Привет, Свет!

Александр Белка

…Время лечит, кто бы что там не говорил. Со временем боль утраты, даже невыносимая вначале, притупляется и теряет силу, а если человек сильный и не сломался сразу от гнёта, то вообще сходит на нет. До тех пор, пока что-нибудь не напомнит об этой потере. Тогда боль вспыхивает, давая о себе знать. Но это уже не всепоглощающий пожар, а лишь небольшие языки пламени, которые, да, обжигают какое-то время, но после затухают. Боль проходит, ожоги заживают, и всё возвращается на круги своя…

Глава 5

Когда урок закончился, и все, как обычно, побежали в коридор играть, Светка осталась сидеть за партой. Я, уж было сорвавшийся с места, задержался и удивлённо посмотрел на неё: чего это она? Она повернулась ко мне и, словно отвечая на этот вопрос, сказала: «Спасибо!» Я даже оторопел от такой неожиданности — она со мной заговорила! — и потому, не поняв о чём речь, спросил:

— За что?

— За то, что заступился.

— А, не за что! — отмахнулся я и добавил. — Я же обещал тебя защищать.

Светке такой ответ не понравился.

— Вообще-то я и сама могу за себя постоять, — отвернувшись, с апломбом заявила она.

«Ага, как же, можешь! — усмехнулся я про себя. — Видел я, как ты могла, когда Локтя тебе руку за спину выворачивал, — тут вспомнилось, как она мне дерзила, вместо того чтобы извиниться. — Отбрить-то ты можешь запросто, но вот если дело дойдёт до драки, то…»

Она снова повернулась ко мне, явно ожидая ответа, и я почему-то ляпнул:

— Конечно, можешь!

Светка довольная улыбнулась, и у меня на душе стало вдруг тепло и хорошо. Как в те моменты, когда я маленьким взбирался к отцу на колени и, прижавшись к нему, погружался в атмосферу добра и заботы, исходящих в этот момент от него. Я даже испугался: от чего бы это? Но, глянув на Светку, понял, что это тепло излучает она.

Не успел толком сообразить, чтобы это всё происходящее со мной значило, как она встала и протянула руку.

— Хочешь, давай дружить.

— Давай! — не раздумывая, сразу согласился я и пожал её ладошку.

— А ты где живёшь? — поинтересовалась она.

— На Карла Маркса.

— А, знаю, — оживилась Светка, — это на горе. Там, наверху, за автобазой, да?

— Да. А ты где?

— А я на Нижнегорской.

На Нижнегорской находился детский сад, куда я ходил почти четыре года. Поэтому я знал там всю шпану в округе. Но её увидел почему-то только в школе. Может, переехали недавно?

— А у меня есть маленький братик, — похвасталась вдруг она, прервав мои размышления. — Двоюродный. Ему недавно два месяца исполнилось. Мы в субботу к нему в гости ездили. А ещё у меня есть сестра Катя. Ей уже пять лет.

— Ау меня брат большой, — отозвался я, — в четвёртом «А» учится.

Отвечая, вдруг поймал себя на мысли, что мне хочется, чтобы наш разговор никогда не прекращался. Я так долго ждал этого момента, столько раз мысленно представлял его себе, поэтому он не мог вот так вот просто взять и закончиться. Но для этого ведь надо что-то говорить. Но что? Я же не знал, о чём надо с девчонками разговаривать. А потому брякнул первое, что пришло в голову:

— А ты умеешь на велике кататься?

Правда, я сам-то научился этому всего за две недели до школы. На «школьнике», который Ваньке Худойкину подарили на день рождения.

— Только на трёхколёсном, — смутившись, призналась Светка.

— Ничего, — махнул я рукой, — я тебя мигом научу.

— Правда?

— Конечно!

— Ой, какой ты хороший! — обрадовалась она.

Волна непонятного чувства захлестнула меня, и я едва им не захлебнулся. Робость, которая всегда довлела надо мной, когда я пребывал с девчонками один на один, пропала. Это чувство подействовало на меня как наркотик. Хотя нет, неправильное определение. Тогда я не знал этого слова. Тогда и взрослые-то не все знали про это. Скорее так, это чувство подействовало на меня как алкоголь. Точно! Я опьянел от него и почувствовал себя смелым. Ведь пьяному всё пофиг.

— А знаешь что… — начал я и осёкся, испугавшись своей смелости.

— Что? — в нетерпении спросила Светка.

— А хочешь, я сегодня тебя до дома провожу?

— А почему только сегодня? — искренне удивилась она.

Этот вопрос сбил меня с толку. Действительно, почему только сегодня? Да я готов провожать её каждый день и хоть всю жизнь!..

Невольно улыбаюсь, представив себе возбуждённое состояние шестилетнего мальчишки. Эка как меня тогда занесло! Хоть всю жизнь! Разве мог я в ту минуту, думая такое, предположить, что впоследствии так оно почти и будет? Глаза опять невольно устремляются в сторону противоположной скамейки. Моя визави преспокойно продолжает читать. Убедившись в этом, снова окунаюсь в прошлое…

Как же я тогда выпутался из того неловкого положения, в которое загнала меня Светка своим невинным вопросом: «А почему только сегодня?» Кажется, она задала ещё один вопрос, который подсказал мне ответ. Да, так оно и было. Она спросила:

— А завтра, что не хочешь?

— И завтра, и послезавтра, — с пылом ответил я. — А если хочешь, то каждый день.

— Хочу!

Услышав такое, я вообще растерялся. То два месяца знать меня не желала, а тут: «Хочу, чтоб провожал меня каждый день». С чего бы это вдруг такая перемена? Влюбилась, что ли, после того, как я за неё заступился? Но я-то ведь не дурак, и знал, что далеко не красавец. Правда, и уродом себя тоже не считал. Но всё равно — не красавец. Да ещё два верхних передних зуба у меня залазили один на другой, что не прибавляло привлекательности. Это мне досталось от отца, а тому от деда Степана. Так сказать, Чебышевская наследственность. А Светка-то — вон какая красивая!

К тому же, я шепелявил немного, а букву «р» вообще научился выговаривать буквально за несколько дней до первого сентября. Мать моя давно и постоянно твердила мне: «Сынок, как только у тебя появится свободная минутка, повторяй вот эти слова — пар-роход, р-рыба, бур-ратино, р-рюкзак, р-рестор-ран, — и ты обязательно научишься выговаривать эту букву». Поначалу я как-то прохладно относился к этому, но потом, по мере приближения первого сентября, всё чаще и настойчивее стал твердить: «пар-роход, бур-ратино».

И вот однажды, совершая перед сном вечерний моцион до общественной уборной и, как обычно, бубня под нос заученные наизусть слова, я вдруг чётко и ясно произнёс: «р-рыба, бур-ратино, р-рюкзак». Я даже остановился от неожиданности. И как мне не хотелось в туалет, постоял немного, а потом снова повторил: «пар-р-роход, р-р-рестор-ран». И у меня снова получилось! Всю дорогу до уборной и обратно я не переставал проговаривать слова с буквой «р», которые мог только вспомнить. Домой я забежал радостный и с порога объявил матери: «Пар-р-роход, пар-р-ртизан, кар-р-рандаш!»

Мать обрадовалась этому больше, чем я. Обняла меня, прижала к себе и счастливая, целуя в лоб, сказала:

— Я знала, сынок, когда ты захочешь, у тебя всегда всё получится…

Да, вот такая странная получалась пара — шепелявый шибздик и белокурая красавица. Пока я молчал, не зная, что сказать, Светка не мигая смотрела на меня большими зелёными глазами и ждала ответа.

Меня выручил звонок. В класс хлынул запыхавшийся и возбуждённый народ, а вместе с ним топот, смех, крики и стук крышек парт. Но вот в класс вошла Зинаида Андреевна и сразу стало тихо.

— Так, дети, — начала она сходу, подходя к своему столу, — возьмите буквари и откройте…

И тут увидела наши со Светкой сияющие физиономии. Оборвав фразу, она внимательно посмотрела на нас и удивлённо поинтересовалась:

— Помирились, что ли?

— Да, Зинаида, Андреевна, — ответила Светка, — мы с Сашкой теперь друзья.

— Ну, наконец-то, — вздохнула та и, взяв со стола книжку, обратилась к классу. — Ладно, ребятишки, кто из вас подскажет мне, на какой странице мы вчера с вами остановились?

Весь урок я просидел как на иголках. Зинаида Андреевна то и дело одёргивала меня, а один раз не выдержала — так я её достал, — и огрела указкой. Правда, потом подошла и, как бы извиняясь, вполголоса пробормотала:

— Господи, прости, да когда же ты угомонишься-то, окаянный? — и погладила меня по тому месту, куда ударила её указка, то есть макушку.

А как тут угомонишься, когда изнутри тебя всего распирает от счастья, от предвкушения того, что сегодня ты пойдёшь провожать девчонку? И не просто девчонку, а Светку Казанцеву — первую красавицу в классе! За ней вон какие пацаны ухлёстывали, например, Борька Вальчек или, вон, мой детсадовский дружок Ванька Хохлин — и высокие, и красивые — не чета мне. А она почему-то выбрала меня. Представляю, как они мне будут завидовать! Да и не только они. За ней половина класса бегала, чтобы хоть на секунду привлечь к себе её внимание. И, честно сказать, я был в этом не исключение, ибо она мне тоже нравилась. Злость на её хамство у меня давно прошла, но я уже чисто из принципа не шёл первым на примирение. А так как Светка меня игнорировала, чувства к ней я тщательно скрывал в потаённых местах своей души. Ну а раз мы подружились, значит, скрывать больше ничего не надо, и я открыл свои тайники. И чувства эти, которые копились долгое время, вырвавшись на свободу, теперь будоражили меня и не давали покоя.

Хорошо, что это был последний урок. Ещё один я бы точно не выдержал. Я бы тогда, наверное, умер от нетерпения.

Но вот, наконец-то, прозвенел звонок. Уроки кончились, и все сломя голову с шумом и криком помчались к раздевалке. Я подскочил к своим товарищам, с которыми всегда приходил и уходил со школы, ожидавших меня около дверей класса и радостно сообщил им, что сегодня я с ними не пойду и поэтому ждать меня не надо.

— Почему это? — удивился Костя Белов.

— Ты чего, Костян, не понял? Он же со Светкой Казанцевой подружился! — с ехидцей ответил за меня Вовка Табаков, по прозвищу Кеша. — Теперь — всё, мы у него не в почёте.

— Брось молоть чепуху, — одёрнул я его и объяснил. — Я только провожу её до дома.

— Да ты чё? — не поверил Костя.

Крепыш и симпатяга, он тоже заглядывался на Светку. Наверное, мечтал с ней дружить. А тут такая новость!

— Вот тебе и «чё»! — с гордостью ответил я и сказал им напоследок. — Так что не ждите меня, пацаны. Встретимся, как всегда, на улице вечером.

А Светка, наверное, в это время предупредила своих подружек.

Поэтому, когда мы с ней вышли из школы, нас никто не ждал. Мы постояли на крыльце, потоптались, я в нерешительности — в первый раз всё-таки иду провожать девчонку, — а Светка — не знаю от чего. Потом я набрался храбрости и предложил:

— Пошли, что ли?

— Пошли, — согласилась она и первой спустилась с крыльца.

Я догнал её и спросил о том, что давно меня терзало:

— Свет, а где ты там живёшь на Нижнегорской? Я вроде бы всех там знаю, а тебя что-то никогда не видел.

— А мы недавно сюда приехали. Из Белова. Здесь у нас баба Галя жила, папина мама. Она заболела и умерла. Вот мы и переехали сюда жить, в бабушкин дом. А свой дом тёте Оле оставили, маминой сестре. Ей жить было негде.

Так, разговаривая о том, о сём, и никуда не торопясь, мы пошли к её дому, распинывая ногами лежащие ковром на дороге опавшие листья.

Солнце светило по-летнему ярко, но не грело. Было довольно-таки холодно. Лёд в лужах даже не растаял, что обычно случалось после обеда. Скоро должен был выпасть снег и ударить морозы. Поэтому на ноябрьские праздники мужики, и мой отец в том числе, как обычно, будут забивать свиней, чтобы заготовить мясо на зиму.

Но холод нам был до лампочки. Ведь мы были одеты по сезону: тёплые ботинки, осенние пальто, на мне фуражка, на Светке — вязаная шапочка с балаболкой на конце. Да и атмосфера, окружившая нас, грела лучше июльского солнца.

— А анекдот такой слышала? — вспомнил я вдруг рассказанную на днях Костей Беловым побасёнку. — Встречаются два парня. Один другого спрашивает: «Ты что, в кавалерии служил?» Слышала?

— Нет, — Светка заинтригованно посмотрела на меня. — Расскажи.

— Так вот, встречаются двое. Один другого спрашивает: «Ты что, в кавалерии служил?» А тот отвечает: «А как ты догадался? Ноги кривые?» «Нет, морда лошадиная!»

Светка задорно рассмеялась. Я вместе с ней. И тут в поле моего зрения попал её беззубый рот. До этого я его никогда не видел, потому как мы не общались, а только слышал о нём от одноклассников. От увиденного меня парализовало. И стоял я так, парализованный, до тех пор, пока Светка не заметила этого и не сообразила закрыть рот. Тогда меня отпустило как по мановению волшебной палочки, и я снова смог шевелиться.

— Что — страшная, да? — услышал я её голос.

— Только не обижайся, Свет, — я отвёл глаза, чувствуя себя виноватым, — но тебе пока лучше рот так не открывать.

— Спасибо! — фыркнула она.

— Я же сказал, не обижайся. Я же не виноват, — попытался я оправдаться, — что у тебя…

— Да, ладно, — отмахнулась Светка, а потом снова посмотрела на меня, — я и так стараюсь не раскрывать его слишком широко. Но анекдот был такой смешной, что я не удержалась.

— А хочешь, я ещё расскажу?

— Хочу!

И я рассказал ей анекдот про Петьку и Василия Ивановича. Светка снова не сдержалась и рассмеялась во весь рот. На этот раз я отвёл глаза в сторону, от греха подальше, и повернулся к ней только тогда, когда смех прекратился. А потом Светка стала рассказывать о своём двоюродном братике. Оказывается, этот малыш был не промах и, когда не спал, требовал к себе повышенного внимания. А так как его родителям было некогда, им пришлось заниматься ей с Катькой.

Нижнегорская улица располагалась недалеко от школы, в каких-то метрах двести всего. Достаточно было перейти железнодорожную одноколейку, по которой доставляли шахте вагоны под уголь, и вот она — улица. Светкин дом находился где-то посередине, практически напротив проулка, который вёл вверх на соседнюю улицу. Это ещё метров двести. В общем, от школы до её дома можно было по-пластунски минут за пятнадцать доползти, ну, а шагом дойти, чего говорить, минут за пять. А если очень-очень медленным шагом, то — минут за десять, не больше. И как мы не старались растянуть время, еле переставляя ноги, всё же быстро добрались до её дома. Тогда, не горя желанием расставаться, мы остановились около ограды и продолжали болтать. Неизвестно, как долго бы мы там простояли, если бы на крыльцо не вышла Светкина мама и не позвала её домой.

— До завтра, — сказала тогда мне Светка и зашла во двор.

— До завтра, — отозвался я и, закрыв за ней калитку, поспешил домой.

Дома меня уже потеряли. Обычно, чтобы дойти от школы до дома, я с друзьями тратил минут пятнадцать-двадцать. Иногда тридцать. Помимо того, что мы каждый месяц сдавали Зинаиде Андреевне по рублю на питание, родители давали нам ещё мелочь, чтобы мы на перемене могли купить в буфете пончики, пирожное и перекусить ими с чаем или компотом. Но, в принципе, нас и так кормили как на убой, поэтому эта мелочь у нас скапливалась, и тогда мы делали налёт на магазин №6, именуемый местными «Шестой», который находился недалеко от школы, чтобы купить себе сладости: конфеты, шербет или халву. Лично я всегда покупал шоколадные конфеты «Спортивные», рубль тридцать за килограмм. Вот тогда и выходило у нас минут тридцать на дорогу.

А тут я отсутствовал почти час! Мать уже с работы пришла, а меня всё ещё нет. Стали волноваться, и тут, наконец-то, заявился я.

— Я Светку Казанцеву до дома провожал! — похвастался я с порога, отвечая на материн вопрос: «Где ты так долго пропадал?»

— Да ну? — удивился отец.

Мать, конечно же, была в курсе моих отношениях с соседкой по парте. Зинаида Андреевна каждый день рассказывала ей обо мне, ну а мать, разумеется, отцу. Так что он тоже был в курсе.

— Мы сегодня подружились, — продолжал я хвастаться, находясь в радостном возбуждении. — Теперь я буду каждый день её провожать!

— А где она живёт? — поинтересовался отец.

— На Нижнегорской, — ответила за меня мать, — рядом с Толей Скударновым.

Толя Скударнов был отцовским напарником, и отец знал, где тот жил. Это было по пути, и он не стал возражать.