Мои времена года

Александр Георгиевич Акимов

Автор поэтической повести «Мои времена года» – романтик-натуралист, сменив грохочущий мегаполис на тихую тверскую глубинку, делится с читателем восторгами от наблюдений за жизнью природы, а также философскими размышлениями о деревенском быте и фенологическими зарисовками, не забывая про веселый юмор.

ПЕСНЬ 1: НОЯБРЬ

Осень свадьбой золотою

Повенчала листопад.

Клен багряною листвою

На березку бросил взгляд.

Разноцветно сыплют краски,

Бесшабашно, невпопад,

И кружат в веселой пляске

Дерева под свой закат.

Осень щедрой тамадою

Балагурит палисад.

Льет хмельною синевою

Без разбору — всем подряд.

Уж неделю, как толпою

Осень водит хоровод,

Брызжет пенною волною,

Веселит лесной народ.

Не видала осень, — рядом

Гость серебряный подсел,

И… хрустальным маскарадом

Пир наутро сшелестел.

Отрыдала поминанье

Осень желтою кутьей.

Наказала на прощанье

Цикл открыть мне годовой.

Ноябрь

Сумерки

Мрачная душа моя.

Ночи темные ее облюбовали…

Г. А. Брюквина

Звезд не видно. Темень злеет.

Голо стынут дерева.

Над крыльцом фонарь белеет,

Словно зябкая луна.

Под окном в пустынном мраке

Одинокий лист дрожит.

Он теперь, как я — бедняга:

Ночь раздумьем сторожит.

Тишина дремоту водит,

Заплутавшую во мгле.

Лишь один он в поле — воин,

Все нашептывает мне:

— Ты уехал, чтоб на воле

Дни остатние прожить.

Ты стремилься к этой доле,

Что ж душа твоя болит?

— Нынче: вечер мне не в радость —

Затуманился душой.

Видимо подкралась старость

Неприметною тропой.

И отцвел мой сад вишневый.

Нет в помине прежних грез,

А в душе моей веселой

ЗасерЕбрился мороз.

Холодком дохнул по жилам,

Где бурлила прежде кровь.

Лег на сердце тенью стылой,

Сединой ударил в бровь.

— Ты живешь! А мне на — ладан…

Эту ночь не перебить.

Погоди намерить саван —

Неча Господа гневить.

Распогодится и, — снова

Мы весною будем цвесть,

И годков у нас с тобою

Будет, что — не перечесть.

Не тужи, печаль лелея,

Душу скорбно теребя,

Годы вешние жалея, —

Есть надежда у тебя!

— Право дело! Мне в отраду:

Дети, внуки и жена!

Да с такою думой ладной:

Ночь не будет холодна…

Поразмыслив эдак, печку

Затопил я, не спеша,

А затем: эх, жизнь — не свечка!

Тяпнул малость из ковша.

Будем здравы!!! Отступилась

Темень черная, ушла.

Звезды от того затмились —

Просто облачность нашла.

…Сладкий сон в избе на печке

Кошка видит. « Люська! Слышь?

Вон, на кухне корку тырит

Надоедливая мышь».

Предзимье

Первый лед

Бабка на зиму — в Москву

Рвется сопли внуку нянчить

А ейный дед, — пускай в дому

На деревне перебьется,

Коль неймется старику

У метелицы в долгу

Печь топить да снег батрачить.

____________________________________________

Зимы начало — я в деревне.

И снова здесь в уединенье

Остался дом свой сторожить.

В тиши «бревенного именья»

В порядок мысли приводить,

Да лень за книгою блажить.

Сегодня было сумрачно с утра, и как-то стыло.

Короткий день, едва вздохнув, погас уныло.

Смеркается, и следом темный вечер подступил.

Вот, наконец, и наслажденье:

Не вижу за окном печального зимы вступленья

В свои права. Окрест села —

Снежок лишь робко землю вспорошил.

Признаться: мне такой пейзаж, увы, давно уже не мил.

Зато, в дому теперь уютно, тихо, и тепло.

Хотя снаружи ветерок: нет-нет, царапнет мне в стекло.

Сажусь под яркой лампой за столом,

Не торопясь, наброски делаю пером.

Горячий рядом в кружке чай налит,

Да рюмка сладкого ликера «Амаретто» —

Вдруг, ночью Муза посетит

Не старого еще и, между прочим,

На зиму свободного от брачных уз поэта.

Не скрою: мне по душе такой уют —

«Еще минута, и стихи свободно потекут».

Клянусь: мне даже чудится порой,

Что рядом я сейчас с тобой

В изгнании, кумир мой дорогой,

Питомец нег и Аполлона — Саша Пушкин.

В твоей усадьбе: средь вольных нив, дубрав

И облетелых ветром стройных тополей,

Раскиданы поодаль ветхие избушки;

Жужжит, чуть слышно, за стеной

Веретеном печаль — старушка…

— Давай же, тезка! «Где же кружка?»

Пусть светлой памятью твоей:

Мне будет нынче веселей.

Теснятся мысли: ратью — рать.

О чем мне в вечер написать?

Ну, разве что, — о деревенском быте?

О ложках, поварешках, да старом бельевом корыте…

Так что ж, извольте, — я готов.

К чему тут долго рассуждать?

Позвольте мне теперь же и начать.

Первым делом: быт в деревне

Заключается в обедне.

То есть, я хочу сказать:

Брюхо надо уважать.

__________________________________________

Когда я остаюсь один в своем «именье»,

Поверьте: нет большего мученья,

Такой мороки, как стряпни или еды приготовленья:

Рой сковородок, мисок, банок, дуршлагов —

Ужасен для меня! Помилуй Бог! Но, я — таков.

Сейчас бы лучше расколол два кубометра дров,

Чем суп варить или готовить плов.

И, верно: я б давно уже усох от истощенья,

Каб не пришло ко мне спасенье:

Да это просто объеденье —

Похлебка — шоу из «уральского пельменя»!

Но, хватит шуток! Больше ни пол слова про стряпню.

Не скрою: эта тема скучна на корню —

Я от нее бегу, как от огня.

Другое здесь влечет меня…

___________________________________________

Зато там уженье привольно

Язей, плотвы и окуней.

И раков водится довольно.

Налимов, щук и головлей.

С. Т. Аксаков. 1844г

Здесь есть приятное для тела и души отдохновенье —

Рыбалка: здоровое и страстное мужское увлеченье,

Пришедшее от пращуров через века.

И никакие тут сомненья — не остановят нетерпенье

Заждавшегося перволедья рыбака.

Я думаю, мне кто-то может возразить:

Что мол, охоту тешить — не беду платить.

Ну, что ж: кому — полет, кому — паденье,

А нам — скорейшего леденья становленье.

Едва зазимок первый крепкий в ночь

Скует поверхность заводей реки,

Потянутся на лед поспешно рыбаки.

И я бегу им в след от дома прочь:

Мне нынче в стенах усидеть никак невмочь.

Мормышки, удочки, пешня, коловорот,

Литровый термос, парочка яичек,

С салом ароматным бутерброд.

Мотыль, опарыш, червь ползучий —

Все это я беру до кучи.

И с твердой верою в удачу —

Багор, наточенный — в придачу.

Ах, этот чудный первый лед!

Как манит он к себе, зовет.

Надеждой он мечты питает,

Но и, случись, порой — купает

В своей купели ледяной…

Беги скорей, рыбак, домой.

Последнее, однако, — не для нашей темы;

Отброшу я сии досадные проблемы.

Спешу вприпрыжку к наслажденью, —

К забаве трепетной — уженью.

Десяток лунок пробурить еще труда не составляет.

Мормышку — капельку кидаю вглубь:

Пускай себе обманкой поиграет.

Я весь — внимание в «прорУбь».

Удар! Кивок вздрогнУл и снизу что-то придавило.

Короткий взмах — летит на лед взъерошенная рыба:

Красавец! Наш русский окунь благородный.

Небольшой — чуток поболее ладони.

Но это только лишь — почин.

Лиха беда — пути начало.

Глядишь, и подойдет повыше чин

С лампасами, и со звездою генерала.

Однажды, я вот так ловил,

Уйдя в излучины затоны,

И мерный окунь мне дарил

Весь день восторженные стоны.

Под вечер — по делам и честь —

Окинул я улов безумным взором

И понял: враз мне не унесть

Всей рыбы выловленной гору.

К чему безудержная страсть?

Я не стремлюсь к тщеславью чемпиона.

И четверти хватило, чтобы всласть

Неделю есть ведро душистого бульона.

Эх, как бы хорошо так каждый год

Ловить, хоть треть былой нагрузки.

И Бог с ним — с журавлем: высок полет.

Теперь бы ко двору пришлась и трясогузка.

Однако, в нынешний нам год:

Непруха сплошь в уловах прет,

Как будто от лихого сглаза.

Я в решето взбуравил лед —

Мормышка в лунке, словно в дырке унитаза:

И там, и там — вода течет,

Да рыба вовсе не клюет:

Ни там, ни там — вот ведь, зараза!

Что делать? Как не возроптать

Всевышнему о горькой нашей доле?

Осталось мне лишь описать

Судьбы рыбацкой бывше горе.

_____________________________________

Люблю в канун суровых зимних холодов

Я наблюдать чудесное реки преображенье:

Дремотным сном подернуто ее привольное теченье,

Озябшие, заждалися перины снежной — берега,

Еще чернеет стрежня рябь, но на обратках шепчется шуга.*

Намедни, посветлу взъярилась непогода

Вихрями хлесткими — не видно небосвода.

Метель кружила сутки напролет.

По опыту я знал: во след мороз грядет.

И точно: утром (через ночь) сквозь матовость стекла

Едва пробилась зоревая розовая мгла.

А тишина оглохшая, в окне восходом ярким заискрила,

И инеем сухим с берез текла,

И из дома меня в простор реки манила.

Светло на пожнях.* Все белым — бело.

Вот нарыск от ночной мышкующей лисицы.

Не шелохнет окрест лесов.

И только легкий порх московочки синицы у кустов

Нарушил снеговой ветвей покров. И снова замерло.

Я дальше подвигался:

Передо мной туман в низине шлейфом расстилался,

Теплом земли последним пробивался,

И нежным переливом красок отзывался

На белой скатерти снегов, в лучах морозных облаков.

Еще я издали с высокого бугра

Заметил, как река внизу парила.

Вокруг осыпала нарядом пышно искристым древа

И, будто, о пощаде стужу дыханием своим живым молила.

Торжественная, звонкая царит сейчас печаль.

Не видя вкруг себя великолепного узора, струит река —

Упали на ее чело из снега глыбы — облака:

Смыкаясь, расходясь, скользят они куда-то вдаль,

А, может, встанут вскоре у ближайшего затора.

Еще дней пять продержится свободною — вода.

И, коль морозы по ночам не схлынут,

Тогда в последний раз в рассветный час вздохнет она,

И плесы во всю ширь: от берега, до берега — застынут.

Люблю, как заглубеет снег, я ясным днем обуться в лыжи.

Пройти неспешно кромкой дивною заснеженных полей,

Где в теплых лунках чутко слышит

Мой скрип семья дремотных косачей*.

Взорвутся шумно, брызги рассыпая,

Встревоженные мною, поляши.

Я радостно их взором провожаю,

И тягость прочь — с моей души.

Люблю я сон лесных опушек,

Чуть растревожив волшебство.

Нарезать лапник для игрушек,

Украсить ими Рождество.

___________________________________

Признаюсь, что хочу сказать,

Оставив прежние «сонеты»,

Люблю с хренком я пожевать

Из щуки рыбные котлеты.

Но, чтобы их покушать всласть,

Теперь нужна другая снасть.

И, стало быть, — другая страсть

Влечет на лед мои «штиблеты»…

Не дай, Богиня, мне упасть

Белым лицом с размаху в грязь,

Сменив достойный свой рассказ,

На кулинарные куплеты.

Привет вам, снежные поля

В рассветном сумраке, — пора!

Двоит лыжня с речного склона.

Бегу я утром со двора

Флажки* расставить вдоль затона.