вообще за платье такое.

Но на плечах и верно — яга^[12], как по чину подобает.

— Фу, как русска кость воня! — прошамкала бабка, потянув воздух волосатыми ноздрями. — Ну, гость непрошеный, отвечай — зачем пришел? Чего надобно?!

— А ты, бабушка, погоди кричать! — возмутился Иван. — Я, чай, не побирушка какой — я самого князя Берендея сын! Ты меня сначала накорми, напои, в байну своди, а потом уж и спрашивай!

— Хе!.. — сморщилась Яга Ягишна. — И то сказать — дура я, стала у голодного да холодного выспрашивать… Берендея, говоришь, сын?.. Хм-м-м… а ты какой же по счету будешь? Для старшого, пожалуй, молодехонек… да и середульний вроде малость постарше будет… меньшой, так?

— Так! Иваном кличут!

— Ну и то ладно. Ступай, Иван, в истопку, парься, мойся, а я пока на стол соберу… — проворчала старуха. — Байна парит, байна правит, байна все поправит… На вот, держи хлебушек.

Парная горница в избушке оказалась крошечная — едва человеку уместиться. Все освещение — тлеющая каменка, да лучина, кое-как приткнутая в щели. Топилась печь «по-черному» — дым выходил через дымволок в стене.

Однако Иван с удовольствием забрался на полок и начал нахлестывать себя веником — последний раз он парился еще в Тиборске, целую седмицу назад.

А как русскому человеку без бани обойтись? Никак не можно.

Гайтан с нательным крестом княжич, само собой, снял еще загодя, оставил в предбаннике. С крестом в баню нельзя. А хлеб, данный хозяйкой, густо посыпал солью и положил у печи — для банника. Известное дело — этого супостата не подмаслишь, так непременно пакость подстроит. Камнем кинет, кипятком плеснет, банную притку нашлет… а то и вовсю кожу сдерет, с него станется.

За стеной поскреблись. Из дымволока послышался приглушенный сиплый голос:

— Иван, ты там?

— Ага! — откликнулся княжич, работая веником. — Парюсь!

— Ты там пока ничего в рот не брал?

— Не-а, ничего пока!

— Я тебе сказать забыл — ешь-пей что хочешь, только брагу с киселем не трогай!

— А что так? — огорчился Иван. Он очень любил и кисель, и брагу.

— Брага отравлена! Яга туда сонное зелье сыпет! Она у меня так этот нож и стащила — хорошо, сам спастись исхитрился… Ты только притворись, что пьешь, а сам незаметно под стол выплесни!

— У, ведьма старая! — выпучились глаза княжича. — А кисель тоже отравлен?

— Нет, просто на вкус — как помои. Старуха его из плесени варит.

— Фу-ты! Вот ведьма…

— Ладно, мойся дальше… и осторожнее там! — прорычал напоследок Яромир. — Не засыпай ни в коем случае! А если что — вопи погромче…

— Ладно…

— И это… подмышки вымыть не забудь. А то ты их давно уже не мыл…

— Ты-то откуда знаешь?! — обиделся Иван. — Чай, не провидец!

— Не провидец. Но и нос пока что не отвалился.

Оборотень растворился так же бесшумно, как и подкрался. Иван почесал в затылке, думая, что надо было сказать что-то еще… только вот что?..

Закончив париться, княжич, само собой, оставил в кадушках немного воды, а в углу — веник. Для банника — он тоже попариться любит, но моется только грязной водой, что стекла с людских тел. Пренебрегать этим обычаем не годится — баенна нечисть при случае много всякого вреда сделать может, с ней ухо востро держи…

Когда Иван, чистый и распаренный, вышел из байны в избу, Яга Ягишна возилась в стряпном куте. От печи вились ароматные дымки, в чугунке что-то аппетитно шкворчало, на столе громоздились чашки-плошки.

Сама старуха ничего есть не стала. Только уселась напротив Ивана и сверлила его глазами, провожая каждый проглоченный кусок. Впрочем, княжич не обращал внимания — знай наворачивал. Чай, с самого утра ничего не ел — живот уже начало подводить. На миг нахлынули угрызения совести — Иван вспомнил, что Яромир тоже с утра не ел… но эта мысль тут же отступила. И то сказать — кто ж ему мешает тоже в избу зайти? Сам и виноват, что голодный.

— Вот еще шанежка… — приговаривала яга, — а вот ватрушечки… сбитень с медом… взвар клюквенный… квасок кленовый… кисель сладенький…

— Не, не, не! — отказался от киселя Иван. — Прости, бабушка, кисель не люблю с детства.

— Что ж так? Не обижай бабушку! Не хочешь киселя, так вот бражки выпей — сама варила, сама настаивала… Чисто изюм заморский!

— Да нет, бабушка, благодарствую…

— Нехорошо от угошшенья отказываться… — злобненько загорелись глаза бабуси.

Иван посмотрел на постукивающие по столу пальцы, кривую ухмылку старой ведьмы… смущенно утер нос рукавом и поднес чару к губам. Баба-яга проводила это движение торжествующим взглядом… Иван сделал первый глоток… и вскрикнул:

— Ой, что это там?!

— Где, где?! — обернулась Яга Ягишна.

Разумеется, в углу за печкой, куда показывал Иван, ничего не было. Но пока старуха туда таращилась, силясь разглядеть что-нибудь подслеповатыми глазками, княжич успел выплеснуть отраву под лавку.

— Увидел что?.. — подозрительно повернулась обратно ведьма. — Не домовой ли?..

— Да может и домовой… — пожал плечами Иван. — Так, промелькнуло что-то…

— Показалось, может?..

— Может и показалось… Ух, скусная у тебя бражка, бабушка!.. только в сон что-то клонит…

— А ты ложись, ложись, милок! — обрадованно захлопотала старуха. — Прям здесь, на лавке — ложись спокойно, не помешаешь!

Иван притворно зевнул, закрывая рот рукавом. Впрочем, особенно притворяться не пришлось — спать ему действительно хотелось не на шутку. Час-то уже поздний…

Яга Ягишна присела на рундук, вперила в Ивана немигающий взор и достала откуда-то из-за спины старенькие гусли. Костлявые морщинистые пальцы забегали по струнам, по избе поплыла тихая убаюкивающая мелодия. Княжич невольно зевнул — глаза слипались сами собой, без всякого сонного зелья… Он изо всех сил боролся со сном, но с трудом, с трудом…

Не в силах противостоять мороку, Иван опустил голову на лавку. Там откуда-то уже объявилась пышная пуховая подушка, словно подложенная руками заботливого невидимки. Младой княжич сонно зачмокал губами, уже не пытаясь сопротивляться. В голове помутилось, хотелось только спать… спать… спать…

Однако дремота оказалась все же не настолько крепкой, как было бы, хлебни Иван отравленной браги. Он слышал, как затихла мелодия гуслей, видел сквозь полузакрытые глаза шаркающие ступни старухи… Отметил, что бабка изрядно прихрамывает на левую ногу… а приглядевшись, понял, что эта нога у нее искусственная, тщательно вырезанная из кости… То-то она так неуклюже ковыляет…

В печи по-прежнему горел огонь. Но теперь баба-яга топила уже чем-то другим — дым шел сладковатый, терпкий… мельком Иван заметил, что она подкидывает в топку человеческие ребра…

— Фу, фу, фу… — проворчала Яга Ягишна, глядя на дремлющего княжича. — Ишь, худушшый какой! Хоть шаньгами покормила, все потолшше стал… Ау, Иван, спишь ли?..

— Не сплю, бабушка, живу…

Баба-яга еще некоторое время побродила по избе, постукивая по полу костяной ногой. Выждав подольше, снова прошамкала:

— Ау, Иван, теперь-то спишь?

— Сплю, бабушка, сплю… — сонно пробормотал княжич.

— И то ладно. Фу-ты, ну-ты, покатаюся, поваляюся, Ивашкиного мясца поевши… Да только жирен ли, вкусен ли?.. Надобно на зуб попробовать…

Иван сквозь дремоту отлично слышал произносимые слова, но смысл их от него ускользал. Княжич лежал колода колодой, и только рука вяло шарила под лавкой, пытаясь отыскать что-то ценное… нужное…

Старуха подбиралась все ближе… ближе… ближе… Иван заметил в свете затухающей лучины металлический отблеск… что-то сверкнуло… понеслось вниз…

…а потом ладонь пронзило чудовищной болью!!!

— А-а-а-аа!!! — дико заорал Иван, спрыгивая с лавки и нанося удар вслепую.

Из кисти хлестала кровь, на полу валялся выбитый у яги нож, а в зубах старухи виднелась обагренная колбаска — отрубленный мизинец. Ее глаза жадно горели, седые волосы растрепались, а по нижней губе сочилась кровянистая слюна.

— Вкусен, жирен!!! — прорычала ведьма, со свистом проглатывая отрубленный перст и протягивая к Ивану скрюченные пальцы. Кривые ногти больше напоминали вороньи когти. — Сладко мясо человечье!.. Ну иди, иди сюда, мой поросеночек!..

— Яроми-и-и-ир!!! — взвыл княжич, прижимаясь к стене.

Ветхая дверь слетела с петель, и в избу ворвался серый мохнатый вихрь. Матерый волколак проревел что-то нечленораздельное, бешено сверкая глазами, а потом увидел на полу свой нож. Яромир одним рывком метнулся к нему, на миг опередив бабу-ягу, и торопливо запихнул куда-то в шерсть — выглядело это так, будто он всунул клинок себе в живот.

— Я же говорил — не спи!!! — рыкнул Яромир, перекрывая ведьме выход. — Ну что, бабушка, снова встретились?!

— Волхов сын?! — поразилась баба-яга. — Да откуда ж ты тут взялся, оборотень проклятый?!

Крючковатые пальцы сделали резкое движение, словно толкая что-то перед собой, и Яромир вылетел из избушки, как будто им выстрелили из самострела. Огромный волколак пронесся добрый десяток саженей и со всего маху врезался в старую ель. Осыпалась хвоя, попадали шишки — человек-волк с трудом выпрямился, помотал мохнатой головой, злобно взрыкнул и вновь ринулся к избе. В лунном свете сверкнули зубы-сабли, когтистые пальцы бешено сжимались и разжимались, могучие плечи вздулись буграми, желтые глаза горели огнем…

— Мало тебе капкана, Серый Волк?! — остервенело каркнула баба-яга. — Ну так получай же!..

Она выхватила из-за пазухи длинный тонкий прут и выставила перед собой. Старческая рука мелко дрожала, загадочная веточка ходила ходуном — однако Яромир, несущийся к избе, замер, словно натолкнулся на невидимую стену, и резко попятился. В волчьих глазах промелькнул нешуточный страх.

— Самосек!.. Дурак, Самосек!.. — жалобно заскулил он, отступая назад и прикрываясь лапами. — Быстрее!..

Иван, все еще держащийся за окровавленную ладонь, воспрянул духом. Он резко наклонился, нащупывая драгоценную рукоять, и в воздухе блеснул меч-кладенец! Баба-яга обернулась, что-то крикнула, но Иван нанес короткий быстрый удар. Чудесный меч сам докончил дело — он едва не вырвался из руки хозяина, вонзаясь в живот кошмарной старухе. Несмотря на закругленный кончик, Самосек пронзил бабу-ягу с легкостью, пришпилив к стене, словно муху.

Загадочный прутик вывалился из руки старой ведьмы. Яромир немедленно влетел в избу, торопливо придавил эту хворостину кадкой, и рыкнул:

— В топку ее, Иван, живо! В топку!

Яга Ягишна завыла, царапая клинок. Несмотря на ужасную рану, крови не вытекло ни капли — да и вопила старуха не от боли, а от злобы. Самосек ощутимо извивался, мерцая во тьме, — будь на его месте другой меч, обычный, баба-яга давно бы уже освободилась.

— Выдергивай! — приказал Яромир, хватая старуху за плечи. Волчьи когти разодрали лохмотья и кожу, но крови опять-таки не вытекло ни капли.

Словно вовсе ее не было в бабе-яге…

Иван одним резким рывком выдернул кладенец, а оборотень резко поднял бабу-ягу на весу, едва не стукнув головой об потолок, и швырнул в гостеприимно распахнутую печь. Места там оказалось вполне достаточно — чай, бабушка не только караваи пекла…

Совместными усилиями волколак и княжич прижали заслонку, с трудом перебарывая бьющуюся в агонии старуху. Боль и огонь придали старой людоедке сил — она ратовала так, что Иван с Яромиром справлялись еле-еле.

— Задвижку!.. — рявкнул оборотень.

Иван повернул голову — и верно, заслонка была снабжена толстой железной задвижкой. Он торопливо всунул ее в паз и устало выдохнул — теперь можно было и отпустить. Крики и вой поджаривающейся ведьмы слегка поутихли.

— Бесова бабка!.. — едва не расплакался он. — Палец мне отрубила!..

— Ну-ка, дай посмотрю… — взял его за запястье Яромир, незаметно успевший кувыркнуться через голову и оборотиться человеком.

Да, мизинец было уже не спасти. От него осталось всего полфаланги, а остальное сейчас преспокойно лежало в брюхе бабы-яги. Теперь, когда пыл битвы поутих, сменившись воплями и стуком горящей старухи, боль нахлынула пуще прежнего — руку обжигало, словно огнем.

Яромир сыпанул на культяпку белого порошка из кисета и поспешно забормотал скороговоркой:

— На море, на Океане, на острове на Буяне, лежит бел-горюч камень Алатырь. На том камне, Алатыре, сидит красная девица, швея-мастерица, держит иглу булатную, вдевает нитку шелковую, руду желтую, зашивает раны кровавые. Заговариваю я Ивана Берендеева от порезу. Булат, прочь отстань, а ты, кровь, течь перестань.

Иван чуть не взвыл — в первый момент ему показалось, что проклятый оборотень присыпал рану мелкой солью. Но уже в следующий миг боль бесследно улетучилась, сменившись нудным зудом и покалыванием. В голове что-то ритмично застучало, как будто там угнездился выводок дятлов, а кровавый поток резко остановился, точно зачарованный… впрочем, именно так оно и было.

Княжич болезненно закусил губу, заматывая обрубок тряпицей, и спросил, едва не плача от жалости к самому себе:

— А снова не отрастет, да?..

— Ты ж не оборотень, — усмехнулся Яромир. — Не отрастет. Ничего, не горюй! Мизинец — не ладонь, и без него прожить можно. Да еще на левой руке… Вот кабы старуха тебе уд срамный отрубила…

Иван в ужасе схватился между ног — при одной мысли о таком непотребстве по тулову пробежала морозная дрожь.

— У-у-у, ведьма!.. — шарахнул в печь кулаком он.

Печь ощутимо вздрогнула. Из топки вырвался язык огня и одновременно с ним — дикий вой:

— Выпусти бабушку, кожедер проклятый!!! Язвы Моровой на тебя нет, лишай гнойный!!! Выпусти бабушку-у-у-у-у!!!

— Жарься молча, старая, не ори! — прикрикнул на нее Яромир. — Все, Иван, пошли отсюда…

— А ну, изба, поворотись!!! По старому присловию, по мамкину сословию — шугани гостей незваных!!! — озлобленно прорычала баба-яга из печи.

Избушка затряслась. Яромир с Иваном выкатились из нее кубарем, пораженно глядя, как толстые столбы, действительно заканчивающиеся своего рода лапами, выкапываются из земли, как изба отряхивается курицей… а затем делает первый шаг. И второй. И третий.

Дом Яги Ягишны и в самом деле оказался очень даже живым.

— Прыгай, Иван, удирать надо!.. — кувыркнулся через голову, принимая звериное обличье, Яромир.

Княжич с ходу взметнулся на спину оборотню, и тот пустился бежать что есть мочи. Изба испустила громогласный рев, подобный клекоту исполинской выпи, бросилась следом, но довольно скоро завязла меж вековыми стволами. Бегать взапуски по этакой чаще столь громоздкое чудище не могло…

А изнутри доносился безумный вой поджаривающейся старухи:

— Спалили бабушку, спалили!!! Призываю Лихорадок, Лихоманок, на вас, на ваши головы!!! Приидите, сестры, возьмите их, наведите порчу, наведите муки!!! Смерть, смерть, смерть!!!

Эти крики и проклятья преследовали Ивана с Яромиром еще очень долго…

— Хорошо хоть, нож вернул… — пробурчал Серый Волк, огибая разлапистые ели. — Мне без этого ножа худо было бы…

— Нож… — шмыгнул носом Иван. — Я из-за твоего ножа пальца лишился! Как я теперь без мизинца-то?

— А на кой тебе мизинец? Да еще левый? Что с него проку?

— А-а-а! А в носу ковырять знаешь как ловко?.. было… Эх, такой палец был…

Княжич еще очень долго смотрел на свою четырехпалую ладонь и обиженно шмыгал носом.

— Не расстраивайся, Иван, и без пальца люди живут! — весело крикнул Яромир. — Главное, чтоб девки любили!

— Ну, это, конечно, да… — согласился Иван. — А что это там за деревьями полыхает?.. Эвона как красиво!..

— Заря, вестимо. Погоди чуток — еще полпоприща, и выйдем на открытое место, а там уж и Ратич твой, как на ладони…

Однако Яромир ошибся. Полыхала отнюдь не заря. Точнее, не только она…

То догорал Ратич.

Примечания

9

Место против печи, предназначенное для стряпни.

10

Подъемная крышка над лазом в подпол.

11

Короткая широкая скамья в виде длинного ящика с крышкой. Часто украшалась резным изображением конской головы, отсюда и название.

12

Яга — шуба из собачьих шкур шерстью наружу.