Грозы царь – Иван Грозный

Александр Бубенников, 2022

Венчание на царство Ивана Васильевича по канонам первого в русской истории венчания Дмитрия-внука дедом Иваном Великим. Царский брак государя с «сироткой» Анастасией, с подачи партии Захарьиных-Романовых и митрополита Макария. Московский бунт «поджигателей» столицы и всего государства. Объяснение царя с бунтовщиками, требующих отдать толпе «всех Глинских». Низложение партии Глинских, заключение и умерщвление их в угоду старомосковским партиям и Гедиминовичей Бельских. Проявление организаторских и полководческих талантов Ивана IV в битвах с татарами «на окских бродах». Противодействие царя с боярскими партиями и укрепление государства при устранении феодальной раздробленности государства, организации местничества и судопроизводства. Серия исторических романов охватывает вековой период истории Руси XV и XVI вв. (1480–1560 гг.) и рассказывает о прорыве Москвы, Третьего Рима, временах правления Василия III, Ивана IV. Романы тематически объединены в единое целое и могут быть весьма интересны и актуальны своими непреходящими историческими и нравственными уроками для современной России начала XXI века. В сюжетные линии романов органично вплетены древнерусские произведения – летописные своды, жития, послания, духовные грамоты, освещающие не только личности князей и преподобных – героев романа, но и тайны русской истории и его великих государей, русского прорыва на Западе и Востоке, создания Великой Империи Ивана Великого и Ивана Грозного. Цикл из шести исторических романов помогут глубже проникнуть в актуальные для нынешнего времени тайны отечественной истории первой Смуты в государстве и душах людей, приоткрыть неизвестные или малоизученные её страницы становления и укрепления русской государственности и гражданственности, и предназначается для всех интересующихся историей Руси-России.

5. Страсти до венчания

Вряд ли убийство Андрея Шуйского можно назвать началом царствования 13-летнего государя, поскольку, оценив свои силы, правления на себя Иван не принял, а положился на своих дядей, Михаила и Андрея Глинских, и ближнего дьяка Василия Захарова. Только опалы и жестокость нового государева правления «при Глинских», хитроумно не причисливших себя к опекунам-временщикам, еще более устрашили русские сердца…

Но было и одно доброе дело юного государя. Сразу же после казни Андрея Шуйского первым делом Ивана было возвращение из костромской ссылки своего старшего друга Федора Воронцова, который снова приобрел былое расположение государя, возвратившись ко двору с большим торжеством и «блистательно отомщенным». Правда, к разочарованию Ивана друг после всех злополучных событий стал больше думать и подталкивать его к тому, чтобы самому занять место убитого Шуйского, одному управлять всем и раздавать милости юного государя. Сразу по возвращения Федора из ссылки, восстановлении в боярском звании и его бурной деятельности при дворне у Ивана родились тревожные мысли: «Раньше его Шуйские со свету сживали, теперь дядья начнут подсиживать, если друг дядьев не опередит в этом занятии… У боярских партий так уж заведено — ревнуют друг к другу до крови, а то и до смерти соперника… И чего так рвутся в опекуны, если толку от них никакого?..»

Государь Василий Иванович велел боярам-опекунам «беречь сына-первенца» до 15 лет, поры совершеннолетия в то время, после чего Иван должен утвердиться в роли самостоятельного правителя. Именно в этом возрасте совершеннолетия дворянские дети поступали «новиками» на военную службу, в то время как боярские дети уже получали первые придворные должности. Перед смертью отец-государь Василий надеялся, что супруга-правительница Елена Глинская и назначенные им опекуны-бояре к возрасту совершеннолетия приобщат его престолонаследника ко всем делам государственного управления. Как говорится, «человек предполагает, а Господь располагает». Только много у Господа оказалось далеко не бескорыстных «мистических» кукловодов и добровольных доморощенных помощников в творении смуты и зла вокруг русского престола — что до, что после появления на свет престолонаследника, при подрастании юного, якобы «опекаемого» государя…

Конечно, преступления против Царской семьи последних Рюриковичей начались гораздо раньше развода Василия и бездетной Соломониии и второго «брака-блуда» Василия и Елены. Но уже с «вынужденных» убийств в развернутой династической войне правительницей Еленой с фаворитом Овчиной братьев мужа-государя, ответного подстроенного темными силами, враждебными Руси, отравления Елены Глинской эти преступления примут настолько «роковой и системный» характер, что можно уже говорить о войне против Русского престола всех враждебных ему внешних и внутренних сил…

Тому были глубинные причины: военное противостояние Москвы с Литвой и с осколками Золотой Орды, Крымским и Казанским ханствами, религиозное противодействие православной Руси и латинского Запада и вмешательство в него в своих интересах иудейской партии Литвы и Крыма. Римский папа и правители Венеции и Священной Римской империи делали все возможное, чтобы привести «греческую веру» к унии с Римом, привлечь Москву к военному союзу против Турции и организовать крестовый поход христиан против неверных. Тайные же иудеи, по-своему используя острейшую духовную борьбу религиозных течений в Русской Церкви — стяжателей и нестяжателей — к греческой вере, сопротивляющейся латинской, примешивали ересь, противную духу христианства. Через распространение «ереси жидовствующих» и привлечение на свою сторону сторонников-нестяжателей тайные иудеи разворачивали в нужном направлении для иудейской литовской партии династические войны за московский трон и борьбу за митрополичий престол, и не щадили в этой беспощадной войне и борьбе жизней и судеб «последних Рюриковичей» и православных церковных иерархов.

В свете вышесказанного для необъявленной войны царскому семейству были задействованы взаимосвязанные и взаимовлияющие силы: династические, государственно-политические, идейно-религиозные, когда борьба боярских и православных партий за власть, царский трон и духовный престол тесно переплеталась с давлением внешних латинских врагов Православной Руси и тайными внутренними еретическими поползновениями на греческую веру отцов и дедов.

И волей судеб на острие этой войны сейчас находился отрок-государь Иван, уже внушивший первый страх государя Грозного боярам, но совсем не подготовленный к роли правителя бурно развивающейся православной державы в скорых столкновениях с Думой и своими новоявленными опекунами…

Иван, словно догадываясь, что скоро ему придется предпринять самые энергичные попытки избавиться от боярской опеки в полном согласии с завещанием отца при поддержке наставника-митрополита, для поднятия духа и обретения новых сил выехал на богомолье по русским монастырям — паломником в сопровождении «бояр множества». Государь уловил, что настало самое время поднабраться опыта духовной и народной жизни во время «первого страха боярского», тем более что до поры до времени его участие в управлении государством представляется одной видимостью, к тому же Дума вряд ли будет противиться, когда он просится паломничать в далекие монастырские края на богомолье.

Почему Иван пристрастился тогда много ездить по разным землям своей державы, совмещая паломничество по древним русским монастырям и охотничью потеху в диких лесах, словно переняв эстафету у своего батюшки, неисправимого охотника, больше всего на свете обожающего звериную ловлю?.. Ведь догадывался юный государь, да и тонкие намеки митрополита-наставника воспринимал верно: путешествия по монастырям, совмещаемые с охотничьей забавой стоят много денег его подданным, поскольку двор государев требовал угощений и даров, к тому же забавы звериные мешают видеть слезы, печали и бедность народные и мешают даже монастырскому покою и уединению паломника…

Но Иван неожиданно напомнил владыке Макарию, что он паломничает в святые монастырские места по примеру своих почивших родителей, моливших с его помощью о долгожданном рождении престолонаследника. Потому в свои 14 лет по примеру своих родителей с сонмом бояр, чиновников и слуг он и отправляется в Троице-Сергиев монастырь, а оттуда в Ростовские и Ярославские монастыри, а потом в северные земли — в обители Кирилло-Белозерскую, Ферапонтову, Конильев-Комельскцю, Павлово-Обнорскую…

Пафнутьев монастырь в Боровске, где, по рассказам матушки, после молений у мощей святого отца Пафнутия, основателя монастыря, постригшего владыку Макария, также молившегося за чадородие венценосных супругов, был зачат престолонаследник, Иван в первый раз паломничества объехал стороной… Не о наследнике пока думал государь юный, охотясь и паломничая, а о том, как бродящие плотские страсти юношеские обуздать и Господа отступлениями и преступлениями невольными, «детскими грехами» не прогневать…

Владыке же Иван с непритворным удивлением рассказывал о холодности иноческого приема государевой процессии: монахи не особенно-то чинились с венценосным паломником-охотником. Больше всего Ивану запомнился прием в обители святого Кирилла Белозерского: он со свитой прибыл туда глубоким вечером, когда монашеская братия давно уже завершила скромную трапезу и все съестные припасы припрятала в погреб.

Макарий улыбнулся и спросил:

— И что же вам братия сказала, когда вы, на ночь глядя, в обитель к инокам заявились и попросили трапезничать?

Иван немного смутился и, набычившись, промолвил:

— Монастырский подкеларник отказал нам в трапезе…

— Я даже знаю, что в таких случаях говорят монахи…

— И что же говорят? — полюбопытствовал Иван, желая сверить свои наблюдения и опыт владыки…

— Знамо, что говорят в таких случаях монахи, когда в трапезе ночной государю отказывают: «Государя боюсь, только Бога надобно больше бояться…»

— Правильно, владыка… — кротко выдохнул государь.

— Не сердись на инока… К этому монашеская мантия, от грехов очищающая, душу призывает…

— Выходит, Белозерский монах о моих грехах был наслышан…

— Даже если бы и был наслышан, все равно дал бы государю со свитой трапезничать… Только трапеза в ночной час в святой обители считается пуще многих человеческих грехов… Вот и отказал вам монах праведный — и государева гнева не испугался…

— Да уж какой там гнев… — вяло огрызнулся Иван. — …Не покормили — здоровей будем… Только сдается не понравилось монаху не только то, что мы поздно в святую обитель заявились, но и то, что паломничество с охотой совмещали… Это я уже поутру понял — не задалась охота, владыка…

— А ты как думал, государь… — мягко улыбнулся государь. — Это только в юных годах можно совмещать несовместимое — и молиться и потешаться на охоте и звериной ловле веселой…

— Вот и обошел я тогда Пафнутиев монастырь, чтобы Господа не гневить… — тихо произнес Иван и пристально поглядел на владыку.

Макарий задумался, пожевал губами, но ничего не ответил своему ученику, о юношеских грехах которого на охоте был наслышан. Подумал владыка, что придет свой срок, когда по воле Господа и по задумке митрополичьей на сцену выйдет служитель Благовещенского собора Сильвестр, которого он для особой цели вызвал из Новгорода. Макарий давно знал Сильвестра как человека книжного и благочестивого и по митрополичьей воле хотел в интересах православного царства использовать того, чтобы отучить государя от грехов больших и малых сразу после венчания того на царство шапкой Мономаха — при достижении полного совершеннолетия… «А до венчания в совершеннолетнем возрасте можно и охоту с паломничеством к святым местам совмещать — ничего страшного для отрока… Перебесится в юношеских плотских страстях, угомонится — и за ум на царстве и в браке возьмется…» — подумал владыка, с легкой усмешкой поглядывая на озадаченного его молчанием Ивана.

И правда, в ходе монастырских паломничеств, совмещаемых с охотой на медведей, волков, зайцев, государь побывал в Можайске, Волоке Ламском, Владимире, Коломне, Калязине, Ржеве, Твери, Новгороде, Пскове. В пути не только охотился, но и предавался молитвам. У каждого пользующегося уважением настоятеля просил благословения, простаивал часами на монастырских службах, часто клал земные неистовые поклоны перед образами и святынями — так что на лбу отрока образовалась в ходе паломничеств мозоль.

Но ведь есть и другая сторона медали паломничеств с охотами. Проводя много времени в лесах, окруженный с утра до ночи боярскими детьми, такими же отроками и уже созревшими взрослыми юношами, травил Иван хищных зверей — медведей, волков, охотился с кречетом на руке на лис, зайцев, лебедей. Возбужденная кровавой звериной охотой государева ватага нападала на лесные заброшенные деревни, колотя крестьян, забавляясь с девицами. Тогда-то в этих необузданных охотах в лесах, то ли на зверей, то ли на крестьянских девок, в толпе пьяных собутыльников Иван испытал первое неслыханное по силе плотское наслаждение — сначала от вида девок с задранными подолами, потом от вида чужого насилия, наконец, от собственного насилия над мягкой живой женской плотью…

Потом ненормальное возбуждение от пьянящей охоты на зверей и девок, возникшее в его сердце на природе, в деревнях, перенесется на столичные улицы и площади: Иван-государь, окруженный той же или иной толпой молодых звероватых собутыльников, с гиканьем носился по первопрестольной Москве, стараясь раздавить попавшихся копыта и лошадиные крупы девок и молоденьких женщин… Также, как и на охоте, загоняли молодых девок, брали, как добычу, отвозили во дворец — и снова чудовищное наслаждение Ивана-государя от вида насилия голозадых девок, от собственного участия в насилии невинных девушек, от женского пота и крови…

Потом опьянение от деревенских и городских охот страшно и стремительно проходило… Что оставалось?.. Состояние исключительности — в самый разгар насилий и оргий Иван никогда не забывал о своем исключительном положении, даже тогда, когда в эти насилия и оргии вовлекались его дядья Глинские и другие опытные бояре, угодливо и заискивающе славящие эти жуткие плотские забавы — пусть веселится и развратничает юный государь! На то и молодость дана, чтобы в ней перебеситься, а потом прощения у Господа просить и каяться-каяться, вплоть до гробовой доски — даже перед смертью постригаться и облачаться в монашескую мантию, чтобы грехи молодости и всей жизни искупать…

Страшился гнева Господнего юный государь, да ничего не мог с собой, со своими охотничьими страстями поделать — уж больно легко грехи его детского рукоблудия и плотского насилия невинных девиц переплелись, благодаря опеке карлов и угодников Глинских, под радостные вопли: «Всем страстям надо в жизни научиться, все радости плоти испытать, чтобы быть искушенным и могущественным», переплелись с грехами содомии…

А еще Иван с лихими собутыльниками другим потехам предавался — пашню пахал вешнюю и с детьми боярскими сеял гречиху, на ходулях скоморохом «в личинах» ходил и в саван наряжался… Наиболее богохульным было ходить на ходулях в масках скоморохов — в личинах — и заниматься непристойными игрищами с саваном и покойником. Непристойная игра в глухих деревнях в похороны «покойника», обряженного в саван, заключалась в том, что мнимого покойника, в роли которого часто выступал артистичный по природе государь, обряжали в саван, укладывали в гроб и ставили посреди деревенской избы. Причем заупокойную молитву заменяла самая отборная площадная брань, к тому же всех собранных на отпевание деревенских девок насильно заставляли целовать покойника «в уста», рот которого был тоже забит тем, что способствует половому возбуждению. И, разумеется, все отпевание «возбудившегося» покойника» заканчивалось дикой разнузданной оргией…

Открыл для себя греховную тайну «пробуждения покойника» юный государь, поскольку в этих похотливых игрищах он сам всегда набивался на роль покойника и обряжался с соответствующими скабрезными песнопениями в саван. Так вот это пробуждение как бы вырывание из ледяных лап смерти, переход через воскрешение, через новый удавшийся шанс возвращения к радостям и греховной земной жизни сопровождался безумным возбуждением и вожделением. И пробуждение тоже через страшный возбуждающий скабрез частушек, от которых покойники либо от стыда краснеют, либо просыпаются, ради греха соитий тел, к греху поближе, а не от греха подальше. Когда у проснувшегося, вернувшегося к жизни покойника неутолимое чудовищное наслаждение от порчи одной девственной юницы не исчезало, а только разгоралось с новой страшной испепеляющей силой: и тогда уже не хватало для полного удовлетворения похоти ни двух, ни трех, ни полдюжины, а то и дюжины девок. А когда юниц-девок не хватало, могли сгодиться в этом чудовищном вожделении и наслаждении «разбуженного покойника-государя» и парубки, подвернувшиеся под руку, подумаешь всего-то разница — одна раскупориваемая дырка юнца вместо двух раскупоренных у юницы…

Ведь знал государь юный, что по канонам христианским запрещено даже входить в церковь половым распутникам и насильникам, прелюбодеям, тем, кто занимается рукоблудием и кто совокупляется с особами своего же пола или безвинными животными… Нельзя было церковь и хулящим все и вся скоморохам ходульным и бранчливым в «в личинах», и играющим «в покойника» ради оргий и содомского греха. Такие грешники никогда не достигнут царства Божия — что толку в знании наизусть Библии?.. Да на что-то надеялся, пытаясь совместить несовместимое: грех и святость, как паломничества в святые обители и разнузданную, пьянящую охоту на зверей, девок и парубков…

Но, Иван, вкусив греха плотского и догадываясь о том, что о его охотничьих страстях, возможно, наслышан его наставник Макарий, перешел на одной из встреч с ним в наступление:

— А знаешь ли, владыка, что плохой пример православным подают многие попы и монахи… Много навидался я в своих путешествиях по святым местам…

— Паломником или охотником?.. — спросил с очевидной подначкой владыка и выразительно окинул с ног до головы ретивого ученика.

— Паломником, владыка… — ответил Иван, неожиданно покрывшись стыдливым юношеским румянцем; но тут же взял себя в руки и пошел с напором в решительное наступление. — Во многих городах и деревнях, где я побывал простым паломником, имеются такие лихие попы и монахи, специально принимающие духовный сан, чтобы вести веселую жизнь, бражничать и буйствовать в грехе, разгуливать и развратничать по селам в свое плотское удовольствие…

— Сам видел, государь, или чужим речам внимал?.. — спросил сурово и жестко Макарий.

— Сам, сам, владыка, видел… И за свои слова ручаюсь… Чуть ли ни во всех монастырях — нет такого благостного исключения — лихие настоятели и монахи предаются беспробудному пьянству… Занимаются рукоблудием, а то и девок портят…

Макарий устремил на государя испепеляющий взор и возвысил голос:

— Не возводишь ли напраслину, государь, говоря про все монастыри…

Иван выдержал этот взгляд наставника, обращенный прямо в душу грешную своего нерадивого ученика, и ответил твердо и с достоинством:

— Я сказал, владыка — чуть ли ни во всех монастырях, но, вполне так может статься, что и во всех… — Иван тяжело вздохнул и с брезгливой улыбкой, отнесенной прежде всего внутрь, своей душе, продолжил. — К тому же попы и служки в обычных городских и деревенских церквях также напиваются до бесчувствия… Сам не видел, говорить не буду, но челобитчики мне печалились, что многих дочерей попы испортили, многих юных сынов их в содомский грех втянули…

— Даже так? — с ужасом прошептал владыка, нутром почуяв, что не лукавит его ученик, говоря о челобитчиках и лихих попах-содомитах.

— Представь себе, владыка, какое дурное влияние идет от таких развратных попов и монахов на души юные и неискушенные…

— Слаб и не мощен человече перед искушениями Диавола… — тихо простонал Макарий. — Природу греховную человеческую так быстро не обуздать… То расплата за первородный грех…

— А юным отдуваться за грехи первородные и прегрешения праотцев?.. — тихо и горько спросил Иван. — И нет никакой надежды — исправиться и очиститься — так что ли, владыка?..

Возложил свои сухие руки владыка на голову впечатлительного государя и тихо-тихо стал доверительно, как на духу, говорить:

— Пока я на духовном престоле, все возможное сделаю, чтобы уничтожить пагубу от лихих попов и монахов… Обещаю, что все злоупотребления и грехи священнослужителей будут караться… Все пьяницы, развратники и содомиты будут наказаны, а то и отлучены от церкви… Тот, кто изменил вере Христовой, тяжко оступился и погряз в грехе, отдал душу дьяволу, проклят будет навеки… Прокляты будут все, кто пляшет на кладбище в субботу накануне Троицы, прыгает через огонь на языческий праздник Ивана Купалы, колдует на святки и накануне Богоявления… Все же распутники, прелюбодеи, предающиеся содомскому греху будут отлучены от церкви до своего выздоровления… Православная церковь рекомендует своей пастве благопристойность при веселье и в питии… Юнцам и юницам святые отцы пример должны подавать — от простого монаха до епископа и митрополита… — Владыка перешел на тихий шепот и прошелестел одними губами. — …Обещаю тебе, государь, что священнослужители отринут греховных пастырей и будут служить пример прихожанам всем, особенно юнцам и юницам…

Иван почувствовал в горле владыки слезы, и ему стало неловко, что он с такими упреками обрушился на Церковь… Ведь он православный государь… Не может же быть православный государь закоренелым грешником…

Чтобы как-то сгладить ситуацию, Иван с легкой улыбкой воодушевленно промолвил:

— В Можайском лужецком монастыре я разговорился с местным игуменом о тех мужах, кто осмеливается брить бороду и усы…

— Знаю, знаю я этого игумена… — живо откликнулся владыка при упоминании о своем любимом Можайском монастыре, куда он пришел настоятелем из Пафнутиево-Боровской обители и был там архимандритом свыше трех лет, до ухода в Новгород на епископскую кафедру, благодаря протекции полюбившего его государя Василия.

— Вот, этот твердых нравственных устоев настоятель наставлял долго меня, что священные правила запрещают православным мужам-христианам брить бороду и усы… Так и пояснил, что бритье бороды и усов есть в чистом виде латинская ересь… Этот обычай ввел византийский император-еретик Константин Кабаллинос, известный в веках своим преследованием правоверных христиан… Он хотел прославиться и гонениями на христиан и тем, что стриг направо и налево бороды своим прислужникам-еретикам…

— Он плохо кончил, погрязнув в грехах и болезнях… — отрезал сухо владыка. — …И ничуть не прославился… А я вот что не премину сказать: тех, кто, следуя дурному примеру латинского еретика или собственным лихим фантазиям, преступит Божий закон, Господь Бог возненавидит, поскольку он всех нас создал по своему образу и подобию…

Иван решился на вопрос, который давно хотел задать наставнику-владыке:

— Имя императора Константина — Кабаллинос — имеет что-то общее с верой тайных иудеев каббалой?.. Лужецкий настоятель ушел от ответа… А я от матушки наслышан, что династическое противостояние между батюшкой Василием и соправителем моего деда царевичем Дмитрием-внуком, уже венчанным на царство шапкой Мономаха Иваном Великим, возникло только потому, что душой матери царевича Елены Молдавской овладели служители каббалы… Среди них были протопопы московские Алексий, Дионисий, которых дед взял к себе в столицу из Новгорода, а также первый дьяк по иноземным делам Федор Курицын, отец Ивана Курицына, моего дьяка… Многое я хочу от тебя почерпнуть, владыка, в том числе, стоит ли доверять дьяку Ивану, пусть он и отличился вместе с воеводой Дмитрием Бельским в отражении крымчаков на окских бродах…

Мудрый Макарий задумался и твердо, спокойно сказал:

— Не будем все мешать в кучу… Имя императора Константина вряд ли имеет общее происхождение с верой тайных иудеев каббалой… Об еретиках жидовствующих, об их ереси и ее носителях, давай, государь, поговорим, попозже… Есть у меня на этот счет кое-какие суждения… Только уж больно много соборов созывалось, решений было много — как еретиков наказывать и на них ополчаться… Казнями и кострами ересь не изводится… Как и в случае со святыми отцами, все решают живые примеры православных праведников, святителей русской церкви… Вот есть у меня идеи, как канонизировать многих русских праведников в святые церкви, мало их пока со времен первых русских святых, благоверных князей Бориса и Глеба… Вот на этих примерах и церковь от гнили очистится… Да и жизнь духовная улучшится — дышать легче станет… Только сначала венчать тебя надобно на царство, государь, как батюшка завещал в духовной — по достижении совершеннолетия…

— Знаю, владыка, — сказал Иван, — воля батюшки и матушки для меня закон, как, впрочем, и наказ наставника… — Иван поклонился владыке под благословение и поцеловал ему руку.

— Только ведь твои подданные, Иван, пример с православного государя скорее будут пример брать, чем с лихих попов и монахов блудливых… — тихо молвил владыка Макарий.

— Знаю… — ответствовал, покрывшись снова густым стыдливым румянцем, Иван. — …Потому и надеюсь на чудо покаяния и преображения и духовного очищения… Я буду слезно молиться и каяться… Каяться до тех пор, пока не очищусь, не оживу и не воскресну после раскаяния… Как Господу будет угодно, так и будет: не знаю, будет это до венчания на царство или после?..

— Лучше бы до венчания, государь…

— Я тоже так хочу… Только уж судьба государя московского такова… — Жестко и с душевным надрывом произнес Иван. — …Много еще крови прольется до венчания — нутром чую… Вот потому и мечусь между святым паломничеством и охотой со страстями дикими… Священный град русских — Можайск — станет как бы градом водораздела святости и охотничьих страстей… В Можайских землях мой отец Василий славно на зайцев поохотился — на всю мою оставшуюся жизнь зайцев наубивал… Для своей потехи охотничьей дворцы государевы и палаты там понастроил… А мне Священный град совсем не для охоты нужен — для чудотворения святыни Николы Можайского, неслыханного для русской земли паломничества к «Русскому Богу» и явленной им благодати не только для страждущих, но и для всего страждущего государства православного… Будут явлены чудеса Николины каждой русской душе вместе с Русским государством и его православным царем-государем — быть Третьему Риму и его самому священному городу на Руси с неслыханной до этого плотностью церквей и монастырей на клочок святой земли… Вот душа-то русская в этом Священном городе встрепенется, узрев для себя и Руси первого ее царя… Вот враги-то Руси закопошатся муравьями в своей навозной латинской куче, заскрежещут зубами, захотят сжечь, уничтожить этот Священный град русских, дающий их душам невиданную благость и силу… Главный град русских в лесных чащобах Гелон персидский царь Дарий сжег, а главная его деревянная святыня в одеяниях епископских Николая Мирликийского на Можайской земле возродилась в ипостаси Николы Меченосца… Лично для меня он пока одно чудо сделал: во время моления под его грозовым мечом Никола Можайский так надменно и презрительно на меня глянул, так мечом сверкнул гневно, что враз надолго отбил тешиться охотничьими забавами, страсти бушующие унял… Не охотился и не безумствовал в страстях плотских твой государь после Николиного взгляда, душу обжегшего и вдохновившего ее на святые порывы… Теперь-то я точно знаю — быть Священному граду, в котором мой наставник молился перед Николой Можайским за венчание меня на царство Третьего Рима шапкой Мономаха…

Ничего не ответил мудрый и кроткий Макарий, только перекрестил своего выученика и, благословив, отпустил на все четыре стороны государить, служить Христу, а не Антихристу, служить святителю Николаю Мирликийскому в ипостаси Можайского меченосца — великой христианской святыне, а не языческому ряженому болвану, «с корнями Велесовыми», провоцирующими языческие страсти-мордасти, непотребные и необузданные…