Третье дело Карозиных

Александр Арсаньев

ГЛАВА ПЯТАЯ

Никита Сергеевич, прежде чем пройти к жене, ненадолго заперся у себя в кабинете. Течение его не слишком трезвых мыслей было примерно таким: «Ковалев… Если она узнает, что он… Опять он! — Карозин досадливо хлопнул рукой по столу и даже не почувствовал боли. — Нет! Она не должна ничего знать о том, что он участвовал в этом! А что, если она его не забыла? Что, если думала о нем все это время? Вспоминала его, когда я ее целовал, думала, представляла, что это он ее целует! — Он стиснул зубы и от пронзившей его от этой мысли боли чуть не застонал. — Что же делать?.. Неужели я ревную? Катеньку мою ревную к покойнику? — через некоторое время подумал Никита Сергеевич, уставившись невидящим взглядом в стену. — Да, так и есть, жену ревную к покойнику! Никита, да ты сходишь с ума! — попытался он себя высмеять со злостью и горечью. — Но разве таких красавчиков, как этот мерзавец, женщины могут так просто забыть? Ведь я сам слышал, как он с ней разговаривал, и видел, как она на него смотрела, в тот, последний миг. И он… Он смотрел только на нее!.. Стыдись, Карозин, ты уж не мальчик, чтобы вот эдак… — снова попытался он себя урезонить, но муки ревности были настолько сильны, что Никита Сергеевич не выдержал, поддался этому наваждению и, вскочив из кресла, метнулся к двери, решив про себя: — Нет! Пусть она мне ответит! Я все ей скажу и пусть она мне ответит! Пусть все мне расскажет!»

Вот в этаком состоянии он и поднялся по лестнице, буквально взлетел, перемахивая через две ступени, и, без стука распахнув дверь в Катенькину спальню, замер на пороге от увиденного.

Катерина Дмитриевна лежала на нерасправленной еще постели. Она, очевидно, задремала, ожидая мужа, но не решаясь лечь спать без него. Одета она была в легкое дезабилье, которое Карозин так любил на ней, и лежала сейчас, свернувшись калачиком, потому что в комнате было довольно свежо от открытого окна. Мягкий неяркий свет от ночника, стоявшего в изголовье кровати, заливал Катенькину фигурку и сердце неукротимого ревнивца дрогнуло. «Боже! — со сладкой болью подумал он. — Как же я ее люблю!» Весь его гнев куда-то мгновенно улетучился от одной этой мысли, как это бывало с ним всегда. Он тихо притворил за собой дверь и подошел к постели, чтобы присесть на краешек.

Катенька была прекрасна. Несколько непослушных золотистых локонов, выбившихся из косы, лежали на ее нежной румяной щечке и Никита Сергеевич, замирая от какого-то трепетного восторга, осторожно отвел их с ее лица, боясь потревожить сон жены, любуясь ею и желая, чтобы это мгновение никогда не кончалось.

Но оно кончилось, потому что Катерина Дмитриевна вздохнула и открыла глаза. Очевидно, он все же потревожил ее. На какую-то долю секунды ее взгляд был далеким, потом она вздохнула еще раз и прошептала:

— Ах, Никита, это ты…

И прошептала-то вроде как обычно, но все прежние ревнивые мысли Никиты Сергеевича тотчас вернулись к нему с удвоенной силой. Он тут же вообразил, что видела она во сне не иначе как «мерзавца Ковалева», оттого и разочарована сейчас тем, что видит не его перед собой наяву и что все это был только лишь сон. Темные глаза Никиты Сергеевича тотчас налились кровью, он отстранился от жены, которая в это же самое время протянула к нему свою тонкую белую ручку и промолвила, лукаво улыбнувшись:

— Да ты изрядно выпил, друг мой.

Она ничем не хотела его обидеть, да и не видела в своем коротком сне никакого Ковалева, но было поздно. Карозин вскочил с постели, метнулся к окну и на озадаченный Катенькин вопрос о том, что с ним, развернулся к жене и, прямо-таки ударив ее взглядом, кривя губы, выплюнул:

— Ты думаешь о нем!

По тону, которым это было сказано, Катерина Дмитриевна тотчас поняла, о ком именно идет речь. Она на минуту прикрыла глаза и, вздохнув полной грудью, вымолвила:

— Ты не прав, Никита. Так, — она выделила это слово, — я о нем не думаю, — и посмотрела на мужа открыто и даже с вызовом.

— Неправда! — рявкнул на это Карозин. — Ты мне лжешь! Не лги мне, Катя, — добавил он спокойней, но в этом спокойствии была угроза.

— Это правда, Никита, — откликнулась Катерина Дмитриевна и села на постели, выпрямившись и вскинув голову. — И я не лгу тебе. Я не думаю о нем так, чтобы это могло задевать тебя, ранить тебя или причинять тебе боль. Он умер, Никита. И потом, ничего такого не было даже и тогда, когда он был жив. Тебе не к чему меня ревновать.

Конец ознакомительного фрагмента.