Здрасьте, а Саша выйдет?

Александр Васенёв

Самое классное в детстве – это, конечно же, друзья! А самое классное в друзьях – это жажда приключений. Герои книги живут в обычном дворе небольшого городка, в те времена, когда дети были предоставлены сами себе, а двор превращался в площадку для любой игры, какую только позволит фантазия. Эта книга для современных детей, которые хотят узнать больше о детстве своих родителей, а также для взрослых, которые хотят погрузиться в мир своих детских воспоминаний. Отлично подходит для чтения вслух!

Глава 5. Нитка

Крокодил был не только королём выпечки. Он обладал второй по крутости игровой приставкой во дворе. Восьмибитный кусок жёлтого пластика доставлял невероятную радость любому ребёнку. Создатели приставки были крутыми ребятами, мы их очень уважали. Однако, они допустили роковую ошибку, не приняв во внимание, что в нормальной советской семье всегда есть бабушка, которая хочет непрерывно смотреть телевизор. Маргарита Павловна смотрела ящик всегда, включала его рано поутру и выключала, когда ложилась спать. Это тот случай, когда у тебя есть собственный танк ярко-красного цвета, обвешанный ракетами и здоровенными пулеметами, но ты не можешь на нём поехать, потому что бабушка взяла гусеницы, чтобы сделать тропинки между помидорных грядок.

У других детей в нашем дворе не было приставок, только бабушки. И те, и другие проводили время во дворе. Дети играли в футбол, и наша великолепная четвёрка тоже. Народу было полно, и мы собирались попинать мяч большой шумной компанией. Иногда и не очень большой, но неизменно шумной. В центре двора был участок с наименьшей концентрацией деревьев, а потому жителям средних подъездов повезло меньше. Если говорить честно, то вообще не повезло. Футболисты жарко спорили, непрерывно выкрикивали мотивационные реплики и целеуказания. Наш футбол имел довольно специфические правила. Угловых и аутов не было. А размеры поля были ограничены физическими возможностями игрока, ну и пятиэтажками. Беги куда хочешь, только не забудь потом вернуться к воротам. Последние также немного отклонялись от стандартов федерации спорта: штанги были наклонены, а чтобы добавить сетку, необходимо было сначала прибить перекладину. И всё-таки это было похоже на футбол. Самое главное различие касалось зрителей. Наши фанаты сидели на лавочках и пристально наблюдали за всеми играми сезона. Преданные поклонники собирались задолго до начала матча и расходились не сразу после финального свистка, ещё долго обсуждая игроков, их характеристики и развитие. Отличие же заключалось в том, что они болели против всех.

В домах того времени уже были цветные телевизоры, и футбольные поля из телетрансляций потрясали воображение. Они были покрыты изумрудным газоном, и футболисты скользили по мягкому ковру на коленях, отмечая гол. Наше поле было покрыто потрескавшийся землей, а колени — ссадинами.

Невидимая стена, опирающаяся на асфальтный тротуар, стала тонкой демаркационной линией между миром большого футбола и миром развитого коммунизма. И это не было пресловутым конфликтом поколений или противоборством идеологий. Они просто были убеждены, что двор принадлежит им безраздельно. От края до края. Нам же просто хотелось играть. Как и в любом геополитическом конфликте, у нас была спорная территория — бельевая площадка, находившаяся ближе к угловому флажку…

Однажды, в довольно солнечный день, конфликт почти перешёл в военное столкновение, когда наши войска, так сказать, совершая манёвры, смешивали воздух с пылью вокруг непризнанной территории. Тогда лавочники выставили дипломата и решительно выразили ноту протеста по поводу порчи белья. Мы отклоняли обвинения, утверждая, что на дворе вечер, а противник сушит уже сухое белье, намерено обостряя конфронтацию. Наши аргументы не были услышаны, как впрочем и всегда.

Так продолжалось изо дня в день и не прекращалось даже зимой, поскольку для футбола нет плохой погоды. Стоя на пороге войны, проявляя настоящую гибкость в дипломатии, всякий раз угодив кожаным ядром на территорию противника, мы извинялись самыми вежливыми словами, которые только знали. Нам и правда было неловко ломать кусты или выбивать доски из палисадника. Не говоря уже о высаженных окнах. От всего сердца заявляю, что наша сторона приложила все усилия, чтобы избежать открытого конфликта. И всё же первый удар нанесли коммунисты.

Ранним утром субботы враг вторгся на нашу территорию и совершил диверсионный акт. Противник действовал решительно и беспощадно. Собравшись ближе к обеду, готовые начать ответный матч четвертьфинала против Франции, мы обнаружили, что поле было испорчено.

Ровная, выглаженная подошвами башмаков поверхность была изрыта! А ещё в нескольких метрах от ворот возвышался бугор, высотой до полуметра и диаметром больше двух. «Отлично! — сказал Джон. — Теперь можно в бейсбол играть, для пинчера сделали точку». Ребята негодовали, и, действительно, как теперь играть? Я тут же отправился за лопатой, чтобы исправить это недоразумение. «Дай сюда, сейчас по очереди быстро выроем», — протянул ко мне руку Костян. Все понимали, кто за этим стоит. «Странно, что они перед воротами не перекопали», — возмущался я. Впрочем, они бы и там всё испортили, да просто не смогли. Судя по выколотым кусочкам земли во вратарской, они пытались, но земля там была плотнее камня и не пустила штык лопаты. «Наш ответ будет асимметричным», — прозвучало бы из какого-нибудь министерства. Мы же выражались проще: «Эти гады за всё заплатят. Конец вашим цветочкам, проклятые любители бразильских сериалов». В тот же день мы провели раскопки и вытащили с нашего поля целую кучу зарытых листьев. А затем полдня переносили их в найденных на помойке коробках в пустую часть двора. Никто не стал мстить, в тот же день затоптав неровности на поле и свои обиды.

Хрупкий мир как мыльный пузырь в жаркий день… Буквально через пару дней мы обнаружили, что враг вновь вероломно вломился в наш дом. Посреди поля была здоровенная лужа по щиколотку. Тонкая полоска на земле указывала на садовый шланг, ведущий к третьему подъезду.

— Отлично, ребят! — сказал Джон. — Теперь можно в водное поло играть.

— А может пойдём на школьное? — предложил Пашка. — Может там не занято.

— Там поле большое, а нас сегодня… раз, два… семь человек. Не наберём, — ответил я и взял мяч. — Слушайте. Они ведь этого и хотят — прогнать нас отсюда. Опять бельё висит в обед. Сухое совсем, смотрите, но ведь не убирают специально, чтобы мы не играли. Давайте на вред им в одни ворота. Сегодня как раз семь человек. Ден — воротчик, и на две команды. Погнали?

Все поддержали. Крокодил почти всегда был на воротах. В быстрых атаках он не так хорош, зато в воротах достойно занимал пространство. И я сейчас не о площади покрытия. Любая из команд хотела, чтобы он играл за них. Мы поделились и начали пинать мяч. Ребята старались избегать лужи, но пару раз всё же игру останавливали, вытирая мяч. Костян дал пас, я зарядил по штанге, и мяч полетел от ворот прямо на середину лужи. Нам и раньше приходилось играть в дождь, и в снег, и в талый снег, когда на дворе уже заканчивается апрель. Так что никто особенно не расстроился. Кроме мяча, который стал наполовину коричневым. Игра продолжалась. Пас, ещё пас, Джон покатил на ударную позицию, и Костян приложился от души. Мяч попал в колено защитнику и полетел прямо в сторону белья. Удар был таким сильным, что мяч влетел в белоснежную простыню, закутываясь, он на мгновение превратил её в комету с длинным белым хвостом. Затем ткань выпустила мяч и распрямилась. Полотно напоминало потускневший японский флаг. Снаряд, пронзивший корабль на рейде Порт-Артура, рухнул на землю, а вместе с ним и наши надежды на мирную жизнь.

Погони не было в отсутствие горячей крови у противника. Мы неторопливо взяли мяч и продолжили игру. Они вообще не сразу поняли, что случилось, а мы не подавали виду. Наконец, когда стало ясно, что Педро не сын Рахель, предводитель телеклуба выдвинулся снимать бельё. Последний гол я забил в пустые ворота, потому что сборная Франции ретировалась, прихватив вратаря. Мы же стояли на поле и наблюдали.

Миссис Клювдия, так мы её называли. Отчасти из-за внешнего сходства с персонажем Диснея, отчасти из-за бесчисленных нравоучений в адрес любого жителя двора. Так сказать, по совокупности. Это был настоящий босс последнего уровня игры. Она извергала изо рта ядовитые стрелы упреков на дальнем расстоянии, а вблизи могла ловко огреть клюкой по хребтине. У босса была суперспособность — снижение сопротивляемости соперника за счёт призыва к совести. Хотя у нас с Костяном была серьёзная защита от этих заклинаний.

Клювдия смотрела на некогда белое полотно растерянно, внешне спокойно. Затем развернулась в нашу сторону и ускорила шаг.

Мы решили занять позицию на другой стороне лужи. За неимением лучшего, она замахнулась и бросила в нас деревянную клюку. Та по касательной задела бедро Крокодилу, и даже сбила его с ног. Мы с Костяном подхватили клюку и раненого товарища, а после отступили в соседний двор.

— Нога болит! Наступать больно… — Ден демонстрировал место потенциального синяка. Там ничего не было, но он охотно растирал бедро, корчась от боли.

— Ты бы увернулся, если бы поменьше пирогов ел, — сказал я на это Дену. — Кончай симулировать, она тебя едва задела.

Ден поубавил драмы, взяв у Костика старую клюку. Палка была покрыта каким-то рыжим лаком, чёрная ручка стёрта ладонью, а резинка на конце сбита на одну сторону до самого гвоздя.

— Тяжёлая. Меня убить могли из-за вашего футбола, — продолжал постанывать Ден. Будучи человеком воспитанным бабушкой, он вообще любил драматизировать, доверял утренним гороскопам и суевериям. А ответ на вопрос о возрасте мог начать со слов: «Даст бог, доживу к осени до…». Общение с нами несомненно шло ему на пользу, он мужал.

Костик взял клюку и припрятал в кусты:

— Пускай пока тут полежит. Она нам ещё пригодится.

— В старости что ли? — ухмыльнулся я.

— Не, Дену отдадим, когда у него нога отвалится! — отбил Костян. Мы засмеялись.

— Она правда мне сильно дала этой клюкой! Что вы не верите, вот синяк назревает. Пустырник надо приложить, — перебивал наш смех страдалец.

Тут пришел Пашка, забирать свой мяч. Он так драпанул, что даже забыл о нём. Пашка был важным человеком во дворе, потому что мяч был только у него.

— Похоже нам не поиграть теперь. Сначала поле перекопали, потом лужу сделали, а теперь так вообще прямые угрозы пошли.

— Ничего, Пашка, будем на школьное поле ходить, — успокаивал Джон.

— Да сейчас! Это наше поле, — бился Костян. — У меня ножовка есть. Лавочку спилим — пускай сидят дома.

— Да они стоять там будут, лишь бы нам не дать играть. Надо наверное извиняться опять идти, клюку вернуть, — сказал Джон.

— Не пойду я никуда извиняться. Они это всё начали, а мы извиняться должны? — злился Костян.

Я в принципе был согласен с Джоном, что надо извиняться. Мне не хотелось, но другого выхода я не видел. Мы ещё немного поспорили, и Костян предложил пойти к старшим за помощью. Они были умнее нас, значительно хитрее, и знали этот мир на три года дольше.

В отличие от наших прозвищ, выдающихся фантазией и глубиной интертекста, их клички были первыми производными от фамилий. Рыбаков — Рыба, Коржаков — Коржик, Водянов — Водяной и далее по алфавиту, и только Пахомов был Лешим, потому что его звали Лёха. Старшие жили своей жизнью и никогда нас не обижали. Они, как и положено, подшучивали над нами, придумывали разные подколы и розыгрыши, иногда жёсткие, иногда до слез, но никогда не били. Мы обращались к ним за помощью по особо важным делам. Костян отыскал их в соседнем дворе, где и всегда. Там, в тени плакучих берёз, стояла большая деревянная беседка, в которой они играли в карты. Мы протянули им руки, не столько в знак приветствия, сколько уважения, и начали рассказывать о случившемся. Те улыбались, а то и вовсе ржали. Наконец мы начали задавать разные вопросы. Если вкратце, то нас интересовало, как им в своё время удалось победить ситхов во главе с императором Палпатином и восстановить баланс во Вселенной. Ответ был обескураживающим. Оказалось, что ещё пять лет назад Клювдия не была угрозой для общества, мирно растила мальву под окнами и даже не сушила бельё во дворе. И лишь после ухода мужа к веснушчатой хохотушке из пригорода явила миру свой дьявольский лик, вокруг которого консолидировалось всё придворное зло. Тогда-то начал Топор подбивать к ней клинья.

Какой именно клин и куда собирался подбивать тощий дядя Коля, нам тогда не было понятно. Но мы догадывались, что их отношения улучшились после смены замков в деревянной двери миссис Клювдии. Которая к тому же внезапно стала мисс Клювдией.

— Так значит, они не смогли её победить, — отчаялся Джон.

— Не смогли, — тихо произнёс я.

На следующий день мы вышли во двор, решительно настроенные извиниться.

Я не стал звать Костяна, потому что он был против этой идеи, и мы с Деном пошли в сторону третьей лавки. Ден выглядел безобидно, напоминая Винни-Пуха, и должен был по моему замыслу вызвать милосердие. Клювдия сидела с новой палкой. Сложно назвать человека, сидящего с оружием в руках, добрым, согласитесь? Она была на привычном месте и зловеще поглядывала за нами. Мы не остановились. Дойдя до конца двора, мы развернулись и пошли обратно на второй заход.

— Смотри, смотри! — толкнул меня Ден. — Штанги нету.

— Как это нету? — усомнился я.

— Смотри, они спилили нашу штангу. Вон опилки повсюду лежат.

Вот это сноровка! Нас тут не было-то час, а вражины выпилили сухой клён, который служил нам стойкой ворот.

— Вот же гады! — я пришёл в настоящую ярость. — Ну, паразиты, кранты вам.

Они спилили нашу штангу. Мы облили им лавочку рассолом от консервированной селёдки. Они выкопали на середине нашего поля яму и посадили там дерево. Мы намазали им дверные ручки битумом, а под коврики положили найденные кучи собачьего дерьма. Они натравили на нас маленькую злобную собаку, которая гонялась за нами, пока мы ездили на великах. Мы срезали все бельевые верёвки. Они пожаловались родителям. Мы просидели два дня дома в виде наказания. Правда, не совсем понятно, кого наказывали — нас или родителей.

Я вышел на свободу досрочно, потому что родители поверили моей версии о начале конфликта, Ден так вообще не был осуждён, за раскаяние. Мы воссоединились в кустах заднего двора, где когда-то познакомились с Костяном. Я начал излагать план.

— Короче. Отпроситься до одиннадцати сможете?

— Поздно, — жаловался Ден, — меня бабушка может не отпустить.

— Во сколько она ложится вообще?

— В девять наверное, или в восемь.

— Так. А кто тебе тогда дверь открывает?

— Я сам. У меня ключ есть. Бабушка уже спит в это время.

— Ден, не тормози! Ты просто придёшь, когда бабушка уже будет спать. А если проснётся, скажешь, что уже давно дома. Понял? — спросил я.

— Страшно, — с натягом соглашался Ден.

— Ден, не трусь. Все нужны!

— Джон, у тебя канифоль есть?

— Откуда? Зачем нам канифоль?

— У тебя же сестра играет на скрипке. Ты сам рассказывал. Там вроде для смычка нужна канифоль, поищи дома.

— Сестра уже с нами не живёт второй год. Скрипка вроде бы дома лежит. Посмотрю.

— Костян, ты знаешь, где в третьем выключатель от фонаря?

— В подъезде он, в щитке. Он на замке, но я отвёрткой его открою, это легко.

— Отлично! С тебя тогда отвёртка. Возьми с собой ещё верёвки, которые мы срезали. Остальное у меня всё есть. Сбор в восемь, за домом.

Кроме прочего Дену было поручено взять пакет с опилками, которые его бабушка подстилала домашним кроликам.

— А использованные можно? — на полном серьёзе уточнил Ден.

— Нежелательно, но можно, — утвердил я.

Мы собрались в восемь. Я предварительно отпросился поиграть на приставке, а Джон — почитать книгу у друга. Самая глупая отмазка, которую только можно придумать. Такое могло сработать только в семье Джона. У них в гостиной стоял шкаф вдоль всей стены, забитый до отказа книгами, выстроенными в алфавитном порядке. Я боялся даже подходить к этой библиотеке. Мне искренне казалось, что если я добавлю свою массу, то мы со шкафом провалимся на этаж ниже. И хотя я понимал, что Игорь Константинович существенно тяжелее меня, я хотел чтобы рисковал он, а не я.

Костяну вообще не нужно было отпрашиваться, его мама относилась к воспитанию индифферентно. Я думаю, что она была мудрой женщиной и отлично разбиралась в педагогике, поскольку работала в детской комнате милиции.

— Костян, сначала надо вырубить свет. А потом я залезу на крыльцо.

— А я сам не залезу?

— Долго объяснять, просто свет выруби.

— Джон, помнишь, как ты учил нас косу плести?

— Ага, — кивнул он.

— Сплети из всех верёвок один канат покрепче, чтобы вот такой длины был.

— Сделаю! — принялся за дело Джон.

— А мне что делать? — спросил Дениска.

— Тебе тоже есть дело. Возьми вот… — я протянул Денису конец от мотка толстой обувной нити.

— Слушайте внимательно, что надо делать…

Я раздал все инструкции.

Ребята удивлённо смотрели на меня и довольно ухмылялись. План мести был изящен. И как только стемнело, мы начали приводить его в действие. Расположившись в кустах сирени напротив второго подъезда, мы размотали нить по прямой до окна, которое предположительно вело в спальню Клювдии. Костян тихо пробрался в подъезд и прошёл до электрического щитка. Я остался дежурить на входе в подъезд, поглядывая на улицу. Метрах в пятидесяти напротив окна, в кустах, была засада. Костик достал отвёртку и начал ковырять в замочной скважине щитка. Я не понимал, получается у него или нет, а спросить не мог, и оттого волнение возрастало.

Слева от Костяна находилась дверь злодея, а справа — её беспощадного приспешника — Дяди Коли, по прозвищу Топор. Легенда гласит, что однажды старшаки пели песни под гитару на той самой лавочке. Дядя Коля взялся за топор и выбежал с ним во двор в трусах и майке. Ребята, увлечённые музыкой, потеряв бдительность, были застигнуты врасплох. Топор выхватил гитару и, положа на землю, порубил на мелкие части так, что её можно было сложить в баночку из-под индийского чая.

Костян продолжал стоять там, где проходила ось зла. Ему никак не удавалось открыть щит и выключить фонарь. Без этого переходить к следующей фазе было нельзя. Я нервно ждал. Наконец замок подался, а за ним по щелчку пакетника погас фонарь. Тьма, спустившаяся с пятого этажа, накрыла ненавидимый нами подъезд.

Есть! Я поднялся на площадку между первым и вторым этажами и открыл подъездные окна. Затем осторожно вылез на бетонный козырёк. Теперь же мне предстояло самое опасное задание. Костян уже вышел на улицу и взял катушку с ниткой, что была размотана от самого куста. Он потянул её дважды, и в ответ Ден потянул свой конец. Костян кинул мне катушку, и я едва смог разглядеть её силуэт в полутьме.

— Поймал? — спросил он.

— Да, — отозвался я.

Мне нужно было как-то перекусить эту ужасно толстую нитку. О ножницах я не подумал, а зубами перекусить обувную нитку совсем непросто. Уголок стекла одного из окон был отломан, и я пытался тереть нитку об едва острый край. «Есть! — прошептал я Костяну. — Вяжу». Достав заранее заготовленную иголку из воротника своей футболки, я начал привязывать к ней нитку. Это было совершенно неудобно, ведь ничего не было видно. Почему мы не сделали этого там, в кустах, когда ещё было светло? Кажется эта часть плана было далека от идеала. Полминуты спустя, в тусклом свете окон второго этажа, мне удалось привязать нитку к иголке. Теперь подходила очередь самого страшного дела. Окно Клювдии было неблизко от козырька, и пришлось прилично тянуться, одной рукой держась за газовую трубу, что проходила над окном. Растянувшись и балансируя на одной ноге, я воткнул толстенную иголку в деревянную раму, в аккурат между штапиков, в самый уголок. Пару раз дёрнув за нитку, стало понятно — удалось! Иголка держалась очень крепко.

Конец ознакомительного фрагмента.