Смятый лепесток

De ojos verdes, 2023

Его стихия – небо. Безудержный, живущий в своё удовольствие.Она – приземленная, самоотверженная, чуткая.Они бы не пересеклись…Трагедия заставила его искать виноватых, и, увы, она попалась под руку…

Глава 1

Смотреть на себя в зеркало и не ощущать никакой радости, возбужденного предвкушения и толики волнения. Наверное, нормально. Но не для невесты, свадьба которой состоится через два дня.

Я обвела комнату бесстрастным взглядом, отмечая детали. Вычурно и помпезно, будто кричит — смотрите, какие мы состоятельные! Дочь выдаем замуж по высшему разряду. Разве вы видели такую роскошь где-нибудь еще? Н-да. В этот раз мама перестаралась с украшением. Много. Всего много! Давит это кривое изобилие. Много всего, кроме того, что родители по-настоящему должны дать своему ребенку.

Нет ажиотажа, нет суматохи и бешеной скачки вокруг. Всё сделано заблаговременно, сотни раз проверено, обговорено. Безупречно. Как всегда. У господина Спандаряна не бывает промахов, осечек, накладок. Он никогда не ошибается. Потому что всегда прав. Отец — полковник ВС в отставке, имеющий ряд почестей и репутацию, столь чистую, аки слеза младенца. Жёсткий, властный, непреклонный. Как именно жить самому и членам своей семьи, мужчина решал один. Не совещаясь и даже не интересуясь мнением непосредственных участников событий.

И меня тоже эта участь не миновала. Исключение могла составить только младшая сестра Диана. У нее даже имя, как у принцессы. Она божественно красива, обаятельна и кокетлива. Властвует в сердце сурового солдафона почти с рождения. Меня же папа привык воспринимать, как данность. Что-то среднее между домашним питомцем и мебелью в гостиной. Внешностью я уступала и старшему брату, и, естественно, той же Диане. Причем, сильно. Ибо эти двое пошли в красавицу-мать, а я — в отца. Но именно меня из всех троих он обделял вниманием. Интересно, правда?

Вот и мне было интересно, я задавалась этим вопросом лет до десяти, года три-четыре наблюдая за тем, как тот смотрит на младшенькую. До пополнения в семье таких радушных улыбок с его стороны попросту не было. В свойственной ребенку манере я обращалась куда-то внутрь себя и пыталась найти ответ, за что меня не любят. До рождения Дианы казалось, папа со всеми такой. А потом выяснилось, что нет. Это глодало мою детскую психику. Чем я хуже?..

При схожих обстоятельствах на моем месте подавляющая часть девочек приобрела бы и комплексы, и зависть, и злость, вылившуюся бы в дальнейшем в ненависть к той же сестре. Но, хвала Небесам, я была «особенным» дитём. Не в том смысле, что обладала выдающимися талантами или интеллектом, нет. У меня был спокойный покладистый характер со всеми вытекающими последствиями. То бишь, любознательность, внимательность, доброта. Я впитывала информацию и навсегда запоминала её, не было необходимости повторять дважды. Но самый главный мой «дар» — это высокая степень эмпатии. Прежде чем делать выводы, всегда сначала ставила себя на место человека, вживалась в роль, сопереживала, смотрела на мир его глазами. И только потом приходила к определенным умозаключениям.

Я научилась быть взрослой очень рано. Приняла свою долю и абсолютно не сетовала на судьбу. Подумаешь, не хожу в любимицах у родителей, которые не выказывают любви. Зато благодаря тому же отцу я получила отменное образование сначала в частной школе с английским уклоном, а затем и в лучшем университете города. Обожала учиться, познавать новое, восторженно смакуя все открытия. Во мне было безмерно много счастья, потому что я не держала в себе негатива и боли. Мои будни заполнялись учебой, посещением различных секций и книгами. А когда выдавалась свободная минутка, я неизменно забегала в кухню к нашей Лиме, которую язык не поворачивался назвать кухаркой или поварихой. Она была для меня волшебницей кулинарии. Загадочная восточная пампушка с обаятельными ямочками и подкупающим акцентом. Сколько себя помню, женщина всегда работала у нас, а в выходные, бывало, даже ночевала, когда отец устраивал очередное грандиозное мероприятие. И тогда мой мир наполнялся умопомрачительными ароматами и сказочными историями.

Лима научила меня готовить, делилась маленькими секретами, рассказывала о своей жизни на родине. Казалось, у этой женщины нескончаемый запас повествований, причем, ни одно из них ею не было озвучено дважды. А я взамен помогала её сынишкам с домашними заданиями, подтягивала русский язык и иногда даже водила в кино. И всё это по доброй воле, как делала бы для родных, если бы они в подобном нуждались.

Это странно, но, наряду с рамками, в которых я жила, мне, в принципе, была предоставлена своеобразная свобода действий. И я в эту свободу нырнула с головой. Там, где у меня, конечно, был выбор. Потому что полковник Спандарян был ярым консерватором во всем, а это подразумевало и наличие шовинистических наклонностей. То есть, жена его — приложение в браке. Дочери — тоже будущее приложение в другом браке. И их следовало воспитывать так, чтобы они стали блажью мужчины.

Я с малых лет знала, что мне уготовлена «честь» стать супругой какого-нибудь чиновника, который в то же время сын другого чиновника из круга отца. Он решал, на какой факультет я поступлю, на какие секции пойду, за кого выйду замуж. Категорически запрещалось носить открытую одежду, ярко краситься, помышлять о походах на вечеринки или другие молодежные сборища. Не подобает молодой девушке быть в центре внимания и в плохой компании. Цель её существования — славить свою фамилию. И не дай Бог…опозорить чем-то…

И вот, как говорится, лафа закончилась. Мне нашли жениха. Именно нашли. Потому что никто не сватался до этого. Сей факт часто являлся причиной плотно сжатых губ папы, когда тот смотрел в мою сторону. Я не задавалась вопросом, почему это происходит. И так знала ответ. Табу на чувства, поскольку это бессмысленно, сидело глубоко внутри. И на парней я никогда не смотрела. Точнее, в качестве объекта возможной влюбленности. А если мне выказывали симпатию, на корню пресекала всякие поползновения. Алмаст Спандарян не имела права влюбиться и позволить кому-либо любить себя. Это ни к чему не привело бы, ведь подходящих кандидатов, которые могли бы получить одобрение полковника, в моем окружении ни в университете, ни в остальных сферах жизни попросту не было.

Я бы и дальше ходила в старых девах, но судьба распорядилась иначе. Диана удачно влюбилась в одного из отпрысков партнера отца. Это было ответно, потому что не любить её было невозможно. Априори. И, как уже было отмечено, мой папа «самых честных правил» не приветствовал отход от традиций. А по армянским адатам (а может и по адатам иных народов) сочетаться священными узами принято по старшинству. А я старше сестры на шесть лет. Размик, наш брат, уже полгода благополучно женат. То есть, я была единственным препятствием на пути молодых влюбленных, и это препятствие поспешили устранить. Отец умело разыграл шахматную партию, где меня, пешку, отдали главному аналитику Комитета по финансам и налоговой политике Администрации города.

Поскольку, помимо всего прочего, батюшка не терпел межнациональных браков, избранник должен был быть армянином. Желательно, чистокровным. А мой будущий муж им и был. А еще…имел солидное пузо, залысину и алчный взгляд к своим приближающимся сорока годам. Никогда не забуду раздевающий взор малюсеньких темных глаз, прошедшийся по мне в первую встречу. Товар оценивали. И пришли к выводу, что стоит брать. Мои чувства при этом никого не интересовали. Оставалось только подавлять поднимающуюся волну омерзения. Выбора-то нет. И я всегда это знала. Может, в душе надеялась, что мужчина окажется приятнее. Но, увы. Единственное, чего мне удалось избежать, это свиданий с ним. Я видела его раза два-три, не больше. Спасибо, и этого хватило. Пытаюсь подготовить себя к совместному…существованию.

Два дня. Два ничтожных дня. Перед смертью не надышишься.

Снова обвожу взглядом украшенную комнату, откуда и будут потом прощаться с невестой. Петь традиционную старинную песню, поднимать фату… По телу проходит озноб. Глазами впиваюсь в свадебное платье на манекене. Более закрытого фасона и придумать невозможно. Я постаралась, чтобы в этом одеянии не прослеживалось ни единого изгиба женского тела. Если бы почтенный жених посмотрел на меня тождественно тому, как сделал в день знакомства, когда я была в простом слегка облегающем комбинезоне, я умерла бы от стыда при гостях. Следовательно, мои шаги продиктованы страхом опозориться.

За окном зазывно светило яркое солнце. Бассейн манил меня своей кристальной прозрачностью. Вода — моя отдушина. К счастью, плавание было одним из тех компонентов мнимой свободы, которым я воспользовалась и ненасытно упивалась. К морю у меня особая трепетная любовь. И если предаться самоанализу, подковырнув рефлексивную часть личности, я объясню это одним из светлых воспоминаний из детства. Тёплом и оберегаемом в памяти. Поездка с семьей родного дяди на озеро Севан, где меня наравне с собственными детьми учили плавать. Меня! Дарили внимание, заботу, ласку. Надо ли описывать, как изумлена я была! Даже немного насторожена. А потом, поняв, что подвохи отсутствуют, позволила себя приобщить к этому виду спорта, заразившись благоговением перед раскинувшейся стихией.

Оставшись под неподъемно ярким для неокрепшей психики ребенка впечатлением, я, вернувшись домой в Россию, робко попросила отца позволить посещать секцию плавания. С восторгом услышала утвердительный ответ и клятвенно пообещала выполнить требование вести себя прилично. Мои купальники всегда были самыми скромными и закрытыми, а из раздевалки и обратно после занятия я шла в накидке. Это же такая мелочь! Главное — незабываемые ощущения в воде.

Дома я ни разу не осмелилась появиться перед отцом в таком виде, и бассейном пользовалась исключительно в его отсутствие. Мне хватало недовольных взглядов по всем другим направлениям. А учитывая, что сейчас никого, кроме меня, Лимы и домработницы не было, проворно облачилась в эластичную ткань и, накинув халат, направилась вниз.

Лишь у самого входа, услышав голоса, я поняла, что присутствуют посторонние. Ими оказались какие-то крепкие ребята в спецодежде. По привычке не стала смотреть им в лица, бросила короткое приветствие и позвала нашего виртуозного кулинара.

— Лим, попросишь Веру принести мне большое полотенце? Видимо, убирает в дальнем крыле, я её не дозвалась.

— Да, конечно, о чем речь.

— А это кто? — слабым кивком головы указываю в сторону небольшой группы, что-то негромко обсуждающей между собой.

— Говорят, по району какой-то сбой…что-то с электричеством. Не разобралась. Позвонила Гарику Арташесовичу, он велел впустить, чтобы исключить проблемы в день свадьбы. Они теперь по всем комнатам должны пройти и проверить.

— Что проверить?

У меня прекрасная интуиция, и эта история явно имела шероховатости. С каких пор такие неполадки выискиваются внутри жилища? Существуют же специальные очаги для проверки…

— Ой, да откуда я знаю, — отмахивается моя любимая пампушка в своей пофигистической манере, — теперь только и думаю о том, что Верочке из-за них второй раз протирать всё надо…

Да уж, кто о чем, а лысый — о расческе.

Да и Бог с ними. Мне, что, забот не хватает? Удавка сужалась на шее слишком стремительно. Жить более-менее свободно осталось два дня.

«Иди уже к бассейну!», — вопило моё нутро.

— Тебе выпить что-нибудь принести?

— Потом, если у тебя время будет, не откажусь от фирменного освежающего смузи…

Лима поцокала языком, мол, как тебе не стыдно, девочка, я ж для тебя и звезду с неба достану, а ты даже такую мелочь попросить не можешь.

Одарив её широкой улыбкой, я всё же продолжила свой путь, краем уха услышав вопрос рабочих:

— Красиво у вас тут, какой-то праздник?

А дальше добродушная женщина явно в красках описывала, к чему мы готовимся. Но я уже была на территории сада, через который вела дорожка к бассейну, и её откровения мне были недоступны.

Обычно, когда выпадала возможность, я плава по два-три часа подряд, устраивая небольшие перерывы. И спустя полчаса, завидев издалека Веру с полотенцем и напитком, решила сделать первый тайм-аут. Её мрачное лицо было красноречивее слов. Похоже, она разделяла переживания Лимы. И светлые глаза горели праведным гневом. Лучше к ней не лезть в такие моменты, это я давно усвоила. Вера женщина неплохая, просто вспыльчивая. Отойдет — будет всем счастье.

Вытираясь, я молча проводила её ладную фигуру, очередной раз поражаясь, как та умудрилась сохранить девичьи формы в свои за пятьдесят. Наверное, физическая активность дает плоды. Присев на качели, отпила немного из бокала и подставила лицо слепящим лучам. У меня такой цвет кожи, что солнечные ванны уже ничего не испортят. Бояться нечего.

Спустя десять минут такого релакса я поежилась. Несмотря на августовскую жару, почувствовала самый настоящий озноб, мощной волной прошедший по спине. Назойливое липкое чувство тревоги заставило обернуться. И в последнюю секунду я увидела, как удаляется мужской силуэт одного из пришедших «ремонтников». Это всё мои натянутые нервы. Внешне я спокойна, но внутри варится нечто адски обжигающее. Из-за этого диссонанса, видимо, и появилась впечатлительность.

Постаралась вновь расслабиться.

Вспомнила, что осталось два дня. И снова прыгнула в воду, отгоняя прочь все мысли…

Эти несколько суток пролетели безбожно быстро. По щелчку пальцев.

И вот я уже стою перед неприятно скалящимся женихом, приподнимающим тонкую ажурную фату. И пока он ожидаемо целует мой лоб, вызывая лишь отторжение, я гадаю, насколько сальны его пальцы, вручившие мне букет невесты…

Зазвучавшая после этого живая музыка, исполняемая популярным в городе среди диаспоры ансамблем, попросту оглушает. Меня выводят из комнаты к гостям на фуршет, где звучат тосты аксакалов, а в сознании всё рикошетит об образовавшийся вакуум. Потом опять играет зурна, барабаны… Размик на пороге у самого крыльца преграждает процессии путь, вдев кончик расписного кинжала с ленточкой на рукоятке в древесину дверного проема, и традиционно отказывается выпускать сестру, требуя выкуп. Торгуются они в рамках приличия, я отупевшим взглядом наблюдаю за развешивающимися на стали купюрами с изображением достопочтенного Бенджамина Франклина, которых щедрый кавор не жалеет, смиренно дожидаясь конца этого обряда¹. И абсолютно некстати в памяти всплывает где-то вычитанная дурацкая информация о том, что в языческие времена кавору принадлежало право первой брачной ночи с невестой. Вот уж спасибо этнологам, я запомнила!

Наверное, вдохнула я только в машине. Не различала лиц родных, не понимала, кто и где. Меня обнимали, помогали устроиться в салоне, что-то говорили. А перед глазами пелена, и всё сливается воедино.

Идеальная невеста по-армянски. Ни взора стыдливого не поднимет, ни слова не вымолвит — кукла. Которую впору посадить на капот автомобиля с ленточками, как в эпоху СССР…

Чудовищно длинная цепь прозвучавших диких сигнальных звуков клаксонов заставляет вздрогнуть. Мы медленно катимся по дороге, где-то параллельно следует минивэн со съемочной группой, один из операторов которой снимает сие шествие.

Пальцы до ломоты в костяшках сжимают букет. Я попросту не могу поверить в происходящее и принять, что через какой-то час стану замужней женщиной. Возношу молитвы и прошу дать мне терпения. Напоминаю себе, что многое зависит от моего настроя. Если дано испытание, значит, найдутся и силы на него. Вполне возможно, что я слишком предвзято отношусь к этому человеку рядом, потому что совсем не знаю его.

Всё в моих руках. Я сумею…

Краем глаз озадаченно отмечаю, что мы перестраиваемся в другой ряд и сворачиваем в неизвестном мне направлении. Видимо, схожий немой взгляд жениха на водителя заставляет того сухо произнести:

— Там пробка, какая-то авария, я проверил по картам. Поедем в объезд.

Опять странное покалывание и вопящая во всю глотку интуиция…

Впечатлительная. Какая ты стала впечатлительная…

Спустя десять минут в неведомом захолустье серебристый «Rolls-Royse» притормаживает. Я не улавливаю этот момент четко, пытаясь настроить себя на включение в общий процесс, в котором, по идее, являюсь главным элементом. И упускаю из виду, как подружку невесты, коей, естественно, была выбрана Диана, что сидела на переднем сидении, выволакивают на улицу. Следом открывается задняя дверь, тело моего будущего мужа внезапно исчезает. Накатившее оцепенение не дает мне пошевелиться и складно мыслить.

— Эй, да что за… — возмущающийся стих.

Его просто одним точным ударом отправили в нокаут.

— Телефон сюда дала! — сестра безропотно подчиняется приказу беспредельщика.

И он швыряет тот на землю, несколько раз наступив ботинком на корпус, ломая вдребезги смартфон. У меня с собой ничего не было. Пока проделывает то же самое с гаджетом жениха, я не к месту вспоминаю о тысячах фотографий Дианы и с сочувствием смотрю на искаженное страхом и ужасом лицо нашей малышки…

А дальше…как в сценарии какого-нибудь приключенческого фильма, водитель возвращается в автомобиль и срывается с места. Когда спустя какое-то время останавливается, пройдя к багажнику и вытаскивая оттуда спортивную сумку, за чем я в трансе наблюдаю в зеркало заднего обзора, и открывает дверь с моей стороны, швыряя вещи прямо в меня, я испуганно подпрыгиваю. До сих пор не могу издать ни одного звука.

Мужчина занимает своё место, и мы трогаемся. Мне летит зловещее:

— Живо переодела свой бесформенный мешок! И чтобы без фокусов, иначе сверну тебе шею прямо здесь, даже не сомневайся!

А я и не сомневалась.

Мозг включился, пытаясь решить задачку, как напялить на себя одежду настолько целомудренно, насколько позволяют обстоятельства. Я вдела сначала ноги в штаны, обула кроссовки на размера два больше, после чего повернулась спиной к нему, стаскивая платье, которое, к счастью, было простым и на боковой молнии. Обнаженную кожу тут же пронзило тысячами острых осколков пристального холодного взгляда. Я прекрасно чувствовала это, даже не видя. Натянула широкую футболку и мысленно — О, Боже! — поблагодарила похитителя за этот выбор, ибо, находясь без бюстгальтера не хотела бы носить что-либо облегающее…

Развернулась и приняла исходное положение. Глаза в пол. Сердце вдребезги.

И четкое осознание.

Это не приключенческий фильм.

Глава 2

Позже, возможно, я не раз задам себе вопрос, почему естественный предохранитель в организме в этой роковой ситуации не просто не дал сбой, а даже усилил свою защитную функцию, благодаря которой я без паники, но с неописуемым испугом продолжала сидеть молча и таращиться в окно.

На него смотреть не могла. Мне хватало его присутствия и исходящих мощных волн ярости, безжалостно топивших сознание. Он подавлял мою волю без единого слова. Опасность, о которой вопила аура мужчины, пропитала каждый незримый уголок салона. И я в закрытом пространстве, обдуваемом прохладными потоками работающего кондиционера, ощущала себя ничтожной букашкой. Мизерной единицей в огромном котловане чьих-то жестоких игр.

Создавалось впечатление, что мы катим по городу с какой-то неведомой мне целью. И пока вокруг мелькали пестрые машины, звучал истошный клаксон, срабатывал светофор, и, в, общем-то, движение на дороге велось обычным чередом, я с внезапно накатившей усталостью подумала о том, что являюсь пешкой — хоть в той партии, хоть в этой… Для чего-то меня ведь похитили, и это явно не моя заслуга. Кража невесты в данном случае далеко не дань моде или адатам, а самое что ни на есть настоящее преступление. У меня не так много вариантов. Либо отец, либо будущий муж кому-то перешли дорогу… Мало ли, сколько кровожадных людей, исполненных жаждой мести из-за попранных интересов?

Выстраивался ряд вопросов. Если дело в папе, почему не украли Диану? Невооруженным взглядом было видно, что младшая дочь ему несравнимо дороже. А если дело в женихе, то смысл брать меня, если он сидел рядом? Неужели кто-то думал, что между нами романтические чувства, и это ранит его?..

И не сходилось. Вот это вот всё — оно никак не сходилось.

Причина не может быть во мне. Я точно знаю, что не позволила себе обидеть ни одного человека в этом мире за все двадцать шесть лет своего существования. Не имела конфликтов, не разбивала сердец, не переступала чужой путь.

Страх неизвестности, агнософобия, самое острое оружие. Почему мы зачастую слишком рьяно сопереживаем героям фильмов в тяжелых ситуациях? Да потому что одна мысль оказаться в схожем положении вгоняет в ступор. Если есть сцена с реалистичным изнасилованием, девушка содрогнется и ударится в размышления о своих шагах в тождественном случае. Принять и жить дальше с незаживающей раной? Покончить с собой, не имея сил вынести надругательство над телом и душой? Сойти с ума от чьей-то жестокости? Искать справедливости? Да и есть ли она, чтобы ее искать? А если на экране разыграно убийство, разве твой мозг на подсознательном уровне не ищет пути отступления, искренне веруя, что ты был бы умнее и где-то смог бы увернуться, отвлечь, сбежать и спастись. И таких аналогий можно привести очень много.

Мы все считаем себя в той или иной степени особенными. И все мы в той или иной степени проживаем одни и те же события и эмоции. То, что казалось заоблачным, далеким и никак тебя не касающимся, увы, громом средь бела дня обрушится на беззащитную голову.

Диафрагму сдавливает изнутри разрастающийся обжигающий шар из смеси обреченности, вибрирующей тревожности и новой фобии, приобретенной здесь и сейчас. Моя жизнь была проста и размеренна, потрясений такого масштаба не наблюдалось. За отсутствием прецедента я теряюсь в своих реакциях, внешне оставаясь на зависть спокойной.

К моменту, когда мы где-то паркуемся, я окончательно тону в этих мыслях и с недоумением смотрю на отшиб с почти пустынным пространством.

Дверь резко открывается. Без церемоний меня выдергивают за руку на улицу. Где-то полчаса движемся вперед в скоростном режиме, пока не оказываемся в неблагополучном районе города у обшарпанной хрущевки, и мужчина подталкивает к неопрятному подъезду. Мы поднимаемся на самую крышу, минуя пять этажей почти бегом, и все это время похититель продолжает подгонять меня грубыми толчками в спину. Взлома замка не понадобилось, он уже сиротливо свисал там. А в паре метров стояла…детская коляска?..

Он приблизился к ней и вытащил из недр неприметное легкое летнее платьице и светлый парик. Вновь швырнул все это в меня и рявкнул:

— Переодевайся!

Да пожалуйста… После испытанного облегчения оттого, что в этот хаос не будет вовлечен ребенок, как изначально мне показалось, я отвернулась и выполнила команду. С шевелюрой пришлось повозиться. Вытаскивала шпильки из прически быстро, но их было много, это занимало время. Затем заколола кое-как волосы снизу так, чтобы они уходили в основание шеи и не проглядывались. Когда я закончила, он уже стоял в ином облачении — шорты, майка и водруженная на лоб кепка.

Я не могла заставить себя взглянуть ему в лицо. Не могла и всё. Предпочла ждать дальнейших действий с резко отведенным в сторону взглядом.

— Вместе с коляской отправляешься на выход, сворачиваешь направо и доходишь до остановки в метрах пятидесяти от дома. Там садишься в тридцатый микроавтобус, доезжаешь до торгового центра — увидишь в окно. Пару минут крутишься в здании, но ни в один магазин не заходишь! Голову не поднимаешь! Держи опущенной, будто следишь за спящим чадом. Иногда якобы поправляй ему одеяльце, но козырек не опускай. В ней другой комплект и новый парик. В любом туалете переодеваешься и после идешь на парковку уже с пустыми руками, где я буду ждать тебя в черном старом «Мерседесе» с номерами «В924ТО». Поняла?!

Кивнула я тут же. Как после удара кнутом.

Весьма габаритный агрегат на первый этаж он доставил самолично. Я шла следом, страдая от дискомфорта ввиду отсутствия бюстгальтера, пусть это и не особо прослеживается под тканью, да еще и ноги утопали в большой и дико нелепой в сочетании с нарядом обуви.

Уже схватившись за железную ручку, я вмиг застыла от вкрадчивого зомбирующего шепотка сзади:

— Даже не думай делать лишних телодвижений и привлекать внимание. Иначе к нашему путешествию присоединится еще и твоя сестра.

Дыхание перехватило.

— Иди!

Толкнув тяжелую дверь, вместе с коляской выплыла на залитую солнечными лучами улицу. В паре шагов обернулась украдкой, чтобы понять, идет ли следом мой «сопровождающий». Я помнила все его наставления, и пункта «оборачиваться нельзя» среди них точно не было. Вокруг пустынно. Никто не желал подставлять себя под пекло. В парике из ненатуральных материалов моментально стало жарко, кожу шеи и спины покалывало от соприкосновения с прядями, а голова зачесалась из-за слегка повлажневших корней.

Я не думала, как выгляжу со свадебным макияжем в дурацком прикиде в полупустом автобусе. Не знаю, являлась ли объектом чьих-то наблюдений. Вызвала ли интерес к своей персоне?

Находясь в обволокшей своим мороком прострации, полностью дезориентированная, я лишь исполнила каждый озвученный шаг, не отступая от алгоритма действий. Четко. Потому что они при имеющихся обстоятельствах выступали чем-то сродни маяков. Когда потерян, всегда машинально цепляешься за возможность что-то сделать. Что-то, с чем, в принципе, способен сейчас справиться, чтобы прийти в себя.

Даже если это требования человека, похитившего тебя с собственной свадьбы.

На этот раз парик был красный. Или бордовый. Кричащий. А комплект — брюки и топ из искусственной черной кожи. И даже пара босоножек на безбожных каблуках под стать.

Прекрасно.

Невеста. Подросток. Мама. Проститутка.

Чертов гений конспирации! Не могу не признать продуманность деталей.

Боже, я реально восхищаюсь преступником?

Это всего лишь шок.

Я чувствовала на себе заинтересованные взгляды мужчин весь путь до злополучного автомобиля. Да что там… И сама бы засмотрелась на любую, кто прошел бы рядом в таком виде — выставленной напоказ грудью, грозящейся вывалиться из крохотной тряпицы и неестественно виляющим задом из-за нетвердой походки в этих чудовищных ходулях.

Нашла нужную машину моментально. Приблизилась, как могла стремительно и устроилась на заднем сидении.

И снова я не подняла глаз.

Но ощутила, как по мне прошелся тяжелый изучающий взор. Припечатывающий.

Заурчал двигатель.

И вновь путь в неизвестность…

Который длится вплоть до глубоких сумерек.

Мы остановились лишь однажды у добротного супермаркета. Заблокировав предварительно «Мерседес», он пропал на минут десять, после чего вернулся с внушительными пакетами. А еще через десять минут оказались в милом поселке, подъехав к низенькому дому без намека на присутствие людей внутри.

— На выход.

Исполнено беспрекословно.

На ватных ногах с плотной завесой в сознании плетусь за ним. Уже в коридоре, когда включается свет, понимаю, что жилище давно без хозяев. Здесь чисто и уютно, но успела осесть пыль.

Меня теснят к ближайшему помещению, которое оказывается ванной комнатой. Опрятной и с унитазом. Мозг посылает радостные импульсы, ибо справить нужду за весь день так ни разу и не удалось. Наблюдаю за тем, как на поверхность стиральной машины друг за другом опускаются гигиенические принадлежности, махровое полотенце, тапочки и необъятная футболка.

— У тебя пятнадцать минут. Время пошло.

Низкий голос пробирается в голову и шарахает по натянутым нервам.

Пока избавляю себя в душе от косметики, намыливаюсь и просто подставляю трещащий затылок под горячие струи, с невеселой ухмылкой кристально ясно определяю свою дальнейшую участь. Вместе с тем…пусть звучит дико, но я хотя бы сняла душащую меня одежду, адскую обувь и помылась…и это крошечная радость.

Прохожусь ладонью по вспотевшему зеркалу, оставляя небольшой проблеск, в котором созерцаю свое отражение. Цепенею, разглядывая черты, которые, как мне кажется, вижу впервые. Кто ты, непробиваемая незнакомка?..

А, может, я не до конца еще поверила в происходящее, поэтому не могу толком отреагировать?

Волосы замотаны в полотенце, на голое тело легла футболка, заканчивающаяся на середине бедер. И с первого, и со второго я сдернула ярлыки. Чищу зубы, прикрывая глаза. Ополаскиваю лицо холодной водой. Затем тянусь к ажурным трусикам и начинаю стирать. Как раз в ту секунду, когда вешаю их на сушильную спираль, дверь распахивается. Невольно застываю за этим занятием.

— Пока буду принимать душ, можешь перекусить. На кухонном столе неразобранный пакет.

Испаряюсь и действительно вхожу в кухню. Долго смотрю на тот самый пакет. Понимаю, что не хочу есть. Но жажда мучает. Пью неспешными глотками.

Мне теперь вообще некуда спешить.

Затем иду дальше по коридору, минуя гостиную, и вхожу в спальню с небольшой, но несвойственно высокой монолитной кроватью. Откидываю покрывало, под которым, к счастью, свежее белье. Ложусь на него, стаскиваю полотенце и, свернувшись калачиком, им прикрываю оголившиеся бедра. Плевать, что мокрое. Что мурашки.

Горю. Страшно. Мне страшно.

Наша психика интересная и непредсказуемая штука. От нее иногда можно ожидать…да чего угодно можно ожидать, в общем. Я никогда не думала, что способна вот так стойко реагировать на факт становления жертвой. Не предполагала, что подсознание с небывалой готовностью абстрагируется от внешнего мира, вогнав себя в защитную оболочку с целью выжить. Банально выжить, черт возьми!.. Потому что уже признало неизбежность хода предстоящих событий. Признало всецело.

Есть где-то внутри изумляющий меня саму же стержень, поддерживающий стабильность и адекватность, а также влияющий на восприятие действительности. Он требует аккумулировать силы, ибо они точно пригодятся, когда я получу шанс вырваться. А в этом я смею не сомневаться. И уж тогда холодный разум сделает свое дело, то есть, выведет меня из лап этого человека.

Нельзя поддаваться страху, подпитывать его. Нельзя позволить, чтобы он лишил меня бдительности и усилил контроль похитителя, если сорвусь и впаду в истерику. Пусть тот думает, что я смиренно принимаю свою участь — а отчасти оно таковым и является.

Я знаю, что ничего не смогу изменить сейчас. Но смогу потом. Знаю!

И осознание придает веры в себя, поднимает волну протеста. Я выдержу. Я вырвусь.

Уговаривала я себя весьма правдоподобно. И увлекшись, сама не поняла, как именно, но задремала. Да так, что не уловила момента, когда в комнате уже была не одна. Зато сон тут же как рукой снимает, когда грубым движением без каких-либо церемоний чужие пальцы смыкаются на моей лодыжке и тянут вниз к подножию. Еще секунда — ноги разводят в стороны. Еще одна — мужчина пристраивается, и я слышу, как с тихим шорохом падают вниз его легкие штаны или нижнее белье. Еще — моей плоти касается нечто чужеродное.

Он медлит.

А потом одним резким движением входит в меня, наполняя собой до упора.

Глава 3

В поселениях такого типа улицы редко освещают, как в городе. Обычно, обходятся слабыми редкими фонарями. И этот поселок не исключение. Комнату скупой свет никак не озаряет, лишь создает полумрак, в котором можно различить какие-то очертания, но нет четкости.

Я снова не вижу его лица. Я не знаю его имени. Я не представляю, кому он мстит через меня.

Безвольно лежу с задранной по пояс футболкой, запрещая себе кричать. Вообще. Не издавать ни звука — вот, на чем сосредотачиваюсь.

Оказывается, первый толчок был ещё более-менее сносным. Вошел он с трудом, но специально дожал до конца, не заботясь о том, чтобы как-то меня подготовить. Дальше началась настоящая пытка. Таранил долго. Очень долго. Больно было адски. Ощущение, что ноют даже кончики волос, каждая клетка жалобно пищит, а низ живота и вовсе разорван в клочья. Моя талия была зафиксирована железными тисками почти на самом краю кровати, а бедра задраны вверх и прижаты к мужским бокам.

Толчок.

Искры летят из глаз.

Толчок.

Горло сводит очередным спазмом.

Толчок.

Внутри всё скручивается от порции мук.

Я сжимала и разжимала кулаки синхронно с веками.

Не орать. Не стонать. Не шевелиться.

Не позволяй ему найти точку давления. Пусть думает, что тебе всё равно. Ты фригидная, сломанная, бракованная — ненормальная, короче. Иначе это станет рычагом манипуляций. Не показывай своих эмоций.

И я следовала советам интуиции. Только Бог, один он представлял, чего мне это стоит.

Вперив взгляд прямо в темноту перед собой, то есть, в потолок, я продолжала плотно смыкать челюсть. И чем дольше всё длилось, тем отчетливее я понимала, что терзает этот изверг не только меня, но и…себя. Я, может, не имею практического опыта, но отличить желание от нежелания точно сумею. И сейчас, когда внутри начал твердеть его орган, я с изумлением осознала, что он меня вообще не хотел до этого, а обретенная боевая готовность мужского достоинства — результат механических действий, на которые в конце концов откликнулась падкая плоть.

То есть, мой насильник, удовольствия не получал. Поразительно.

Я прислушалась к тяжелому дыханию — надрывному, на износе. Еще больше ощутила, какой он мокрый — трение кожи моих бедер об его влажную кожу, обтягивающую напряженные поперечные мышцы живота, сопровождалось хлипкими звуками. На лобок давно падали капли пота с его слегка опущенного лица.

Он вбивался и вбивался, поджигая саднящие очаги всё сильнее и сильнее. Мне кажется, это продолжалось не меньше часа.

Я уже была очень близка к позорной мольбе о пощаде, когда почувствовала пульсацию и дальнейший выброс мощной горячей струи. Ещё немного неподвижности в послеоргазменной «неге», и мужчина высвобождает меня из плена.

В спальне остаюсь одна. Истерзанная, растоптанная, распятая.

Горящее огнем лоно обдувает, и в голове мелькает мысль, будто там зияет рана.

Не отрываю глаз от потолка.

Что ж, прощай амплуа непорочной девы. Приветствую тебя, грешный мир.

Ноль эмоций и чувств. Я слишком опустошена и ошарашена. Сродни анафилактическому шоку — острое уменьшение кровотока, затем нарушение кровообращения лишают организм возможности функционировать нормально.

Тело благодарно за то, что его не пытают. Пусть и медленно, но, до предела атрофировавшиеся конечности, превратившиеся в камень, отмирают. Прислушиваюсь к ощущениям. Будто всё затекло, а теперь возвращается в исходное состояние, и этот процесс до скрежета неприятен, как если бы в меня воткнули одновременно миллион игл.

Осторожно притягиваю к себе колени, морщась от мгновенной стреляющей боли. Готова скулить и рыдать взахлеб, но запрещаю. Запрещаю себе! А вдруг он вернется?! Нельзя показывать слабость. Да и толку от слез?

Если бы насильник был извращенцем или маньяком, я бы могла предположить, что мое сопротивление доставит ему удовольствие — просто омерзительно. Но я уверена, что это не тот случай. Ему не мои страдания нужны, не я сама. Когда с помощью инструмента выполняешь какое-то действие, ты же не задумываешься об инструменте. Тебе важен результат. Конечная цель. Так вот, я — инструмент. И никак не интересую похитителя. Но и злить лишний раз не стоит.

Мне остается гадать, в чем причина такой жестокости. Но сил на это нет.

Вселенская усталость наваливается разом. Забываюсь тревожным сном почти мгновенно. Просыпаюсь с первыми лучами солнца в той же позе. Сухость во рту мешает вдохнуть, ужасно хочется пить. Распахиваю глаза и моргаю несколько раз. Всё помню. Увы, спасительного забвения не наступило. Когда, не сразу, но всё же встаю на ноги, чувствуя дикий дискомфорт внизу живота, непроизвольно опускаю взгляд и хмурюсь, лицезрея высохшую на внутренней стороне бедра кровь вперемешку со спермой.

Мне срочно нужно в ванную. Это жизненно необходимо даже больше, чем вожделенный глоток воды. Иначе я сейчас умру от переполнившего вмиг всё естество едкого отторжения. Замутило просто критически. И я бросилась к выходу.

Ах! Слишком опрометчиво! Пылу поубавилось после первого же спазма, скрутившего туловище.

Как же больно, Господи…

Теперь, будучи предусмотрительнее, делаю почти невесомые мелкие шаги, будто инвалид, которого заново учат ходить. И короткий путь до пункта назначения занимает у меня кучу времени.

Но в коридоре ощутимо вздрагиваю, когда входная дверь открывается. На пороге появляется он…

Впервые мы смотрим друг другу в глаза.

Дыхание в груди сперло. Застываю изваянием. Совсем не дышу.

Передо мной, наверное, мой ровесник. Привлекательный парень, стоящий на пороге перехода в категорию «молодой мужчина». У него глаза васильковые. Реально васильковые. И если бы не обстоятельства нашего знакомства, я бы залюбовалась. Такой оттенок я видела лишь однажды, погрешив на линзы, пока обладательница со смехом демонстрировала «натуральность». Завораживающая редкость. Взгляд — прямой, открытый, пронзительный. Он меня парализует.

Агрессор тоже рассматривает меня, источая бешеную негативную энергетику. Искренне ненавидит.

Не представляя, что делать в данной ситуации, тоже продолжаю отмечать детали. Рост выше среднего. Может, на голову-полторы выше меня самой. Атлетически сложен, плечи выдают в нем спортсмена. Да и если вспомнить ощущение от его сокращающихся мышц ночью, это нынешнее наблюдение не удивляет, ведь уже тогда четко прослеживалась колоссальная физическая подготовка. Волосы густые, темно-русые, подстрижены по последним веяниям моды. Брови в тон, посажены на идеальном расстоянии от глаз. Черты — правильные, четкие, будто срезаны ножницами — настолько ровен весь подбородок с «углами молодости». Скулы, нос, губы — всё прекрасно сочетается на общем полотне.

Не разбираюсь в мужской красоте. Безусловно, он хорош собой, а насколько — понятия не имею. Если бы у меня было право выбора, этот типаж точно не стал бы моим фаворитом, уж слишком я привыкла к иному — колоритной кавказской внешности.

Внезапно испепеляющий взор перемещается на мои бедра. Знаю, что там увидел. Его заметно передернуло. Скривился в отвращении, стиснул зубы еще сильнее, аж желваки ходуном заходили. Но не отвернулся.

По линии всего хребта стремительно прошелся ток.

Что делать?.. Можно ли мне, вообще, перемещаться по дому свободно? Я только сейчас сообразила, что мои права озвучены не были… И я рискую вызвать еще больше ярости…

— Не пойму, я порвал тебя, что ли? Или ты всё же была целкой? — цедит зло и тут же следом брезгливо машет в сторону ванной. — Хотя, какая, на х*р, разница! Быстро смой с себя эту гадость.

Подавила возмущение от такой демонстрации омерзения, чуть не напомнив негодяю, что эта «гадость» не только его работа, но и — на секундочку! — опять же, его собственный биологический материал!

Вместо этого юркнула в спасительную коморку и сразу же отрегулировала воду. Одежды у меня нет, только эта футболка. Поэтому бережно отложила её, собрала волосы в слабый пучок за неимением никаких сподручных средств, затем залезла под душ.

Боже, как хорошо…

Горячие струи немного расслабили тело. Прикасаться к непосредственному источнику ноющей боли было весьма мучительно. Справилась с горем пополам. Но мне, правда, стало чуточку легче физически.

Под конец обнаружила, что полотенце осталось в спальне. Пришлось натягивать трикотаж на мокрую кожу. Ничего. Не сахарная, не растаю. Лето на дворе, быстро высохну.

Зубы чистила долго, тщательно, методично. На подсознательном уровне пыталась избавиться от оскомины во рту. Смотрела себе в глаза. Напряженно. Неотрывно.

Саркастически усмехнулась.

Занятно.

Свадьба сорвалась, зато брачная ночь состоялась.

Девственности лишилась, но осталась нецелованной.

Что интересно, у меня нет гарантии, что законный муж обошелся бы со мной лучше. Равно как и насильника, я того тоже не знаю. Стоило бы ожидать нежности и какой-то деликатности? Что-то подсказывает — едва ли.

Нацепила трусики, успевшие уже высохнуть, чувствуя неуместное мизерное удовлетворение. Словно этот невесомый барьер способен меня как-то защитить. И настороженно вышла.

Не успела ни о чем подумать.

Он стоял у порога, практически на том же месте, но уже одет совершенно по-другому. Стало ясно, что уезжает.

— Меня не будет до завтра. Дверь я запираю. Настоятельно советую не предпринимать попыток побега. Далеко не убежишь. А поймаю в таком случае — пеняй на себя, будет очень плохо. Еды в холодильнике достаточно.

Лаконичный поток речи завершен. Низвергающий его источник мгновенно ретируется. Щелкает замок с внешней стороны. Рев мотора по мере удаления машины сходит на нет.

Оставить человека наедине с его мыслями, когда он на грани фола?..

Жуть как прекрасно…

Глава 4

Война войной, а обед по расписанию. Аппетита нет, но урчание в животе настолько жалобное, что выхода тоже нет.

В кухне задумчиво подхожу к холодильнику и, открыв старенькую модель, лицезрею вполне сносный набор продуктов. Ничего не хочется из деликатесов, яйца не люблю, поэтому обхожусь сыром, из которого вместе с оставленным на столешнице хлебом делаю парочку бутербродов.

Жую и размышляю. Получается, сутки я предоставлена сама себе.

Радоваться бы…что не будет физического контакта. Но агнософобия, будь она неладна, — зверь безжалостный. Обвожу изучающим взглядом интерьер. Чем сидеть и «накручиваться», доводя до отчаяния, лучше занять руки, это поможет в процессе упорядочить мысли, которые уже начали изводить меня своей назойливостью…

Есть четкая психологическая установка. Перед действиями страхи отступают. Есть план — нет сомнений. Почти нет. И чем больше ты придерживаешься этой мантры, чем больше начинаешь обращать внимание именно на плодотворный результат, тем скорее отступает деструктив, очищая разум и позволяя тому функционировать ясно. А мне необходимо именно это. Нет права на ошибку, нужно разработать линию поведения.

Было бы хорошо, конечно, в промежутке не сойти с ума.

Итак, раз уж неопределенное — и, да, это меня убивает всё равно — время я буду находиться в этом жилище, пусть в нем хотя бы станет чисто. Где-то должны быть необходимые для уборки принадлежности. Они обнаруживаются через несколько минут в малюсенькой коморке, смахивающей на кладовку. Ведро, швабра, веник с совком, даже перчатки — безмерно благодарна за такую роскошь!

Катарсис занял у меня всего лишь три часа при всей тщательности, на которую я способна. Вылизывала углы, лезла в самые труднодоступные места и даже пыль вытирала несколько раз. Просто дом реально небольшой, всего две спальни, гостиная и кухня из основных помещений. Да и, как показалось мне изначально, действительно опрятный, то есть, грязи в нем не было. Требовалось лишь освежить добротный клининг, сделанный до этого.

С первой минуты, будто, правда, получив какое-то спокойствие, я начала думать.

А что, если бы он не угрожал мне сестрой? У меня же были шансы сбежать, когда я осталась одна с коляской. И в торговом центре, минуя вечно спешащих и хмурых посетителей, которые неоднозначно отреагировали бы на мою просьбу, в любом бутике могла бы попросить телефон и позвонить отцу. Там консультанты хотя бы по «долгу службы» обязаны быть вежливыми. Могла же. Да. И в полицию пойти могла.

Но.

Диана.

Он нашел мою больную мозоль.

Каждого члена своей семьи я крепко любила. Несмотря на разницу в возрасте и полярно отличающееся мировоззрение, мы с младшей были в хороших отношениях всегда. Как два уважающих друг друга человека, что не лезут в душу, но с удовольствием проводят вместе пару-тройку часов в неделю. Больше никак — в силу занятости и ненужности. У каждого свои интересы и налаженная жизнь. Опять же, это не мешало Диане знакомить меня с подружками, которые часто бывали у нас. И я принимала приглашение выпить чаю в общей компании.

А вот с Размиком мы всё же были близки. Так получилось, что с детства у нас обнаруживалась куча схожих наклонностей, увлечений. Ведь и ему отец спуска не давал, сын обязан быть разносторонне развитым, то есть, и телом, и духом стать мужчиной. А мужчина — венец творения, ему подобает быть эрудированным, сильным, выносливым. Короче, Богом на земле.

Вот мы с ним и читали взахлеб всевозможные книжки, обменивались мнениями, обсуждали разные темы. Ездили на плавание вместе, посещали иные секции. Разница в год позволяла находить эту точку соприкосновения, было легко и весело. Да, по мере взросления, когда началось половое созревание, а ограничивать себя Размик и не собирался, общение сократилось. Но качество не пострадало. До одного недавнего события, перевернувшего наш мир. Я до сих пор не переварила эту историю. И, положа руку на сердце, признаюсь, что разочарована им. Не имею права судить, но и поддерживать в содеянном тоже.

Не считаю это излишней жертвенностью — быть готовым рисковать собой ради родных. Наоборот, это здоровая реакция любого индивида, привязанного к семье. Может, Диана и не задумалась бы над угрозой в схожей ситуации и сбежала бы, действуя под влиянием страха и ввиду юности и беспечности, но я-то более сознательна. Есть ответственность, которую наложил на меня похититель — будь паинькой, или пострадает еще и она. Как я могу не брать в расчет этот факт? Он бы сделал! Голос сигналил о решительности и жестокости. И я не сомневаюсь, что так и случилось бы. Но наша принцесса не выдержала бы того, что со мной произошло этой ночью.

А я выдержала?

Секундный ступор. Не позволяла себе об этом вспоминать и думать.

Выдерживаешь же на данный момент? Значит, да.

Ой, ли…

Только одно меня и утешает — Диана останется нетронутой и выйдет замуж по любви.

Уверена, нас ищут. Каждый по-своему переживает. Папа, в основном, за репутацию и уязвленное самолюбие. Как это — кто-то взял и посмел утереть ему нос, да еще и таким публичным способом? А остальные — за мою жизнь и здоровье.

Как видно, моя смерть не входит в его планы на данном этапе. А что входит — сложный вопрос. Если это похищение с целью выкупа — зачем ему насиловать меня, мучая обоих? Допустим, данный эпизод можно отослать в качестве психологического метода унизить, растоптать честь отца как мужчины, не сумевшего защитить дочь. Поиздеваться перед основным шагом. Изнасилование, как ни крути, навлекло «позор» на мою голову. Теперь я «нерентабельная». Это, безусловно, удар. Но одна загвоздка. Не было съемки. Дело не в деньгах, однозначно.

И я доберусь до истины! Мой пытливый ум не утихомирится, пока не уловит суть. Такова уж я. Даже в такой ситуации.

Но никак не сходится одно с другим.

Не хватает какой-то детали. Ни одна версия не является правдоподобной!

И, кроме того, что это — ярая месть, губительная, уничтожающая, сжигающая дотла, я ничего не понимаю. Только это.

Во второй спальне над рабочим столом висели полки, всего три коротенькие, но на них было прекрасное собрание зарубежной и отечественной классики. Когда вытирала пыль, решила для себя, что окунусь в Ремарка, выбрав «Возлюби ближнего своего».

Шел лишь час дня, а я уже не знала, куда себя деть от мыслей, что, словно блохи-кровопийцы, скакали и кусали сознание. Катастрофически мало информации. И абсолютное отсутствие выхода на данный момент. А впадать в панику я не имею права. Ждать. Ждать и терпеть. Чтобы выжить.

Подцепив корешок, потянула книгу на себя и удобно устроилась в гостиной на диване ближе к окну.

Ещё раз прочла название. И громко усмехнулась.

Символично — ни убавить, ни прибавить.

И так увлеклась, что очнулась только после того, как услышала звучное урчание в животе. Пришлось идти на поклон к холодильнику. И вновь набор продуктов не вызывал энтузиазма. Копченые изделия я попросту не ела, всё те же яйца — терпеть не могу, даже от запаха воротит. Остается только сыр, скудные листья салата и хлеб. Видимо, он не подумал о том, что я захочу что-нибудь приготовить, и накупил огромное количество сухомятки. Жаль, фруктов и овощей нет.

Какая прелесть, это я уже и меню обсуждаю в голове? Молодец! Придираюсь к содержимому и вспоминаю о своих предпочтениях? Эх, знал бы мой мучитель, о чем я думаю, как гаркнул бы «Жри, что дают», так и пришла бы в себя, наверное. А сейчас я снова сделала себе два бутерброда, прожевала, удовлетворив падкое чрево, и вернулась в гостиную.

Конечно, между строк я иногда теряла связь с сюжетом, меня уносило далеко за пределы военной Германии, описываемой великим писателем, вопросы лезли, давили, угнетали. Но каждый раз я твердо запрещала внутреннему голосу разводить нытье и бесполезную панику. Пожалеть себя успею потом. Если получится.

И вновь возвращалась к роману, влюбляясь всё больше и больше во второстепенного героя Штайнера. Его реплики были бесподобными и многое, как по заказу, можно применить в моей ситуации.

«Вероятное нам всегда кажется невероятным».

«Основной закон жизни: опасность обостряет чувства».

«Любое положение лучше, чем война».

Со мной случилось невероятное. Это обострило инстинкт самосохранения. И чем воевать с обидчиком, лучше сохранять пока нейтральное положение.

Ощущение, что повествование еще больше убеждало меня в правильности намеченной модели поведения. Хотя, не понимаю, насколько это нормально. И можно ли такую непробиваемость назвать здоровой реакцией?..

Ближе к десяти часам ночи, если верить настенным часам, мои глаза уже слипались от усталости, большая часть книги была поглощена, впечатлений хватало. Чужая боль, описанная так искусно и реалистично, затмила мои переживания. Я отправилась в ванную и застирала футболку вместе с трусиками. Повесила на ту же спираль, затем приняла душ и, обмотавшись полотенцем, отправилась в кровать. Махровую ткань сдернула и оставила на спинке стула, а сама юркнула под тонкое одеяло.

Снов не было. Стресс давал о себе знать убийственной темнотой в голове, соответственно, полным забвением. И проснулась я на удивление отдохнувшей. Принялась за стандартные процедуры, облачилась в свежую скудную одежду, затем насытилась теми же бутербродами и вернулась к Ремарку, продолжившему описывать мне ужасы Второй мировой.

Шум мотора услышала ближе к полудню. И сразу же натянулась струной. Застыла с романом в ладонях, остекленевшим взглядом уставившись на разбегающиеся строки.

Агнософобия, черт бы тебя побрал… Какая же ты гадкая.

Уговариваю взять себя в руки. Помнить о цели.

И когда щелкает замок и распахивается дверь, приобретаю невозмутимый вид.

Он резко заходит в комнату. Но я не поднимаю глаз.

Я его боюсь…

Глава 5

Это происходило исключительно, когда наступала темнота. Он привычно стаскивал меня к краю кровати, пристраивался и начинал свою адскую скачку.

Второй раз было больнее. Потому что рану будто вспарывали. А это неописуемые муки. Я приказала себе не плакать. Но одно дело — твоя психика, которую ты держишь в узде, другое — естественный рефлекс организма на чудовищную пытку. Слезы выкатывались из-под сомкнутых век и держали путь прямо в уши. А я лежала неподвижно, время от времени уставившись в потолок. Выключить эмоции. Не прогнуться.

Затем я оставалась одна до утра. Ходила в ванную смывать с себя следы ночного кошмара. Казалось, ему нужно увидеть меня, а потом только исчезнуть. Как ритуал. Уезжал вслед за моим пробуждением, а возвращался вечером. Дверь запирал, говорил короткими приказными фразами.

Только после самого первого его исчезновения на сутки, когда вернулся и обнаружил меня с книгой, я услышала сразу несколько длинных предложений:

— Какие мы чистоплотные — голубую кровь не пропьешь?!

А потом отправился в кухню и вернулся оттуда разъяренным, дернув за запястье вверх так, что я вскочила на ноги, выронив книгу. И встряхнул несколько раз.

— Думаешь, это тебе поможет? Изморить себя голодом решила, чтобы разжалобить или сдохнуть? Х*ра с два я позволю! Уже говорил, либо выполняешь мои требования, либо — пеняй на себя! Быстро пошла и при мне съела чего-нибудь побольше!

И подтолкнул к коридору. Я сосредоточенно резала сыр и хлеб под его пристальным взглядом, а после — даже осилила целых три бутерброда. Хотя до этого уже успела позавтракать еще двумя.

Не знаю, как он понял, но вечером привез с собой кучу покупок, среди которых были и сладости, и овощи, и фрукты, и даже куриная грудка и говядина. Впихнул всё в холодильник. А на следующий день я с огромным удовольствием, ибо это занятие всё же требовало сосредоточенности, разделывала мясо и отправляла заготовки в морозильник, чтобы при необходимости доставать порционно. Я же не знаю, сколько меня будут здесь держать. Смысл переводить продукты, когда неизвестно, этот праздник щедрости был одноразовым или нет?.. А я действительно должна питаться, мне нужны силы. На одних бутербродах далеко не уедешь. А убегать предпочтительно бодренькой, а не изнеможденной.

Я варила себе супы, резала салаты, жарила отбивные. Готовка меня увлекала. Утвари было достаточно, и всю её перед использованием я тщательно вымывала. Словно маньяк, я цеплялась за каждую возможность занять руки. Чтобы моторика, процесс действия отнимали внимание. Не зацикливаться на общей ситуации. Абстрагироваться от неё и концентрироваться на мелких обыденных вещах.

Он не притрагивался к еде. Но через день исправно привозил продукты. Я не анализировала ничего, принимая как данность. Привозит — и привозит. Мне же лучше, можно с ними возиться.

Не понимаю, как пролетели три недели в таком режиме. Я не проронила ни слова. Молчала рыбой. Да от меня и не требовалось что-либо говорить. Вопросов не задавали, а для исполнения команд слова и не нужны. Безмолвно.

Он приходил ночью, терзал так же долго — это не менялось. Потому что прийти к пику без эмоциональной составляющей сложно, оказывается. Не хотел меня этот мужчина, не хотел. Преследовал иные цели, и я продолжала гадать, какие.

Еще во время несанкционированной уборки я обнаружила в одной из спален упаковки прокладок. Ассоциативное мышление подстегнуло к мысли о том, что я могу забеременеть. И позже, из раза в раз отмечая, что презервативами он не пользуется, осознала, что это часть задумки. А иначе — смысл? Дураком этот человек не выглядел. Чего стоит только его разработанный план по нашему исчезновению. То есть, вступая со мной в половой контакт, он должен был просчитать, что я могу быть потенциальным носителем ИППП. По его реакции на кровь было ясно, что о моей невинности известно не было. Значит, отказ от защиты был намеренный. А это напрашивается на единственный вывод — ему нужно, чтобы я «залетела».

Три недели!

Ночной час с ним в темноте, сон, пробуждение, его уход, возня с приготовлением пищи, чтение книг, редкий просмотр телевизора, его вечерний приход. И всё по кругу.

Три недели!

Моё стойкое молчание и отказ смотреть ему в лицо.

Говорила только мысленно. С родными, с приятелями (за неимением близких друзей). Пыталась представить, что они чувствует из-за моего похищения, рисовала сцены своего возвращения.

И молилась. Отчаянно молилась дать мне сил и терпения, чтобы не свихнуться и найти способ сбежать от безжалостного изувера.

Потому что я хочу жить!

Что ж. Можно сказать, молитвы мои были услышаны.

Это была последняя ночь, когда он ко мне прикасался. Закончив свой «визит», развернулся и покинул комнату. А я привычно свернулась калачиком и почти мгновенно отключилась. Пережитые мучения всегда изматывали и приводили к мертвецкому сну. Но в ту памятную ночь я спала беспокойно, то и дело перед глазами вспыхивали какие-то образы и одна единственная четкая деталь.

Это было подобно взрыву.

Я распахнула глаза, расширив их от ужаса. И стала лихорадочно соображать. Мозг усиленно работал, когда я принимала душ, готовила и поглощала завтрак. Очень хотелось кофе — настоящего, с пенкой и свежесваренного в джезве. Но был только гранулированный, и я включила чайник, чтобы сделать растворимый напиток. Он вошел в кухню, когда я закончила размешивать и поднесла чашку к губам. На стол тяжело бухнул пестрый пакет, который был только что принесен из машины — я видела в окно.

— Завтра утром мы поедем к гинекологу. Наденешь вот эти вещи.

Здорово, конечно. Я ведь стою перед ним всё в той же футболке и трусиках, которые неизменно застирываю каждый вечер.

Раньше он всегда уходил. Сейчас почему-то решил опуститься на стул и потер лоб ладонью. А я, больше не испытывая страха, тихо прошла вперед и села напротив.

Заговорила ровно и без единой заминки:

— Завтра мы поедем к гинекологу, который объявит, что я беременна. Ты отправишь меня на аборт и договоришься, — а я уверена, что за большое вознаграждение найдутся желающие исполнить твою просьбу, — чтобы меня почистили «хорошо». Так хорошо, чтобы потом обязательно открылось кровотечение. А ты привезешь меня обратно и оставишь мучиться до тех пор, пока не обнаружишь холодный труп, потому что некому будет помочь. Умру в мучениях и страхе. Ведь именно так, по твоему мнению, Соня и умирала, да? Так ведь, Дмитрий?

По мере того, как я излагала его же план, взгляд мужчины становился всё более ошарашенным.

— У вас с ней глаза абсолютно одинаковые. И россыпь родинок посередине правого плеча в виде треугольника.

Таким образом я дала ему понять, как пришла к изложенным умозаключениям.

Маленький лучик света! Ничтожный лучик, осветивший его этой ночью, когда он уходил, а мой взор почему-то успел зацепить эту деталь, не обратив на нее никакого внимания. Но подсознание, великий и не до конца изученный феномен, уже пустило механизм, к утру давший мне полноценную подсказку.

Штайнеру, всё тому же второстепенному герою романа «Возлюби ближнего своего», принадлежала ещё одна занятная реплика: «Обман и должен быть простым. Сложные обманы почти никогда не удаются».

Так вот, это был самый очевидный мотив из всех имеющихся. Самый, Боже! Они ведь так похожи! А я…ни разу не подумала об этом, хотя сразу же вспомнила о её глазах, когда впервые увидела своего похитителя при свете дня, изучая внешность. Как же они похожи!..

Передо мной сидел до неузнаваемости изменившийся человек. Его лицо перекосило от страшных эмоций. Будто зверь, готовый пойти в атаку. Взгляд — и вовсе нечеловеческий. Убийственный. Пришибающий. Лишающий воли.

Когда Дмитрий встал, я думала, мне уже можно прощаться с жизнью, которая оказалась короткометражкой. И он решил подкорректировать свой план, не дожидаясь летального исхода ввиду большой потери крови.

Но, искаженный гримасой чудовищной боли, мужчина покинул кухню, затем дом, и через минуту уже не было слышно рычания двигателя удаляющейся машины.

Я обессиленно рухнула корпусом на стол, задышав, как после пятикилометрового марафона.

Это в корне всё меняло.

Абсолютно всё.

Глава 6

— У меня начались месячные, — вскидываю вперед ладонь, когда между нами остается два шага.

Дмитрий вернулся ближе к ночи, позже, чем обычно. Но я ждала, спокойно обдумав всё.

Я больше не боялась. Страх неизвестности испарился, как только докопалась до сути. Утром своим красноречивым молчанием и уходом он подтвердил все мои догадки. И сейчас, когда есть ясность и понимание, что будет дальше, мне нужно действовать.

— Так я и поверил, — презрительно скалится. — Как удачно!

На этот раз я оставила свет в спальне включенным и сидела у изголовья кровати в той же футболке, будто сроднившись с ней. Мужчина застыл на своем месте, не делая попыток приблизиться после моего заявления. Но окатил таким взглядом…уничижительным и насмехающимся, что стало не по себе мгновенно. Это что-то другое. Задевает, когда в тебе видят врунишку и демонстрируют соответствующее отношение к данному аспекту.

— Показывай!

Я оцепенела. Может, ослышалась…

— Что? — хрипло переспросила, сглотнув.

Дмитрий усмехнулся уголком рта, сложил руки на груди и нагло вздернул брови, разбивая вдребезги все мои сомнения:

— То самое! Живо!

Ощущение нереальности обтянуло меня мягким коконом, словно облепило ватой. Я просто отказывалась верить, что мужчина готов на самом деле видеть использованный предмет гигиены.

Увы, мои внутренние протесты по поводу предполагаемого действия никого не интересовали. Как только он понял, что я не в состоянии сделать этого добровольно, схватил за локоть и рванул на себя, заставляя встать на ноги, после чего немного наклонился, ловким движением опуская трусики вниз. Его грубые прикосновения к коже тут же вызвали отторжение в подсознании, пусть и были мимолетны и не подразумевали продолжения. Я чудом не содрогнулась, выдав истинные чувства. Только повернула голову к окну, не в силах вынести унижения и смотреть после такого ему в глаза.

— Вовремя же, — перекошенным от ярости голосом резюмировал мой мучитель, когда увидел подтверждение моих слов, — п*здец, какая новость! Зашибись!

А считывалось это примерно так: я должен терпеть тебя еще месяц, чтобы повторить попытку с зачатием, какой ужас!

Конечно, Дмитрий испытал шок, до этого уверенный, что его план безупречен. А он и был, по факту, безупречным, но до определенной поры и в определенной степени. Мы оба знали, что отец меня ищет, времени осталось не так уж и много. Да, следы запутаны, но существует видеонаблюдение в торговом центре, которое вкупе с допросом всех жильцов той хрущевки даст результат. Нас найдут. И это случится очень скоро.

Если бы не закономерная функция женского организма, он уже на днях завершил бы свою месть. Отправил бы на аборт и ждал бы, пока я скончаюсь от потери крови. А так, да, придется вносить корректировки. И мужчина этим адски взбешен. Еще бы…столько «старался», переступая через себя, чтобы сделать меня беременной… И все зря.

— Бл*дь! — бросил в сердцах с шипением и выскочил.

Мой ступор прошел многим позже. Он давно уехал, а я еще долго стояла с опущенным бельем и таращилась в окно… Безусловно, такой вариант, что мне не поверят, был очевиден, но проверка…

Я вздохнула. Тяжело. Со свистом. Тонкая балансировка на грани истерики и желания взять себя в руки.

Еще одна ночь. Завтра будет решающий день, я обязана собраться с мыслями!

И это осознание лишило меня сна напрочь.

Кто бы мог подумать, что искрящаяся жизнью красавица Соня станет причиной моей собственной смерти (если бы я покорно приняла свою участь, не пытаясь что-либо предпринять).

С первого дня в университете Диана с Соней спелись, встретившись в группе, и больше не расставались. Были другие подружки, но ближе всех стала эта девочка с васильковыми глазами. Помню эпизод, когда я высказалась вслух о любви девушек к линзам, имея в виду ее, а она, совершенно не обидевшись, со смехом продемонстрировала, что это натуральный цвет, являющийся результатом чудных игр природы.

Веселая, легкая, улыбчивая и очень красивая в ворохе золотых волос, Соня не могла не интриговать парней. На тот момент Размику уже было двадцать пять, он являлся специалистом в сфере финансовой аналитики — интересной области, которая стремительно развивается. Бегло говорил на английском и сотрудничал с зарубежными фирмами, а с Америкой приходилось быть на связи ввиду колоссальной разницы в часовых поясах уже вечером и ближе к ночи. То есть, работал допоздна и в родных стенах. Они часто сталкивались у нас, но брат, пусть и был очарован, ничего лишнего себе не позволял. Во-первых, она была слишком юна. Во-вторых, дружила с его младшей сестрой. В-третьих, была вхожа в наш дом, и это означало бы, что он развратствует под носом родных.

Я видела, как девочка на него смотрит. Размик очень привлекательный, мужественный и башковитый. Весь такой холеный, на работу — только деловые костюмы. Наблюдая за неуверенными в себе студентами-ровесниками и сравнивая их с таким впечатляющим экземпляром, она, естественно, сделала выбор в его пользу. Не сомневаюсь, что в восемнадцать лет Соня искренне верила, что это настоящая любовь. Поэтому ее дальнейшие действия меня не удивили. Зато я была поражена поведением брата.

— Она сама пришла ко мне, понимаешь? Сколько раз я обозначал, что ничего не может быть… Но ведь и я не железный! Когда перед тобой стоит обнаженная красивая… — пытался объясниться после того, как я застала ее выходящей из его спальни ранним утром.

— Замолчи, пожалуйста, — перебила, не в силах выслушивать банальности, — ты намного старше, ты обязан был подумать о последствиях!

Нет, мы не ссорились, просто не принимали позиции друг друга. В конце концов, я признала, что это не мое дело. Тем более, что это не первые отношения Сони, и она знала, на что идет. Но все равно была разочарована в Размике.

Не знаю, почему, но Диана была не в курсе. Может, Соне было стыдно делиться новостью об отношениях с ее родным братом, а, может, сам брат и просил не распространяться. Или же еще что-то — не знаю! Хотя, в голове не укладывается, как можно было не замечать этих влюбленных глаз, смотрящих на проходящего мимо Размика с таким обожанием.

Несколько месяцев эти двое вполне удачно скрывали свою связь, прибегая к конспирации. Я лишь печально вздыхала, чувствуя, что конец будет нелегким. По-другому никак — у них нет ни одной точки соприкосновения. Но все закончилось хуже, чем я думала, и это обернулось трагедией.

Почти год назад Диана в истерике, на сгибающихся ногах влетела ко мне и рухнула в объятия, захлебываясь слезами. И кричала. Ее адски трясло. А причина оказалась настолько чудовищной, что я на длительное время потеряла дар речи.

Соня скончалась ночью из-за ДВС-синдрома — нарушения свертываемости крови. Позже было установлено, что ее можно было бы спасти, спохватись родители вовремя. Но эта глупая девчонка побоялась открыться матери и рассказать, что сделала аборт, давший осложнения. Молча мучалась. До последнего.

Диана закрылась в себе и не реагировала на внешние обстоятельства. На похороны мы поехали вместе, но сестру накрыло таким приступом паники, что безумие в ее глазах заставляло леденеть кровь. Поэтому и развернулись обратно прямо у ворот кладбища, вернувшись домой. Она даже не позволила мне отлучиться и выразить соболезнования родным — так крепко сжимала мои руки и просила не оставлять ее одну. Я была вынуждена так поступить, хотя нутро ныло, что обязана находиться там и попрощаться с этой светлой девочкой, напоминающей лучик.

Глупая! Глупая! Тысячи раз глупая!

Как же это больно осознавать! Такая молодая жизнь оборвалась из-за ошибки! И к этой ошибке причастен мой брат! Родной брат, в котором я души не чаяла! Боже, как с этим жить?!

Размик ходил белее полотна первую неделю. Потом все чаще я ощущала исходящий от него алкогольный флёр. Похудел, как-то осунулся, одичал. Он не смотрел мне в глаза. А я не могла смотреть на него вообще. Его счастье, что никто, кроме меня не знал. Одна покалеченная психика Дианы чего стоила! Она, по сути, ребенок, впервые столкнувшийся со смертью. И не сумевший с этим справиться. Ее накрыла глубокая депрессия, а бессонницу пришлось лечить препаратами. Вошедшие в положение преподаватели, знакомые с историей, пошли на уступки и разрешили не посещать занятия, ограничившись сдачей зачетов и экзаменов. Потому что сестра категорически отказалась ходить в университет, где всё ей напоминало о подруге. Это было непозволительно, но с самого начала второго учебного года, то есть, с сентября, Диана перестала ходить на пары вплоть до зимней сессии.

Когда я смотрела на ее бледное осунувшееся лицо, мне хотелось орать. От бессилия, беспомощности и потерянности перед этой несправедливостью. Даже отец, казалось, страдал из-за состояния младшей дочери. В доме стояла полная тишина, больше никто не щебетал. И ни одна из подруг, пришедших утешить ее, данной цели не достигла. Диана испугалась. Осознала — в любой момент жизнь может оборваться, что и не давало ей покоя. Она зациклилась, и это было закономерно.

Размик стал выпивать чаще. Однажды ввалился в мою комнату пьяный и остекленевшим взглядом уставился в стену. Просто стоял так минут пять, не шелохнувшись. А потом осел передо мной и уткнулся лицом в выхваченную из-под одеяла раскрытую ладонь.

— Я не знал. Клянусь. Алмаст! Клянусь! Ты мне веришь?!

Его душевные терзания не могли не тронуть. Он мой брат. И я попыталась его немного образумить. Нет, ее смерть не являлась прямой виной Размика, но косвенное отношение к ней все же имел. Можно привести десятки доводов, пытаясь оправдать его, но я не стану. Считаю, мужчиной надо быть до конца. Лишь внушила ему, что надо жить дальше, а если на сердце тяжело, пусть помолиться за Соню и поставит свечки в церкви. Как делала сама.

Тот август ознаменовался окончательным расколом между мной и им. Три месяца не контактировали, каждый по-своему переживая это потрясение, затем произошел разговор, когда он искал утешения в моих руках. И после сказанных мной слов, — а я без сюсюканий и проявления жалости твердо высказала свою позицию, — Размик потихоньку, пусть и не сразу, вернулся к прежнему образу жизни.

Но отца не устраивало то, во что превратился его сын. Тот считал, что пьянки и непонятные поступки можно пресечь одним известным старым способом — женитьбой и дальнейшим рождением ребенка.

Всегда поражалась, насколько легко, четко и действенно — по его собственному мнению — папа решал проблемы. Уже под Новый год состоялась помолвка с дочерью одного из его приятелей. Симпатичная девушка из приличной армянской семьи, оканчивающая в скором университет.

Я смотрела на довольные лица присутствующих, на изобилие вокруг, на нейтральность брата. И не знала, как реагировать. Мне всё казалось катастрофически неправильным. Будто мы предали память Сони. Только ничего сделать не могла, права голоса у меня не было.

И жизнь шла своим чередом. Диана сдала сессию после праздников, в начале февраля грандиозно отметили день рождения Размика, а еще через месяц в первых числах марта состоялась свадьба. Я не наблюдала энтузиазма жениха, зато невеста была счастлива. Гости довольны, а еще…сестра ожила, влюбившись в одного из приглашенных, который отвечал ей взаимностью. И с тех пор верно шла на поправку…

За весь этот период она смогла пересилить себя и сходить на кладбище лишь раз, но позже съездила домой к родителям Сони, а я ее сопровождала, но, думаю, была напряженнее Дианы. Внутри клокотало какое-то мерзкое необъяснимое чувство, будто я причастна к этой трагедии. Потому что я знаю, чей был ребенок…

О Дмитрии не раз слышала из уст самой Сони. Девочка мечтательно закатывала глаза, упоминая о том, что её брат — пилот на международных авиалиниях, и постоянно привозит ей подарки из разных стран, обещая как-нибудь устроить веселые каникулы по всей Европе, когда окончательно утвердится на своем рабочем месте. В отличие от Дианы, я понятия не имела, как выглядят члены семьи её подруги, не вникала. Пока не побывала в их квартире, да и то, мы видели лишь мать девушки. Наше общение с Соней было поверхностным и необременительным. А после того, как я застукала их с Размиком, она избегала моего общества, больше не было общих посиделок за чаепитием. И уж тем более никаких фотографий я не видела. Поэтому, узнать своего похитителя я могла исключительно по схожести с сестрой. Однако, подвела саму себя. Ни разу не вспомнила об обладательнице такого же редкого цвета глаз.

И вот теперь, сидя в клетке и коротая ночь за бередящими душу воспоминаниями, я вдруг поняла. Пусть мстил Дмитрий Размику, пытаясь уничтожить того двойным ударом — украл сестру из-под венца, изнасиловал и отправил на верную смерть (теоретически) тем же способом, от которого скончалась его сестра, но пострадала же только я. По факту. Физически. Морально. И я рада, что эти ужасы не коснулись ни Диану, не заслужившую такой жестокости, ни самого Размика, самолично пожирающего себя изнутри до сих пор. У сестры впереди прекрасная беззаботная жизнь в любви. У брата — уже беременная жена. А у меня, если так посудить, ничего, за что можно зацепиться. И я действительно рада, что мои мучения в какой-то степени помогли эти двоим обойти худшей участи. Я на это надеюсь.

Я переживу.

Я преодолею это.

Я обязана! В том числе — ради Сони… Потому что иначе поплатится и её брат. Он подписался на собственную погибель. Дмитрий не знает моего отца…

Но еще есть шанс его спасти.

И вновь мой пытливый ум взялся за генерирование плана.

Глава 7

Голова трещала от переизбытка мыслей — здравых и не очень. С первыми лучами солнца я медленно встала с кровати. Застелила её. Привычно приняла душ. Позавтракала. Спокойно всё за собой убрала. И принялась соображать, чем можно поработать с дверью. Ибо вскрытие замков — не мой профиль. И на это ушло уйму времени, что в моем случае — непозволительно, поскольку в любую минуту Дмитрий мог вернуться. В ход пошли и скрепки, которые я видела на письменном столе, решив возомнить себя героиней фильма. Крутила и так и эдак, но толку — ноль. Хотя, в какой-то момент мое взвинченное сознание услышало щелчок. Показалось.

Потом из кладовки мной была выужена коробка с инструментами. Я трезво оценивала все свои возможности, поэтому сразу же отбросила идею с культурным взломом. Взяла в руки небольшой молоток и использовала его по прямому назначению. Силы иссякли, пока я, наконец, увидела кудлатую поверхность уничтоженной замочной скважины. Опустила инструмент на пол, толкнула древесное полотно, и оно в сто восемьдесят градусов с характерным стуком врезалось во внешнюю стену. Зажмурилась от лучей солнца, будто вышедшая на свободу из тюрьмы.

Затем вернулась в дом, где, взглянув на часы, застыла в ужасе.

Спешить!

Быстро переоделась в оставленный вчера комплект из свободных брюк и легкой рубашки. Поняла, что без бюстгальтера мне не по себе, и решила вместо него использовать тот кожаный топ, в котором сюда приехала. Он вместе со штанами был сложен в шкафу прихожей. Я посчитала неправильным пользоваться одеждой хозяев дома, поэтому ограничилась лишь наборами, выделенными лично мне.

Конечно, эта искусственная ткань сдавливала грудь, но уж лучше так, чем светить прелестями. Также в пакете обнаружились простые балетки. Белья, естественно, не было. То ли он посчитал это роскошью для меня, то ли — ниже своего достоинства покупать девушке трусы, то ли ожидаемо не додумался.

В последнюю секунду в голову взбрело оставить ему записку. Мне показалось, так будет лучше. Помчалась в гостиную, где вырвала из какой-то тетради чистый лист, нашла ручку и, почему-то не раздумывая ни мгновения, вывела две простые фразы:

«Соня бы этого не хотела, мы оба это знаем. Пожалуйста, не ищи меня, и тогда никто не пострадает».

Проймет ли его это? Сомневаюсь. Но, по крайней мере, я попыталась дать понять, что не стану гнаться за возмездием. А вот он, конечно, может взяться и за брата с сестрой… Но я сделаю всё, чтобы те были начеку! Об этом подумаю, когда попаду домой…

Послание оставила на кухонном столе, подумав, что это самое видное место. Прошествовала во вторую спальню, взяла с полки «Анну Каренину», раскрыла книгу над столом и вытряхнула пять тысячных купюр, замеченных мною во время прочтения.

— Уж простите, люди добрые, пусть вам воздастся, а мне это сейчас нужнее.

Засунула деньги в карман, а потом вышла в коридор.

Переступила порог, облюбовала двор — маленький, но уютный, как и жилище. Ясно, что здесь обитает далекая от состоятельности семья. Но очень мило. Забор был хиленький, средней высоты. Естественно, калитка тоже закрыта на замок. С моей физической подготовкой перелезть — дело плёвое. И это абсолютно логично, что беглянка таким способом и ретируется.

Простояла так целых две минуты, вдыхая свежий запах. Протоптала заметную дорожку в еще зеленой травке, особое внимание уделив предполагаемому месту вылазки. Затем оглянусь по сторонам, прикрыла глаза и взмолилась, чтобы получилось, и…

И вернулась в гостиную.

Приблизилась к нише, скрытой плотной занавесью и служившей чем-то вроде склада ненужных вещей, — часть была мной переброшена в старенький гардероб для высвобождения двух нижних полок, которые легко снимались. Они идеально вписались под диван, никак себя не выдавая. А создавшегося пространства было вполне достаточно, чтобы я, согнувшись в три погибели, могла уместиться и остаться незамеченной.

Устроилась, прикрыла ткань, вернув её в исходное положение, и снова взмолилась. Не забыв поблагодарить владельцев за столь старомодное решение в интерьере и пренебрежение необходимостью в ремонте.

Прошел не один час. Тело затекло, мочевой пузырь начал жалобно ныть. Но я отчаянно ждала. Казалось, миновала целая вечность, когда я услышала долгожданные звуки. Резкие стремительные шаги проносящегося по всему дому мужчины. Смачные проклятия. Тяжелое дыхание. А сама и вовсе дышать перестала, лихорадочно соображая, не оставила ли я где следов? Не облажалась ли на чем-нибудь простом?

— Сучка! — дико взревел Дмитрий в какой-то момент.

А потом ушей коснулся топот, отдававшийся вибрациями по полу, и эти волны доходили до меня. И снова автомобиль удалялся.

Неужели…получилось?

Поверил? Поверил, что сбежала? Уехал искать?

Мне нужно было подстраховаться. Подождала еще минут пять. По моей логике, мужчина должен был подумать, что я исключительная идиотка, отправившаяся в «свободное плавание» в ночи на незнакомой территории. Заблудившаяся или добравшаяся до главной дороги, где можно легко поймать попутку. Опять же — абсурд. В темноте вряд ли бы кто-нибудь помог стоящей у обочины девушке. Максимум — какие-нибудь негодяи, положившие глаз на свежее тело.

Пора.

Вылезла и сбегала в туалет. Кинула взгляд на кухонный стол, заметив, что лист нетронут. Не читал.

Ну и Бог с ним. Главное — выбраться, а дальше…дальше…опять агнософобия!

Да, Дмитрий меня не подвел. Так спешил, что оставил калитку открытой. Я юркнула и пошла вниз по улице, то есть, в противоположную сторону. Обошла достаточное количество домов, во дворе которых время от времени замечала жильцов. Остановилась у одного из них, где была машина и семейная пара достаточно зрелого возраста. Они показались мне самыми безобидными из всех встреченных. Да и выбора особого не было. Мало ли, Дмитрий догадается…

— Здравствуйте! Извините, не могли бы вы мне помочь?

Они переглянулись, видимо, здесь такого рода сцены были редкостью. Но женщина всё же ответила:

— Здравствуйте. Чем?

— Мне нужно добраться до города. Я готова заплатить десять тысяч рублей за срочность. Пять — сейчас, пять — в конечном пункте.

Снова гляделки между ними. У мужчины загорелись глаза.

— А Вы кто такая будете? Не из местных же. Откуда знать, что не обманете?

Я ждала такого вопроса. Кто сейчас в здравом уме будет доверять незнакомцам?

— Меня парень привез, мы должны были романтические выходные провести на даче друга, а его ночью срочно вызвали на работу. Понимаете, он у меня — незаменимый специалист, испытатель аттракционов. В парке сломался один из гигантов прямо с людьми в нем. И Саша сорвался, должен был к утру вернуться, но его всё нет и нет. А я дура, забыла зарядник в машине, телефон сел, номер наизусть не помню. Ждать больше не могу, завтра самой на работу. В общем, если вас интересует возможность получить десять тысяч, буду благодарна за помощь. Если нет — пойду дальше спрашивать.

Я чудовищно нервничала, кончики пальцев покалывало. Сердце нещадно билось о ребра, будто пытаясь пробить путь на выход. С ума сойти! Как я сочинила такой бред, сама не понимаю. Разве это правдоподобно?!

Женщина оглядела меня с ног до головы, прищурилась, затем повернулась и посмотрела на мужчину. Тот смиренно ждал её вердикта. Она одновременно вздернула брови и подбородок с неимоверной дерзостью, снова впившись в моё лицо:

— Только я поеду с мужем.

Я чуть не заорала во все горло. Это даже здорово! Мне и самой не в радость ехать с её муженьком наедине.

— Конечно, давайте поедем втроем.

— Дайте нам пару минут собраться. И деньги вперед.

— Как только тронемся, я передам вам оговоренный аванс.

Видимо, незнакомка осталась довольна предложением. Вскоре мы уже мчались к выезду из поселка. Мужчина ухмылялся, поглядывая на сумочку жены, в которую та припрятала купюры. А та с видом Генерального секретаря ЦК КПСС величественно восседала на переднем пассажирском сидении в платье в горошек и сосредоточенно смотрела вперед, напоминая водителю о ямах и кочках.

Да, это было бы смешно, если бы не было так печально.

Тахикардия не отпускала меня весь первый час. Казалось, либо Дмитрий сейчас вдруг окажется прямо за нами, либо эти двое решат меня не довозить, скинув где-нибудь на обочине, ибо путь был неблизкий.

Но по мере того, как мы отдалялись от места моего заточения и приближались к пункту назначения, я успокаивалась.

Боже, ты услышал мои молитвы…

— А Вы кем работаете, что готовы столько заплатить, лишь бы на работу попасть?

Ну, зачем эти светские излишества? Какая вам разница?! Хорошо же молчали!

— Криминалистом.

Невозможно было не заметить, как переменилось выражение ее лица. Я сидела посередине заднего сидения, чтобы не выпускать обоих из виду, поэтому свободно созерцала профиль женщины.

— Сложная же, э-м, у Вас специальность… А мы вот на местном консервном заводе всю жизнь.

И это было сказано то ли с долей сожаления, то ли с гордостью — не особо понятно. Но я не отвечала, не то у меня сейчас эмоциональное состояние, чтобы беседы поддерживать.

— А Вы у кого из наших гостили-то?

Да что ж ты будешь делать!

— У приятеля моего парня, он недавно купил дом с участком.

— Мать, это, наверное, халупа Соколовых, — блеснул мужчина своей сообразительностью, — как раз новых хозяев никто так и не видел.

Та снисходительно кивнула, соглашаясь.

Дай Бог здоровья этим Соколовым — они меня спасли от дальнейших расспросов.

Еще через полтора часа мы были в городе, и я стала объяснять, как доехать до моего дома. Мандраж сейчас даже усилился. Это было и неверие в успех, и предвкушение, и страх. Слишком многое зависит от того, как я себя поведу.

— Ничего себе… — присвистнул водитель, остановившись перед нашими внушительными высокими воротами, за которыми виднелись верхние этажи.

Проигнорировав это двусмысленное замечание и их растерянность ввиду неожиданной роскоши, я выскочила из машины:

— Сейчас принесу деньги.

Нажав на вызывную панель с камерой, я принялась ждать. Да, полковник Спандарян заботился о безопасности своих «владений», понаставив видеонаблюдение и контролируя каждый уголок. Через секунд десять без каких-либо реплик мне открыли. Я вошла во двор, где все выглядело масштабным и вычурным после моей «клетки». Это даже немного обескуражило, словно я никогда не жила здесь, а проведенные в заточении недели — это вся моя жизнь…

Мне на встречу уже бежали все…

Первым стиснул Размик.

Чуть не рассмеялась истерично. Как же символично!

Предугадывая ход событий, я быстро проговорила:

— Заплати пять тысяч, там ждут в машине муж с женой, я приехала с ними. Остальное — потом.

Брат кивнул и исчез на какое-то время, а меня со всхлипываниями ввела внутрь женская половина семьи.

Дальше началась вакханалия. Тут же позвонили отцу, который появился на пороге гостиной через полчаса. Пытливо взглянул мне в глаза и сел напротив. Естественно, никаких объятий, никакой радости, что я жива и невредима, в отличие от остальных, он не изъявил.

Конечно, было много вопросов, родные переживали и пытались понять, что случилось. Я поведала короткую историю без подробностей. Увезли в неизвестном направлении, держали в непримечательном месте, обращались сносно, кормили хорошо. Выделила — не трогали. И как только появилась возможность — инсценировала побег, а затем действительно убежала. Да, рассказ вызвал недоумение большим количеством неизвестных составляющих. Но я гнула свою линию.

— Ничего не понимаю, а какой в этом смысл, если у нас даже выкупа не требовали? — Размик хмурился все больше и больше.

Да ты, мой дражайший аналитик, удивился бы, «поняв».

— Тебе следует отдохнуть. Подробно поговорим обо всем завтра.

Эту здравую мысль выдал отец. Я была благодарна, поскольку действительно чувствовала — еще чуть-чуть, и я сорвусь. После трехнедельной тишины такой шквал звуков моментально вымотал.

Отмокала в ванне с пушистой пеной около часа, затем мочалкой прорабатывала всю кожу с изощренной тщательностью. Не к месту подумала о том, что современная косметология — чудесная вещь. Я прибегла к ней практически с восемнадцати лет, устав от надобности следить за каждым участком, когда посещала бассейн. И теперь почти два года — о, счастье — не имею необходимости обращаться к специалистам по эпиляции.

Странно, но именно такие дурацкие выводы напрашивались сами собой. Потому что я поставила себе психологическую блокаду, запретив вспоминать и анализировать произошедшее. Вместо этого иронично усмехалась, размышляя над насущным: было бы еще и стыдно, если бы на теле имелась растительность, которую мне там нечем было бы удалять. И тогда, возможно, моему насильнику стало бы еще противнее ко мне прикасаться…

Я со всей серьезностью пекусь о деликатной проблеме, способной вызвать дискомфорт человека, который…погубил меня? Да. Это стресс. И пекусь я не о его мнимом дискомфорте, а именно о своем. Девушка в любой ситуации остается девушкой, не забывая о таких вещах. Приятно, что хотя бы это не терзало меня.

Не знаю, как я заснула. Ощущение, что я в чужом месте, не покидало, даже в собственной кровати. Я понимала, что устала и нахожусь на грани. Но тот самый стержень внутри не давал сойти с ума. Потом.

Потом я обязательно к этому вернусь. Будет еще время пожалеть себя. Как-нибудь потом.

А сейчас я должна предотвратить худшее.

Глава 8

— Получается, ты ничего не знаешь и не видела.

— Получается, так. Все было странно и бессмысленно.

— Вот именно, что бессмысленно.

Сузив глаза, прямо сейчас он со стопроцентной точностью препарирует мое нутро. Отец это умеет. У него взор-убийца. Хочется сбежать тут же.

Но я стойко выдерживаю. Впервые я позволяю себе не отвести взгляда, как того требует скромность и воспитание. Потому что это может быть расценено, как желание увильнуть и скрыть правду.

Он меня испытывает. Выворачивает наизнанку. Сжигает.

Превосходный боец. За плечами Перестройка, война в Чечне и других горячих точках. Папенька знает толк в давлении на человека. Не применяет на мне физическую расправу, ведь достаточно и зрительного контакта, чтобы поработить разум собеседника.

Все рецепторы вопят.

Спокойно смотрю в ответ.

Бесит его, что не улавливает сути, видит, что не договариваю. А я не могу. Безусловно, препятствовать тому, чтобы полковник докопался до истины, у меня возможности нет. Может, к тому времени Дмитрий все же одумается и будет далеко от нашей семьи. Но содействовать я не собираюсь.

Мне сообщили, что несостоявшийся муж, навечно оставшийся в статусе жениха, выражал беспокойство и изъявлял желание посодействовать поискам. По идее, он не против продолжить «сотрудничество», если я нетронута. Циничность данных заявлений практически разъедала броню моей устойчивости. Тошнило от такого лицемерия. Уж этот человек явно не выглядел поборником нравственности. Зато от меня ждал этой «чистоты».

Я попросила дать мне время, чтобы прийти в себя. А поскольку напротив сидел реальный солдафон, привыкший к точности и четкости, был озвучен даже максимальный срок — три недели. После чего я встречусь с Айвазовым, который несостоявшийся муж.

Но…

Таковым ему и суждено было остаться.

Раньше у нас не было охраны, а территория, кабинет и общие комнаты в доме были под неустанным надзором полковника — видеонаблюдение велось круглосуточно. Хорошо, что в спальнях можно было не опасаться за личное пространство. Владелец крупной фирмы по сбыту, установке и обслуживанию систем безопасности лучших мировых производителей, он как никто разбирался в этой области. И лидировал среди конкурентов по всему региону — сказывались и прошлые заслуги, ему доверяли. Помимо прочего, я не могу утверждать, что папа не был задействован ни в каких темных делах — часто задумывалась над тем, что мы весьма состоятельны, а официальный источник дохода, пусть и прибыльный, но все же не тянет на единственно возможный. Так вот, видимо, до этого бдеть за членами семьи не было никакой необходимости ввиду устрашающего авторитета, а после моего похищения маму и Диану никуда не выпускали одних. Невиданная ранее роскошь — машина с водителем и дополнительным телохранителем. Нас так не баловали. А теперь…это было даже смешно.

Меня эта перспектива не грела, и я ни разу так и не вышла за пределы особняка, пока…не возникла острая потребность. А сама немного успокоилась, понимая, что этот надзор уменьшает шансы Дмитрия напасть на сестру.

Завтрак — та часть дня, которую глава семьи требовал от всех проводить вместе. Ни одна из причин уважительной не считалась, чтобы сметь отсутствовать. В какой-то степени я ему даже благодарна, он привил нам много полезных привычек, среди которых и ранние подъемы. Гарик Арташесович Спандарян был глубоко верующим человеком — он верил в собственную правоту, безгрешность и вседозволенность. Перечить ему — себе дороже. Я пока таких смельчаков не встречала. И ровно в половину восьмого мы собирались за столом, накрытым Лимой.

Стол ломился от вкусностей, среди которых каждый присутствующий находил свои любимые блюда. Я обожала разные каши с натуральным сливочным маслом, и когда передо мной поставили дымящееся лакомство, приготовилась с аппетитом поглотить всю порцию. В какой-то момент что-то пошло не так. Привычный молочный аромат показался мне настолько инородным, что я отставила тарелку в сторону. Потянулась к свежим булочкам, от них всегда приятно пахнет.

И тут Лима принесла отцу омлет.

Меня феерично вывернуло наизнанку — и шага не успела ступить. Скудное содержимое желудка теперь отвратительными пятнами красовалось на части скатерти и ковре. Я растерянно моргала, пытаясь восстановить дыхание.

— Ой, ты заболела?.. — наша невестка подала голос, в котором стоял испуг — переживать, находясь на пятом месяце беременности, закономерно.

— Это, видимо, из-за стресса. Бывает, что после пережитого потрясения проходит достаточно времени, прежде чем последствия сбоя дают о себе знать. У меня тоже так было, помните? После Сони… — Диана нахмурилась и помогла мне встать. — Лим, сделаешь чай с травками? Тот, что мне заваривала? Помогало.

— Конечно, принесу в комнату.

Даже в таком состоянии я обратила внимание на то, как повзрослела сестра за прошедшие полтора месяца. Будто мое исчезновение поставило точку в формировании зрелой личности. А началом, — увы, — был уход Сони.

От аромата «спасительного» чая меня стошнило второй раз. С той лишь разницей, что до туалета я добежать все же успела. Весь день пролежала в постели, теряясь в витиеватых мыслях. А вечером, когда отец вернулся, а мне передели, что он зовет в кабинет, я кое-как собралась и спустилась.

Первая пощечина настигла сразу после закрытия двери. Вторая — опалила другую щеку следом. Я и так была слаба, а от ударов такой силы и вовсе пошатнулась, едва сохранив равновесие.

— Дрянь! — злобное шипение раздалось совсем рядом. — Не тронули, говоришь?!

Отец схватил меня за волосы и ощутимо дернул вниз, заставляя поморщиться от резкой боли в голове.

— Обманывать вздумала?! И еще кого! Дрянь! — повторился и усилил хватку, отчего корни безбожно натянулись.

Я сконцентрировалась на том, чтобы не заплакать. Стиснула зубы и закрыла глаза.

А потом вдруг появилась легкость. Меня выпустили из железных тисков. Я даже смогла выпрямиться и распахнуть веки. Чтобы встретить испепеляющий взгляд.

— Я записал тебя на прием послезавтра. Сделают аборт. Потом уже — гименопластику. Это останется исключительно между нами. Не смей рассказать никому! Никому!

Расхохотаться — вот какой была реакция на эти чудовищные слова.

Интересно, но они меня ничуть не удивили. Я вдруг отчетливо увидела со стороны возникшую ситуацию, осознав, что иначе быть и не могло. Мой отец такой и другим не будет. Чувства, переживания и желания дочери его не интересуют. Он даже не попытался понять или утешить. Что-то не понравилось и пошло не по намеченному плану — сразу устранить.

Тиран и деспот, мнящий себя Богом на земле. У него все должно быть образцово, а паршивая овца — это не про его стадо.

— Через неделю приглашу Артура, и мы снова договоримся о дате свадьбы. Но на этот раз не жди от меня щедрости. Раз уж вздумала скрывать, кто тебя обрюхатил. Это тоже я скоро выясню. А теперь пошла вон. Чтоб я тебя не видел, пока не исправишь всё.

И я пошла. Вон.

Казалось, на меня надели громадный колпак, заслонив от всего мира. В ушах звенело, скулы ныли от боли, а горечь очередным мощным напором подкатывала к горлу. Я доковыляла до кровати и рухнула, выжатая до последней капли. Никак не ожидала, но моментально крепко уснула.

Пробуждение было тождественно выходу из анабиоза.

Привет, Алмаст. Это всё еще ты. Живая, невредимая…в какой-то мере. У тебя сутки на то, чтобы сделать выбор. И в глубине души ты его сделала очень давно. Задолго до этой истории. Сдаться или бороться до конца — решать тебе.

Сигналы подсознания стали призывом к разговору с собой, который я откладывала.

Выбор — сугубо субъективная единица. И идет в паре с колоссальной ответственностью.

Выбор был у Размика — поддаться или нет соблазнению юной девочки. Он поддался. И случилась трагедия.

Выбор был у Дмитрия — мстить с пеленой на глазах или разобраться в ситуации. Он начал мстить. И поставил крест на моем обыденном существовании.

Выбор был у меня — позволить запугать себя или собраться, не теряя надежды, что в один прекрасный день я выберусь. И вот я выбралась и нахожусь у очага, который должен греть, но на самом деле — пожирает языками пламени.

Выбор — каждый шаг твоей жизни.

Когда я осознала, кем является мой насильник, включилась в процесс эмпатии и попыталась представить, что чувствует этот мужчина. Если я, посторонний человек, до сих пор не могу смириться со смертью Сони, то каково ему? Девочка явно была любимицей брата, и семья переживала невосполнимую утрату. Слишком рано погасшая звездочка — об этом невозможно думать без ужаса.

Я не понимала только одного — почему спустя год?..

Точнее, на все остальные возникшие вопросы в итоге усиленных размышлений я отыскала ответы. И даже логику. Но не во временном отрезке.

Я подвернулась под руку — это очевидно. Он изначально нацелился на Диану, но при открывшихся обстоятельствах, получив возможность усилить эффект вендетты, не упустил её и разработал целый сценарий. У него почти получилось. Если бы я смирилась и позволила…меня не было бы в живых. Ребенка не было бы в живых. Да и Дмитрия не миновала бы печальная участь — тюрьма. А то и хуже.

Ребенок.

Отец требует аборта и этой циничной операции.

Чтобы сохранить зреющий внутри комок, я пошла на рискованный шаг, обманув своего похитителя, а сейчас от меня ждут добровольного убийства…

Нет, тогда я не знала, что беременна. Но перспектива оказаться у гинеколога, который может объявить об этом, подписав мой приговор, настолько пугала, что я пошла на крайние меры.

Он никогда не прикасался ко мне выше пояса, не раздевал, не видел обнаженной. Брезговал. Не раздумывая, я сделала несколько надрезов у плеч обеих рук и пропитала сочившейся кровью материал прокладки. Я знала, что мне не поверят, нужно неоспоримое доказательство, хоть и надеялась, что до этого не дойдет. Когда Дмитрий убедился в правдивости моих слов и умчался, во мне укрепилось желание спасти нас обоих. И это возможно было сделать посредством побега. Иначе нас нашли бы, и никому от этого не стало бы лучше. Да, меня так же отправили бы на аборт, «зашили» бы и выдали замуж. Его — по всем статьям.

Не могу не признать, что план был по-своему безупречен. Но при тщательном рассмотрении находились десятки недочетов. Во-первых, действовал он на горячую голову, не просчитав дальновидную картину. Ему казалось, за месяц все закончится. Опять же — состояние аффекта. Стремление отомстить сию же секунду. Во-вторых, Дмитрий меня недооценил. Обманулся кроткой внешностью и примерным поведением, не представляя, что за адская вычислительная машина находится на «хрупких» плечах. Я всегда был неглупой, допытывалась до истины и получала хвалебные отзывы по поводу своих способностей. Не носила розовые очки и не ждала манны небесной. В общем, не являлась просто девочкой, как все. Нельзя оставлять свою жертву в доме с кучей предметов, которые та может пустить в ход. Я запросто могла заколоть его ножом, будь менее прагматична и позволив страху затмить разум. Да много, чего могло бы случиться, если бы на моем месте находилась та же Диана. Открыла бы окно, звала бы на помощь. Навредила бы себе при попытке побега. Угроза насильника покалечить её родную сестру при малейшей оплошности казалась бы ей чем-то пустяковым в стремлении спасти собственную «шкуру».

И я не винила бы Диану.

Я, вообще, никого ни в чем не виню.

Достаточно рано я осознала простую истину — все мы разные, никто не будет мыслить и поступать, как я. В свою очередь, уважение к противоположному мнению и поведению — моя обязанность как сознательного человека.

Я не виню Размика. Не виню отца. Не виню Дмитрия.

Я не хочу никого винить!

Я хочу жить! И сохранить ни в чем не повинного ребенка!

Это и есть мой выбор, у которого очевидные последствия — моя уже и так сложная жизнь перевернется с ног на голову…

* * *

Рюкзак на кровати был наполнен лишь самым необходимым. Оба паспорта, имеющиеся драгоценности, несколько комплектов нижнего белья, новый смартфон, подаренный братом на день рождения, который я так и не использовала, оставив коробку на полке, любимый ноутбук, кошелек с картой и всеми наличными.

Четкого видения, что будет дальше, у меня нет. Но я должна попытаться спастись. Если не получится — поверю, что больше не стоит играть с судьбой и её известным сценарием. Покорюсь воле отца, как было всегда.

Билет на самолет в столицу забронирован на ночь. Я знаю способы уйти незамеченной, и пока утром спохватятся, уже буду далеко. Дальше — неизвестность.

Я прячу свою «авоську» под кровать и сажусь на постель. Обвожу глазами комнату, в которой провела всё время своего сознательного существования. Не смею жаловаться, ведь мне повезло в сотни раз больше, чем бессчетному количеству детей на этой планете. Я была в безопасности, сыта, одета и обута, получила образование и кучу возможностей развиваться. Меня, может, и пытались притеснять, но каждый отцовский выпад я воспринимала как вызов самой себе быть лучше, не реагируя ненавистью на нелюбовь. И всё же, благодарна за то, что мне дали. Лимит исчерпан.

Стук в дверь доносился, будто сквозь туман. Через несколько долгих мгновений вошла Диана, обеспокоенно рассматривая меня. Села рядом и участливо взяла за руку. А меня вдруг начало колотить от переизбытка эмоций.

— Папа сказал, что записал тебя к врачу. Хочешь я поеду с тобой?

Я опешила. До этой секунды была уверена, что отец, со своей проницательностью и умением мгновенно сложить «два плюс два» догадавшийся о моем интересном положении, в которое сама до последнего не верила, не станет посвящать кого-либо в свои планы. Он велел не распространяться. Но как… Рассказал сам?! Неужели все в курсе? Стал бы он так рисковать, чтобы информация вдруг просочилась за пределы дома и дошла до ушей того же Артура Айвазова, зависшего в режиме ожидания нашей свадьбы?

— Не бойся, это не так мрачно, как в фильмах. Когда мне пытались помочь, я противилась, но потом согласилась, и это сработало. Поговоришь немного с психотерапевтом, облегчишь душу. Ведь некоторые вещи с близкими не обсудишь. Хотя, это страшно. Как в случае с Соней…

О, Боже! Каков же… Соврал, что отправляет меня к мозгоправам?! Со стороны, небось, умиляло степенью заботы! А я уже запереживала, что Гарик Арташесович стал слаб «на язык». Железный человек. Не отступает от намеченной цели, даже если пойдет по головам родных детей.

— Нет, Диан, не стоит. Одной всё же лучше. Да и потом, меня же отвезут и привезут. В твоем присутствии нет необходимости.

Наша маленькая принцесса. Как же я рада, что хотя бы ты останешься нетронутой и будешь купаться в любви. И пусть так будет всегда — чтоб тебя окружало обожание. Жаль, я не увижу твоего счастливого лица в день свадьбы…

Мысленно я уже прощалась. Было разрывающее в клочья желание обнять её напоследок. И я повиновалась ему. Стиснула в своих объятиях, проговорив:

— Спасибо. Всё будет хорошо.

— Да, конечно! — она немного растерялась, но ответила тем же, прижав к себе. — Хочешь, принесу тебе поесть? Ты со вчерашнего дня только воду и пьешь.

Отрицательно качнув головой, я демонстративно зевнула. Хотела, чтобы сестра ушла. Потому что чувство тоски грозилось вылиться в слезы, которые сейчас некстати. Она тут же встала.

— Ладно, отдыхай, не буду утомлять. Тебе надо восстанавливаться.

Диана бесшумно удалилась.

Я смотрела ей вслед и поражалась себе.

Поверить не могу, что готова отказаться от всего этого — семьи, благополучия, «выгодного» брака… И нырнуть в опасность и неизвестность. Потому что хочу сохранить что? Или кого? Ребенка насильника?..

Или свое право на свободу?..

Этой ночью у меня в распоряжении было достаточно времени, чтобы обдумать, во что превратилась моя жизнь. И кто «виноват». Я стала разменной монетой — а это не особо далеко ушло от прежнего статуса ненужной вещи. И наглядно показало мне, что я не хочу так больше жить. Терпеть рядом человека, который мне противен; подчиняться отцу, который меня ни во что не ставит; проживать дни, которые наполнены тем, что мне чуждо…

Вырваться. Я хочу вырваться из трясины. Никогда не вписывалась во всё это, являясь белой вороной. И была настоящей терпилой.

Действительно вздремнув, я вздрогнула, когда в спальню вошли. Это оказалась мама с подносом, что несказанно удивляло. Обычно, нежность и заботу ко мне проявляла Лима. Иногда мне казалось, что она и есть моя мать, у нас даже цвет кожи был схожий.

— Многих это поражало, но во все беременности меня спасала курага и цитрусовый чай. Возможно, гены взыграют хотя бы в этом случае, и тебе тоже поможет?

Я застыла, глядя на то, как она опускает чашку на прикроватную тумбочку, а следом помещает блюдце с сухофруктом.

Откуда?! Как поняла?! Не мог отец сообщить об этом! Не мог! Он её ни во что не ставит!

— Ты вернулась другой, Алмаст, — мама подкатила рабочее кресло и изящно опустилась в него, одарив пронзительным прямым взором, — я, безусловно, плохая мать, но…женщина, родившая троих детей. Ты воротила нос при виде большинства продуктов, а также морщилась от случайных прикосновений к груди. Допускаю, что и сама не осознавала этих действий, но со стороны всё прекрасно отмечается, если занять пост наблюдателя в течение прошедших недель.

Я пребывала в шоке. Она же, спокойно пододвинув ко мне чай, кивком велела выпить. На автомате взяв в руки тонкий фарфор, действительно пригубила, потеряв дар речи.

— Я хочу, чтобы ты исчезла. Навсегда.

Меня передернуло от этого заявления…пока мама не продолжила:

— Хочу, чтобы ты не повторила мою судьбу. Чтобы этот свет, исходящий изнутри, не гасили люди, подобные Гарику Спандаряну или Артуру Айвазову. Ты обязана бороться за себя! Не становиться чей-то тенью при таком сильном характере и скрытых возможностях. А если останешься, так и будет…тебя тоже заточат.

Прикрыв на мгновение веки, я шумно вдохнула. Всё же, я перестала улавливать, что творится в моей жизни…

— Я слышала ваш вчерашний разговор. И была к нему готова.

Мама вдруг приподнимает края широкой атласной блузки, болтающейся на её тонких плечах. И я просто не верю своим глазам, с приоткрытым ртом следя за тем, как рядом со мной на постели медленно образовывается гора из драгоценностей, денег и карт, спрятанных за поясом темных брюк…

— Это моя законная зарплата в должности идеальной жены за тридцать лет. Если брать в расчет «курс» — сплошные гроши, ведь ни одна из этих побрякушек не стоит и часа человеческой жизни без права голоса. Я инвалид. Я — немая.

Я закрыла лицо ладонями и впервые за очень долгие годы сделала то, чего никогда не поощряла… Я дала волю слезам. Слезам, которые не лились, когда меня изнасиловали. Слезам, которые остались внутри, когда меня втоптал в грязь родной отец. Слезам, которые я глотала, мня себя непробиваемой.

Моя мама никогда не была мне близка. О ней мне нечего было сказать кроме того, что это — безупречная хозяйка и блестящая супруга. Её муж сотворил из некогда молоденькой влюбленной в него двадцатилетней девушки настоящую Снежную Королеву. Подогнал под свои запросы, слепил подходящий манекен. И выражение «убил чувства» — не просто красивые поэтические слова. Это отражение суровой действительности, где ожидания наивной девчонки рядом с бездушным роботом таяли снегом под солнцем.

Я не любила смотреть ей в глаза. Там, где в материнском взоре девочки находили мудрость, нежность и ласку, я — видела лишь выжженную пустыню. Да, мой отец умел! Умел без применения физической силы уничтожить противника. Настолько вжившись в свою роль, не осознавал, что жена — соратник. В итоге никто из нас троих, выращенных на этой почве нейтральности, не познал истинной любви родителя. Диане просто повезло, что она смогла немного задеть сердце папы своей кукольной внешностью и слепым обожанием. Он же тоже для неё всегда был героем… А вот от мамы самоотверженности мы так и не дождались.

— Не плачь. Пожалуйста, будь сильной. Тогда я проживу остаток своих дней, зная, что моя бесплодная почва дала росток. И это чудо, которое будет меня вдохновлять. Пусть даже я больше никогда тебя и не увижу. Алмаст, твой отец — жестокий мужчина, испорченный властью. У него большие связи по всему региону, за его пределами, но…в столице он практически бессилен. Ты должна исчезнуть. А вот это — гарантия, что тебя не найдут. По крайне мере, это будет весьма сложно сделать…

Как по мановению волшебной палочки, мне на колени легли два паспорта. Я машинально потянулась к ним, продолжая всхлипывать, и, когда раскрыла, окончательно убедилась в неправдоподобности всего происходящего. Это сон. Это альтернативная реальность. Это бред, в конце концов!

На меня смотрела…я! Я! С совершенно другим именем и фото, на которым изменен цвет волос, а также присутствует яркий макияж, приравнивающий попытки узнать меня с первого раза к нулю.

Посмотрела на маму в полнейшем ужасе, затем перевела взгляд на содержимое в руках. Снова — на неё и обратно.

— Ничего не понимаю! — отчаянно замотала головой.

— Я так давно знаю своего мужа…и так давно хочу тебя от него спрятать… Они, — указала кивком на паспорта, — готовы с тех пор, как прошла твоя помолвка. Мне категорически не нравится этот мужчина, Айвазов. И я ждала, когда ты захочешь сбежать от него.

— Мама, откуда такие невероятные вещи сошлись в одном месте — ты и фальшивые документы?!

— Кое-кто мне был должен… И пришло время отдавать долги.

Я убедилась, что мне незнакома эта красивая женщина с ухоженной алебастровой кожей, девичьей фигурой и шикарной копной волос. У нее совершенно другой мир. Где она, оказывается, может вершить темные дела.

Размик и Диана были на неё невероятно похожи! Но живее! С жаждой жизни в глазах…

Сколько же всего кроется за этой ледяной корочкой… Несчастная душа, потерявшая интерес ко всему вокруг. Она же действительно ни к чему не привязана. Её образ существования — многолетняя муштровка.

— Когда все уснут, я смогу отключить видеонаблюдение, чтобы ты свободно покинула дом. Надеюсь, ты согласишься, что это единственный способ спасти себя.

Мне хотелось закричать, завыть в голос, потрясти головой, зажмуриться. Чтобы потом распахнуть глаза и…что? Вернуть всё, как было? Зачем? Но почему же так сложно поверить, что всё это — наяву?

— Есть еще одна вещь, которую ты должна знать, — сразу стало не по себе после такого заявления, — мне так нравилось, что вы с Размиком дружите, как и подобает родной крови. И было жаль, что перестали общаться после истории с Соней… Наверняка ты осуждаешь его, предполагая, что девочка пошла на этот шаг по настоянию твоего брата. Хочу тебе напомнить, что камеры — не просто способ обезопасить жилище, для твоего отца — метод контроля. Он действительно просматривает записи, понимаешь? И связь этих двоих не могла остаться незамеченной. Сначала он считал это блажью и чем-то мимолетным, но не переставал держать руку на пульсе. Говоря коротко, Соню запугал именно Гарик. Она даже не успела сообщить Размику о ребенке. А потом…

Вот так всегда. Когда думаешь, что хуже быть не может, обязательно припечатает чем-то неподъемным…

Я даже приподнялась с места, опершись ладонями о кровать. Выпрямила спину и пробуравила маму ошалелым взглядом.

— Неужели тебя это так удивляет? — усмехается она, — разве он мог поощрить рождение внуков от юной девочки, которую никогда бы не принял в семью? Очнись, наконец, Алмаст. Твой отец — чудовище. Ему важна репутация и возможность сохранить планку безупречности. Всё, что этому мешает, тут же устраняется. Он не мог предвидеть такого развития событий, но на плаху Соню отправил именно Гарик. Всё это я говорю тебе затем, чтобы ты не вспоминала о брате плохо. Размик тоже потух, его тяготит нынешнее положение и жена, выбранная отцом. Он позволил этому случиться, потому что был потрясен смертью девушки. Но, поверь, это далеко не конец. Однажды сын поднимет бунт против него.

Только я этого не увижу. Вот, к чему ведется всё.

Слезы высохли. Кажется, мое истерзанное сознание пребывало в таком шоке, что и понятия не имело, как можно реагировать на безбожные откровения, поведанные только что.

— Не смотри на меня волчонком. Я ничего не могла предотвратить. Являясь тенью, имею только одно преимущество — настолько незаметна, что вижу и знаю больше, чем все остальные. Такова моя жизнь. А ты… Ты самая выносливая, прагматичная и сильная из троих. И справишься со всем, что выпадет тебе на долю. Только уезжай. И никогда не возвращайся! Слышишь меня? Никогда! Иначе снова затянет.

Мама даже не обняла меня. Перед тем, как покинуть спальню, просто сжала мою руку. Крепко-крепко. И многозначительно смотрела в глаза твердым немигающим взглядом. И впервые за все двадцать шесть лет я разглядела в его глубине намек на любовь.

Глава 9

Оказывается, всё это время я умело существовала на автопилоте.

На автопилоте покинула дом, в котором выросла.

На автопилоте доехала до аэропорта, по пути продав несколько украшений в разных ломбардах города.

На автопилоте использовала все карты, отданные мамой и мои, сняв крупные суммы денег.

На автопилоте прошла регистрацию и осела в зале ожидания.

На автопилоте выбросила телефон и те же уже пустые карты в урну перед посадкой.

На автопилоте за два с половиной часа долетела до столицы и вышла из здания Домодедово.

На автопилоте доехала до центра под первые лучи солнца и медленно побрела по улицам.

На автопилоте дошла до Андреевского моста. Вытащила действующий паспорт, по которому прилетела. Не раздумывая ни мгновения, выбросила и его, и загранпаспорт в мутную воду.

На этом моменте режим автопилотирования по щелчку выключился.

Меня сковал ужас и полнейшая дезориентация.

Как же всё это произошло? Это моя жизнь или эпизод какого-то фильма?

Что же я теперь буду делать? Совсем одна! В незнакомой обстановке с фальшивыми документами… Без дипломов, аттестатов, без единой возможности устроиться на официальную работу! Как я могла поступить так опрометчиво?! Жить в постоянном страхе, что до меня доберутся, вернут обратно и довершат процесс разрушения моей личности…

Боже, как с этим справиться?!

Ноги гудели. Я опустила рюкзак на асфальт и как-то мигом рухнула на колени, уткнувшись лицом в ткань единственной вещи, что у меня есть.

Истерика накрыла чудовищной волной, и теперь эта волна смела всё — и стержень внутри, и задатки устойчивой психики, и мнение о том, что я сильная.

Я рыдала взахлеб, душимая этим обостренном чувством паники и полного опустошения.

Кто я теперь? Что меня ждет?..

Слезы лились нескончаемым потоком, вместе с ними из меня вываливались годы молчаливого протеста. Зачем заводить детей, которым не сумеешь дать теплоты? Лучше бы я росла в семье нищих, но любящих меня родителей! Которые не позволили бы докатиться до нынешней ситуации, где я стала пущенным в небо воздушным шаром. Никто не знает, где он в конечном итоге окажется, и когда лопнет, наткнувшись на сук дерева.

Потерянная душа, чью суть и глубину никому до сих пор не удалось постичь… Все мои достижения и заслуги, бывшие в том числе и попыткой обратить на себя внимание, теперь остались в той, другой жизни, от которой я отказалась. Как мусор, ей-богу. Отличница, умница, но не красавица. Теперь безродная, беззаконная и тоже не красавица.

Агонию внутри ребенка должны гасить родители, а я эту агонию из-за них и заработала.

Как умалишенная, рассмеялась сквозь плач.

С детства я — прозрачный элемент, который можно приделать ко всему, а можно и отставить в сторону. Какая разница? Невидимая деталь ни помочь, ни изменить что-либо не сможет. Я могла лезть из кожи вон, чтобы родители мной гордились, но этого никогда не случалось. Меня хвалила Лима, я выросла на кухне с этой доброй женщиной, своей заботой и нежностью спасшей мое сердце от ненависти и тьмы, которая обязательно настигла бы рано или поздно в такой-то обстановке.

И я приняла свою участь! Компенсировала одно другим. Не нужна родителям — зато она во мне души не чает. Потихоньку залепила эту брешь улыбками и объятиями Лимы, моей невероятной пампушки! Приняла свою участь и перестала задавать вопросы. Я взращена на любви кухарки — кто бы мог подумать! И вряд ли ещё когда-нибудь её увижу…

Только вот…детские травмы — страшная вещь. Даже я, думавшая, что переборола их, сейчас оказалась лицом к лицу с кривой действительностью, которая усмехалась мне. Ничто не проходит бесследно. И когда накатывает…вот этот самый момент — твое истинное «Я». Только поступками можно продемонстрировать свое принятие, прощение и силу духа. Только решением. Только выбором.

Страхи будут всегда. Большие и мелкие. Обоснованные и беспричинные. Но только тебе выводить формулу своей жизни теми или иными шагами, будучи готовым к последствиям.

Когда, вдоволь потешив прохожих своими истошными рыданиями и пережив первую губительную волну самоанализа, я взглянула на ситуацию под другим углом, ко мне вернулась выдержка.

Во-первых, я встала с колен, успев подмерзнуть. Осень в самом разгаре, а я тут вдруг стала практиковать моржевание.

Во-вторых, достала бумажные платки и вытерла щеки, подбородок и шею, успевшие утонуть в соленой влаге.

В-третьих, окончательно призналась себе в следующем. Я на подсознательном уровне просила предотвратить свою свадьбу, зная, что это станет моим концом. Видимо, сформулировала свое желание настолько коряво, что мне было ниспослана такая вот своеобразная помощь…

И что я имею? Беременная и одинокая девушка на жизненном перепутье. Которой в ближайшее время не будет покоя.

Но…хватит.

Просто к черту всё это. Я устала. Будь, что будет.

Хотела, как лучше, не раскрывая личности своего похитителя и насильника, чтобы не разрушать его жизнь окончательно, ведь именно моя семья и стала причиной такого жуткого поступка. Но поплатилась за это сама. Вновь и вновь. За чужие грехи.

Теперь мне безразлично, что станет с Дмитрием. Безразличен и отец. Все эти ужасы. Несправедливость, грязь, жестокость.

Я привыкла считать, что живу в неправильной среде. Что так не надо. Так нельзя. И вот теперь мне дали шанс. Давай, покажи, как надо. Сможешь?

Смогу! Буду бороться всегда! Сберегу этого ребенка, взрастив в нем чистоту и добродетели, на которые способна!

Прощай, Спандарян Алмаст Гариковна.

Здравствуй, Оганова Алина Георгиевна.

* * *

Я оформила в банке заявку на новую карту уже на фальшивый паспорт, жутко нервничая от одной лишь мысли, что обман раскроется в любую секунду. Ведь всё по базе тщательно проверяется. Срок получения казался мне нескончаемым, хотя и занимал не так много времени. И в этот период я жила в скромной дешевой гостинице, отдавая себе отчет в том, что отныне экономия — мой лучший друг.

Распродала абсолютно все драгоценности в самых разных ломбардах города, чтобы не вызывать подозрений. И попыталась получить лучшую цену за них. Оказалось, что «законная зарплата идеальной жены» по материальным меркам очень даже высока. Это была нереально огромная сумма для беглянки. На нее можно было бы даже купить маленькую квартиру у нас в пригороде. И эта мысль не давала мне покоя.

Можно спрятаться, но далеко не убежать. И лучший способ остаться в тени — быть под носом того, от кого скрываешься.

И я решилась.

Смысл мне терзать себя жизнью в столице, если я заведомо знаю, что это путь в никуда. Деньги когда-нибудь кончатся. Работать официально я не смогу без своих документов. Восстановить — нечего восстанавливать, тогда меня точно поймают за подлог. А неофициально — это как? Куда возьмут без диплома и аттестата? Чтобы каждый работодатель имел возможность этим попрекнуть или не выдать зарплату? Нет договора — нет обязательств. Это же Москва. Я с ней не справлюсь одна.

После долгих размышлений пришла к выводу, что должна вернуться. Осесть в ближайшем маленьком городке нашей области. Там меньше внимательных и придирчивых чиновников, больше шансов остаться на плаву. И ниже вероятность, что обманут, кинув на обочине. Мне знакома местность, менталитет.

Пока ждала оповещение из банка, штудировала рынок недвижимости. Делала закладки на подходящих мне квартирах, созванивалась с владельцами и брокерами. Конечно, без посредников выходило дешевле, но многие подробные объявления с фотографиями давали именно агентства.

Когда карта была готова, на получение я шла с трясущимся нутром. Не могла поверить, что всё прошло успешно. Купить сим-ку на фальшивый паспорт не так страшно. А вот опасаться быть пойманной при проверке данных в финансовой системе — настоящий трэш. Когда консультант вручила мне конверт, я всё еще была не в себе. Но как только поставила нужные подписи, тут же очнулась и поинтересовалась, можно ли сразу положить деньги на счет.

Может, сумма наличных, которые были при мне, и удивила девушку, но та не подала вида. Я закончила с оформлением, уплатой всех процентов, и теперь была свободна, не тревожась о том, что в рюкзаке ношу громадные деньги. Это приносило облегчение.

Дальше следовал поход по магазинам, приобретение самого простого чемодана, вещей первой необходимости с низким ценником — пижама, полотенце, пара кофт, джинсы, ботинки, средства личной гигиены и…парик, чтобы быть похожей на красочное изображение. Отныне я не имею права шиковать. Забронировав крохотную студию у нас в пригороде на месяц, чтобы было, где жить, я купила обратный билет туда, откуда совсем недавно стремилась исчезнуть. По новому паспорту.

Полковник Спандарян вряд ли представляет, на что способен изворотливый женский ум, если обладательницу загнать в угол. Я уехала его дочерью и растворилась на просторах московской суеты. Все мои следы вели в столицу, и официально я оттуда не возвращалась. Думаю, он бы аплодировал стоя, узнай, какая непростая схема провернута теми, от кого не ожидалось и толики данной инициативы. Нельзя недооценивать людей. Никогда.

Мама просила не возвращаться. А я и не вернулась. Жизнь разделилась на до и после. И вот это «до» теперь плавало где-то в глубинах Москва-реки.

Брать такси с повышенными тарифами мне не хотелось. Бессмысленные траты, я никуда не спешу. Воспользовавшись общественным транспортом, причем, впервые прибегнув к поездке на междугороднем автобусе, через три часа уже стояла на вокзале и договаривалась с хозяйкой арендованной жилплощади о передаче ключей.

А потом несколько недель ездила и знакомилась с местной недвижимостью, никак не находя то, что хочу. Кто бы знал, насколько это непросто. Мне нужно было светлое помещение с хотя бы поверхностным ремонтом, чтобы не заморачиваться еще и по этому вопросу. С каждым днем я всё больше и больше теряла надежду отыскать приемлемый вариант именно в рамках выбранной территории. Пока после очередного фиаско не наткнулась на объявление, висящее на двери подъезда, когда возвращалась во временное обиталище. Оказалось, здесь в срочном порядке продается двухкомнатная квартира с мебелью. Тут же позвонила, обговорила с хозяином детали и утром поднялась на четвертый этаж.

Мне нравилось расположение, поскольку была налаженная инфраструктура — в двух шагах медицинское учреждение, детский сад, школа, транспортная развязка. Я и выбрала это место, исходя из мысли, что отсюда без проблем доеду в любую точку городка.

Можно сказать, удача повернулась ко мне лицом, а не филейной частью. Дом был идеален по моим представлениям. А сумма — сказочной. Даже меньше, чем я рассчитывала. Зато с наилучшими условиями! Молодая супружеская пара с двумя детьми спешила покинуть «захолустье», перебравшись в столицу региона. Поражаясь тому, что я всё делаю с точностью наоборот.

К счастью, для оформления купли-продажи ничего лишнего с моей стороны не требовалось. Мы подали заявку через МФЦ, подготовили пакет документов, и уже вскоре я была обладательницей своей собственной жилплощади в пятьдесят шесть квадратных метров. Обеим сторонам была выгодна сделка без лишних переплат, только госпошлина. Моя единственная загвоздка — прописка. У меня не было возможности выписаться из неизвестного адреса, указанного в паспорте. И я не хотела думать о том, чем это чревато. Плевать!

Я перебралась в свой дом под Новый год, сменила старую дверь на современную систему из двух стальных полотен, чтобы повысить уровень безопасности. И на этом вся переделка закончилась. Я была не в том положении, чтобы затевать ремонт, даже если что-то где-то не нравится. Но, на самом деле, всё было по сердцу, главное — я свободна.

С грызущим чувством вины в новогоднюю ночь встала перед зеркалом, приложив ладони к округлившемуся животу. Я ведь ни разу не была у врача, не знаю, как развивается малыш. Но всё делалось во имя нашей с ним дальнейшей спокойной жизни.

Пообещав, что после праздников мы обязательно будем думать только о нём, я с улыбкой выпила чаю под передачу по телевизору, съела пару мандаринов, глядя на красочные салюты, и отправилась спать.

В общем, встретила будущий прекрасный год с мыслями о самом главном — здоровом крепком ребенке.

Не загадывала. Не мечтала. Не рассчитывала на чудо.

Поставила цель. И сделала первый шаг к её осуществлению.

Глава 10

Четыре года спустя…

— Уважаемые дамы и господа! Вас приветствует Дмитрий Зотов — командир воздушного корабля «Airbus A321» компании «Аэрофлот», выполняющего рейс по маршруту Каир-Москва. Расстояние составляет две тысячи девятьсот тринадцать километров, время в пути — шесть часов десять минут…

Сообщаю данные об аэропортах, высоте, скорости и давлении. Повторяю речь на английском, привычно обращая внимание на произношение, хотя она и доведена до автоматизма за столько лет работы в гражданской авиации. Дальше идет запись мелодичного голоса, вещающего правила безопасности. Бортпроводники сопровождают инструктаж показательным выступлением параллельно презентации на активировавшихся экранах. По моим личным наблюдениям, когда нахожусь в амплуа пассажира, многие безалаберно игнорируют данную часть. Их интересует только информация о подаваемых напитках и обеде. Уверен, мамаши в большинстве своем и не в курсе, что кислородные маски сначала надо нацепить на себя. И при любой аварийной ситуации рискуют оставить детей сиротами. В лучшем случае, конечно.

Мрачные мысли на какой-то промежуток испаряются, когда я окончательно погружаюсь в свой мир. Выруливание на взлетную полосу. Созерцание огоньков, — если рейс ночной, как сейчас, — пока идет согласование курсовой системы. Рев двигателей на максималках, шасси и крыло — под колоссальным давлением. Затем — закрылки в нулевое положение, они обеспечили обтекание воздушным потоком на малой скорости, стали продолжением крыла, увеличивая площадь и уменьшая сопротивление.

Итак, доводим скорость до максимальной. Мчимся. Еще через несколько мгновений плавно отрываемся от земли. Это любимый момент в моей профессии — начало. Пилот подобен музыканту-виртуозу, который чувствует мелодию — когда адажио, а где надо и аллегро. Часто мне кажется, что самолет — это мое продолжение, словно единый организм. И не требуется внешних подсказок, хотя, если что-то пойдет не так, световая и звуковая сигнализация дадут об этом знать.

Многолетняя лётная деятельность на всевозможных типах воздушных гражданских суден закалила. Мандраж, как и ступенчатый подъем по карьерной лестнице, остался позади. Только романтика полета в этой бескрайней стихии.

Очнулся только после громогласных аплодисментов. Это всегда выводило меня из транса, в котором я находился на протяжении всего полета. Еще одно подтверждение того, что пилотирование — искусство, схожее с музыкой.

Удачное совпадение — у меня три свободных дня, успел отлететь свои девяносто часов за месяц, чуть выше законной нормы, но не нарушение, если согласовано с самим пилотом. Совсем скоро посадка на мой рейс. Домой. Уже шесть недель не видел семью, предпочел в прошлое «окно» остаться в столице. В этот раз нельзя, нужно присутствовать…

Присаживаюсь в одном из кафе и прошу принести крепкий кофе. Хотелось бы собраться с мыслями. Но мимо вдруг проносится толпа стюардесс, причем не только нашего экипажа. Это явление редкое и тем более удивительное, что они обступили конкретную молоденькую девушку, что-то демонстрирующую на своей ладони. Она заметила мой взгляд и смутилась:

— Дмитрий Евгеньевич, Вы тоже еще здесь…

Киваю в ответ.

— А я сережку нашла… — пытается оправдаться неуклюже. — Это на удачу, Вы же знаете?..

— Да, Жанна, знаю.

Пилот Дима и стюардесса Жанна — у нас просто феерический состав. И если в кабину пассажиры с творческими наклонностями, желающие продемонстрировать знание песни про пилота Диму, никогда не попадут ввиду строгого запрета, бедной девушке приходится ловить ухмылки и выслушивать интерпретации известной композиции про стюардессу Жанну весь полёт. Её бейдж с именем действует на людей, как призыв к действиям.

У любой профессиональной области есть своя копилка суеверий и примет. Я когда-то слышал о том, что для стюардессы найти женские серьги в салоне после рейса — это несказанное «счастье». Приносит какие-то успехи. Но такая ситуация случилась впервые на моем веку. Ну, хоть одной «обеспечено» что-то хорошее.

Девушки исчезают так же внезапно, как и появились, спеша по домам к родным и друзьям.

Я же, четвертуя местного бариста, вновь погружаюсь в свои мысли…

* * *

— Ну что, давайте помянем?..

Передергивает от этих слов. Каждый раз. Будто впервые. Когтями по незажившей ране. И вспарывает, вспарывает… Мутит от этого действа — собранных за столом людей, фотографии на стене…

До сих пор не смирился! Вулкан внутри бушует, заставляя стиснуть челюсть до характерного скрежета.

Выхожу на балкон и делаю шумный вдох полной грудью. Смотрю вдаль на детскую площадку, где две девочки возятся с ведрами в песочнице. Казалось, еще недавно я, стоя на том же месте и с тем же прищуром, следил за тем, чтобы Соня далеко не уходила. Выполнял школьные задания, то и дело срываясь, чтобы проверить, как там моя любимая малявка. Сестра часто чувствовала мой взгляд, поднимала голову и лучезарно улыбалась. Соня действительно была крохотным солнышком. Её невозможно было не любить.

Пять лет!

Боже, пять лет! Как они пролетели?! Чудовищный срок без неё.

Дверь открывается, и через мгновение рядом оказывается мама. У неё глаза на мокром месте, но она не даёт слезам пролиться. Обнимает меня осторожно за пояс, и я привычно перекидываю руку через её плечи, прижимая к себе.

— Димочка, я понимаю, как тебе больно. Я понимаю! — сколько скрытого отчаяния в этом голосе, — но так нельзя. Ты срываешься и уходишь, ни разу не провел за столом больше пяти минут…

— А зачем? Насмотрелся в лица дражайших родственников. Ты ведь тоже замечаешь, мам? Замечаешь? Произносят высокопарные слова, а у самих на лбу так и светится — гулящая девка получила по заслугам. Шлюха, короче. Что с неё взять? Очередной аборт. Просто неудачный.

Заметно побледнев и непроизвольно дернувшись, родительница поспешила доказать обратное:

— Дима, что ты такое говоришь! Они все любили Сонечку!

Саркастически ухмыляюсь. Ага, конечно.

— Мама, тебе пятьдесят семь лет, но ты наивнее младенцев.

Понимаю, что груб. Это происходит непроизвольно. Весь мой негатив, аккумулируемый до этого в течение года, разом выливается на поминках вот уже пять лет подряд. Вроде бы, даю себе слово на этот раз сдержаться, а как вижу вызывающее оскомину сборище в квартире — сатанею. На кладбище я их не замечаю. Занят тем, что осматриваю территорию, что-то подправляю, где-то выдергиваю мелкий сорняк. В уборке нет необходимости — мама тщательно ухаживает за могилой.

— Может, я и наивная, мой дорогой, — тон приобретает строгие нотки, — а вот ты, Димочка, совсем одичал в своей Москве. Это — твоя семья. Будь добр, уважай и светлую память сестры, и людей, которые пришли помянуть её…

Резко отстраняется и оставляет меня одного со стойким ощущением, что я вновь обидел самого дорого человека… Нервно провожу пятерной по волосам. Не становится легче ни на йоту! Эта боль меня пожирает, я заложник собственной вспыльчивости.

Следом появляется Яна, которая плотно прикрывает дверь и, преданно заглядывая в глаза, прижимается губами к моему виску.

— Дим.

И ей больше ничего не надо говорить. Только произнести моё имя так, чтобы я понял — она действительно понимает, она сочувствует, она поддерживает.

Стискиваю её в объятиях, пытаясь забыться. Девичье тело податливое и теплое, отчего умиротворенно вздыхаю.

— Я скучала.

Да, сложно быть женой пилота, отсутствующего большую часть года. У нас с ней непростая ситуация — Яна не хочет перебираться в Москву, я — возвращаться домой. Но мне приходится переступать через себя. Я принял эту ответственность несколько лет назад, и теперь должен подстраиваться под такой темп.

— Пойдем, ну, правда, неудобно. Папа твой один там отдувается, тебе надо его поддержать.

И возразить нечего. Молча возвращаюсь с ней в гостиную. Снова обвожу презрительным взором собравшихся. Отец сильно сдал. Смерть Сони и его выход на пенсию случились одновременно. Не успели проводить с почестями лучшего пилота местных авиалиний в заслуженную свободную жизнь, буквально через неделю-другую произошла трагедия. В отличие от мамы, достопочтенный мужественный Евгений Александрович сдерживается с большим трудом, украдкой вытирая влагу в уголках глаз.

Выворачивает от бессилия!.. Отвожу взгляд.

Будь моя воля — никого бы не пустил. Как не заметить эту гнильцу? Уважаемая Светлана Егоровна, мамина родная старшая сестра, которую я ввиду её профессии учителя не имел права называть тетей Светой, всю жизнь причитавшая, что та и удачнее замуж вышла, и дети в люди выбились, а у неё — всё не так, сейчас ахает и охает, картинно качая головой. Как она смотрела на мать, встречающую отца после рейсов! С какой завистью, далекой от чего-то светлого. Никогда не понимал, почему люди терпят это лицемерие в семье. Что за священные узы, построенные на низменных чувствах?

Её дочь Катя со скучающим видом листает ленты в социальных сетях, явно желая находиться не здесь, а где-нибудь в очередной веселой компании в лесу на шашлыках. Ещё бы — последние дни лета. Катерина у нас умница, защитила кандидатскую и теперь укрепилась на кафедре экономической теории в нашем государственном университете. У Катеньки с теорией всегда были отличные отношения — в теории она «самая прекрасная и умная» девушка в области. Сей факт не помешал ей выйти замуж и развестись через несколько месяцев, заявив, что муж её попросту не был достоин. Кате можно. У неё мать — гарпия, тут же заткнувшая рты всем сплетникам. В отличие от моей, молча терпящей доводы посторонних о скоропостижной кончине Сони.

Ещё несколько семейных пар — друзья, коллеги родителей. Я вырос среди них, мы проводили вместе праздники, отдыхали на природе, ездили на море, до которого рукой подать. Будучи ребенком, а позже — молодым парнем, я возводил всех в ранг прекраснейших людей. А потом, когда уехал на учебу в академию в Питере, возвращаясь, почему-то стал замечать резкие перемены. Странные разговоры, которым изначально не придавал значения. Но суть которых уловил лишь после смерти Сони.

Зависть. Настоящая неприкрытая ничем, старая, как сам мир. Гнусное чувство, разрушающее и самого человека изнутри, и его отношения с другими.

У нас была обычная среднестатистическая семья, державшаяся на плаву после развала Союза. Мать — терапевт, отец — пилот. Это сейчас данная профессия считается одной из самых высокооплачиваемых и даёт множество привилегий и льгот, а в то время мы едва сводили концы с концами, ожидая, что всё устаканится. Очень долго я оставался единственным ребенком, поскольку на фоне вечных стрессов у мамы просто не получалось сохранить ни одну из беременностей, что пришлись на период до моего одиннадцатилетия. А я, жуть, как хотел братика или сестричку, наблюдая за своими друзьями, у которых с этим никаких проблем не было, ибо у каждого были либо старшие, либо младшие.

Когда случилось чудо и родилась Соня — поздний долгожданный комок, я, без преувеличения, был самым счастливым среди всех. Правда, энтузиазм поубавился, когда она подросла и начала рвать школьные тетради, вырисовывать каракули в дневниках и учебниках, что были казенными и подлежали возврату. Потом с ней приходилось гулять, вести разъяснительные беседы, но что поймет малыш в таком возрасте? Сестренка выслушивала внимательно, даже хмурилась для антуражу, как говорится. А потом заливалась смехом и целовала меня, с такой любовью и обожанием глядя мне в лицо, что я моментально ей всё прощал.

Когда поступил в Питер, Соня пошла в первый класс. Рискуя очень многим, я пропустил этот день в авиационной академии, а сам, как и обещал, держал за руку мелкого чертенка с двумя длинными хвостами и огромными бантами. Напыщенным павлином, выражая гордость оттого, что у неё такой взрослый брат, Сонька сделала свои начальные шаги по двору школы. Я наблюдал за ней, мысленно ведя счет бедолагам, которые склонят головы перед уже рождающейся ослепительной красотой. Одни её глаза чего стоили — любовался бы вечно. Хотя они у нас и одинаковые, но в ней также искрилась какая-то женская сущность, хитринка, кокетство.

Очень переживал за неё, лишь бы не наделала ошибок, не поддалась мнимым чувствам, не натворила дел в переходном возрасте. Я помнил своих одноклассниц, многие из которых примерно с четырнадцати-пятнадцати без зазрения совести расставались с девственностью, вступая во взрослую жизнь. Может, немного цинично, но своей сестре я такой участи не желал. Поэтому пытался держать руку на пульсе. Не давил, но контролировал, ежедневно звонил, переписывался, приезжал сразу, как появлялась возможность. Соня была счастлива и светилась, получая подарки из разных стран, когда я ещё только-только осваивал самостоятельность в качестве второго пилота после получения лицензий. Сам балдел от её реакций — искренних, живых, восторженных. Здорово, когда ты для кого-то являешься героем.

Настоящая нервотрепка ожидала меня, когда она поступила в университет. Был долгий период обид, когда все в один голос отказались отпускать её в Москву. Ну да, у нас город не самый большой по России, но достаточно значимый и занимает хорошие позиции. Государственный университет вполне престижное место, вот туда я и пророчил ей путь.

— Ну, Дима, почему?! Ты же там, я буду с тобой! Хочу учиться в столице!

Хныкала, давила на жалость, не разговаривала по несколько дней.

А я объяснял: меня нет в городе большую часть времени, я мотаюсь по миру, и не смогу помочь в случае чего. Криминогенность на высоком уровне, а красивая молодая девушка — и вовсе под ударом, если её некому защитить. А дома и отец рядом, и окружение у нас хорошее, шансов быть обиженной практически нет. Обходя стереотип, согласно которому в восемнадцать пора вылетать из гнезда и строить судьбу самостоятельно, никто из нас Соню никуда выпускать не собирался. И работать ей не было нужды — обеспечивали втроем.

Уговорили с горем пополам. Я радовался, что мелкая больше не дуется.

И в таком режиме прожил весь её первый курс…

А потом этот ночной звонок в августе пять лет назад.

Вакуум в голове.

Сони больше нет.

Глава 11

Спустя ещё полтора месяца…

Яна выходит из ванной, понурившись, отводит взгляд и сразу направляется в кухню. Выбрасывает очередной тест. И так понятно — отрицательный.

Иду следом и молча обнимаю со спины, пока она смотрит в окно.

— Ян, прекрати.

— Что прекратить?

— Изводить себя, будто это конец света.

— Дим, мы четыре года женаты. Мне тридцать пять. Думаешь, нет причин переживать, что у нас не получается зачать?..

Что я могу на это ответить? Ведь даже проверялись по всем статьям, нет никаких проблем ни у неё, ни у меня. Что за злой рок? Люди сплошь и рядом «залетают», от детей отказываются, а у нас никак не выходит и одного завести.

Разворачиваю её к себе и заглядываю в кошачьи глаза светло-зеленого цвета. В них читается отчаяние и готовность сдаться. Никогда раньше не видел эту боевую девушку такой.

— Ян, ну, серьезно, давай поедем со мной? — пытаюсь вновь уговорить её. — До каких пор мы будем жить на расстоянии и раз-два в месяц заниматься сексом, чтобы ты забеременела?

Она раздраженно высвобождается из объятий и отступает, иронично усмехаясь и тихо бросая:

— Ещё пожалуйся мне, что тебе не с кем там тр*хаться, Зотов.

Меня передергивает от этого заявления, сразу же вспыхиваю, забыв о благих намерениях:

— Есть что сказать — говори прямо.

— Я уже сказала. Никогда дурочкой себя не считала, всё прекрасно осознаю, и ты не унижай нас обоих отрицанием этого факта.

— Что-то не вижу скорби на лице. По-моему, тебе до лампочки, есть ли у твоего мужа любовница или нет.

Яна горько рассмеялась и тряхнула шевелюрой.

— Дим, ты всё же стал конченым циником. Думаешь, я упаду тебе в ноги и начну просить, чтобы ты не изменял мне? Даже самые яро любящие мужчины ходят налево, а между мной и тобой только привязанность, от былой пылкости и той же самой любви ничего не осталось очень давно.

Хочется крепко выругаться. Да что там, бл*дь! Орать благим матом!

Мы с Яной были влюблены ещё со старшей школы, бросали друг в друга многозначительные взгляды, ждали чего-то… Но мне уже тогда казалось, что такая прагматичная девчонка не для меня. В этом возрасте хочется легкости, любовных подвигов в горизонтальной плоскости, веселья. А не выноса мозга, что обеспечено, если ты вступаешь в серьезные отношения. И о каких серьезных отношениях могла идти речь, если я всегда знал, что укачу в авиационную академию, куда мечтал попасть с детства. И что? Кто бы меня здесь ждал? Так ничего у нас и не вышло, мы даже не пытались.

Второй раз судьба столкнула нас во время моего приезда спустя несколько лет. Отмечали с друзьями окончание университета — каждый своего, мы разбрелись по разным направлениям. И надо же было в клубе встретить компанию Яны, которая собралась там же праздновать чей-то день рождения. Пара взмахов ресницами, многозначительные взоры, схлестнувшиеся во мраке помещения, рассекаемого светомузыкой, и продолжение у этой ночи могло быть лишь одно.

Да, нам было чертовски хорошо. Я пробыл дома около четырех месяцев, пока получил ответ из компании и поступил на официальную работу после всех экзаменов и испытаний. И за всё это время мы практически не расставались. Я и раньше слышал о том, что медики — самые приземленные люди, их ничем не проймешь, даже брезгливость ко многим бытовым вещам притупляется, но с Яной в этом убедился. Эта девчонка в постели творила такие вещи, что столичным путанам впору было у неё учиться, как ублажать мужчину. С ней всегда было интересно, беззастенчиво и остро. Невозможно не свихнуться от накала. Она любила эксперименты, а я слетал с катушек из-за неё, творящей безумства. И мне казалось, что, вот она — любовь всей моей жизни, классная, неординарная, лучшая. На тот момент Яна только-только попала в интернатуру и грезила о будущем. Так же, как и я, она ещё с малых лет знала, чего хочет. А именно — стать педиатром. Так что, можно сказать, сейчас она — сапожник без сапог. Лечит чужих детей.

Я уехал, мы были на связи, ничего не обещали, но и без слов с ума сходили друг по другу. О, тогда Яна ещё не была столь мудра, чтобы принимать измены как данность. Словно фурия, устраивала мне показательные выступления, грозилась прилететь и оторвать все стратегические места, а потом пришить на лоб. Очень талантливая. Обожал её. И уже тогда расстояние стало для нас камнем преткновения. Никогда не понимал, что людей держит в провинции. Жизнь кипит именно в столице, меня тянуло к этим огонькам, я наслаждался суетой. А Яна, наоборот, предпочитала в этом плане размеренность, стабильность и тишину.

В таком режиме прошло ещё два года. Естественно, я, молодой парень весьма и весьма недурной наружности, не ощущал недостатка женского внимания. И иногда давал осечки — реалии жизни. Куда без этого? А Яна будто чувствовала. Но в агонии полыхала не только она. Я тоже подыхал от мысли, что её окружают всякие похотливые самцы. Умница, красавица, за словом в карман не полезет — девушка всегда была в центре внимания. И эти больные отношения выматывали обоих.

Даже не помню, кто из нас, наконец, предложил расстаться. Крышесносный секс — это здорово, но всё остальное шло в минус. Не дотягивали мы до адекватного формата. Было очень жаль, потому что я понимал, насколько она необыкновенная и неповторимая в своём роде. Среди пустышек, которые меня окружали, я четко осознавал, что из себя представляет самодостаточная Яна.

Но, увы, мы, гордые и амбициозные, не хотели поступаться своими принципами и целями. Так и разошлись, не остыв, но признав, что эти отношения нас разрушают.

Прошло ещё несколько лет. Третий раз судьба столкнула нас на похоронах Сони. Я был удивлен, что бывшая одноклассница и просто моя бывшая присутствовала на данном мероприятии. Оказалось, они с матерью теперь ещё и коллеги, работают в одном учреждении.

Каждый по-своему пытался пережить это горе. Мне в компании пошли навстречу, предложив взять отпуск прямо сейчас, не придерживаясь графика, я сначала, было, хотел согласиться, остаться рядом с родителями. Но буквально на следующий день после того, как сестру предали земле, сорвался обратно. Чуть сам не умер в этой обстановке, где всё напоминало о ней. Утешающих сплошь и рядом было много, мама находилась в надежных руках, да и отец не позволил бы ей сдаться. Они меня не стали отговаривать и ни разу не упрекнули.

А я…даже по-мужски оказался неготовым к потере такого близкого человека. Соня была целым миром. Маленьким ярким миром. И вдруг всё померкло. Это не укладывалось в голове. В сердце. В душе. Отрицание шло полным ходом. Я отказывался принимать это, жить в атмосфере, пропитанной болью потери. Слушать шепоток «добрых» языков, не стеснявшихся обсуждать судьбу сестры даже у нас дома.

Превратился в настоящего психа. Видел всё в черно-белом цвете. Ненавидел всех и каждого. Задавал один и тот же вопрос: почему?! И не находил ответа. Только мерзкая холодная тишина.

Растворялся, прятался и забывался в полётах. Там нужна сконцентрированность, высокий уровень ответственности всё же включал мозг, стоило только войти в кабину. Пусть огромный процент пути и преодолевается на автопилоте, но командир обязан быть начеку. Даже не знаю, как отлетал полгода, приезжая домой только на девять и сорок дней. Засыпал и просыпался с каким-то смутным грызущим чувством, отмахивался от него, злился на себя за слабость, шел дальше.

Пока в одну из ночей не проснулся в холодном поту с четко сформированным желанием — хочу мстить. Сука, хочу крови! Выпотрошить того, кто виновен в её уходе! Сжечь, заставить биться в предсмертной агонии, видеть ту же боль, муки и страдания, что испытывает вся семья. Я был чертовски уверен, что это принесет мне облегчение. И не только мне, но и Соне, мысли о которой не покидали. Посмотреть в глаза этому ублюдку, от которого она была беременна, решившись потом на аборт. Не сомневался ни секунды — он её и отправил, побоявшись ответственности!..

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

По армянским традициям жених входит в комнату невесты, приподнимает фату, вручая ей букет. Целует в лоб или щеку (этот момент иногда не соблюдается по желанию), звучит музыка, они выходят к гостям, принимают короткие поздравления и направляются в дом жениха. На пороге брат девушки обязан преградить им путь, требуя выкуп за горячо любимую сестру, и здесь в игру вступает кавор — своеобразный крестный отец, он же авторитетный многоуважаемый человек, к мнению которого должны прислушиваться.