Завтра может не быть

Stas Vo, 2023

У неё завтрашнего дня может не быть, его завтрашний день, конечно, будет, но каким он будет, ему безразлично.Они оба встречают завтрашний день по инерции.Сможет ли один человек жить мечтами другого человека, если нет собственных?На что человек способен, оказавшись в безысходности?Всё это им предстоит узнать после случайно встречи.

12

Кто-то верит в судьбу, кто-то в провиде́ние, а кто-то и в существование приведений. Что, это было, он не узнал, но точно не последнее. Она была вполне из плоти и крови, старенькая, дряхленькая, но всё ещё бойкая. Ворчливая, с извечными придирками, соседка по площадке Дарья Петровна. Подёрнутое рябью морщин лицо, обрамленное коротко стриженными, почти по-мальчишески волосами. Белёсость седых с чуть лиловым оттенком волосы оттенял цветастый платок на шее, прямо поверх воротника зелёной куртки, всё это делало соседскую старушку схожей с черепахой.

А вот в чём судьбоносность момента? Василий мог свободно курить дома, приоткрыв форточку на кухне, но вонь нечистых тарелок, заветренные шпроты в банке и источающие уксусный аромат солёные огурцы, выдавили его наружу. Накинув на плечи выщербленный кусками махровый халат, подтянув спортивные штаны, влез в тапки с протёртым насквозь пальцем на правом и прихватив из собственной заначки банку пива, отправился в подъезд. Жадно затягиваясь, выкурил зараз три сигареты, от выпитого, пережитого и никотина, его подташнивало.

— Фу, накурил. — Замотала соседка, подтягивая за собой увесистую продуктовую сумку. — Что впёрся? Сидел бы дома и смолил. Весь подъезд провонял. Никчёмный как вся ваша семейка. Пусть бы они и нюхали эту вонь. Хотя те тоже хороши. — Махнула она рукой в его сторону.

— Иди сами домой, Дарья Петровна. — Смачно отсалютовал соседке в ответ Василий.

— Ишь ты, какой тут нашёлся. — Запыхтела старушка. — Сидит тут, курит, пьёт, посылает. Никчёмный! Папаша твой никчёмный и ты такой же. Весь в него, ничего в жизни нет, лишь бы напиться. Пустышка. Ничего в жизни не нужно…

Она пыхтела, уже было развернулась спиной, как злость и обида на весь мир, что таилась в изрубцованном сердце парня, вдруг рванула наружу.

— Да, что вы знаете? Что? Вам уже всё равно. Для вас все плохие, никого хорошего.

Женщина обомлела, замерла, обернулась, посмотрела на парня, а того тут и прорвало:

— Может, я влюбился, а она… она… — Захлёбывался словами парень. — Она… Её не будет. Она умрёт.

— С таким-то образом жизни. Конечно.

— С каким? С каким? — Закричал он, а его голос стены рикошетили звонким эхом. — Она хорошая. Она не пьёт, не курит, она даже не матерится. Она больна. — И парень выпалил про болезнь Елизаветы, название воспроизвести не мог, да и точно не помнил. Но говорил, говорил, что помнил и даже чего не знал. Закончил, всхлипнул, растёр навернувшиеся на глаза слёзы, подкурил сигарету.

Старушка подволокла авоську в угол, с гимнастической ловкостью взобралась на подоконник. Ухватив сигарету из губ парня, швырнув аккурат между перил. Склонилась, заглянув в его лицо. Потупив взгляд, Василий уже сожалел, что открыл рот, но не спихивать же с подоконника пожилую женщину.

— И что? Бедный, ты несчастный. Надо же. — Выдохнула она ему прямо в лицо. — Как ты себя жалеешь, настоящий мужик. Прямо карикатурный персонаж, хоть портрет рисуй.

— Что?

— Ничего! Ты себя жалеешь, ревёшь тут, куришь, пьёшь. Только ты жить продолжишь, а она нет! Ну, если ты правду сказал, а не насочинял. — Она так резко сменила тон на сомнения, даже понизила голос.

— Не насочинял. — Огрызнулся парень.

— А что же тогда не у неё в больнице?

— Она не в больнице.

— Господи, наврать же такое. Это надо. Ну, весь в папашу.

— Я не наврал, — завопил он. Взвыл как сирена. — Она и правда больна. А я ничего сделать не смогу. Она мне и не говорила. Мы каждый день гуляли. — Василий процедил, разрывая фразы на слова. — Я приходил к ним, а она молчала. Ничего не сказала. Ничего! Ни слова! Расстроить, видите ли, боялась.

— Прямо так?

— Да! Ни слова. Я… Она… Боялась расстроить. А я…

— Что? Не расстроился?

— Расстроился? Я люблю её.

— А она?

Парень пожал плечами:

— Тоже. Говорит, что я очень хороший. Для неё, я как мечта.

— Так и сказала?

— Сказала. — Он вскинул голову и потянулся снова за сигаретой. — А теперь всё кончено.

— Уже?

— Что уже?

— Не стало! Когда?

— Чего не стало?

— Её! — Старушка отпрянула, осмотрев парня.

— Три недели её не вижу. Как она мне сказала… Ну, или четыре. После того как приказала не приходить.

— Так она жива?

— Кто?

— Девушка твоя.

— Да. — Парень успокоился и затих, посмотрел в лицо с рябью морщин, в ярко-синие глаза, которые из-за крупных стёкол очков выглядели куда больше, чем на самом деле.

— Не поняла. То есть девочка тебе сказала, что больна, а ты бросил её сразу.

— Не бросил. — Замялся парень. — Я ходить к ней перестал. Она же сама сказала…

— В душу плюнул. — Закивала соседка, поджав губы. — Удавить бы тебя. Вот, своими бы руками удавила бы.

— Но она мне сама сказала не ходить к ней. — Взвился он. — А мне плохо без неё.

— Плохо? Тебе плохо? Эгоист. А ей хорошо? Она тебе открылась, а ты? Ты ей душу изорвал. Она тебя впускать в свою жизнь может и не хотела, поэтому ничего и не говорила, а ты ворвался. И что? Она открылась тебе. Да не сразу, через месяц. Но рассказала же.

— Через полгода.

— Ну, полгода. Подумаешь полгода. А ты головой своей подумал, почему она тебе ничего не говорила? Не хотела больно делать, а ты ей душу раз и разорвал, себя пожалел. Её же и виноватой сделал, за то, что тебя же и берегла. Ну, и сволочь же ты. Себя пожалел, а на неё наплевать, какая уж тут любовь. Сволочь ты, вот кто ты.

— Что вы… — взвился мужской басистый голос.

— А ну, не ори на бабку, засранец.

— Но я правда люблю её. Она хорошая, она умная, добрая, она лучшая. А судьба так, вот с ней. Вот… — он что-то изображал руками, сжимая кулаки.

— Да, судьба у неё и правда не как мать, а словно злобная мачеха. Мало того что болячку такую дала, так ещё и подарок такой вот припасла. — Старушка обвела силуэт Василия. — Хоть бы хорошего парня дала, а не размазню, который только себя жалеет, курит и старух материт.

— Я вас не материл.

— Не успел.

— Не собирался.

— Девочка-то хорошая? Покажи!

— Что показать?

— Фотографию, что ж ещё? Или всё выдумал? Бабку развёл. Эх… — Она недоговорила.

Василий, пролистав в телефоне несколько снимков, нашёл, где исподтишка снял, как укутанная тонким платком Елизавета, гладила своих дворовых кошек.

— И правда, красавица, и видно, что приличная. Не то, что ваши эти оторвы со двора.

Парень кивнул, и слёзы хлынули из глаз потоком

— Плачешь? Хорошо, значит, где-то внутри среди всей этой грязи, есть бьющееся сердце. Если есть и правда сердце поможешь ей.

— Ей не помочь. И бабушка её подтвердила. — Он шмыгнул носом, обтирая лицо рукавов старенького халата.

— И бабушка подтвердила… — Эхом повторила соседская старушка. — Всё серьёзно значит.

— А я вам про что! И что уж прямо не помочь, не бывает так. Глупость.

— Не глупость. Я вам говорю, и она сказала. Никак.

— Нет, твоего «никак».

— И Янина Дмитриевна так сказала. Бабушка её. — Парень задышал, ровно покручивая очередную сигарету в руках, но подкуривать не спешил. — Нельзя. Всё испробовали.

— Значит, глупая у неё бабка.

— Нет.

— А я говорю глупая. Как нельзя? Можно. Ведь можно хотя бы дать возможность прожить остаток ленты её дней так, чтобы она не думала, что, вот-вот оборвётся жизнь, а думала, как хорошо сегодня.

— Что?

— Какой же ты дубовый, ну право, слово. Ну, правду говорят: «от дубка, берёзка не родится». Весь в папашу. Тугодум.

— Что?

— Что, что? — Передразнила соседская старушка. — Сделай так, чтобы она только улыбалась. Вот каждый день, каждую минуту.

— А мне то, что потом делать?

— Тебе? Жить! И она будет жить. В твоей памяти, в твоём сердце, твоих глазах. Такие, как ты, — она ткнула пальцем в его ляжку, — живут долго, даже слишком. Так, что жить она будет долго.

— Я не смогу… — Он сам впервые слышал свой голос таким писклявым и жалобным.

— Сможешь! Помоги ей, а потом делай что хочешь! Хоть в петлю лезь, только ей помоги. Думаешь, судьба тебя просто так ей послала?

— Что мне делать?

— Вот, заладил.

— Нет, ну, чтобы она счастливой была. — Голос дрогнул бульканьем.

— А что она любит? Любит же что-нибудь. Или она лежит в постели только?

— Нет, не лежит. Ходит. Музыку любит, эту со скрипками.

— Классическую.

— Да.

— Значит, и правда хорошая девочка. А вот судьба у неё и правда дрянь. Могла бы и лучше парня привести.

— Могла. — Они оба ухмыльнулись.

— На концерт своди. Выбери что-нибудь поинтересней только. Придумай что-нибудь или у друзей её спроси.

— Нет у неё друзей.

— Она, что совсем одна. Бедный ребёнок.

— У неё бабушка есть.

— Вот у бабушки и спроси. Ну, тугодум. — Выдохнула соседская старушка.

Старушка так же ловко соскочила с подоконника, как и запрыгнула. Подхватила сумку с продуктами, шаркая домой. Уже на площадки обернулась и, строго пригрозив пальцем, сказала:

— И перестань курить. Совсем! — И не дав ему договорить, протараторила. — Не трави девочку, не будь извергом. У неё и так здоровье вон какое, ни к чёрту.