Цветок боли

Ka Lip

Наша любовь превратилась в боль. Для меня его любовь стала болью, так же, как и моя любовь для него. Между нами все было так неправильно, и как же хотелось начать заново. Только вот жизнь не даёт шансов все исправить. Каждый из нас сыграл свою роль. Винсент, вампир проживший столько веков, ты познал, что такое любить, встретив меня.

Глава 5

Тэргард был очень древним городом. Когда-то в глубине веков он принадлежал вампирам, потом колдунам, а теперь магам. Вечные войны разрушали его, а обычные люди восстанавливали. Следы войны отпечатались на стенах его домов, узкие улочки пугали скрытой в них неизвестностью, а камни площадей настолько пропитались кровью, что, казалось, источали ее сквозь свои поры. И, несмотря на все это, я любила этот город. Хотя здесь бывала лишь с родителями, так как они считали, что наша семья должна жить в своем замке. Хотя я знала много семей магов, которые покупали в этом городе дома и перебирались жить в них, оставляя свои замки в качестве места отдыха от городской суеты. Мне всегда хотелось жить в Тэргарде, здесь кипела жизнь, постоянно ходили люди и те, кто выглядел как они, но таковыми не являлись. Маги, колдуны, вампиры — все слились в общем названии «горожане», и пока царил мир, все по-соседски существовали друг с другом. Конечно, еще мне нравился Тэргард и из-за расположенного в нем дворца правителя, который так был контрастен по сравнению с мрачными постройками вокруг него. Возможно, Тэргард для меня воспринимался как город контрастов: его мрачность и кровавая история и в то же время воскресные ярмарки на центральной площади, шумные праздники на его улицах. Родители в детстве часто привозили меня и брата сюда, чтобы купить нам медовые плюшки или показать представление уличных артистов.

Я с грустью вспомнила о поре своего детства, которое навсегда для меня ушло в прошлое, оставаясь лучшим воспоминанием моей жизни.

Карета остановилась, и я вышла вслед за мужем, который направился прямо сквозь толпу к ступеням входа в церковь.

Приближаясь к возвышающемуся над всей площадью зданию церкви, я физически ощущала, как оно давит меня своей мрачностью и безысходностью. Но, отогнав эти мысли и сжав кулачки, я шла легкой походкой с высоко поднятой головой, как должна идти та, чей муж самый древний из колдунов.

На ступенях церкви стояли священники в черных балахонах с капюшонами на головах, рядом с ними — министр правителя города и моя семья: отец, мама и брат.

Опять предчувствие катастрофы стало накрывать меня, и ощущение, что я тону, стало настолько явным, что я, словно рыба, выброшенная на берег, начала глотать воздух. Еще раз заставив себя не паниковать, я взошла на ступени и встала рядом с моим мужем.

Шум толпы вдруг стал затихать, и постепенно окутывающая со всех сторон тишина оказалась еще более страшной, чем звуки голосов, крики и смех.

Норан взял мою руку и больно сжал ее, а потом заговорил:

— Горожане Тэргарда, я, Норан из рода Джахи, обращаюсь к вам. И пусть меня рассудят боги, если я лгу. Вы знаете, что я полгода назад взял в жены Залатею из рода Мафис. Все это время я был ей мужем, который заботился о своей жене и сделал для нее все, чтобы она была счастлива. Но эта женщина отплатила мне черной неблагодарностью. Многие из вас и сами видели ее недостойное поведение на балу во дворце правителя, где она, потеряв стыд, вела себя как распутная женщина, опозорив тем свой род и своего мужа. Но этого, видно, ей было мало. Все это время она ездила к Лизете из рода Ядраги, которая, как вы знаете, совершила тягчайшее преступление, за что теперь проклята своими родителями. Моя жена общалась с Лизетой и совратила ее добродетель, толкнув на путь грехопадения. Все вышеперечисленные поступки моей жены переполнили чашу моего терпения, и я, собрав вас здесь, на этой площади, хочу объявить: я отрекаюсь от Залатеи за все совершенные ею грехи. Отныне она более не моя жена. Наш брак расторгнут.

Из состояния ступора, в который я впала, слушая речь своего мужа, выдернул меня резкий рывок. Он, дернув меня за руку, буквально бросил к ногам моего отца. Так кидают тряпку, чтобы об нее вытерли ноги. Я больно упала на каменные ступеньки и, еще не понимая, что все это происходит со мной, подняла глаза, столкнувшись с взглядом Норана. Впервые за все время нашей совместной жизни я видела в его глазах эмоцию — он был рад. Да, в его глазах я видела радость и торжество. Он упивался тем, что сейчас происходило.

— Граждане Тэргарда, — услышала я над собой голос моего отца и поняла, что ужас этого дня еще не закончился, наверное, все только начиналось, — я, Дал из рода Мафис, и моя жена Оми с прискорбием признаем все, что предъявил в обвинении моей дочери Залатеи Норан. Все слова, сказанные о ней, являются правдой. Я сам и моя жена неоднократно видели ее недостойное поведение, и то, что было на балу правителя, до сих пор не дает нам право смотреть вам в глаза. Мы не смогли воспитать достойно дочь. Но самое страшное, что она, выбрав для себя путь падшей женщины, решила утянуть в эту бездну греха и чистую невинную душу. Я говорю о Лизете из рода Ядраги. К сожалению, о плане по развращению непрочной Лизеты мы узнали слишком поздно, и теперь все уже свершилось, — голос отца дрогнул. Он, помолчав и собравшись, продолжил: — Я все века своей жизни буду вымаливать прощение у родителей Лизеты за поступок моей дочери, — отец опять замолчал, видно, ему тяжело давалась такая речь. — Жители города Тэргарда! Я не могу отречься от своей дочери, так как по нашим законам, если ее вернул муж, то она должна вернуться в семью. Но я могу прилюдно плюнуть в это отродье и прогнать ее из своего дома. Пусть моя дочь лучше подыхает от голода, чем переступит порог семейного замка!

Плевок в лицо заставил меня вздрогнуть, и я, поднеся ладонь к лицу, стерла с него слюну отца. Что я сейчас чувствовала? Наверное, огромное желание проснуться и узнать, что это всего лишь страшный сон. Потому что такого в действительности быть не могло. Просто не могло. Хотя ведь я не права — все очень даже реально, реален и шум голосов, в которых звучали слова одобрения всему сказанному моим отцом, а потом пинок в бок, от которого я покатилась по лестнице, и если бы не успела выставить руки, то упала бы лицом на пыльную брусчатку.

— Пошла вон!

Услышала я голос отца и поняла, что я такое уже слышала. Интересно, почему в моей жизни повторяется только все плохое? А хорошее не повторяется. Только что у меня в жизни было хорошего? Детство в доме родителей, когда я была так счастлива, зная, что меня любят. Только вот сейчас я уже была не уверена, любили ли они меня тогда. Ведь как можно любить своего ребенка, а потом вот так с ним поступить? Ведь они поверили всем, кроме меня. Почему? Может, они просто хотели верить им, а не мне.

Отвлекаясь от происходящего философскими размышлениями, я поднялась и побрела сквозь расступающуюся толпу. Если бы я не была из рода Мафис, то меня бы просто забили прямо здесь же на площади. Но магов не трогают, таков закон, и поэтому я шла сквозь массу людей, чувствуя их ненависть и презрение. Я четко слышала все слова, бросаемые мне в лицо, и слово «шлюха» было из них самым безобидным.

Сколько я так шла и куда, я не знала. Просто шла с пустотой головой и бездной отчаяния внутри себя. Около меня остановилась карета, и я почувствовала, что меня тянут внутрь нее. Обернувшись, я столкнулась с глазами Лиз.

— Садись, я заберу тебя отсюда.

Ее голос немного вернул меня к реальности. Да, спрятаться в полумрак кареты — это самое лучшее, что сейчас я могла для себя желать. Забравшись внутрь, я буквально упала в объятья Лиз и всю дорогу прятала пылающее лицо в ее юбках. Она молчала и лишь гладила меня по голове. Я поняла, что она все слышала. Значит, и она присутствовала при моем фееричном позоре.

Карета остановилась у одного из домов на не очень широкой улочке, и открывшиеся ворота впустили ее внутрь небольшого дворика. Рассматривать сейчас окружающий меня мир мне не хотелось, но все-таки мое сознание фиксировало цветы в горшках, лесенку с ковром и уютную комнатку, куда меня завела Лиз. Она молча вышла, а потом вернулась с графином и двумя бокалами. Налив бокал, протянула мне.

Да, я хотела пить. Теперь-то я это ощутила, а мне казалось, что у меня вообще умерли все чувства восприятия мира. Жадно сделав глоток, я закашлялась.

— Это же вино.

— Пей. Тебе сейчас это нужно.

Наверное, Лиз хотела сказать, что сейчас это меня уже не опорочит, так как ниже падать было уже некуда. Я не стала язвить на больную тему и выпила целый бокал. Она наполнила его вновь, и я опять выпила. После третьего бокала мои глаза наполнились слезами, и то, что я сдерживала в себе все это время, прорвалось наружу. Я зарыдала в голос навзрыд. То, что сейчас со мной творилось, — это называлось пьяной истерикой. Но в этот момент мне было уже все равно. Я захлебывалась слезами и, чтобы мои рыдания не напугали соседей, уткнулась лицом в подушку. Так я и заснула, чувствуя, как нежная рука Лиз гладит меня по голове. Сквозь сон я слышала ее слова о том, что все будет хорошо, и, наверное, опьянев от вина и выплакав из себя всю боль и горечь, даже верила, что все будет именно так, как она обещает.

***

Две недели я провела в доме Лиз, валясь в кровати в ночной сорочке со спутанными, немытыми волосами, и выглядела так, как будто действительно была той самой падшей женщиной после ночи разврата. Мне не хотелось ничего. Не то, что я думала о самоубийстве. Тем, кто обладает магией, не так просто свести счеты с жизнью, вот поэтому и существовали легенды о Цветке боли, который избавлял от всех чувств, давая вечную жизнь без страдания. Но, наверное, я еще не достигла своего края, чтобы идти искать этот цветок. Вот поэтому я просто лежала в кровати и смотрела в потолок, упиваясь воспоминаниями обо всем произошедшем со мной. Правда, сначала придя в себя и осознав, что я нахожусь в доме любовника Лиз, я хотела уйти. Не из-за того, что осуждала ее или ненавидела его. Куда мне до осуждения других после собственного позора на площади? Просто я не хотела им мешать своим присутствием, но Лиз сказала, что Лонт вернется только через месяц. Она рассказала, что Лонт и Винсент уехали в дальние земли, а она осталась одна, поэтому наоборот рада, что время отсутствия своего любимого проведет со мной. Узнав о возможности пожить у Лиз, я обрадовалась и осталась. И вот я две недели лежала в кровати и занималась собственными истязаниями и воспоминаниями о своей несчастной судьбе. Лиз все это время не мешала мне, понимая, что все это я сама должна пережить. Она просто была рядом. Заставляла меня есть, и когда я была настроена на разговор, мы болтали. Но время шло, и я понимала, что вечно вот так лежать в кровати и жалеть себя я не могу. Нужно было жить дальше. К родителям я теперь не могла вернуться — они хоть и не отреклись от меня, но выгнали из дома. Хотя они бы отреклись, но по закону, если муж вернул жену в дом родителей, то те должны ее принять. То есть я все равно являлась членом рода Мафис, несмотря на все произошедшее. Радоваться этому или огорчаться, я не знала. Я вообще сейчас ничего не знала. Я не понимала произошедшего и не знала, как жить дальше.

Хорошо, что Лиз была так жизнерадостна и оптимистична. Она часто рассказывала мне о своей любви. Я слушала ее и старалась понять, неужели любовь есть и неужели близость с мужчиной так прекрасна, как ее описывает Лиз. Правда, никаких подробностей она не говорила, все ее рассказы об этом состояли из восторженных фраз и романтических образов. Она сравнивала себя и его с двумя бабочками, порхающими над полем с цветами, или говорила, что они как ласточки возносятся в небесную высь, а там растворяются в ней. Я слушала ее и завидовала, но эта зависть была светла, так как я очень хотела, чтобы у Лиз все в жизни было хорошо.

***

Проснувшись утром, я поняла, что пришло время взять себя в руки и прекратить жить жалостью к себе. Моя жизнь только началась, пройдут века, и, возможно, все всё забудут, и тогда я встречу того, кто опять возьмет меня в жены, и я буду счастлива. Не очень веря всему этому, я заставила себя все-таки встать и привести себя в порядок. Мое появление за пределами комнаты Лиз встретила с восторгом.

За завтраком мы стали с ней обсуждать вопрос, как мне жить дальше.

— Злат, я дам тебе денег, и мы купим тебе дом. Ты будешь жить в нем, а я буду приходить к тебе в гости. Все постепенно наладится, вот увидишь.

— Я не могу взять у тебя денег. Я лучше пойду к родителям и попрошу у них часть моих денег, причитающихся мне из наследства.

— Ты уверена, что готова идти к ним?

— Да, — кивнула я и поняла, что совсем не уверена, но только вот выбора у меня нет.

— Хорошо, но давай сейчас ты возьмешь мои деньги, и мы купим тебе дом, а потом, когда ты заберешь деньги у родителей, вернешь их мне?

Видно, Лиз тоже понимала, что поход в семью дастся мне нелегко. Я тоже это понимала, а еще я знала, что вскоре может вернуться Лонт, и я должна уехать отсюда. В их счастье я была явно лишней.

— Хорошо, я возьму у тебя деньги в долг. Только я понимаю, это не совсем твои деньги. Это ведь деньги Лонта? Что будет, когда он узнает, что ты дала его деньги мне?

Конец ознакомительного фрагмента.