4
На пару секунд я испытываю стойкое желание испариться, но уже на третью себя одергиваю. Эй, разве я сказала неправду? В прошлом Камиль — преступник, не ответивший за содеянное, и все присутствующие об этом знают. С каких пор стало постыдным осуждать тех, кто преступает закон?
— Не помешаем? — невозмутимо осведомляется Камиль, едва на нас взглянув.
Вопрос явно риторический, судя по тому, что его друг, успевший прикурить сигарету, протягивает ему пачку. Я мысленно закатываю глаза. Камиль тоже это курит? Да они просто мамонты какие! Сигареты в наше время — чистейший атавизм. Все мои друзья сто лет назад курить побросали, а кто не бросил — перешли на курительные гаджеты. Вред для здоровья тот же, а вони меньше. Справедливее по отношению к окружающим.
Они встают чуть поодаль, о чем-то переговариваясь. Я хочу предложить Ильдару вернуться внутрь, чтобы не подслушивать и заодно не пропахнуть табаком, но он, как назло, меня опережает.
— Бо, а ты чего Тагира с собой не взял?
Татуированный мужчина выпускает плотную струю дыма и, стукнув пальцем по фильтру, находит взглядом Ильдара.
— Остался дома за сестренкой приглядывать. Рано ему еще по вечеринкам ходить.
Я оглядываю его с новым интересом. У Аквамена есть дети? С грозной щетиной и цветными татуировками, он не производит впечатления добропорядочного семьянина. Да, на его правой руке действительно есть кольцо.
Этот факт, как и наличие детей, меня расслабляет. Человек, который так говорит о детях — а татуированный говорил о них с любовью — не может быть плохим, в моем понимании. Хотя на умение выбирать друзей это никак не повлияло.
— Ему сколько сейчас? — не унимается Ильдар.
— Пять будет в мае.
— Кам говорил, он у тебя на карате ходит.
Бородач кивает.
— Таисия настояла. Тагиру нравится.
— Лучше, чем совком соседского пацана колотить, — насмешливо вставляет Камиль.
Его татуированный друг, встряхнув головой, беззвучно смеется. Вернее, они оба смеются. Зрелище завораживающе. Два здоровенных взрослых мужика умиляются шуткам о детях.
— Бо, это, кстати, моя подруга Дина, — спохватывается Ильдар. — Дина — это Каримов Булат.
— Очень приятно. — Я улыбаюсь как можно приветливее, чтобы после сказанного не прослыть брюзгой.
Взгляд мужчины задерживается на моем лице, и мне чудится в нем проблеск иронии. Он не говорит, что ему приятно, лишь сдержанно кивает, после чего вновь поворачивается к своему собеседнику.
— Сколько, ты говоришь, он просит?
— Не суть, — отвечает Камиль. — Я уже послал его куда подальше.
Сосредоточившись взглядом на Ильдаре, я зябко потираю предплечья.
— Давай вернемся внутрь, а? Прохладно что-то.
— Конечно, пошли, — соглашается он, забирая из моих рук пустой бокал. — Бо, Кам, увидимся внутри!
В ответ доносится нестройное бормотание.
Дождавшись, пока Ильдар по-джентльменски откроет для меня дверь, я украдкой нюхаю волосы. Как и ожидалось, провоняли табаком.
— А Вадим и Ирина — твои друзья? — интересуюсь я, шагая по вестибюлю.
— Да. Они в прошлом году поженились. С Вадимом я по работе пересекался. Так общаться стали.
— Ясно. Они вроде постарше немного, нет?
— Слушай, Дин. — Ильдар резко останавливается, а его тон из добродушного становится строгим. — По поводу Кама. Он мне гораздо больше, чем старший брат, и слышать, как ты говоришь про него все эти нелицеприятные вещи, не очень-то и приятно. Может быть, в его прошлом и были какие-то спорные моменты, но уже много времени прошло. Сейчас он другой человек.
Я глубоко вздыхаю. Он прав. Не в том, что Камиль изменился, конечно, — люди вообще не склонны меняться, — а в том, что не стоило мне все это ему говорить, да еще и в день рождения. Это все шампанское, будь оно не ладно.
— Я знаю, что вы с ним близки, и совсем не планировала все это тебя вываливать. Прошу за это прощения. — Виновато улыбнувшись, я треплю его по плечу. — Просто в будущем, пожалуйста, не удивляйся, если я не буду забегать к нему на чай или подписывать открытки ко дню рождения. Я ценю все, что он для тебя сделал, но мое мнение о нем вряд ли изменится. Когда мне было двенадцать, я видела, как он избивает человека ногами. Я после этого сутки нормально спать не могла. А еще я едва ли забуду то дело об изнасиловании.
— Кам никого не насиловал, — чеканит Ильдар. — Та девка, которая его обвиняла, шлюхой была. А мой брат никогда бы не притронулся к шлюхе.
— Шлюхой? — переспрашиваю я, чувствуя, как внутренности снова начинают сотрясаться от гнева. — У меня на этот счет другая история есть. Мою двоюродную сестру изнасиловали по дороге с работы. Она три часа проторчала в полиции, а в итоге сама же забрала заявление. Она работала танцовщицей в ночном клубе. Даже не стриптизершей. Обычной танцовщицей! Совмещала работу с учебой. Думаешь, кто-то встал на ее сторону? Кто-нибудь ей посочувствовал? Даже моя мама считала, что она сама виновата. И все потому, что работала танцовщицей! Вот если бы бухгалтером или кассиром в супермаркете — это да. А так, она была виновата в том, что привлекала к себе мужское внимание. Якобы сама напросилась! И это говорили женщины. Как будто, если ты красива или на тебе мало одежды — это повод взять тебя силой! Как будто насилие в принципе можно чем-то оправдать…
— Тише-тише, Дин, — успокаивающе говорит Ильдар, опуская ладони мне на плечи. — Ты чего так возбудилась?
— Регина порезала себе вены, — хриплю я, тщетно пытаясь утихомирить бешеную вибрацию в груди. — Ее больше нет, а тот насильник продолжает жить как ни в чем не бывало. Я виню в ее смерти не только его, но и всех тех, кто оправдывал то, что он сделал. Если бы ее поддержали, если бы дали понять, что она не одна…
Я и сама не понимаю, почему из глаз вдруг катятся слезы. Это такая старая история. Я давно ее пережила.
— Эй, Дин…
— Нормально все. — Шмыгнув носом, я промакиваю щеки рукавом. — Пошли лучше еще шампанского выпьем. А потом я скажу тебе тост.
