Шел по улице малютка…

Николай Свечин (2017)

«…Посреди комнаты стоял мальчик лет пяти-шести, бледный от холода, с испуганными затравленными глазами. Он был одет в добротную кроличью шубку с теплым башлыком и маленькие валеночки с галошами. Несколько сыскных агентов столпились вокруг и пытались разговорить малыша, но тот косился на дверь и молчал. Алексей протянул парнишке стакан горячего чая в подстаканнике. — На, выпей! Замерз ведь… Но тот отбежал в угол и стал там, готовый в любой момент зареветь…»

Начальник Нижегородской сыскной полиции статский советник Благово сидел в кабинете и обижался. 24 декабря 1880 года, навечерие. Завтра Рождество! А из Петербурга получен приказ по МВД о наградах, и в нем сыщик отсутствует… Между тем губернатор еще месяц назад известил Павла Афанасьевича, что послал на него представление к Аннинской ленте. Обошли столичные бюрократы! Посмеялись и вычеркнули.

Из приемной донесся знакомый голос — это пришел Лыков. Титулярный советник, богатырь и помощник начальника сыскного отделения был чем-то возбужден. Благово Лыкова любил и терпеливо растил из обалдуя своего преемника. Алексей явился кстати. Нужно было выместить на ком-то раздражение за неполученную ленту, и Лыков для этого годился. Статский советник вздохнул, поднялся и вышел в приемную. Хотел уже сказать что-то язвительное, но осекся. Посреди комнаты стоял мальчик лет пяти-шести, бледный от холода, с испуганными затравленными глазами. Он был одет в добротную кроличью шубку с теплым башлыком и маленькие валеночки с галошами. Несколько сыскных агентов столпились вокруг и пытались разговорить малыша, но тот косился на дверь и молчал. Алексей протянул парнишке стакан горячего чая в подстаканнике.

— На, выпей! Замерз ведь…

Но тот отбежал в угол и стал там, готовый в любой момент зареветь.

— Кто это? — изумился Благово. — И кто его привел?

— Здравствуйте, Павел Афанасьевич! — ответил Лыков. — С наступающим вас! Вот. Иду на службу, а он сидит.

— Где сидит?

— На тумбе, не доходя Варварской церкви. Один, весь иззябший, и плачет тихонечко. Мимо люди проходят, крестятся и отворачиваются. Иной встанет, спросит — и отойдет.

— Зачем ты сюда-то его привел? Посмотри: хорошо одет, ухоженный. Это не подкидыш и не беспризорный. Нянька, раззява, потеряла. Сейчас, поди, бегает вокруг храма да голосит. Надо было там остаться.

— Я тоже сначала так решил. Стал народ спрашивать. Потом вижу — а он холодный, будто ледышка. А когда нищего с паперти спросил, то схватил мальца на руки и бегом сюда.

— Что такого сказал нищий? — сразу насторожился Благово.

— Уверяет, и определенно, об очень странном факте. Он видел ребенка еще ночью, тот грелся в церкви. Один.

— Один? С ночи? — Статский советник схватился за брегет. — Какая скотина ребенка из дому выставила? Доктора сюда, немедленно!

— Уже позвали, ждем с минуты на минуту. А пока хоть бы чаю попил, согрелся. Ни в какую. Он чем-то сильно напуган.

— Ты с ним разговаривал? Что он сказал?

— Ничего. Говорю, ребенок напуган. Молчит. Мне кажется, он вообще немой. Ни звука, ни всхлипа!

— Да… Шел по улице малютка, посинел и весь дрожал… Не нравится мне это. Тем более накануне праздника. Ребенок из хорошей семьи, ушел из дому, перепуган до смерти — и никто его не ищет. Соображаешь?

— Да. Совершено преступление?

— Возможно. Не ищут потому, что с ними самими произошло нечто нехорошее. Ох, пропало Рождество…

Тут распахнулась дверь, и вбежал полицейский врач Милотворский.

— Где он?

— Вон у окна прячется, — ответил Лыков. — И молчит, даже не плачет. Он, кажется, немой.

— Немой? Ну, это вряд ли!

— Точно немой, Иван Александрович! Я с ним и так, и эдак — ни гугу!

Доктор сбросил шинель, потер ладони, открыл свой чемоданчик и вынул оттуда серебряную ложечку. Сел напротив маленького человечка. Тот сжался и застыл в молчаливом ужасе. Милотворский по-доброму улыбнулся.

— Ну-ка скажи мне: а-а-а…

И поднес ложку к лицу ребенка. Тот открыл рот и громко просипел:

— А-а-а-а…

— Очень хорошо, молодец! Тебя как зовут?

— Саша.

— А фамилию свою знаешь?

— Гущин.

— Ой! — вскрикнул вдруг агент Торсуев. — Это ж зерноторговца Гущина сынок! С Дворянской улицы.

— Ты сын Феофилакта Ионовича Гущина? — мягко спросил доктор.

— Да, — ответил малец и сразу задрожал мелкой дрожью.

— Что с тобой? Где твой отец, почему он тебя не ищет?

— Его убили.

— Убили? — хором воскликнули сразу несколько сыщиков.

— Да. И няньку Машу. И дядю Ваню. А я убежал.

— Когда это было? — Благово растолкал всех и опустился перед ребенком на колени.

— Не знаю. Я спал. Потом нянька Маша разбудила. Вставай, говорит, тятеньку твоего зарезали… Одела в зимнее и хотела куда-то вести. Но пришли они и убили всех.

— Как же ты спасся?

— Дядя Ваня крикнул «беги!» и бросился на них. А я побежал на двор. Там калитка.

— И за тобой никто не гнался?

— Я не знаю. Испугался и не оглядывался до церкви. Мы с тятей в нее ходили…

— А кто такие они, и кто — дядя Ваня?

— Дядя Ваня наш приказчик. А они…

На этих словах ребенок не выдержал и зарыдал. Он ревел на всю комнату, и слезы в два ручья лились из глаз. Даже видавшие виды сыщики дрогнули сердцем. Милотворский взял несчастного сироту на руки и сказал Благово:

— Все, на этом допрос закончен. Надо его согреть, успокоить… пожалеть, в конце концов. Дайте мне сани, я отвезу Сашу к себе домой.

Статский советник замахал руками.

— Конечно, Иван Александрович! Забирайте и побудьте с ним пока. У него есть дядя, Варлам Ионович, тоже зерноторговец. Все-таки родная душа… А мы открываем розыск. Лыков, Торсуев — за мной!

Через десять минут пошевни сыскной полиции подъехали к дому Гущина. Добротный особняк за глухим забором стоял возле Ремесленной управы. Снаружи все выглядело благополучно. Дорожка к дому почищена, нигде ни соринки. Полицейские подбежали к дверям — так и есть! Не заперто, и возле крыльца пятна крови.

Сыщики ворвались в дом и сразу увидели первый труп. Крепкий мужик, по виду белый дворник, лежал в передней. В груди виднелась ножевая рана, кровь обильно залила все вокруг. Перепрыгнув через убитого, бросились дальше и в гостиной обнаружили еще два тела. Полная пожилая женщина застыла на диване. Ее удушили — веревка так и осталась на шее. Мужчина лет пятидесяти, в порванном сюртуке и с искаженным болью лицом, распластался возле трюмо. Его зарезали ударом в спину.

— Это нянька и приказчик, — догадался Лыков. — Где же хозяин? Не иначе, в кабинете.

Сыщики пошли туда и действительно увидели четвертую жертву. Степенный и уже немолодой, аккуратно одетый, с ухоженной бородой, там лежал купец Гущин. Лицо его выражало изумление. Напротив сердца — такая же точно рана, что и у мужика из передней. Бил профессионалист.

— Приплыли, — вздохнул Благово и сел на тахту. — Четыре покойника в самое Рождество. Праздники псу под хвост, господа!

Тут послышались шаги, и в кабинет ввалился мужчина в запорошенной снегом шубе.

— Где мой брат? — с порога крикнул он. Но увидел труп и осекся.

— Гущин Варлам Ионович? — спросил для проформы Алексей, хотя по сходству лиц это было и так ясно.

Тот лишь молча кивнул. Не глядя на полицейских, он первым делом кинулся к бюро. Вынул верхний ящик, чертыхнулся и без сил опустился на стул.

— Что пропало? — поинтересовался Благово.

— Процентные бумаги на сорок тысяч. Я приехал, чтобы их забрать.

— Зачем же?

— Собирался открыть новое дело — контору в Рыбинске. Хорошее было бы дело. Теперь все…

Конец ознакомительного фрагмента.