Привет, Свет!

Александр Белка

…Время лечит, кто бы что там не говорил. Со временем боль утраты, даже невыносимая вначале, притупляется и теряет силу, а если человек сильный и не сломался сразу от гнёта, то вообще сходит на нет. До тех пор, пока что-нибудь не напомнит об этой потере. Тогда боль вспыхивает, давая о себе знать. Но это уже не всепоглощающий пожар, а лишь небольшие языки пламени, которые, да, обжигают какое-то время, но после затухают. Боль проходит, ожоги заживают, и всё возвращается на круги своя…

Глава 11

Сходу залетев в фойе, я проскочил мимо неё и потому не заметил. Она стояла справа за дверью и, сложив руки за спину, ждала, когда я её обнаружу.

В глаза сразу бросилось, что она повзрослела и похорошела, став ещё красивее. Под коротким цветастым сарафаном, одетым на стройное загорелое тело, отчётливо выделялась подростковая грудь. А обнажённые почти до середины бедра ноги невольно привлекли мой взгляд, и я с трудом его отвёл.

Честно сказать, я растерялся от такого нежданного сюрприза и не знал, как поступить в данной ситуации. Почему-то сразу промелькнуло в голове, что отсюда до Светкиного дома часа полтора ходьбы. Зная, как ходят у нас автобусы, можно было не сомневаться, что она проделала этот путь пешком. После стольких месяцев демонстративного незамечания перешагнуть через свою гордость и прийти ко мне — это для неё был уже подвиг. А для меня… У меня комок застрял в горле, а на глаза навернулись предательские слёзы от захлестнувшего вдруг непонятного чувства. Выходит, я не полностью выкорчевал из себя своё отношение к Светке, и что-то сохранилось в глубине души и выжидало время, чтобы мигом расцвести и заполнить собою всего меня…

— Привет, — сказала Светка, так как молчание неприлично затянулось, и, смутившись, опустила глаза.

— Привет, — словно эхо ответил я осипшим от волнения голосом.

Я ещё не принял решение, как вести себя с ней, но душа уже ликовала: «Как хорошо, что ты пришла!» И тут, глядя на сконфуженную Светку, до меня вдруг дошло: «А как же она узнала, что я лежу в больнице?»

— Я сегодня в Шестом Нину Дмитриевну встретила. Она там тебе гостинцы покупала, — словно услышав мой вопрос, сказала Светка. — Мы разговорились, и она мне рассказала, что у тебя болят уши, и ты лежишь здесь, в больнице.

Я молчал. Смотрел на неё, не отрываясь, и молчал, чем немало её смущал.

— Вот, — она сделала ко мне шаг и остановилась в нерешительности, а потом вытащила из-за спины книгу и протянула мне. — Твоя мама сказала, что ты давно просишь её найти книгу Майн Рида «Оцеола — вождь семинолов». Я пошла в библиотеку, и мне повезло. Эту книжку только что сдали передо мной и… вот, я принесла её тебе…

— Спасибо.

Я тоже шагнул к ней и, протянув руки, взял книгу. При этом я не сводил глаз с её лица, и потому получилось так, что вместе с книгой сжал и её пальцы. Светка попыталась высвободиться, но я почему-то сжал их сильнее, и у неё ничего не получилось. Она смутилась и улыбнулась, и больше не делала попыток вырваться.

Несмотря на то, что в эту минуту я был на седьмом небе от счастья, я всё же обратил внимание на то, что стал выше Светки. Ещё на новогоднем празднике у Марины мы были с ней наравне, а теперь я был выше её на несколько сантиметров. И я невольно вспомнил сетование матери, что я ничего не ем и потому не росту. Ан нет, маманя, росту всё-таки!

Это открытие ещё больше подняло мне настроение. Но тут, наверное, включилось моё подсознание — я вдруг вспомнил, что мы со Светкой в фойе не одни. От этой мысли я невольно ослабил хватку, и Светка, наконец-то, смогла убрать руки. А затем прислушался и, не услышав гомона, который обычно случается, когда говорят сразу несколько человек одновременно, обернулся. Все присутствующие до единого с нескрываемым интересом пялились на нас. Среди них была молодая парочка, возможно, женатая. Судя по больничному халату, болела она, а парень пришёл её навестить. Так он с такой неприкрытой завистью смотрел на меня, что мне стало неловко. Но только я собрался было предложить Светке пойти на улицу, как вдруг услышал тихое: «Прости меня». Я с удивлением посмотрел на неё: может, мне это показалось? Ведь уши-то у меня ещё не зажили.

Светка виновато потупила глаза, но после тут же решительно вскинула их, вперив в меня два своих изумруда, и твёрдо повторила:

— Прости меня!

Будь мы одни, я бы, наверное, не сдержался и под воздействием нахлынувшего на меня счастья, задушил бы её в объятьях. А, может, даже и поцеловал бы. Но при посторонних, которые, забыв, о чём они только что болтали, откровенно подслушивали нас, постеснялся.

— Пойдём на улицу, — предложил я, пытаясь справиться с бушевавшими во мне страстями, и, не дожидаясь ответа, пошёл к выходу.

Больница состояла из комплекса зданий и размещалась на большой территории, огороженной от мира здоровых людей высокой кованой оградой. В центре этой территории был разбит сквер или что-то наподобие, где вдоль асфальтовых дорожек стояли скамейки, утопающие в тени берёз, акаций и кустарников с волчьей ягодой. Там всегда было полно народа, особенно, к вечеру, когда наплыв посетителей увеличивался. За время пребывания здесь я излазил этот сквер вдоль и поперёк и потому знал, где мы со Светкой сможем побыть наедине. Было там одно место.

В этом месте кусты волчьей ягоды так разрослись, что из-за них даже взрослых-то трудно было заметить. В кругу них росло несколько берёзок. Кто-то между двумя берёзами примастырил доску, смастерив таким образом лавочку. Идеальное уединённое местечко для влюблённых. Я приходил сюда, чтобы посидеть в одиночестве, помечтать о чём-нибудь или просто почитать, устав от палаты и больничного шума.

— Так ты меня простил? — спросила Светка, когда я привёл её к этому месту.

— Лучше скажи, зачем ты это сделала? — вопросом на вопрос ответил я и при этом мой голос предательски дрогнул: эта тема для меня была всё ещё больной. — Я имею в виду праздник у Марины.

— Ты перемигивался с Ольгой Балякаевой, — тихо ответила она, не поднимая глаз.

— Так вот в чём дело-то! — я едва не задохнулся от досады: из-за такой глупости так со мной поступить! — Так мне теперь что, вообще нельзя на других девчонок смотреть, да? И разговаривать тоже, да?

Светка молчала, а я заводился всё больше.

— Нашла до чего доколупаться!

— Я подумала, что ты с ней заигрываешь… — попыталась она объясниться, но я её перебил.

— Она подумала! Ну надо же, а? — распалялся я всё больше. — Ты что, совсем дура, что ли? Ты что, до сих пор не поняла, что мне кроме тебя никого больше не надо? Да ты…

Тут я прикусил язык, поняв, что сболтнул лишнее. Сказал ей самое сокровенное, что старательно скрывал даже от самого себя. Глаза у Светки радостно вспыхнули, но тут же потухли.

— Тогда ты сделал мне больно, — тихо сказала она, потупив взгляд.

— Извини, я не знал, что ты это так воспримешь, — теперь наступила моя очередь извиняться. — Это была просто игра. По крайней мере, я так это понял. Я подмигивал, и Ольга начинала крутиться, как волчок. Это была игра, и ничего более. Если этим я тебя обидел, то совсем не хотел этого.

— Мне тогда было очень больно, — повторила Светка, — и я решила тоже сделать тебе больно.

— У тебя получилось, — я тяжело вздохнул, вспомнив тот день, и вдруг признался. — Я плакал от обиды…

— Прости, Саш, — Светка робко коснулась моей руки.

Я посмотрел на неё и увидел в её глазах слёзы.

— Прощаю, — ответил я. — Только больше так не делай. Никогда. Если ты ещё раз меня обидишь, я тебя забуду, — и, немного подумав, с решительностью добавил. — Навсегда!

— Обещаю! — сказала Светка, глядя прямо мне в глаза. — Я никогда не обижу тебя. Слышишь? — и повторила с горячностью. — Никогда, никогда!

— И я тебе обещаю, что не дам тебе больше повода обижаться на меня!

Светка прямо на глазах расцвела. С каким бы удовольствием я бы расцеловал сейчас это милое лицо! Но до этого наши отношения ещё не дошли, и я, конечно же, воздержался от такого выказывания чувств. Вместо этого взял её за руку и повёл гулять по скверику. К чему скрываться от посторонних глаз, когда тебя всего распирает от радости? Пусть все смотрят и завидуют!

— Свет, а зачем вся эта история с пупсом? — вспомнил я вдруг о странном подарке на 23 февраля.

— Может, не будем об этом, Саш? — она умоляюще посмотрела на меня. — Просто давай забудем всё, что было до этого дня, как кошмарный сон.

— Давай, — охотно согласился я.

К чему ворошить то, что уже прошло, пережито и быльём поросло, когда у нас начался новый виток отношений?

Начало понемногу темнеть. Народ стал расходиться, и скоро мы со Светкой остались одни. Я с сожалением подумал, что и ей тоже пора. До дома далеко, добираться долго. А надо чтобы она успела дойти засветло. И я, ни слова не говоря, повёл её к воротам.

— Ты это чего? — не поняла она, увидев, куда мы пришли.

— Как мне не жаль, — вздохнул я грустно, — но тебе пора домой.

— Ты меня выпроваживаешь? — Светка своим ушам не верила. Ведь всё было так здорово, и тут — на тебе: «Пора домой».

— Нет, — ответил я, беря её за вторую руку. — Но ведь скоро стемнеет, а тебе ещё тащиться в такую даль.

— Ну и что?

— Дело в том, что я не смогу проводить тебя, ты же понимаешь, — объяснил я, — и тебе придётся идти одной. А я хочу, чтобы ты добралась до дома целой и невредимой, чтобы потом снова смог тебя увидеть. Ясно? А чтобы моё сердце не терзалось угрызениями совести, что я отпустил тебя одну, я бы хотел, чтобы ты пошла домой прямо сейчас, пока светло. Так мне будет спокойнее. И потом, мы же с тобой не в последний раз встречаемся. Правда, же?

— Конечно! — выпалила Светка и, подумав немного, сказала. — Хорошо, я пойду. Ты прав, поздно уже. Но я приду сюда завтра.

Она посмотрела на меня, ожидая моей реакции, и реакция моя её обрадовала.

— Буду ждать с нетерпением! — заверил я.

— Очень, очень?

— Ты даже представить себе не сможешь, как очень.

— Тогда жди, — улыбнулась она и посмотрела на меня так хитро, как человек, который что-то задумал.

Не успел я подумать, что именно, как она подалась вперёд и чмокнула меня в щёку. Затем вырвалась из рук и, крикнув: «Пока!» — выбежала за ворота.

Своё «Пока!» я крикнул ей уже вслед. Дождавшись, когда она скрылась из виду, я окрылённый направился в палату, ставшую за это время уже родной. По дороге в памяти неожиданно всплыл пионерский лагерь, третий отряд, расположившийся в третьем корпусе. Магические тройки… Вот что они мне уготовили! Подружили со Светкой. Спасибо вам! Выходит, правильно говорят люди: «Всё, что ни делается — делается к лучшему». Тут вспомнил адскую боль, которую терпел в лагере последние три ночи, калиевые уколы, от которых ноги порой отказывались слушаться, и с сожалением произнёс:

— Жаль только, что через такую боль…