Соло

Аврора Ансер, 2022

Представители внеземных цивилизаций живут среди нас. Всегда жили. Да и сами мы, земляне, родом совсем с другой планеты. Любовное фэнтези-неформат – в книге отсутствуют абьюз, любовный треугольник, описания группового секса. Все события и персонажи вымышлены, совпадения являются случайными. Текст не имеет отношения к религии и не отражает позицию автора по данному вопросу. В книге присутствуют откровенные сексуальные сцены и нецензурная брань.

Глава 9. Макс. Ажан.

Выхожу из тёмной парадной во двор, под всё ещё яркое солнце. Уже не радует, и прощальный поцелуй на губах отдаёт горьким. Я ещё не испытывал ни разу таких ярких ощущений от секса. Хотя и до Жанны мне иногда попадались девственницы, и не могу сказать, что я любитель «первого раза». Но эйфория, которая затопила меня после, быстро сменилась тягостным щемящим беспокойством. Ощущение неправильности происходящего отравило всё, что случилось. Всё произошло не так и не там. Я и сам не понимаю, почему и откуда, но чувствую, будто сегодня сделал что-то очень плохое. Я… как будто сжёг лягушачью шкурку. Или сорвал цветок в запретном саду. Интересно, тот нетерпеливый царевич, из детской сказки, чувствовал что-нибудь подобное? Понимал, что наделал?

Сажусь в машину, завожу. Не могу сдержаться, со злости бью руками об руль. Застонать бы в голос! В университете ещё идут занятия, но мне туда не надо. Сосредоточенно гоню машину через весь город, на юг — в пригород, к дому. Вместо того, чтобы чувствовать себя расслабленным и счастливым (я ж этого так хотел, верно?), ощущаю, что внутри собираются рвущим комком совсем другие чувства. Разочарование, злость, горечь, даже страх, наверное — все это внутри меня змеится, сворачивается в удушающие кольца. Тем хуже, что всему причиной только я, на меня обращены эти тягостные переживания. Я к такому не готов, никогда не сомневался в своих решениях и поступках. Не задумывался, не критиковал, не искал оправданий — будто всегда был прав, безусловно.

А сейчас осознаю, понимаю — блядь, как же я так, сука, облажался. Сказать, что о таком варианте событий вообще не думал — нет, неправда, наверное, мысли всё же были. Но это случилось слишком рано. И с ней нельзя было так! Надо было… по-другому. Я же, как безмозглое животное — завалил, разложил, отымел. И где — на улице, практически на земле! Не остановился, даже когда увидел её слезы. Эти слёзы… Не удивлюсь, если она после такого первого раза снова начнёт от меня бегать.

Когда дотронулся до неё, потом уже не смог остановиться. Не смог отказаться, а ведь в планы сегодня не входило. Я совсем от неё дурею — почти не могу контролировать тело, мозг вообще вырубает. Пьянею, похуже, чем от любого алкоголя. А ещё этот запах! Её возбуждение так пахнет — чем-то свежим и одновременно сладким. Не конфетный, наверное, скорее фруктовый запах — есть что-то такое… да, на дынный аромат похоже…

И она всю обратную дорогу молчала, личико потухло, глаза не искрились. Вспоминаю её, когда мы только шли на эту долбанную поляну. Это я, сука, все испортил! Между нами ещё все слишком тонко, так легко все потерять, разрушить, и сейчас я к этому очень близок. Тонко все — доверие и чувства. Между нами доверие? Вот это для меня новость! Думаю об этом и понимаю, что да — ей доверяю, как никому больше. Доверял ли я вообще кому-нибудь и так, не знаю.

И ещё есть одно чувство, в нём мне странно самому себе признаваться. Это зависть… Тонкий коготок её царапает и скребёт по сердцу. Её зверь, эта необыкновенная кошка, так прекрасен! Совершенен, от золотых глаз и до кончиков чёрных крыльев. Она обрела и приняла свою сущность — в этом я ей не ровня. Мне уже за сотню лет, но я ещё ни разу не перевоплотился. Честно говоря, привык все это относить к категории сказок. Кроме меча в кабинете, ничего чудесного в своей жизни не знаю. Даже отца в истинной сущности не пришлось увидеть.

Подъезжаю к дому, ставлю машину. Открываю дверь с гулким эхом — в доме пусто. Я один, как всегда. Что ж, так даже лучше.

В комнате скидываю одежду, надеваю шорты. На кухне набираю бутылку воды, иду в Зал, хлопая дверями. Да, там самое лучшее место для меня сегодня, выплеснуть зло на себя на бездушной груше.

Разогреваюсь, долго молочу по снаряду. Следующий тренажёр, здесь нужна концентрация и точность. Тело выкладывается на полный ресурс, с максимальной нагрузкой, и всё равно мысли голову не покидают. Она же маленькая такая, я, по сравнению с ней, как дикий варвар. Огромная, грубая, бесчувственная скотина!

«А ещё ты не остался», — шепнул внутри тихий голос. — «Ушёл, бросил, сбежал, как нашкодивший мальчишка! Оставил девчонку одну разбираться с последствиями твоего поступка».

Ну, нет, вот в том, что правильно ушёл — я полностью уверен. Ей сейчас не я, ей отдых и покой нужен. Несмотря на то, что быть с ней рядом хотелось. Просто рядом, просто быть. Мне так это нужно. Но и здесь я в себе не уверен, «просто рядом, просто быть» — а вдруг не смогу я «просто»? Теперь, когда всё случилось, мне точно будет мало. А ей сейчас нельзя, ей и так сегодня досталось. Какое животное, все же! На заботу и сочувствие я, видимо, не способен.

И я понял, что не знаю, как любить. Я ведь до этого никогда… да, не любил никогда. Как это всё у нормальных людей происходит? Что это? Вторгаться в личное пространство любимого человека, когда у меня возникает в этом потребность, невзирая на её чувства? Или, может, смиренно ждать, когда она даст мне знать, что я ей нужен. Приходить на помощь, быть «плечом», поддерживать, когда она попросит? Или быть везде вместе, держать друг друга за руки, всегда, постоянно? Быть с ней рядом, не зная, хочет ли она этого, пока не погонит? А вообще, она-то чего хочет? Где мне взять ответы на такие важные для меня сейчас вопросы?

Мысли вымотали. Да, тупик, я застрял, ничего не придумал. Осознал только, что нужно непременно всё исправить. Я смогу, перепишем всё, ещё есть время. Скажем, завтра, да, утром я её увижу. Мне нужно знать, это тоже совершенно ясно. Нужно знать, что у неё ко мне. Думаю об этом и трусливо беспокоюсь, как бы не пришлось для этого самому признаваться.

За окном сгущаются сумерки, всё-таки, сейчас сентябрь, а не май. И мысли мои о Жанне принимают другое направление — я вспоминаю, как она обходит комнаты, везде включает свет, задёргивает шторы. Так и не узнал, чего она боится, может, напугал кто-то? Такие боязни родом обычно из детства, надо было бы расспросить. Нет, дурак, что ушёл, так бы она не боялась. Мне тревожно за неё, может, прямо сейчас взять и поехать?

Слышу дверной звонок, что ж, придётся закончить ломать тренажёр на сегодня. Отпускаю ручки, снимаю грузы, наощупь ищу свою бутылку. В дверь снова звонят, я иду, по пути зацепляю полотенце. Я и так весь мокрый, но лью с бутылки на голову, размазываю полотенцем.

Подхожу к двери, знаю — там, за дверью, трое. Это что-то про отца. Откуда знаю? Потому что я этого жду постоянно. И больше некому звонить в дверь, к нам сюда редко кто ездит.

Открываю, предлагаю войти, провожу в гостиную. Они садятся на диван — один в штатском, наверное, штабной или министерский, двое — в светлом камуфляже. Я, с полотенцем на шее, пристраиваюсь на подлокотник кресла напротив. Они представляются, я киваю — ни о чём не говорит абсолютно. Дальше «до моего сведения доводят», что группа под командованием генерал-майора Соло попала под обстрел, была вовлечена в уличный бой в пригороде Алеппо.

Странно, а я уверен, что слышал в новостях, что Алеппо уже давно освободили…

— Там такая была мясорубка, уцелело из всех только трое, — говорит один в камуфляже, что повыше. — Тело генерала не нашли…

— После окончания процедуры проверки обстоятельств ваш отец будет признан пропавшим без вести при исполнении, вы получите пакет документов для обращения в суд. Умершим вы сможете его признать по истечении двух лет с момента прекращения боевых действий, — очень официально выдал штатский. Ясно, юристик. — Личные вещи сможете забрать по окончании проверки. Также обращаю ваше внимание на то, что вы имеете право на получение денежной компенсации в установленном законом порядке… Вам, кстати, лет сколько? Есть двадцать три?

По документам двадцать два мне, официально. Очень хочется сказать ему правду — так и так, мол, полных сто двадцать. Но я родился в декабре, так что через три месяца будет сто двадцать один. Как вам, для компенсации подходит?

Да какая, нахрен, компенсация, мужик? У меня отец исчез, а ты пургу про законы гонишь!

Отстрелялись, попрощались, направились к выходу. Второй в камуфляже, пониже и пошире первого, задержался.

— Ты его извини, Максим, работа у него такая, — сказал он, кивая на штатского. — Я служил под началом твоего отца, можно даже сказать, был почти другом…

Да, это слово здорово характеризует моего отца, «почти». Вот стоит «почти друг», Элен — «почти жена», я — «почти сын»… Сам не понимаю, почему так злюсь. Это что, горе у меня такое? Он пропал! Единственный родной для меня человек пропал без вести. Оставил меня, не сказал, что ему понадобилось там, в пустыне, лишил меня надежды обрести сущность, полагающиеся к ней знания и заслужить право носить свою фамилию.

— Так вот… Генерал просил меня передать его сыну, — с трудом воспринимаю открытие, что мужик ещё здесь. — Заметь, не жене, только сыну. В случае, если произойдёт как раз такая ситуация… и он не вернётся… Передать тебе, что всё обязательно у тебя будет хорошо. Что ты когда-нибудь его поймёшь. Что он нашёл то, что искал. И ты найдёшь.

Я сосредоточился, собрал свои мечущиеся в панике мозги в одну кучу.

— Какой, вы говорите, город? — спрашиваю сослуживца отца.

— Алеппо, там уже давно всё под контролем. Поэтому никто не ждал… Я, честно говоря, не всё понял, что он сказал, но передаю слово в слово. Да, ещё велел его не искать, — мужчина пожал мне руку и направился к двери. Я иду за ним, собираюсь закрыть дверь.

— А ты, кстати, сам о военной карьере не думал? — спросил меня «почти друг» уже у входной двери, окинув оценивающим взглядом мою фигуру. — Нам такие ребята ох, как пригодятся!

— Нет пока, — отвечаю. — Отец не хотел, чтобы я тоже.

Вот такая вот «почти правда». Я уже однажды влетел на срочную службу, лет восемнадцать назад, мы тогда как раз только приехали в Россию.

Я стою в дверях, смотрю, как они уезжают. Усаживаются в тёмный джип, водитель швыряет окурок в гравий, занимает своё место, заводит. Выруливает крутой разворот, подмаргивая задними огнями.

***

Всё ещё торчу на крыльце, застыл в дверном проёме. Уже совсем стемнело, и давно скрылись за поворотом красные огни удаляющейся машины. Что там про Алеппо я знаю? Знаю, что Алеппо — самый древний населённый город. Это все, по сути. Можно нарыть и больше, только смысл? Всё равно, что он искал, я не представляю.

Ощущаю, как гуляет осенний холодок по стянутой высохшим потом коже. Не чувствую, что замёрз, просто неприятно липко. Возвращаюсь в дом, сегодня уже не могу никуда ехать. Своего котёнка увижу завтра.

От мысли о ней на душе становится немного легче. Ещё легче было бы рядом с ней забыться. Но… Нет, не надо, уже поздно, надо попробовать отоспаться.

Иду в душ, стою под колючими струями долго. Холодно-горячо, попеременно кручу ручки. В конце концов, моюсь торопливо — как устал, сейчас только понимаю. Выхожу, промокаю тело полотенцем, вижу в зеркале свою осунувшуюся морду. Да, и волосы! Торчат в разные стороны, как взъерошенные перья. Всё-таки очень надо срочно подстричься. А вот викинги, помню, волосы не стригли, в косы заплетали. Считали, что в них содержится мужская сила. Прям завидую! И надо будет ещё побриться, лучше утром, а то приду к Жанне такой весь… полный викинг!

Отворачиваюсь от зеркала, чтобы повесить на крючок мокрое полотенце. Краем глаза замечаю что-то странное на груди, чего там быть не должно. Поворачиваюсь обратно, смотрю устало. Ты ж хотел иррациональных чудес, что же теперь такой кислый?

На груди у меня вместо красной буквы другая, чёрная «А» в сложном готическом узоре. Это такое непередаваемое чувство, как… представьте, что в своей постели вместо любимой жены вдруг обнаружили страшную соседку. Смотрю и не знаю, что мне с этим делать. Может, срезать ножом вместе с куском кожи? Попробовать перебить, например, в том же салоне. И что на это сказать Жанне, она же видела первую татуировку… Я так устал, что это всё уже не сегодня. Мне ещё с одним «чудом» надо пообщаться.

Швыряю мятое полотенце в угол, выхожу из ванной, изо всех сил долбанув дверью. Иду к себе, надеваю боксёры и широкие домашние брюки.

Потом в кабинет, это не подождёт до завтра. Захожу, включаю свет, ступаю осторожно. Да, он здесь, наш Ажан, но выглядит старым камнем. Как старинный барельеф, изъеденный временем, дождём и ветром — словно в красивой сказке о каком-нибудь почившем герое. Подхожу поближе — и вправду камень, но почему он не исчез, раз его хозяин сгинул? Я, конечно, действительно мало знаю, и отец не научил меня, как обрести сущность, как развить и пользоваться творящей силой… но о нашем роде и о мече, ему принадлежащем, он рассказывал. Да, немного, но хоть столько. Помню, называл его всегда по имени или просто — «орудие рода».

Я — арат, это отец обозначил чётко, и о нашей расе больше не распространялся. Не просто арат, а из древнего, когда-то могущественного, рода. Фамилия происходит от слова на языке Первых, и этот язык земную латынь сильно напоминает. Необъяснимо. Надо же было попробовать понять, что я тогда сказал Жанне в коридоре! Провести аналогию с той же латынью, домыслить пробелы и неточности. Я что-то приказал ей, знаю, она убежала…

Задумавшись, я возложил на каменную рукоять меча обе руки. Орудие Рода, говорил отец, само себе хозяина выбирает, как правило, сильнейшего в семье.

— Ажан, — зову его хрипло. Веду руками по длинной рукояти, обхватываю гарду, сжимаю, касаюсь перекрестья лбом. — Он исчез, почему же ты всё ещё здесь…

Ай! Кольнуло что-то. Откуда здесь, на гладком камне взялся торчащий острый заусенец?

Отнимаю ладонь, смотрю на порез — небольшая, но рваная рана на правой руке будто сделана консервным ножом. Кровь течёт сильно, я поднимаю глаза на меч и вижу, как крупные капли стекают в ручеёк, достигший лезвия и впитывающийся в пористый камень. Оттуда вверх и вниз по двуручнику начинает расползаться темнота, сжирающая каменную плоть и обнажающая яркий, будто только что из кузни, металл. Сбегает вниз по лезвию сияющая голубая вязь, рождённая из незнакомо-новых завитков, отражается в зеркале отполированной заточки. Заполнилась рельефом рукоять, и я впервые вижу полным словом «Soulo»² на ней, вплетённое в узор. Меч светится все ярче, вспыхивает буквами на гарде, сияет нестерпимо слепяще-голубым. Я прикрываю веки… только на мгновенье! И открываю снова в полной темноте. Но я же видел! Я себе не верю. Отступаю на шаг, и страшный грохот лопнувшего камня застаёт меня врасплох. Я пригибаюсь от летящих вдруг осколков.

Но ничего не полетело. Наощупь нахожу и жму на выключатель — нет, свет не включается, придётся проверять щиток. Включаю телефон, свечу фонариком на стену и под ней. Осыпался! Ажан осыпался пригоршней мелкой пыли!

Понятно, что отца в этом мире больше нет. Стою и чувствую себя на кладбище — могилу закопали, все, кто провожал, давно ушли, а я вот нет… мне некуда идти.

Вдруг замечаю, что раненую руку неприятно жжёт. Смотрю — на месте бывшей раны, в разводах крови, на ладони длинный чёрный крест, похожий на меч, но точно не уверен. Что происходит, не понятно, как всегда.

Все, спать! Чудес сегодня хватит! И электричество налажу утром, все потом!

Примечания

2

Soulo (лат.) — душа