Белая Башня. Хроники Паэтты. Книга I

Александр Николаевич Федоров, 2017

Мэйлинн Айрига – воспитанница школы лиррийской магии Наэлирро. Однако жизнь её круто меняется, когда ей не удаётся пройти обряд пробуждения, чтобы стать полноправной магиней. Отныне вся её жизнь – поиски себя. Она верит, что в этом ей поможет таинственная Белая Башня, которая даст ответы на все вопросы. В пути Мэйлинн встретит множество опасностей, которые ей не удалось бы преодолеть без случайных попутчиков – неудачливого воришки; бывшего паладина, а ныне – горького пьяницы; великого мага и опаснейшего мастера Теней. Все они, так же как и Мэйлинн, потеряли смысл жизни. Для каждого из них Белая Башня – шанс познать себя.

Глава 7. Латион

Они стояли у стен Латиона. Многовековые стены, казалось, накалились на солнце до красноты, хотя Бин знал, что это — всего лишь красный гранит. Над стенами возвышались отдельные здания, но доминировали над городом, конечно, белые башни Арионна, традиционно выполненные в виде витых рогов единорога. Они торчали то там, то здесь, и создавалось впечатление, что в городе живут сплошь арионниты. Но это, конечно, было не так. В Латионе было предостаточно храмов Асса, но чёрный бог предпочитал приземистые и разлапистые храмы, больше похожие на капища, окружённые чёрными колоннадами и покрытые чёрной плоской каменной крышей. Естественно, что из-за стен и домов их было не разглядеть.

Также не было в Латионе недостатка и в храмах Первосоздателя, хотя их было заметно меньше остальных. Эти храмы были повыше Ассовых, и имели разновысокие башенки, увенчанные золочёными полусферами, символизирующими одну из ипостасей бога. А в центре храма всегда возвышалась самая высокая башня, которую венчал луковичный купол, состоящий из сплетённых чёрных и белых полос. Одна чёрная и одна белая полосы из этого множества продолжались выше, и свивались над куполом в символ Первосоздателя — переплетённые между собой полосы белого и чёрного металлов, увенчанные золотой сферой.

Но самым высоким зданием в городе всё-таки был Главный храм Арионна. Эта колоссальная белая, словно сахарная башня возвышалась на двести сорок футов и, казалось, разрезала бледно-голубое горячее небо, словно гигантский сталагмит.

— Ничего себе! — выдохнула Мэйлинн, глядя на это великолепие.

— Поражает, да? — с такой гордостью, будто он лично воздвигал эту башню, ответил Бин. — Ты погоди ещё. Вот подойдём вплотную, тогда ты ещё не так удивишься! Знаешь, стоя рядом с башней, можно даже упасть, если будешь задирать голову так высоко, чтобы увидеть шпиль. А в дождливые дни половины башни не видно из-за туч!

— Да уж… Такого, конечно, я ещё не видела, — покачала головой лирра.

— Ну пойдём, чего смотреть! — как можно небрежнее произнёс Бин, хотя его просто распирало от гордости за свой город. Утёр-таки нос этой всезнайке!

Они вошли в город через Весёлые ворота — те самые, недалеко от которых Бин должен был оставить уведённых у колонов лошадей. Назывались они так потому, что за ними начинался Весёлый квартал. Он изобиловал тавернами, игорными домами и борделями, но все они были низкого пошиба, поскольку и Весёлый квартал, и прилегающий к нему Складской, были населены сплошь беднотой.

Высшее же общество давно облюбовало правый берег Труона. Когда-то, много сотен лет назад, когда Латион ещё не был таким крупным городом, он весь помещался на левом берегу. Тогда богатые граждане стали строить на противоположном берегу виллы. Со временем вилл стало больше, затем появились и более крупные особняки. Следом туда же переехала королевская резиденция. Были возведены целых два каменных широких моста, проведены хорошие мощёные дороги, возникли храмы… Вот и готов очередной квартал города, который, не мудрствуя лукаво, назвали Заречным. Квартал был обнесён крепостной стеной, а поскольку к тому времени город оброс новыми посадами, то стена, та самая, красногранитная, камень для которой непрерывным потоком везли от Анурских гор, прошла вторым эшелоном, вобрав в себя старый город с новыми предместьями. Старую стену (она теперь так и называлась горожанами) разбирать не стали — кто знает, как жизнь повернётся, ведь в те времена соседи были куда беспокойней нынешних. Так и делился теперь Латион на Новый и Старый города. И хотя Новый город насчитывал уже около тысячи лет, название ему уже не меняли.

Кварталы Старого города считались более престижными, хотя и улочки там были уже, и дома по нынешним меркам считались не такими удобными. Но именно там располагался и Храмовый квартал, центром которого была громадная башня Арионна, и Академический квартал, который был по сути городом в городе и целиком принадлежал известной на весь мир Латионской Академии Высоких Наук. За столетия до нынешних дней Старый город был расчищен от старых трущоб и застроен заново. Теперь там жили достаточно респектабельные граждане, которым не хотелось вдыхать по утрам вонь городских трущоб. Под Старым городом, так же, как и под Заречным кварталом, была выкопана целая система канализационных катакомб, и нечистоты стекали в Труон где-то в миле выше по течению от города. Нужно ли говорить, что Новый город подземной канализации был лишён, и сточные канавы, выкопанные вдоль улиц, источали весьма убойные миазмы, не говоря уже о полчищах зелёных мух и легионах крыс.

Но Бина, коренного горожанина, уроженца Кривого проулка Складского квартала, это нимало не смущало. Наоборот, он постоянно оглядывался на идущую позади лирру, ожидая увидеть всё растущий восторг на её лице. Хотя пока, к своему огорчению, видел скорее брезгливость и отвращение.

Сейчас Весёлый квартал был практически безлюден. Большинство таверн заплывут посетителями лишь к вечеру, когда окончится рабочий день и спадёт немилосердная жара. Из ближайшего игорного дома слышался стук костей и голоса, но, судя по всему, там сейчас находилось не больше пяти посетителей. Ну а в борделях были закрыты даже ставни, и барышни, вероятно, в большинстве своём спали, готовясь к очередной бессонной ночи. Последнему, кстати, Мэйлинн была очень рада, поскольку даже фривольные вывески на борделях заставляли её недовольно хмурить брови и отворачиваться. Лишь одна вывеска заставила её вспылить. На ней было указано (и снабжено соответствующими изображениями), что в этом весёлом доме можно найти себе пару любого пола и расы.

— Не может быть, чтобы хоть одна лирра согласилась работать в подобном заведении! — яростно воскликнула Мэйлинн, сжимая кулаки.

— Увы, но соглашается… — чуть виновато ответил Бин. — И не одна.

— Пойдём прочь отсюда! — выкрикнула Мэйлинн. — Далеко нам ещё?

— Ну сначала мы зайдём ко мне домой, я хочу познакомить свою семью с лиррой, спасшей мне жизнь. А затем отправимся по твоим делам. А дом мой уже недалеко.

К облегчению Мэйлинн публичные и игорные дома скоро сменились длинными деревянными постройками, вокруг которых жизнь кипела, даже не смотря на жару. Наша парочка наконец добралась до Складского квартала.

Здесь Бин снова нашёл возможность попытаться произвести впечатление на спутницу. Пытаясь показать, что здесь он — свой парень, и что он уже совсем взрослый, он стал здороваться со встречающимися ему людьми как с близкими знакомыми. Кому-то он степенно кивал головой, кому-то энергично махал рукой, кому-то кричал что-то вроде «Эй, Дугер, привет! Опять лентяйничаешь?», а к двум-трём наиболее солидным грузчикам даже подбежал, чтобы пожать руку. Правда, Мэйлинн заметила, что большинство отвечало на его приветствия как-то рассеянно, скорее всего, даже не узнавая, кто перед ними, а один из тех, кому Бин пожал руку, вообще озадаченно остановился и стал поглядывать на эту странную парочку. Но Бин ничего этого не замечал, он всё больше раздувался от важности. Лирра на всякий случай потуже затянула шнурки блузы на высоком воротнике, чтобы не привлекать к себе ненужного внимания.

Так они миновали склады и углубились в узкие запутанные лабиринты трущоб. Мэйлинн с каким-то удивлением разглядывала окружающий её мир. Казалось невероятным, что здесь может жить и развиваться разумное существо. И тем более казалось невероятным, что это разумное существо может развиться в кого-то вроде Бина.

— О, вот мы и дома! — радостно воскликнул Бин, когда они подошли к очередной развалюхе.

Как и говорил Бин, это был достаточно небольшой, двухэтажный домик. Возможно, когда-то он был построен целиком из досок, но с тех пор прошло много времени, и владельцы дома неоднократно латали прорехи в стенах чем придётся, поэтому сейчас дом больше напоминал причудливый чешуйчатый и замшелый валун, топорщащийся какими-то деревяшками, хлопающий тряпками и звенящий кусками прибитой проржавленной жести. Небольшие покосившиеся окошки зияли на этом многообразии как жерла пещер. Мэйлинн поймала себя на мысли, что в их Наэлирро лачуги последних из прислужников выглядели бы дворцами рядом с этим жилищем.

Входная дверь, ведущая в общую проходную и на лестницу второго этажа, была открыта. И на покосившихся ступеньках низенького крылечка, прячась от солнца в жиденькой тени навеса, сидела девушка лет четырнадцати и пришивала пуговицу к женской рубашке довольно тонкой работы. Мэйлинн сразу же догадалась, кто перед ней. И Бин секундой спустя подтвердил её правоту:

— Эй, Нарка! — весело крикнул он. — Если будешь постоянно сидеть на солнце, то тебя, такую чёрную, никто из Заречного квартала замуж не возьмёт!

Девушка встрепенулась и, увидев брата, вскочила и крикнула в провал входной двери:

— Маа! Бин вернулся!

— Ему лучше бежать отсюда подальше, потому что я собираюсь сломать кочергу об его спину! — сверху раздался голос, в котором слышался гнев пополам с огромным облегчением. — Я научу его, как пропадать ночами! — на лестнице второго этажа показалась крупная тень. — Я его, паршивца…

Из двери вышла немолодая уже, около сорока лет, женщина. Очень полная, причём было видно, что эта одутловатая полнота обусловлена не достатком пищи в доме, а какими-то внутренними нарушениями организма. На ней была простая ночная рубаха, вся пропитанная потом, и чепец, из-под которого выбивались седые волосы. В одной руке женщина действительно держала кочергу, но другая теребила ткань рубашки на груди, и Мэйлинн точно знала, что там у неё на бечёвке висит кулон в виде рога единорога — символ Арионна. И сейчас, увидев, в каком состоянии её сын, женщина осеклась на полуслове.

— Что с тобой, сынок? — воскликнула она, и кочерга со звоном упала на крыльцо.

— Всё в порядке, ма, небольшие проблемы. Но всё уже в прошлом. Давай-ка пройдём в дом, и я всё расскажу.

— А это кто? — несмотря на подслеповатый взгляд, мать Бина разглядела, что рядом с сыном стоит лирра. Кулаки непроизвольно сжались, и за ними следом сжалось материнское сердце, почуяв какую-то беду.

— Мама, это Мэйлинн, — лирра при этом галантно присела в неглубоком реверансе, слегка разведя руки в стороны, как и подобает знатной юной особе, к тому же воспитанной в Наэлирро. — Она спасла мне жизнь.

Настороженное лицо госпожи Танисти тут же преобразилось в нечто умильно-подобострастное.

— Так чего же мы тут стоим? Прощения просим, прекраснодушная сударыня, что не приняла вас сразу, как подобает… — затараторила она, отступая от дверного прохода и освобождая его для Бина и Мэйлинн. — Прошу вас, проходите, поднимайтесь на второй этаж. Только будьте осторожны — ступеньки-то уже гнилые, так что ступайте полегче.

— Не беспокойтесь, сударыня, — учтиво ответила лирра, чем окончательно растопила сердце матери Бина, — Право же, не стоит так беспокоиться из-за меня. Я с величайшей признательностью воспользуюсь вашим гостеприимством.

И все направились в дом. На пороге, пропуская лирру вперёд, Бин шепнул ей:

— Позволь, я расскажу им свою версию событий.

— А как же иначе? — весело шепнула в ответ Мэйлинн и погрузилась во влажный вонючий полумрак коридора.

***

В небольшой темной комнате витал стойкий, въевшийся во всё поры этого дома запах жареного лука и застарелого пота. Посреди комнаты стоял стол, за которым едва могли уместиться шесть человек. Собственно, сейчас за ним умещалось четверо, хотя мать Бина габаритами вполне могла сойти за трёх лирр. В тёмном углу стояло что-то вроде колыбели, в которой сейчас беспокойно ворочался ещё не до конца оправившийся от болезни младенец.

На столе стоял глиняный кувшин и несколько стаканов с водой. Больше ничего. Хотя за стеной, где находилась общая кухня, что-то шкворчало. По звуку оно больше всего напоминало жарящееся на сковородке сало. Запах тоже соответствовал данному предположению. Так что вполне можно было сделать вывод, что скоро все присутствующие смогут отведать это самое сало. Мэйлинн, кстати, эта перспектива не особенно радовала, поэтому она старалась отвлечься на рассказ Бина.

Надо сказать, что она с крайним интересом выслушала ту версию, что Бин рассказал домочадцам. Естественно, в этой версии не было ни полсловечка ни о какой Гильдии Теней. Также в ней не нашлось места жителям славной деревни Пыжи и их многострадальным лошадкам. Бин довольно обтекаемо сообщил, что со вчерашнего вечера он пытался найти подработку, и что наконец «наклюнулось одно дельце». Дальше выяснялось, что это самое «дельце» было как-то связано с Верхним кварталом Старого города, где живут зажиточные и респектабельные буржуа, и что его помощь потребовалась одному «довольно влиятельному человеку». Бин мастерски избегал всяческих деталей и напускал туману, так что и мать, и сестра (старшей, кстати, дома снова не было — она сейчас куда больше времени проводила в доме будущего мужа) остались в полной уверенности, что их храбрый и благородный Бин совершил этой ночью нечто поистине героическое.

Мэйлинн с интересом ожидала того момента, когда события подведут к её появлению на сцене. И каково же было её удивление, когда вдруг выяснилось, что она, ни много ни мало, спасла Бина от нескольких (сколько точно — Бин не уточнял) до зубов вооружённых грабителей, которые напали на него по дороге домой и отняли (не без урона для себя, ибо уж кто-кто, а Бин всегда даст сдачи!) у него аж пятнадцать (да-да, вы не ослышались!) дорринов, честно заработанных ночным трудом.

Надо отдать должное Бину, он самыми сочными красками и самыми жирными мазками расписал отвагу и самоотверженность юной лирры, так что к концу рассказа госпожа Танисти крепко сжимала изящные удлинённые ладони лирры в своих красных опухших ладонях, а юная Нара и вовсе повисла сзади на её плечах, так и норовя поцеловать её волосы.

— Ах, как же мне благодарить вас, моя прекрасная госпожа, моя несравненная Мэйлинн? — кудахтала госпожа Танисти и в глазах у неё стояли слёзы, крупные, как саррассанский жемчуг.

— Пожалуйста, не нужно никаких благодарностей, — Мэйлинн мягко пыталась освободить руки, но сделать это ей не удалось. — Я просто сделала, что должна была.

И мать с сестрой продолжали заливаться умильными слезами, не видя очевидных белых ниток в рассказанной им истории, как то, например, что кровоподтёки Бина не выглядели так, будто его побили совсем недавно, или что он весь вымазан не жирной чёрной грязью, коей полны улицы Складского квартала, а покрыт светлой дорожной пылью, которую можно найти только в пригородах. Ну а синяк на шее Бин легко объяснил удавкой, накинутой на него одним из бандитов, хотя ширина следа могла бы ввести в недоумение любого здравомыслящего человека, ведь было сложно себе представить, что кто-то разгуливает по городу с доброй верёвкой вместо удавки. Да, было видно, что в этой семье Бина просто обожают.

— Ах ты, Арионн Всемогущий! — вдруг спохватилась госпожа Танисти. — Моё сало! — и она со скоростью, которую трудно было ожидать в столь объёмном теле, вылетела на кухню.

Через секунду там послышался железный грохот, будто кто-то сгоряча ухватился за раскалённую сковороду, и тут же выронил её. Вслед за грохотом послышались сдавленные ругательства, где слова «Гуррово отродье» были, пожалуй, самими безобидными. А ещё через несколько секунд появилась сама виновница всего этого переполоха, держащаяся пальцами правой руки за мочку уха.

— Наше сало… — только и смогла она вымолвить, после чего горько разрыдалась.

— Ничего, матушка, позавтракаем хлебом! — бросились утешать мать Бин и Нара.

— Я целую трёшку⁸ потратила на это сало! — причитала госпожа Танисти, утирая лицо рукавом.

Единственная, кто был рад такому исходу событий, была, конечно же, наша лирра. Однако она успешно скрывала свою радость под скорбной маской. Выждав небольшой промежуток тишины между громкими всхлипами почтенной женщины, Мэйлинн произнесла:

— Если дорогие хозяева не побрезгуют, я бы предложила вам своей еды.

Всхлипы прекратились как по мановению волшебной палочки. Все трое уставились на Мэйлинн. Затем Бин как-то покраснел, точнее, пошёл какими-то красными пятнами, и сказал:

— Спасибо тебе, конечно, но мы уж как-нибудь сами…

— Не говори ерунды, Бин, — вспомнила свою любимую фразу Мэйлинн. — У меня есть еда. Её достаточно, и сейчас, находясь в городе, я рассчитываю пополнить запасы. Я не вижу проблемы в том, чтобы поделиться своей едой с друзьями.

— Что ты, Бин, мой мальчик, — зачастила госпожа Танисти. — Зачем так воспринимать благородное предложение юной госпожи? Где же твоя вежливость? Спасибо вам, госпожа Мэйлинн…

— Просто — Мэйлинн, — поправила лирра.

— Спасибо вам, госпожа Мэйлинн, — с нажимом повторила женщина. — За всё: и за сына, и за щедрое предложение. Мы с благодарностью принимаем его.

Бин зыркнул на мать, но перечить не стал. Мэйлинн подошла к столу, взяла свою дорожную сумку и…

Обычная на вид сумка, с какими каждый день путешествуют по трактам Латиона сотни людей. Только вот вдруг оказалось, что внутри она куда больше, чем снаружи. Так что Мэйлинн извлекла оттуда половину пшеничного хлеба, укрытого в холщовый мешок, затем нечто, очень похожее на жареную куропатку, завёрнутую в большие листья, напоминающие виноградные. Вслед на свет божий были извлечены несколько варёных куриных яиц, пара луковиц и кусок твёрдого белого сыра. И последней на стол была поставлена бутыль в полгаллона⁹, на две трети полная молоком, которое не только не скисло на такой жаре, но было даже прохладным.

Неизвестно, вид чего поразил почтенное семейство больше — то ли бездонной сумки, то ли таких яств, которые вряд ли когда-то здесь видели. Нет, по отдельности и не в таких количествах — пожалуйста. Но вместе, и столько!..

Затем госпожа Танисти вдруг вышла снова на кухню, и спустя короткое время вернулась, неся в руках краюху чёрного, как печное дно, хлеба. Она молча положила этот кусок рядом с остальной снедью, затем поклонилась Мэйлинн, и произнесла:

— Пожалуйте все к столу!

И лирре всё это показалось вдруг настолько возвышенно-благородным, что у неё перехватило дыхание. Вот откуда в Бине эта жила — подумалось ей, когда она, вместе с остальными, садилась за стол.

— Сначала мы должны вознести хвалу Великому Арионну, — строго сказала госпожа Танисти, когда все уселись, и особенно пристально посмотрела на Мэйлинн. Вольнодумие лирр было хорошо известно всем. Наверное, это была одна из причин (и далеко не самая последняя) вечного разлада между народами лирр и людей. Было видно, что, несмотря на глубокое почтение, которая женщина питала к Мэйлинн, она всё-таки не допустит в своём доме святотатства.

— Если достопочтенная хозяйка позволит, я бы хотела произнести молитву Белому Арионну на правах гостя, — смиренно попросила Мэйлинн, и лицо достопочтенной хозяйки просветлело.

— Для нас это будет великая честь, госпожа, — благодарно проговорила она.

Скрестив руки с раскрытыми ладонями на груди, как это делают все арионниты, лирра негромко произнесла:

— Мы благодарим тебя, Великий Арионн, за все блага и радости, что ты даёшь нам, а также за эту трапезу, которую мы разделим с моими друзьями во имя твоё. Приклони к нам и нашим близким лице своё, дабы не оставил ты нас в милости своей. И отврати же взор свой от недругов наших, дабы лишились они благодати твоей. Во славу твою преломляем мы хлеб сей. Да будет так.

— Прекрасная молитва, — со слезами в голосе прошептала госпожа Танисти. — Я ещё раз благодарю вас, прекрасная госпожа.

Лирра лишь преклонила голову. Удивительно, но она была растрогана почти до слёз. Между тем хозяйка дома взяла принесённый ею хлеб, и разломила его на четыре приблизительно равные части. Первую она с глубоким почтением протянула лирре, и та, ещё раз преклонив голову, приняла этот чёрный кусочек, словно величайший дар самого короля Матониуса. Второй кусок достался Бину, как будущему главе семьи, третий лёг на ладони Нары, а четвёртый госпожа Танисти оставила себе. И именно она откусила первый кусок, что стало сигналом для остальных. Даже лирра, чьё нёбо не привыкло к подобной пище, которая и в дороге, как мы видим, баловала себя пусть не изысканной, но вполне приличной едой, даже она сейчас откусила и прожевала свой кусочек. Более того, этот хлеб показался Мэйлинн достаточно вкусным. Хотя всё же она осторожно и незаметно положила недоеденный кусок на стол и потянулась, чтобы отломить от своего каравая.

Такая сказочная трапеза очень быстро вернула веселье за общий стол. Начались разговоры, смех. Нара ещё и ещё раз, с обожанием глядя на лирру, расспрашивала её о подробностях якобы совершенного ею подвига. Мэйлинн лишь улыбалась и кивала на Бина, мол, пусть он расскажет. А Бин заливался соловьём! С каждым разом история обрастала всё новыми подробностями, становилась всё драматичней и невероятней. В конце концов Мэйлинн стала мягко осаживать завравшегося юношу, пока его не ухватили за язык.

— А вы живете в Латионе, госпожа, или проездом? — осведомилась мать Бина.

— Я здесь по делам. Вскоре я покину город.

— Как жаль! — воскликнула Нара. Лирра подозревала, что младшая сестрёнка уже грезит погулять на их с Бином свадьбе, и это почему-то совсем не раздражало высокородную лирру, а только лишь смешило. Она не могла вспомнить ни одного случая подобного брака за всю историю мира.

— То-то я и подумала, что такой благородной госпоже делать в Складском квартале? — простодушно произнесла госпожа Танисти, ведь она по-прежнему пребывала в уверенности, что Мэйлинн выскочила откуда ни возьмись, и спасла её дорогого сына где-то совсем неподалёку от дома. — А откуда вы, позвольте полюбопытствовать, и что за дела привели вас в наш город? — поинтересовалась почтенная матрона.

— Я из Варса, — Мэйлинн, по-прежнему глухо зашнурованная, не спешила делиться своей тайной. — Мне нужно посетить отделение банка «Каннели, Каннели и Валленштейн», где на моё имя отцом открыт неограниченный кредит. А затем мне нужно навестить друга, и кое-что разузнать. В зависимости от того, что я узнаю, я либо задержусь в городе на какое-то время, либо покину его сразу же.

— А с какой же целью столь благородная госпожа путешествует по нашему славному королевству одна, и так далеко от дома, если позволено мне будет спросить, — продолжала спрашивать госпожа Танисти. На секунду в Мэйлинн вскипела лиррийская кровь — да какое право эта женщина имеет расспрашивать так бесцеремонно благородную лирру? Но спустя секунду девушка поняла, что пожилой матроной движет отнюдь не праздное любопытство, а участие и тревога за неё, Мэйлинн.

— Я ищу кое-что очень важное для себя, — мягко ответила лирра. — К сожалению, я совершенно не знаю, где это искать, и сколько времени потребуется на поиски.

— И всё это время вы будете путешествовать одна? — воскликнула госпожа Танисти. И тут Бин понял, что подходящий момент настал:

— Матушка, я бы хотел просить твоего позволения отправиться, чтобы сопровождать Мэйлинн. Если, конечно, она не против… — быстро добавил Бин и залился краской. — Я обязан ей жизнью, и должен вернуть долг.

Лирра просто онемела от таких слов. Госпожа Танисти же стала вдруг торжественно-серьёзна и ответила:

— Ты не был бы моим сыном, если бы не предложил этого, мальчик мой. А я не была бы твоей матерью, если бы запретила тебе делать то, что должен.

— Позвольте! О чём вы вообще? Бин, не говори ерунды! Какой долг, какое «обязан»? Не нужно меня никуда сопровождать!.. — хотя самой себе Мэйлинн вынуждена была признаться, что протестует далеко не так горячо, как ожидала.

— Помнишь, ты сказала, что не веришь в совпадения? — улыбнулся ей Бин. — Так вот, теперь я в них тоже больше не верю. Знаешь, что я думаю? Что ты спасла меня для того, чтобы я помог тебе.

Чем неудавшийся воришка без особых талантов мог помочь молодой и богатой лирре, получившей образование в Наэлирро, было, конечно, не совсем ясно, но дело было не в этом. Главное — это порыв. И Мэйлинн его оценила.

— Ты же понимаешь, — многозначительно подчеркнула она это слово. — Понимаешь, что наше путешествие может… гм… затянуться?

— Понимаю, — с той же интонацией ответил Бин. — И пусть! — беспечно добавил он.

— Тогда я принимаю твою помощь, — торжественно, но без лишнего пафоса ответила лирра. — Спасибо тебе, Бин!

Нара от восторга захлопала в ладоши. Нет, она положительно мечтает нас поженить, — про себя усмехнулась лирра. Знала бы ты, девочка, куда мы идём, и зачем… Хотя… Собственно говоря, а знаешь ли ты сама, многомудрая лирра, куда и зачем ты идёшь? Или же ты просто бежишь? От самой себя и от своей судьбы?.. Но Мэйлинн, тряхнув головой, отогнала от себя эти мысли. Она точно знает, зачем идёт. Она ищет Белую Башню. А значит — ей уже пора.

— Скоро свечереет, а значит, нам пора, — нарочито деловым тоном сказала она. — Бин, если ты ещё не передумал, пойдём сейчас.

— Как — сейчас? — встрепенулась госпожа Танисти. — Да куда же он в таком виде-то? А ну-ка, марш в свою комнату и быстро приведи себя в порядок! Вымойся и переоденься! И чтоб через четверть часа стоял, готовый, на пороге! Не заставляй госпожу Мэйлинн ждать такого недотёпу, как ты!

Мэйлинн видела, что в глазах женщины стоят слёзы, и под бравым тоном скрывается мука, которую может испытывать только материнское сердце, когда расстаётся со своим ребёнком. В отличие от Нары, госпожа Танисти уловила оттенки интонаций лирры, и не строила иллюзий на быстрое возвращение своего Бина. Но она скорее умерла бы сейчас, чем стала рыдать на плече уходящего сына.

После ухода Бина наступило неловкое молчание. Госпожа Танисти, было, бросилась собирать остатки обеда, чтобы уложить их обратно в сумку Мэйлинн, но та мягким движением руки остановила её.

— Не нужно, оставьте! У меня есть ещё, а кроме того я всё равно буду пополнять свои запасы. Оставьте, скоро с работы придёт ваш усталый супруг, ему же нужно что-то поесть!

Все прекрасно понимали, что пора ненужных показных отказов осталась позади, поэтому женщина просто благодарно кивнула и оставила всё на столе, прикрыв лишь куском ткани от мух.

— Да, и вот ещё что… — решилась наконец Мэйлинн, и голос её снова предательски дрогнул. — Я очень прошу вас принять вот это, — она вынула руку из кармана, в котором уже на протяжении нескольким минут держала монету.

На её раскрытой вспотевшей ладони лежал серебряный дор.

— Ну что вы, госпожа Мэйлинн! Зачем так обижаете нас? — горестно воскликнула мама Бина.

— Я и в мыслях не держала обидеть вас, почтенная госпожа! — горячо ответила лирра. — Но я забираю у вас кормильца и оставляю вас в весьма трудном положении. Я бы хотела дать больше, если бы точно не знала, что вы отвергнете бо́льшую сумму. Я боюсь, что даю вам слишком мало, ведь — и вы должны это знать — я совсем не знаю, как долго продлится моё путешествие. Может статься, что вы не увидите сына много месяцев. И это — слишком малая плата за ту услугу, что он мне оказывает.

— Я возьму эти деньги, — немного подумав, госпожа Танисти протянула лирре руку ладонью вверх. — Потому что грешно отказываться от того, что предлагается с таким чистым сердцем. Я буду молиться за вас каждый день, благородная Мэйлинн. Вы — добрый дух-хранитель нашей семьи. Я этого никогда не забуду, и внукам своим накажу, чтобы те наказали своим внукам, а те своим — помнить и молиться за вас, госпожа.

И высокородная лирра, воспитанница замка Наэлирро, бросилась в объятья простой бедной горожанки, одетой в пропитанную потом ночную рубаху.

— Ну что, пошли? — на пороге стоял улыбающийся Бин.

Примечания

8

Трёшка — наименование мелкой железной монеты. Среди бедных слоёв населения Латиона имеют хождение железные монеты в одну десятую, одну треть и половину доррина. Но народ привык именовать их соответственно «десяткой», «трёшкой» и «пятёркой». Так что, против законов математики, трёшка крупнее десятки, хотя и мельче пятёрки.

9

Галлон — мера объёма жидкостей, равная примерно 4,5 литра.