Загадка Красного дома

А. А. Милн, 1950

Увлекательный детектив в стиле Агаты Кристи, повествующий о загадочном исчезновении хозяина Красного дома.

Глава II

Мистер Джиллингем выходит не на той станции

Был ли Марк Эблетт занудой или нет, зависело от точки зрения, но можно сразу сказать, что он никогда не скучал в своей компании по поводу своей прошлой жизни. Тем не менее, истории распространяются. Всегда есть кто-то, кто знает. Было известно — и это, во всяком случае, от самого Марка, — что его отец был сельским священником. Говорили, что мальчиком Марк привлек внимание и покровительство какой-то богатой старой девы, жившей по соседству, которая платила за его образование и в школе, и в университете. Примерно в то время, когда он возвращался из Кембриджа, умер его отец, оставив после себя несколько долгов в назидание семье и репутацию человека, умеющего читать короткие проповеди, как пример своему преемнику. Ни предупреждение, ни пример, по-видимому, не были эффективными. Марк отправился в Лондон на пособие от своего патрона и (по общему мнению) познакомился с ростовщиками. Его покровитель и все, кто спрашивал, считали, что он “пишет”, но что он писал, кроме писем с просьбой дать ему больше времени, так и не было обнаружено. Однако он очень регулярно посещал театры и мюзик—холлы — несомненно, с целью написать в “Зрителе” несколько серьезных статей об упадке английской сцены.

К счастью (с точки зрения Марка), его покровитель умер на третий год его пребывания в Лондоне и оставил ему все деньги, которые он хотел. С этого момента его жизнь теряет свой легендарный характер и становится скорее делом истории. Он рассчитался с ростовщиками, отдал свой урожай дикого овса на откуп другим и стал, в свою очередь, меценатом. Он покровительствовал искусству. Не только ростовщики обнаружили, что Марк Эблетт больше не пишет за деньги; редакторам теперь предлагались бесплатные взносы, а также бесплатные обеды; издатели заключали договоры на редкие небольшие тома, в которых автор оплачивал все расходы и отказывался от всех гонораров; многообещающие молодые художники и поэты обедали с ним; он даже брал театральную труппу на гастроли, играя роль хозяина и “ведущего” с одинаковой щедростью.

Он не был тем, кого большинство людей называют снобом. Сноб был небрежно определен как человек, который любит представлять из себя лорда; и, более верно, как подлый любитель подлых вещей, что было бы немного нехорошо по отношению к пэрам, если бы первое определение было верным. У Марка, несомненно, было свое тщеславие, но он скорее встретил бы актера, чем графа; он говорил бы о своей дружбе с Данте — если бы это было возможно — более бойко, чем о дружбе с герцогом. Называйте его снобом, если хотите, но не самым худшим снобом; прихлебателем, но к юбкам искусства, а не общества; альпинистом, но в окрестностях Парнаса, а не Сенной горы.

Его покровительство не ограничивалось искусством. Сюда же входил и Мэтью Кейли, маленький двоюродный брат тринадцати лет, чьи обстоятельства были столь же ограничены, как и у Марка, пока его не спас патрон. Он отправил кузена Кейли в школу и Кембридж. Его мотивы, без сомнения, поначалу были достаточно не от мира сего: простое воздаяние за щедрость, которую он расточил на себя в книге Ангела-Летописца — накопление сокровищ на небесах. Но вполне вероятно, что по мере того, как мальчик рос, планы Марка на будущее основывались на его собственных интересах в той же мере, что и на интересах его кузена, и что двадцатитрехлетний Мэтью Кейли, получивший соответствующее образование, был воспринят им как полезное устройство для человека его положения, то есть человека, чье тщеславие оставляло ему так мало времени на свои дела.

Кейли тогда, в двадцать три года, занимался делами своего кузена. К этому времени Марк уже купил Красный дом и значительную часть земли, которая к нему прилагалась. Кейли руководил необходимым персоналом. У него действительно было много обязанностей. Он был не совсем секретарем, не совсем земельным агентом, не совсем деловым советником, не совсем компаньоном, но чем-то из всех четырех. Марк назвал его “Кей”, совершенно справедливо возражая в данных обстоятельствах против имени Мэтью. Кей, по его мнению, был, прежде всего, надежным человеком; крупным, с тяжелой челюстью, солидным парнем, который не докучал вам ненужными разговорами, а это благо для человека, который любил говорить сам.

Сейчас Кейли было двадцать восемь, но выглядел он на все сорок — возраст его патрона. Спазматически они часто принимали гостей в Красном доме, и Марк предпочитал — называйте это добротой или тщеславием, как вам угодно, — гостей, которые были не в состоянии отплатить ему за гостеприимство. Давайте взглянем на них, когда они спустились к завтраку, о котором нам уже рассказывала горничная Стивенс.

Первым появился майор Рамболд, высокий, седовласый, седоусый, молчаливый человек в норфолкском сюртуке и серых фланелевых брюках, который жил на свое отставное жалованье и писал статьи по естественной истории для газет. Он осмотрел посуду на боковом столике, тщательно выбрал блюдо и принялся за работу. В следующий заход он уже перешел на сосиски. Затем пришел Билл Беверли, веселый молодой человек в белых фланелевых брюках и блейзере.

— Здравствуйте, майор, — сказал он, входя, — как подагра?

— Это не подагра, — хрипло ответил майор.

— Ну, что бы это ни было.

Майор хмыкнул.

— Я стараюсь быть вежливым за завтраком, — сказал Билл, накладывая себе овсянку. — Большинство людей такие грубые. Поэтому я и спросил вас. Но не говорите мне, если это секрет. — Кофе? — добавил он, наливая себе чашку.

— Нет, спасибо. Я никогда не пью, пока не поем.

— Совершенно верно, майор, это всего лишь манеры. — Он сел напротив. — Что ж, у нас сегодня хороший день для игры. Будет чертовски жарко, но именно здесь мы с Бетти выигрываем. На пятом раунде вас начнет беспокоить старая рана, та, что вы получили в пограничной стычке в 43-м; на восьмом ваша печень, подорванная годами возлияний, развалится на куски; на двенадцатом…

— Да заткнись ты, осел!

— Ну, я только предупреждаю вас. Здравствуйте, доброе утро, мисс Норрис. Я как раз рассказывал майору, что будет с вами и с ним сегодня утром. Вам нужна помощь или вы предпочитаете сами выбирать себе завтрак?

— Пожалуйста, не вставайте, — сказала мисс Норрис. — Я сама себе помогу. Доброе утро, майор, — она приветливо улыбнулась ему. Майор кивнул.

— Доброе утро. Будет жарко.

— Как я ему и говорил, — начал Билл, — вот где… Алло, а вот и Бетти. — Доброе утро, Кейли.

Бетти Калладайн и Кейли пришли вместе. Бетти была восемнадцатилетней дочерью миссис Джон Калладайн, вдовы художника, которая исполняла роль хозяйки дома Марка. Рут Норрис всерьез считала себя актрисой, а на каникулах — игроком в гольф. Она была вполне компетентна и в том, и в другом. Ни сценическое общество, ни гольф не внушали ей никакого страха.

— Кстати, машина подъедет в 10.30, — сказал Кейли, отрываясь от писем. — Вы там пообедаете, а сразу после этого поедете обратно. Разве не так?

— Не понимаю, почему бы нам не сыграть два раунда, — с надеждой сказал Билл.

— Слишком жарко днем, — сказал майор. — Возвращайся поближе к чаю.

Вошел Марк. Обычно он был последним. Он поздоровался со всеми и сел пить чай. Завтрак не был его едой. Остальные тихонько болтали, пока он читал свои письма.

— Боже мой! — вдруг воскликнул Марк.

Все инстинктивно повернули головы в его сторону.

— Прошу прощения, мисс Норрис. Прости, Бетти.

Мисс Норрис всепрощающе улыбнулась. Ей часто хотелось сказать это самой, особенно на репетициях.

— Смотри, Кей! — Он хмурился про себя, раздраженный и озадаченный. Он поднял письмо и потряс его. — Как ты думаешь, от кого это?

Кейли, сидевший на другом конце стола, пожал плечами. Как он мог догадаться?

— Роберт, — сказал Марк.

— Роберт? — Кейли было трудно удивить. — Ну?

— Хорошо говорить"ну?". Вот так, — раздраженно сказал Марк. — Он приедет сюда сегодня днем.

— Я думал, он в Австралии или где-то еще.

— Ну конечно. Я тоже. — Он посмотрел на Рамболда. — У вас есть братья, майор?

— Нет.

— Ну что ж, послушайте моего совета, и не надо.

— Теперь вряд ли, — сказал майор.

Билл рассмеялся.

— Но ведь у вас нет братьев, мистер Эблетт?

— Один есть, — мрачно ответил Марк. — Если ты вернешься вовремя, то увидишь его сегодня днем. Он, вероятно, попросит одолжить ему пять фунтов. Не надо.

Всем стало немного не по себе.

— У меня есть брат, — сказал Билл услужливо, — но я всегда у него занимаю.

— Как Роберт, — сказал Марк.

— Когда он в последний раз был в Англии? — Спросил Кейли.

— Лет пятнадцать назад, кажется? Ты, конечно, был еще мальчиком.

— Да, я помню, что видел его однажды, но не знал, возвращался ли он с тех пор.

— Нет. Насколько мне известно, нет. — Марк, все еще явно расстроенный, вернулся к письму.

— Лично я, — сказал Билл, — считаю, что отношения — это большая ошибка.

— И все-таки, — сказала Бетти немного дерзко, — должно быть, довольно забавно иметь скелет в шкафу.

Марк поднял голову и нахмурился.

— Если ты думаешь, что это весело, я отдам его тебе, Бетти. Если он хоть немного похож на то, каким был раньше, и на те немногие его письма, которые были… Ну, Кей знает.

Кейли хмыкнул.

— Все, что я знал, это то, что никто не задавал о нем вопросов.

Возможно, это был намек слишком любопытному гостю, чтобы та не задавала лишних вопросов, или напоминание хозяину, чтобы тот не слишком откровенничал при посторонних, хотя это прозвучало как простая констатация факта. Но тема была оставлена, и на смену ей пришла более увлекательная — планы на день. Миссис Калладайн ехала с игроками, чтобы пообедать со старым другом, который жил неподалеку от Линкса, а Марк и Кейли остались дома — по делам. Судя по всему, в число “дел” теперь входил и блудный брат. Но это не делало день менее приятным.

Примерно в то время, когда Марк и его кузен были по своим делам в Красном доме, привлекательный джентльмен по имени Энтони Джиллингем вручал свой билет на Вудхемском вокзале и спрашивал дорогу в деревню. Получив указания, он оставил свой чемодан у начальника станции и неторопливо удалился. Он важная персона в этой истории, так что нужно узнать о нем получше, прежде чем позволить ему свободно в этом участвовать. Давайте под каким-нибудь предлогом остановим его на вершине холма и хорошенько его разглядим.

Первое, что мы поймем, это то, что он видит больше, чем мы. Над гладко выбритым лицом, которое обычно ассоциируется с военно-морским флотом, он имеет пару серых глаз, которые, кажется, впитывают каждую деталь нашей личности. Для посторонних этот взгляд поначалу почти пугает, пока они не обнаруживают, что его ум очень часто находится где-то в другом месте; что он, так сказать, оставил свои глаза настороже, в то время как сам следует за ходом мысли в другом направлении. Многие люди делают это, конечно, когда, например, они разговаривают с одним человеком и пытаются слушать другого; но глаза их выдают. Энтони никогда так не делал.

Он много повидал на свете этими глазами, хотя никогда не был моряком. Когда в возрасте двадцати одного года он получил деньги своей матери, 400 фунтов в год, старый Джиллингем оторвал глаза от “Газеты скотоводов”, чтобы спросить, что он собирается делать.

— Посмотрю на мир, — сказал Энтони.

— Ну, тогда пришли мне сообщение из Америки или еще откуда-нибудь.

Старый Джиллингем вернулся к своей газете. Энтони был младшим сыном и, в общем-то, не так интересовал отца, как представители некоторых других семейств, например, чемпион Биркета. Но, с другой стороны, чемпион Биркета был лучшим херефордским быком, которого он когда-либо разводил.

Однако Энтони не собирался уезжать дальше Лондона. Его идея видеть мир состояла в том, чтобы видеть не страны, а людей; и видеть их с как можно большего количества точек зрения. В Лондоне их много, если знать, как на них смотреть. Энтони смотрел на них из разных странных углов: с точки зрения камердинера, газетного репортера, официанта, продавца. Имея за плечами независимость в 400 фунтов в год, он наслаждался ею безмерно. Он никогда не задерживался надолго на одной работе и обычно прерывал свою связь с ней, говоря своему работодателю (вопреки всем правилам этикета, как принято между хозяином и слугой) именно то, что он о нем думает. Он без труда нашел себе новую профессию. Вместо опыта и рекомендаций он предложил свою индивидуальность и пари. В первый месяц он не получал жалованья, а во второй — если устраивал своего хозяина — жалованье удваивалось. Он всегда получал двойную зарплату.

Теперь ему было тридцать. Он приехал в Вудхэм на каникулы, потому что ему понравился вид станции. Билет давал ему право ехать дальше, но он всегда хотел доставить себе удовольствие. Вудхэм привлек его внимание, и в карете у него был чемодан, а в кармане — деньги. Почему бы не остаться здесь?

Хозяйка"Джорджа"была только рада приютить его и обещала, что ее муж приедет сегодня днем за его багажом.

— А вы, я полагаю, не откажетесь пообедать, сэр?

— Да, но не беспокойтесь об этом. Я поем холодное, что у вас есть.

— А как насчет говядины, сэр? — спросила она, как будто у нее была сотня сортов мяса на выбор и она предлагала ему самое лучшее.

— Это будет великолепно. И пинту пива.

Когда он заканчивал обедать, вошел хозяин, чтобы спросить о багаже. Энтони заказал еще пинту и вскоре разговорил его.

— Должно быть, довольно забавно держать деревенскую гостиницу, — сказал он, подумав, что пора бы ему сменить профессию.

— Не знаю, как насчет веселья, сэр. Это дает нам на жизнь, и немного больше.

— Вам надо взять отпуск, — сказал Энтони, задумчиво глядя на него.

— Забавно, что вы так говорите, — сказал хозяин с улыбкой. — Еще один джентльмен, из Красного дома, говорил это только вчера. Предложил занять мое место. Он громко рассмеялся.

— Красный дом? Не Красный ли дом в Стэнтоне?

— Совершенно верно, сэр. Стэнтон — следующая станция от Вудхэма. Красный дом находится примерно в миле отсюда… Эблетт.

Энтони достал из кармана письмо. Письмо было адресовано “Красный дом, Стэнтон” и подписано “Билл”.

— Добрый старина Билл, — пробормотал он себе под нос. — Он уехал дальше.

Энтони познакомился с Биллом Беверли два года назад в табачной лавке. По одну сторону прилавка сидел Гиллингем, по другую — мистер Беверли. Что-то в Билле, в его молодости и свежести, может быть, привлекло Энтони; и когда заказали сигареты и дали адрес, по которому они должны были быть отправлены, он вспомнил, что однажды встречал тетку Беверли в загородном доме. Чуть позже они с Беверли снова встретились в ресторане. Оба были в вечерних костюмах, но салфетками пользовались по-разному, и Энтони был более вежлив. Однако Билл ему по-прежнему нравился. Поэтому в один из своих отпусков, когда он был безработным, он устроил знакомство через общего друга. Беверли был немного шокирован, когда ему напомнили об их предыдущих встречах, но его неприятное чувство вскоре прошло, и они с Энтони быстро сблизились. Но Билл обычно обращался к нему “Дорогой безумец”, когда ему случалось писать.

Энтони решил после обеда прогуляться в Красный дом и навестить своего друга. Осмотрев свою спальню, которая не совсем походила на пахнущую лавандой спальню в загородном трактире, но была достаточно чистой и удобной, он отправился в поле.

Когда он спустился по подъездной аллее и подошел к старому кирпичному фасаду дома, послышалось ленивое жужжание пчел в цветочных бордюрах, нежное воркование голубей на верхушках вязов, а с дальних лужаек донеслось жужжание газонокосилки — самый спокойный из всех деревенских звуков….

А в прихожей какой-то человек колотил в запертую дверь и кричал: “Откройте дверь, я говорю, откройте дверь!”

— Привет! — изумленно воскликнул Энтони.